А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

.. Вам было бы хоть немножко жалко меня?
Быстрая смена настроений от недавней прострации до неуместного в серьезном разговоре острословия показывала Дуне неисправимое, после всего случившегося, легкомыслие ее подопечного.
– На вашем месте я воздержалась бы от шуток. Вы слишком набалованный доступностью всего на свете. Разумеется, не надо и хныкать, чему-нибудь разучиться бывает иногда потруднее, чем с азов начинать. Надо было не бросаться на воздух опрометью, а шаг за шагом, как учатся ходьбе после увечья... – назидательно выговаривала Дуня своему подопечному, пока не надоумилась на практике проверить завтрашние шансы этого неудачно приземлившегося летуна. – И лучше всего, в дальний ящик не откладывая, сделайте что-нибудь такое по вашему усмотрению, при мне... – И поискала вокруг себя какой-нибудь объект для небольшого чудотворения в рамках домашнего эксперимента.
По счастью, она и представления не имела о прочих, поистине Геркулесова масштаба дымковских подвигах, с легкостью чрезвычайно исполненных им по прихоти все той же особы. В частности, случайное обстоятельство в виде личной квартиры и двумя часами позже назначенного там раута с друзьями помешало городу с окрестностями превратиться в живописное озеро или действующий вулкан потому не всемирного значения, что и сама зрительница могла пострадать в такой близи. При скромных нынешних возможностях Дымкова приходилось ограничиться чем-нибудь попроще, чтобы хватило мельчайшей купюры чуда. Однако ничего подходящего не попадалось на глаза, зато обнаружилась знаменательная подробность, разъяснившая гостье обидную невнимательность хозяина. С самого ее прихода он лишь тем и занимался втихомолку, что усилием воли пробовал поднять десятикопеечную давешнюю, у ног его валявшуюся монетку, безуспешно всякий раз.
– Вторые сутки маюсь над ней до изнеможения... Отлежусь немножко и опять!.. Но и шевельнуть не удается, – не подымая головы проскрипел Дымков и краем подошвы посдвинул чуть белевший в сумерках диск для проверки – не приклеился ли. – Учтите, в нем и весу-то никакого нет, а там пальто на ватине плюс к тому разный груз по карманам, откуда все станет вываливаться для лучшего впечатления!
Здесь-то и подвертывался законный случай малость пооблегчить номер, но, значит, небесная добросовестность не позволяла хоть и бывшему ангелу снижать фирменную марку во мнении правительствующей элиты. Отчаяние поглощало последние силы злосчастного артиста. Дуне пришлось посуровее, сколько умела, прикрикнуть на него, пока не развалился окончательно:
– Времени в обрез, а бежать, как выяснилось, поздно и некуда... Но Боже мой, приступайте же к делу!
Сеанс начался классическим приемом балаганных чародеев, когда они на глазах почтенной публики фокусируют на избранном предмете свой магический потенциал. Нахмуренные брови сдвинулись к переносью, виски повздулись от волевого напряжения, а лицо по-птичьи обострилось, даже повытянулось в направлении протянутой руки, – все это на полном серьезе, но монетка не поддавалась ни на какие уловки даже на вдвое укороченном расстоянии. Глухой вздох утробного усилия сорвался у Дымкова с закушенных губ, и, хотя сумерки сглаживали остальные подробности фиаско, Дуня отвернулась, лишь бы не видеть жалостные потуги теперь уже явно бывшего ангела, трагический комизм которых сам он очевидно не сознавал, как дети не стыдятся своей голизны.
– Там скрипят... – раздражительно обронил артист, не отводя от объекта повелительной руки.
Действительно, ребята за дверью в тот момент волокли по полу громоздкое что-то, цеплявшееся за пороги и углы. Через дверную щель Дуня попросила их, чтобы умерили свое рвение, и те постихли. Вслед за тем Дымков велел включить свет, потому что ничего не видит в сгустившихся потемках. И едва щелкнул выключатель, монета проворно, без дальнейших понуканий, вскочила в подставленную ладонь. Ошеломленный успехом, Дымков безмолвствовал с увлажнившимся торжествующим взором, но жестокая наставница его, сама в непонятной задышке, заставила несколько раз сряду, для навыка, повторить опыт и в заключение – на неопределенное время задержать монетку в полете – из подсознательной угадки, что продлением чуда мерится его качество. Оба зачарованно глядели на повисшую в воздухе монетку, пока Дымков, не дожидаясь падения, не выхватил ее сбоку и уже не разжимал кулака, чтобы не расставаться с талисманом.
Таким образом, подналадив совсем было пошатнувшиеся обстоятельства, Дуня заторопилась домой. С тем большим правом давала она прощальные наставления – сразу по ее уходе ложиться в постель, чтобы не тратить воротившиейся силы ввиду ее ненадежности, не изнурять себя дополнительными пробами, спать без снов и подольше не подыматься завтра, словом, не расплескивать себя попусту. К тому моменту прежние их отношения почти восстановились – в том объеме, разумеется, насколько позволяла полугодовая разлука, полная еще не прояснившихся обстоятельств. И тем трудней давалось Дымкову новое, пусть ненадолго, расставание в свете наступающей ночи и одиночества.
– Но в общем-то вы насчет меня не расстраивайтесь! – заключил он с безоблачным лицом. – Какой-нибудь месячишко перебьюсь, а там снова начну выступать понемножку. Возможно, придется в провинцию податься, потому что разряд и квалификация не те, но... Как, разве я не рассказал вам главную свою новость?
– Господи, какие еще новости? – полуобернулась встревоженная Дуня.
Не без надежды заслужить Дунино одобрение он поведал вкратце, что в очереди познакомился с одним бывшим поклонником, по научной части работает, фамилия Пхе, из корейцев: очень обходительный, средних лет, гражданин. Вникнув в дымковские затруднения, он в два счета через свои связи устроил именитого, хоть и оскользнувшегося знакомца в самодеятельный кружок иллюзионистов при клубе местного компрессорного завода – с теми еще удобствами, что никаких документов не спросили и ходить совсем недалеко.
В особенности огорчала прозвучавшая в сообщенье интонация хвастовства:
– Там имеются и моложе меня, пенсионеры тоже, но по отсутствию сноровки я у них считаюсь бесталанней всех. Однако кое в чем неплохо навострился... Показать вам что-нибудь? – и с профессиональным щегольством засучил рукава, но зрительница и глаз не подняла, чтобы не разреветься на эту грустнейшую, пожалуй, из дымковских новостей. – Простите, я не знал, что вам не нравятся фокусы. Мне хотелось немножко повеселить вас напоследок, чтобы не отпускать без угощенья. Тогда... можно, я вам намою блюдечко изюму... в кипяченой воде. Не отказывайтесь, это хороший, настоящий: покупной!
Нет-нет, на улицах уже темно, а ей еще добираться через весь город. Кроме того, провожатый, наверно, заждался у калитки и вот-вот, сердитый, сам нагрянет сюда за нею. Как ни хотелось Дымкову еще на часок задержать свою милую гостью, он отпускал ее за необратимостью обоюдных перемен. В отличие от прежней дружбы, когда времени не хватало на ночной обход если не подвластных ему лично, то под ключом у него находившихся тайн, теперь, с исчезновеньем чуда, вкруг которого происходило общенье, становилось вроде бы не о чем говорить. И так как оба оглянулись в прошлое одновременно, испуг перекосил дымковское лицо при воспоминанье об оставленной без надзора старо-федосеевской колонне, но Дуня уже предупредила его мысленно, что без дверной скобки, которую сама же и соскоблила со штукатурки, никто посторонний уже не вступит на территорию объекта. Тема была исчерпана, сбившаяся было сила чудотворения возвращалась к ее владельцу, и при соблюдении преподанных Дуней советов имелся шанс, хоть и небольшой, на успех завтрашнего предприятия. Расставанье совершалось даже без рукопожатья, никогда, впрочем, у них и не соблюдавшегося. А просто Дуня подарила стоявшего перед нею уже получеловека одобрительной улыбкой, положенной при разлуке без взаимной надежды на скорую встречу, и категорическим жестом запретила провожать себя хотя бы до порога: спать !
Тем временем задушевная толстуха уже поджидала полюбившуюся ей девочку у себя на кухне:
– Никак опять с пареньком твоим приключилось ? – имея в виду подслушанный давеча припадок, нараспев заворковала она вокруг нее, через силу надевавшей пересохшие туфельки. – Но ты по нем не горюй, не впервые с ним, к завтрему он у меня как огурчик встрепенется!.. Ведь я в покойную бабку мою и ворожея, тоже шепчу маленько. Против липового цвету, погуще заварить, да словцо мягчительное в придачу, никакая хворь преисподняя не устоит...
Ласки у ней хватило бы на целый мир, и чтобы без обиды подсократить ее причитанья, Дуне пришлось обнять и придержать малость на груди охапковскую шептуху как бы из признательности за ее трогательную простонародную заботу.
– Уж лучше не трогайте его до утра, пусть отлежится: натура такая... – и в порыве чувств едва не обмолвилась напрямки, что он весь в меня .
Нервного запала ей хватило отозваться на приветливые, в дорогу, напутствия хозяйки, вышедшей на крыльцо придерживать собаку. Сразу за калиткой, под случившимся тополем, Дуня предалась прорвавшимся, наконец, беззвучным рыданьям. Во всем свете, пожалуй, не было лучшего уголка без помехи и вволю оплакивать покидаемое навеки. Непроглядная, под сгустившимся небом и верно об единственном фонаре на всю округу, осенняя мгла поглотила очертания кровель и древесных крон. Но еще светилось дымковское окно, и, пока не погасло, блик его на Дуниной блузке помог Никанору отыскать подружку. Терпеливо и без расспросов ждал он поодаль своего времени, давал ей проститься с иллюзиями переходного возраста, чтобы по прошествии сроков стать единственной ее реальностью... Но стало накрапывать, а путь был далек.
В пустом ночном автобусе, привалясь к недвижной громаде телохранителя, Дуня поведала ему некоторые сведения о Дымкове, дотоле скрываемые, словно в какой-то мере отвечала не только за внешний облик последнего, но и поведение в целом. Постыдные химкинские похожденья Дымкова представлялись ей днем грехопаденья, а ведь за очевидной, на публике, изменой неминуемо должны были таиться еще худшие, на которые уже не хватало воображенья. Великодушное тепло исходило от Никанорова плеча, и, видимо, щепетильная совесть толкнула Дуню доверить теперь уже единственному у ней другу свои противоречивые чувства. В памяти попеременно возникали – то саднящие сердце речевые интонации, то поминутная оглядка в поисках опоры, которой ему не было нигде. Несмотря на упадок сил, Дуня гневно в чей-то адрес по ту сторону электрического плафона над головой заступилась за Дымкова, покинутого ими в столь противопоказанных ему условиях. Душевный ее разлад в том и заключался, что на поверку и после всего случившегося, растративший себя попусту, беспомощней ребенка, вполовину очеловеченный, он становился ей родней, чем прежде. Она ждала сочувствия от спутника к себе и примирительной жалости к нему, в ответ же получила до холодка разумное объясненье.
К тому времени у Никанора Шамина уже складывалась черновая пока концепция ангельства, чью реальность полвека спустя с развитием тонкой электроники ему почти удалось доказать для большой науки. Университетский наставник потому и рекомендовал студенту заняться дымковской темой, что по его тогдашним прогнозам любое иноструктурное существо, вступившее в земную среду, минуя переходные стадии, со временем неотвратимо впадает в крайнее, на молекулярном уровне, биологическое ничтожество начальных организмов, еще не успевших обзавестись ни самозащитной системой, ни комплексом эгоистических стимулов к нападению. А пока что пофазный анализ процесса мог составить основу для триумфальной диссертации молодого ученого, – в настоящем сочинении кое-где раскиданы вкратце ее отдельные тезисы и фрагменты... По словам студента, догматическая безгрешность небесной публики объясняется не какой-то надмирной моралью, а просто по природному верхоглядству они не подозревают о соблазнах и законах смертного бытия, состоящего, главным образом, из обороны себя и присвоения чужого. «Не потому ли при попадании в людской планктон, – с сладострастием отместки подчеркнул Никанор, – они так быстро становятся добычей оборотистых дев или нахрапистых благодетелей!» Из сказанного следовало, что очевидная на дымковском примере интеллектуальная ограниченность ангелов, кстати – единственная гарантия от мятежей свободомыслия, избавляет их самих от терзаний высшего порядка, Дуню же от обязательства сострадать им.
Между прочим, при очередной встрече профессор Шатаницкий, видимо, в качестве бывшего ангела не преминул указать студенту на сугубо пристрастный характер вышеприведенной оценки, причем – с испытующей приглядкой недоверия... Но здесь необходимо отметить один забавнейший завиток игры. Со стороны получалось, будто в памятную рождественскую ночь своего первопоявленья ангелу захотелось почему-то обойтись без свидетеля в лице безвинного студента, которого и отправил в фантастический полет над вьюжной Москвой. Естественно, что, несмотря на давность происшествия, жертва никак не могла простить обидчику подобного насилия, в особенности когда ее стали поочередно усаживать на всех коней знаменитой бронзовой квадриги, с риском увечья из-за болтавшихся на ногах лыж. На деле же Никанор сразу, по грубоватой манере шутки, распознал истинного шутника, возымевшего целью озлобить его и таким образом приобрести надежного информатора о дымковской деятельности на период пребывания того в старо-федосеевской орбите. С той поры ради маскировки Никанор на каждом шагу высказывал неприязнь к новоявленному ангелу в расчете на повсеместную агентуру Шатаницкого, однако не ради снискания протекции и вообще материальных выгод, а чтобы через дверь доверия еще глубже проникнуть в личность адского профессора, еще за год до описанных событий ставшего предметом серьезнейших научных наблюдений для своего собственного студента. Уместно открыть заодно и другую Никанорову тайну с целью обелить его в глазах ортодоксальных мыслителей. Несколько отвлеченный, даже с мистическим уклоном, характер темы оправдывался у него далеко нацеленным, чисто прикладным замыслом – использовать магнитополярный антагонизм потусторонних начал для построения мотора невиданной мощности и практически вечного движения. И все же удивления нашего заслуживает не столько молодой ученый, самоотверженно посадивший самого дьявола под колпак исследования, а весьма знаменательное неведение последнего. Ибо если сам он, по должности наделенный прозреньем высшего порядка, так до конца и не расчухал дерзостную игру Финогеичева сына, следовательно, и закаленные номенклатурнейшие чины небесного ведомства тоже подвержены риску до исподней шкурки рассосаться в земной среде.
Последнюю треть пути, после пересадки в трамвай, Никанор просидел недвижно, чтобы не потревожить задремавшую спутницу. С закрытыми глазами, по канве вышеприведенного отрывка пытался он проследить, как невесомые нити логических обстоятельств прорастают друг в дружку, образуя тело материального явления. Но потом, с уходом вглубь, мысли его стали путаться, исчезать, и когда Дуня растормошила его на конечной станции, вагон был уже пуст, а за слегка запотелым окном с посреди бескрайнего, осенним будыльем заросшего пустыря сиял трамвайный павильон, такой тревожный и бесцельный посреди космически-безлюдной мглы, кабы не одинокая пара на железной скамье под навесом, расклонившаяся в стороны – два мешка с утилем. Дуня узнала своих стариков, поторопившихся навстречу любому известию: так они устали. Родителям не хватило отваги спросить напрямки, дочке же обыкновенных сил на обнадеживающий ответ. Она лишь улыбнулась ободрительно, чтоб не огорчались ничему, потому что все, все на свете совсем не окончательно, и потом, опустошенная, с подножки вагона, рухнула в колыбель Никаноровых объятий.
Сказались издержки дня, и едва свалилась в кровать, тотчас из зенита, затмевая небо сознания, понеслась на Дуню сорвавшаяся галактика.

Глава XIII

Виновник суматохи еще спал, когда неслышное вокруг него в доме семнадцать по Урицкому проулку началось ужасное треволненье. Знаменательное после месячного простоя приглашение Дымкова в кремлевский концерт, и без того считавшееся по тем временам вершиной артистической карьеры, последовало через лишь теперь опознанное лицо в государстве и оттого расценивалось как чье-то повелительное возвращение к жизни из непонятного, может быть, опального забвенья. Не из стремленья сделать заявку на свою долю в триумфе Дымкова, а просто из симпатии к жильцу все обитатели указанного домостроения с утра приняли посильное участие в подготовке к его вечернему выезду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84