Вкусившая сладость приманки и не удержавшись на горной вершине, волна ярости народной не утихла, а, напротив, развивается и с опереженьем исполняемых желаний мчится к главному бочонку с порохом, ожидающему ее впереди. Все нагляднее, на фоне нынешней цивилизации с ежечасным возрастанием соблазнов, проступающее неравенство низов, по счастью воспринимаемое ими покамест в материальном аспекте, никак не лечится фактически невыполнимым умноженьем товаропроизводства на потребу разыгравшихся за едой аппетитов, но лишь добровольным самоограниченьем потребностей со сведением их при высшем совершенстве до нуля. Не исключено, впрочем, что предметом общественной неприязни может стать нищая одежда, молчаливая и не для сокрытия ли неких, вовсе неподозреваемых сокровищ применяемая аскеза, уже настолько ненавистная для воинствующих ревнителей абсолютного равенства, что потребуется периодический отстрел умственной элиты во умиротворенье горластых, прежде чем обезглавленную ораву не освоит для текущих надобностей оперативный сосед.
Нам повезло в том, что на святой Руси, понимавшей социальную справедливость как уравниловку по горю-злосчастью, наличия упряжи и самовара всегда с избытком хватало для возникновения острой классовой неприязни. И так как высшим богатством людским принято считать осознанную память о прошлом, иначе сказать – ум, то истинная цена личности запросто читается в ее взоре. Таким образом, внутривидовое замыканье полюсов может начаться стихийной, не обязательно буквальной пальбой по крохотной бисеринке света в чужом зрачке, главной мишени преступного божественного превосходства. Так же как отсутствие роскоши повлечет уравнение в потребностях, ликвидация блестинки будет обеспечена отсутствием умственных лакомств. Ввиду относительности понятий о бедности и богатстве трудно будет приостановить ту лавинную свалку. Однажды подожженное изнутри горючее такого рода, в мелких соревновательных дозировках служившее движущим топливом прогресса, имеет свойство полыхать, пока не выгорит дочиста.
Цивилизация – то же земледелие, и не надо удобрять сорняки! Учение о равенстве людском как противоречащее закону естественного отбора люди уподобят печальному, одно время, заблуждению перпетуум-мобиле. А про нас скажут, что как слюнявый гуманизм поощрением слабых, вместо их регулярной отбраковки, засорил людскую породу, вытравил из человечества гордое самосознание своей божественной чудесности, так и мы поощрительной лестью и лаской опоили рабочий класс и вон что из него получилось! Приписав революционному признанию не социальное, а биологическое происхождение, они придумают генетическую выбраковку новорожденных еще до появления на свет – за счет не только конституционно ущербных штаммов, но и отдельных рас в целом, чем заодно будет решена и демографическая проблема. Под предлогом здравого смысла всякое будет обильно случаться тогда, даже и в нашу пору немыслимое.
Лишь жестокая конкуренция с ее мобилизацией самых сильных и низменных страстей возвела человечество на высоты нынешнего могущества. Но если сильные пожирали слабых, то станет ли лучше, если наоборот? С отменой железного чистогана, хотя бы и утвердившего нищету на земле и после стремительной затем растраты накопленного ранее духовного достоянья настанет неминуемое движенье вспять, если опорным законом жизни станет примат обделенных природой. Во избежанье опасной остановки потребуется новая сила, способная оживить ржавеющие поршни. Ею может стать только та же энергия отбора, осуществляемого с еще большим свирепством, ибо монета, на которую покупается хлеб, чеканится из то же злого и чистого золота. Они произведут девальвацию человеческой личности под предлогом генерального возрожденья. Заодно пересмотреть будущую роль человека на земле. Ибо, глядя сверху, человек гадок для самого себя как самоцель, а хорош как инструмент для некоего великого задания, для выполнения которого дана была ему жизнь, и нечего щадить глину , не оправдавшую своего основного предназначенья... Истории ни к чему столпы кротости и милосердия вроде Тихона Задонского, слезливого Франциска или того Юлиана Милостивого, который, по преданию, возвращал вошь в свои густые вьющиеся дебри, когда она падала из его бороды. Любовь к ближнему они объявят заповедью каменного века – как знахарское лекарство от перегибов и применяемое без учета медицинских противопоказаний. Ибо слишком дорого обошелся нам человеческий облик, чтобы обменять его на талон всемирного братства. Будет сказано в оправданье, что именно христианская участливость, возвышавшая боль и нужды низших на уровень государственной доктрины, разъедала устои древних царств.
Крупные операции истории производились сильными людьми в красных по локоть рукавицах.
Правителю иноземного происхожденья, если не с однодневным кругозором, плохо спится в московском Кремле. Недружественные тени обступают его бессонное ложе. И без того выросшему в провинциальной тесноте и после многолетнего подполья немудрено заболеть необъятным русским простором – как он видится с кремлевского холма, который нынче выше хребтов Гималайских. Хватит ли обычной инженерии да цикла сейсмических наблюдений обеспечить прочность социальной архитектуры на базе одной экономики? Лишь животные, и то не все, способны жить на виду, без периодического уединения в некий душевный резерват, без допуска туда посторонних... Кроме казенных сводок о круглосуточном энтузиазме, что известно мне о потаенной жизни русских? Далеко не все простреливается из пистолета. Как ни привлекательна данная страна по богатству недр, обширности тылов, покладистому характеру жителей, чем в совокупности гарантируется амортизация любой ошибки зодчего? Все же рискованно обольщаться, будто нацию с вековыми корнями можно перевоспитать кином и административным массажем в желательном направлении. Поддерживаемое стараниями ревнителей пылание священного огня нельзя сохранить по их уходе без регулярной подкормки из сердец людских. Учитывая непомерный труд поколений, затраченный нами на разрушение тысячелетнего российского государства, было бы небесполезно, – выдайся ночка подлинней, – подвергнуть обстоятельному философскому буренью национальный монолит, на котором оное некогда поставили.
Все же в пределах отпущенного времени прикинем в уме, действительно ли поверженное царство было просто разбойным притоном, как для воспитания беззаветного интернационализма преподносим мы школьникам прошлое их страны? Только ли колониальный нахрап Москвы в сочетанье с инертностью порабощаемых помог русским создать крупнейшую державу мира и при непрестанном пугачевском клубленье низов неоднократно отстоять от завоевательских вторжений? Любой меч длиною от Балтики до Тихого океана сломился бы на первом же полувзмахе, кабы не секретная присадка к русской стали. Как пораженье от японцев, так и тринадцать лет спустя завершившееся революцией в значительной мере подготовлены искусным применением к ней наших коррозирующих средств. Попутно воздадим должное и невежеству загнившей знати, и болтливому прекраснодушию образованной верхушки, в нужный момент сыгравшим нам на руку! Но в политике, наравне с энтузиазмом, полезно хоть изредка применять ум, не считаясь с износом мозговых извилин. Только глупый вояка списывает в переплав пусть устаревшее туземное оружие прежде, чем опробует принятое взамен. Не рано ли пускать на слом знаменитую русскую телегу в окружении наших континентальных трясин, где от века вязли лакированные европейские экипажи? Речь идет о пригодности русского племени как главного инструмента в решении поставленной задачи.
Было бы преступно не воспользоваться некоторыми привходящими обстоятельствами. Столько силищи потрачено нацией на создание такой державы, меж тем за годы ссылки мне почти не приходилось слышать в простонародной беседе точного наименованья их отчизны. В обиходной же Расее не любовь к материнскому гнезду, не гордость дедовским подвигом слышится, – скорее виноватая неумелость извлечь из своей громады некую всеобщую полезность, способную в глазах мира оправдать несусветные масштабы обладаемого. Очень хотели, но почему-то все не получалося, что тоже служило нам немалым подспорьем. Бывают в промерзлых климатах такие богатырские пироги – в рот не лезет и зуб не берет, а расколоть нечем. Бессильные осознать смысловую необъятность своего географического феномена, ученые сословья прошлый век чуть не потасовкой выясняли исторические предназначенья России – «кому-зачем надобна подобная громада?» В преизбытке владея землицей по самый Уральский хребет, на кой черт без госпонуждения сквозь таежные топи и кучи гнуса, все глубже забирались в Сибирь всякие Хабаровы да Ермаки? За воровской поживой тащились; почто тогда не подавились легким фартом, не опились зелена вина ? Если просто истосковавшиеся по свободе беглецы от царских утеснений, то почему сразу не осели в девственном Зауралье праведной, по староверскому уставу, безгосударевой державой? Не исключено и пытливое, Колумбово любознайство – откуда солнце всходит, куда девается? Но истинное объяснение тяге людской в смертельную неизвестность надо искать в чем-то другом... Наконец, что связывало в единую волю бородатый, лапотно-кольчужный сброд с опознавательным паролем в виде медного креста на гайтане? Тут поневоле приходит на ум, не рановато ли мы, наспех ошаривая их трофейные сундуки с историческими пожитками, выкинули на свалку скарб непонятного нам церковного употребленья, перед коим тысячелетье сряду нация совершала весь свой житейский обиход – творила новые семьи и крестила деток, новобранцев отправляла в бой и отпевала покойников, встречала беды и победы народные? Кстати, нетерпеливое обращенье чужаков с туземными алтарями иногда плачевно отзывалось на участи их внучат.
Дальние суровые ветры задувают там порой, и потом полвека солнышку не пробиться сквозь пыль и прах. Континентальные крайности и раскаленные полчища из смежной прародины народов были начальными воспитателями племени. Колыбель и нянька создают черновую человеческую болванку, из чего история ваяет характер нации. Тут надо искать корни легендарного долготерпения русских, а не в мнимой приспособляемости к иноземной, медком подслащенной плети, как полагали горе-завоеватели. По такой безбрежности зарево и гулкий топот конницы из-за горизонта позволяли им предугадать параметры напасти, а действительность обучала навыку степняков не махать руками против очевидности, а благоразумно прилечь вровень с травой, пока не взойдет черным ветром шайтанова плеть. За то и дана святость ихнему Александру, что в поганую орду за Русь ездил, кумыс пил кобылий, вкруг кострища басурманского плясал ради сбереженья непонятного нам, но, видимо, валютного сокровища. Не зря иную крупицу оного Европа век целый дегустирует потом с задумчивым видом. И так как без той национальной живинки любой народ быстро утрачивает вместе с лицом самое имя свое, русские навострились прятать его от нас ловчей, чем предки хоронили клады былых лихолетий в недрах души – на такую глубину порой, что, передавая по наследству, родители не подозревают ее в себе...
Исторически сложившееся долготерпение русских, следствие недостаточно развитого, после долгого рабства, личностного достоинства, равным образом и почти безграничная нива России, готовая после маленькой вспашки к засеву революционной новизной, – буквально все попутные обстоятельства в этой стране благоприятствовали нам. Трудно было найти решенье – пускать ли русский потенциал целиком на затравку мирового пожарища или же в патриархальности приберечь на черный день? Не сгодится ли на краю пропасти хлебнуть той животворной специи, добавляемой прежними русскими в солдатскую кашу и пороховой состав, в материнское молоко и бетон крепостной кладки? Крохотная наследственная ладанка на груди способна выдать большее количество эргов и калорий, чем вагон казенной взрывчатки... К сожалению, простой народ не всегда понимает, что в случае нашей неудачи вряд ли кто-нибудь в ближайшие века посмеет взяться за реализацию его социальных чаяний, которые мы порою неуклюже и с такими издержками решились осуществить. Конечно, утопающий лишь с отчаянья хватается за такого рода соломинку, но в поговорке нет прямых указаний, чтобы та его всякий раз подводила. Тогда как выгоранье религиозного чувства у русских, ослабляя их племенное сознанье, могло бы дурно отозваться на оборонной мощности неокрепшего строя, а в перегной обращаемая Россия и приманивает всемирного хищника. Я исходил из обманчивой надежды, что к тому времени подоспеет всечеловеческое слиянье в одноязычное обезличенное братство. Но всего разумней было бы привить новизну в корень срубленного древа, то есть пустить в дело обреченные на сгниванье их заветы, чаянья и традиции старины, то есть всю совокупность духовных накоплений, некогда именовавшуюся национальным русским Богом . В наши дни крутить чернорабочее колесо социального прогресса куда более почетное занятие, нежели безучастное созерцанье кромешной битвы где-то внизу – не за поживу, а за пресловутые добро и правду . Оставалось убедить русских, что столько мучившие их вселенские исканья этого дефицитного продукта целиком вписываются в нашу программу. Попутным разрушеньем старины и памяти о прошлом мы помогаем им укорениться на новой почве, но даже при частой инспекции приживаемости подозрительна быстрота, с какой они мне поверили. Любые перегибы власти принимаются ими без ропота, и даже периодические чистки тотчас перекрываются встречным планом – в смысле прибавить под себя огоньку. Биология изобилует примерами приспособленья к обстановке вплоть до абсолютного правдоподобия, но там требовалась уйма времени, а русские рекордно уложились буквально в пятилетку... В чем тут дело? То ли сипловатый, с кавказским акцентом голос мой возымел столь обаятельную силу для вологодско-алтайских бородачей, то ли по сердцу пришлась им роль пороховой бочки под стеной капиталистической цитадели? По обычаю ладаном окуривать покойников, они и меня пытаются усыпить сладкой одурью. На беду, если даже меч Божий увязал иногда в патоке библейских хвалений, и средь нашего брата попадаются любители полакомиться ею при оказии. Меж тем большая лесть всегда гуляла на Руси с ножом в рукаве. В геометрично-безвыходных обстоятельствах случается, когда азиатское непротивленье вырождается в кроткое, под личиной слезливой восторженности, выжиданье монарховой кончины. Оттого что ум труднее скрыть, чем камень за пазухой, я и считаю опущенный среди беседы взор красноречивой уликой запретной надежды, следовательно, полуизмены. В эпохи, подобные нашей, личная тайна всегда преследовалась, как хранение оружия... Но эти с детским бесстрашием смотрят мне в лицо, а в сущности сквозь меня , примериваясь к поре, когда меня не станет. Иной же с ухмылкой преданности совсем откровенно запоминает меня впрок, чтоб потом изобразить похлеще, а за руку не схватишь: пустая! Все рукоплещут с душой нараспашку, словно не примечая, как шуруют их клады и недра, лобанят русского Бога; и тот с мужицким здравомыслием входит в положенье православных, не серчает , на самое худшее благословит ради сообщей пользы. Все они меж собой в немом заочном сговоре с доверенным на верхушке в лице комиссара Скуднова, до недавнего дня проживавшего на груди моей! Гапона себе завел, с попом собутыльничал, ренегад... – сквозь зубы произнес вождь, и в машинальном искании слова выразилось раздражение на бывшего сотрудника, вступившего в преступную связь с лишенцем на основе принадлежности обоих к тому же племени.
– Штурм больших твердынь удается лишь в случае, когда подвиг становится для участников единственным шансом возвращенья к жизни. Смерть не освобождает нас от исторической ответственности за выход из строя, разве только от трибунала. Рабочие сутки в двадцать четыре часа расценивать как злостный саботаж и дезертирство. Тут мало перевести страну на казарменное положенье, – полевой устав все же дает военнослужащему какие-то юридические права. По необходимости зажать в кулаке всю ударную наличность: только лагерный режим, исключающий бунт и жалобу, позволяет употребить силовой потенциал работника с гарантией стопроцентного сгоранья – без золы и копоти. Такова материальная подоплека всех великих начинаний. При созерцанье вечных пирамид восхищенным потомкам не приходит в голову, что даже по весу, не только по объему, костей людских там значительно больше, чем камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84