– Обыскали все, кроме капитанской каюты. А мы ее своими глазами хорошо разглядели. Только та длинная покрытая тряпкой штуковина, за которой он сидел, да еще и кулаком стучал, и может быть этим самым сундуком. Как раз подходит по размеру…– Это был стол капитана, – яростно зашипел Миккиду.– Когда капитан Фафхрд занимал эту каюту, там никакого стола не было, – отрезал Скор. – И когда мы плыли туда, тоже не было. Не пытайся обмануть себя, старик. Скажи еще, что и девчонки с ним тоже не было.– Не было там никакой девчонки! – выпалил Миккиду, израсходовав при этом весь накопленный им запас воздуха, так что Скор мог безнаказанно продолжать:– Там была девчонка, и это мог видеть любой, кто не слеп из-за собачьей преданности, – этакий лакомый кусочек, как раз подходящего для него размера, с длинными серебристыми волосами и похотливыми зелеными глазами.– Да не было там никакой девчонки с волосами, дубина ты стоеросовая! – завопил Миккиду, наполнив, очевидно, свои легкие новым запасом воздуха, – Это были всего лишь сухие серебристые водоросли с застрявшей в них морской галькой, обточенной морем в форме глаза – в капитанских каютах всегда можно найти подобные украшения. А у тебя так давно не было женщины, что тебе они уже всюду мерещатся, идиот… Или, – торопливо перебил он сам себя, – это могло быть серебристое кружевное платье с застежкой из зеленого камня – о таком расспрашивал меня капитан, когда мы говорили о пропавшем сундуке перед твоим приходом.«Ну и ну, – изумился Мышелов. – Кто бы мог подумать, что у Миккиду такая богатая фантазия и что он так самоотверженно кинется меня защищать. Однако похоже, что я зря подозревал этих двоих и девчонка действительно в одиночку пролезла на борт Морского Ястреба». Если, конечно, ей не помог кто-нибудь из оставшихся – но нет, это исключено. Да, вот так штука – шлюха сказала правду".Скор с победоносным видом объявил:– Но если платье, которое ты видел на кровати, раньше лежало в сундуке, значит, и сундук тоже в каюте, разве нет? Да, очень может быть, что это было тонкое серебристое платье: девчонка сбросила его, прежде чем прыгнуть в постель, или же сам капитан Мышелов содрал его с нее (платьишко-то было довольно потрепанное, как я припоминаю). Он же похотлив, как хорек, это всем известно – он и сам любит похвастаться, что у него не только тот кинжал, который в ножнах, хорошо работает. Капитан Фафхрд нередко об этом говорил, ну или намекал по крайней мере.«Что за клевета, – возмутился Мышелов, в негодовании глядя на лысую макушку Скора, – Фафхрд и сам бабник, каких мало, и не мне выслушивать подобные упреки, да еще от кого – от этого наглого, заносчивого выскочки, Фафхрдова прихвостня». От этой мысли руки его сами сжались в кулаки.– Да, хвастливый, жадный, лживый солдафон, – чеканил Скор, а Миккиду только и мог, что брызгать слюной да фыркать от возмущения. – Как еще назвать капитана, который гоняет своих матросов в порту до седьмого пота, не платит денег, не пускает на берег, не позволяет удовлетворять естественные надобности – а потом приводит на корабль девку и тычет ею в нос всем остальным? Да еще и затевает вокруг нее какую-то дурацкую возню – пойди, видишь ли, найди ему то, чего он не терял. Мелочный – вот как сказал о нем капитан Фафхрд, ну или, по крайней мере, подумал, судя по его виду.Разъяренный Мышелов сдерживался из последних сил. «Ну скажи же что-нибудь, Миккиду, – взмолился он про себя. – Какая чудовищная наглость – приплести сюда еще и Фафхрда. Неужели он и в самом деле…»– Ты и правда так думаешь? – в голосе Миккиду звучало легкое сомнение. – Думаешь, в его каюте и впрямь какая-то девка? Ну если так, то он и вправду сущий дьявол!Яростный вопль, исторгнутый предательством Миккиду из груди взвившегося, точно распрямившаяся пружина, Мышелова, прервал перепалку двух его помощников, которые уставились на него в немом изумлении, и разбудил остальных матросов, спавших тут же.Открыв было рот, чтобы задать им такую взбучку, от которой у них вспухли бы уши, он вдруг понял, что сказать ему, в сущности, и нечего. В конце концов, в его каюте действительно была девушка – в данный момент она лежала в его постели навзничь, совершенно голая, широко раскинутые руки и разведенные в стороны ноги привязаны к четырем углам кровати. И тут его взгляд упал на веревки, все еще лежавшие на том месте, где раньше стоял сундук.– Подобрать веревки немедленно! – проревел он. – Обвяжите ими вон те мешки с зерном, – ткнул он в другую сторону. (Тут ему пришлось остановиться, чтобы набрать в грудь побольше воздуха.) – Закрепить весь груз повторно! Того и гляди, ураган налетит, а тут все по палубе катается! – Последнее замечание было адресовано непосредственно Миккиду и Скору, которые, недоуменно взглянув в безоблачно-голубое небо, направились лично присмотреть за исполнением капитанских команд.– Груз нужно привязать так, чтобы держался плотно, как зубы во рту, – продолжал между тем он, расхаживая по палубе и сам уже начиная верить собственным словам. – Лес закрепите, концы канатов пропустите через весельные отверстий и натяните поперек палубы. Смотрите мне, чтобы мешки с зерном и фруктами были увязаны как следует: представьте, что вы затягиваете в корсет толстую бабу – упритесь ей пониже спины коленкой да тяните изо всей мочи. А то, не ровен час, волна через палубу перехлестнет да и смоет их. Как закончите здесь, отправите людей в мою каюту – бочки и ящики надо так укрепить, чтобы между ними и переборками места осталось не больше, чем между мясом и кожей. И запомните, вы, – победоносно закончил он, – хочешь ничего не терять, не быть застигнутым врасплох и ни от кого не зависеть – держи все на привязи: и деньги, и добро, и врагов, и друзей заодно. Глава 8 Сиф вытащила из-за корсажа массивный серебряный ключ, нагревшийся от долгого соприкосновения с ее телом, отперла тяжелую дубовую дверь сокровищницы, медленно и осторожно отворила ее и с подозрением окинула взглядом комнату – ей было не по себе здесь с тех самых пор, как морские духи учинили свой опустошительный налет. Войдя, женщина заперла дверь изнутри. Сквозь небольшое, забранное толстыми бронзовыми прутьями окошко на деревянные стены и пол комнаты лился скудный свет. На одной из полок покоились два слитка бледного серебра, три небольшие кучки серебряных монет и еще одна, совсем маленькая, золотых. Стены комнаты, казалось, со всех сторон сжимали низкий круглый стол, на серой поверхности которого темнела выжженная пентаграмма. Мысленно Сиф перечислила все пять предметов, стоявших в ее углах: Стрела Правды, погнувшаяся в тот момент, когда Фафхрд вырвал ее из руки завладевшего было ею демона; Линейка Бережливости, представлявшая собой небольшой жезл с поперечными полосками; Чаша Умеренного Гостеприимства, чуть больше наперстка величиной; Кольца Единства, соединенные так, что стоит вытащить одно, как два других тут же распадутся сами; а также странная ребристая сфера, обнаруженная Фафхрдом вместе со всем остальным и являвшаяся, как он считал, несколько деформированным Кубом Честных Сделок (в чем Сиф, впрочем, сомневалась). Она вынула из поясной сумки изображение Мышелова и положила его между предметами, прямо в центр пентаграммы. Облегченно вздохнув, она опустилась на один из трех табуретов, стоявших поблизости, и принялась пристально вглядываться в незрячее лицо тряпочного человечка. Глава 9 Одобрив последний из узлов на перетягивавших винные бочки веревках, Мышелов коротким кивком отпустил своих все еще недоумевавших помощников и измученных бесполезной работой матросов – прямо-таки выставил их из каюты! – и почувствовал, как его охватывает пьянящий восторг власти, словно он только что перешагнул или на могучих крыльях пересек границу королевства, где все принадлежало ему одному и было отмечено надписью: «Мое собственное!».Ну и позабавился же он, пока матросы работали, а он, стоя среди них на покрытой тканью крышке того самого сундука, который они по его приказу тщетно искали во всех углах и закоулках судна, отдавал распоряжения; и все это время совершенно голая Исисси лежала, распластавшись, на кровати, надежно укрытая одеялом, и каждый, кто был в каюте, смутно ощущал ее восхитительное присутствие, но никто не посмел и словом обмолвиться! Вот уж действительно упоение властью!Бесконечно гордый собой, он сорвал с сундука матерчатое покрытие, откинул крышку и воззрился на открывшийся его взору роскошный медно-красный шелковый простор, пересеченный росчерками черных лент. «Чем не брачное ложе какой-нибудь принцессы», – пришла ему в голову мысль. Опрокинув очередной стаканчик бренди, он с наслаждением ощутил разлившееся по его телу приятное тепло.В его воспаленном желанием мозгу сладострастные картины сменяли одна другую; он сделал несколько неверных шагов к кровати, отшвырнул одеяло и…Можно было подумать, что над грубой серой простыней прошел черный снег, так густо устилали ее клочки и обрывки черных лент. Исисси на постели не было.В первую минуту, онемев от неожиданности, он лишь созерцал это безобразие, потом принялся судорожно шарить под матрасом в поисках ножа или ножниц, а быть может, – кто знает? – и какого-нибудь острозубого зверька, который, повинуясь воле девочки-проститутки, превратил ее путы в труху.Глубокий вздох блаженного удовлетворения заставил его резко обернуться. Прямо из только что раскрытого сундука смотрела на него, сидя скрестив ноги, бог весть как попавшая туда Исисси. Ее руки были подняты: с удивительной ловкостью и проворством заплетала она в косы свои чудные серебристые волосы. Ее тонкая талия и маленькие прелестные грудки выглядели при этом еще более соблазнительными, а лучистый зеленый взгляд и улыбка точно говорили:«Ну разве я не умна? Поразительно умна и совершенно неотразима!»Мышелов посмотрел на нее, мрачно нахмурившись, затем, не меняя выражения, обратил свой взор в противоположную сторону, точно намереваясь проследить путь, которым она, невидимая, попала с кровати в сундук, минуя стоящие вплотную друг к другу и намертво прикрученные к полу бочонки, – а также обнаружить следы ее таинственного помощника, будь то зверь, человек или демон. Затем он двинулся к ней, обошел вокруг сундука, пристально осматривая ее при этом с головы до ног в поисках какого-либо потайного оружия – хотя бы остро заточенного ногтя; при этом он ни на секунду не выпускал девушку из виду, пока наконец вновь не оказался с ней лицом к лицу.Ноздри его раздувались от возбуждения. Масляная лампа мерно раскачивалась под потолком, попеременно то заливая его темную фигуру и серебристую кожу девушки своим желтым светом, то снова погружая их в тень.Продолжая плести косы и все еще улыбаясь, Исисси начала издавать какие-то клокочущие, переливающиеся, булькающие звуки. Постепенно они стали складываться в некое подобие грубой песни или лишенного всякого изящества стихотворения. Было похоже, что она импровизирует, словно переводя на нижнеланкмарский слова другого языка:Шесть волшебных даров имеет страна моя,И все они сейчас стоят вокруг тебя.Золотая Стрела Желанья, несущая смерть,Власти Жезл, крушащий неба твердь,Чаша Раздумий и Уединенья,Колец Судьбы чудесное сплетенье.И Куб, богов и эльфов дар коварный,И Шар из Прутьев, символ Симоргии славной.Глубоко, глубоко страна моя,Куда унесет нас злато, тебя и меня.Мышелов погрозил ей пальцем, вложив в этот жест мрачный вызов и угрозу. Затем отрезал от мотка черной ленты еще несколько полос, скрутил их и с силой потянул, проверяя на прочность. По-прежнему не отводя взгляда, он связал ей ноги, притянув лодыжку одной к икре другой и наоборот. Потом властно потянулся к ее рукам. Девушка, закончив плести косы, проворно уложила их в некое подобие серебряной короны и, со вздохом отвернув лицо, которое словно сжалось, лишенное серебристой завесы, протянула ему прижатые запястьями друг к другу руки ладонями вверх.С презрительной миной он схватил ее руки, завел их ей за спину и, как прошлой ночью, связал у локтей, насильно расправив плечи. Потом он опрокинул ее лицом в медно-красный шелк, предназначавшийся Сиф (как давно это было?), и, протянув соединявшую ее руки ленту к скрещенным ногам, завязал так туго, как только мог, отчего спина ее выгнулась дугой, а лицо оказалось поднятым над шелковым покрывалом.Но, несмотря на растущее возбуждение, Мышелов отметил, что было в ее виршах нечто странное, заставившее его насторожиться. Ах да, Симоргия. Какое отношение имеет это давно затонувшее королевство к бредням портовой шлюхи? И раньше она бормотала что-то такое о воде, смягчавшей климат той страны, где она была не то королевой, не то принцессой… Вот опять принялась за свое!– Приди, о брат мой Мордруг, и стань нашим провожатым, – бормотала она, совершенно, видимо, не замечая чудовищного неудобства своей позы. – Приди вместе с нашими хранителями, приди на твоем коне – чудовищном пожирателе морского пространства, Разведчике Глубин. Приди вместе с могучим Крушителем и необъятным Душителем, сокруши нашу темницу и забери нас домой. Пошли вперед всех своих духов, чтобы затуманили они наш разум…Тени в углах комнаты вдруг неестественно замерли; разбег масляной лампы под потолком, вздрогнув, прервался; все остановилось.На палубе все тоже оцепенело. Ветер исчез совершенно; море кругом, насколько хватало взгляда, сделалось гладким, как стекло. Румпель в руках Скора безжизненно замер, шкот, который натягивал Миккиду, бессильно обмяк.На небе по-прежнему не было ни облачка, но солнечный свет стал призрачным, точно его источнику угрожало внезапное затмение. Вдруг на расстоянии полета копья от правого борта парусника море вздыбилось громадной волной и беззвучно опустилось. Абсолютная бесшумность этого действа еще усугубила дурные предчувствия команды. «Морской Ястреб» закачался на расходившихся в разные стороны волнах. Урф и оба лейтенанта в изумлении то озирались по сторонам, то смотрели друг на друга. Никто из них не обратил внимания на тонкий пузырьковый след, потянувшийся от того места, где только что стояла водяная гора, к замершему в ожидании ветра паруснику. Глава 10 А тем временем находившаяся в сокровищнице Сиф вдруг почувствовала, что Мышелов нуждается в защите еще больше, чем раньше. Кукла в центре пентаграммы выглядела очень одинокой. Может быть, священные предметы нужно перенести к ней поближе? Она сдвинула их к центру и, после минутного колебания, согнула тряпочную фигурку пополам и просунула ее внутрь решетчатой сферы. Туда же отправились погнутая стрела и жезл (чем больше будет рядом с ним золота, тем лучше!), и, наконец, она нахлобучила кукле на голову крошечную чашу вместо шлема и водрузила все это на переплетенные кольца.Вернувшись на свое место, она с сомнением посмотрела на дело своих рук. Глава 11 Серый Мышелов перекатил Исисси на спину и любовался ее серебристым телом, раскрывшимся ему навстречу, точно перламутровая морская раковина. Кровь стучала в его висках, голову распирало, точно мозг внезапно сделался слишком велик для вмещавшего его черепа. Очертания неподвижной каюты стали призрачными, в ней ощущалось незримое пульсирующее присутствие; вдруг ему показалось, что он раздвоился: одна часть его оставалась на корабле, в то время как другая, чудовищных размеров, с непостижимой скоростью вспарывала тьму, утратив всякое ощущение принадлежности к человеческому роду, – лишь растущая тяжесть внутри черепа не давала полностью забыть об этом.Оставшаяся в каюте половина его существа не перестала чувствовать, хотя и начисто лишилась способности что-либо предпринимать; с беспомощным ужасом он наблюдал за тем, как воздух в каюте сгустился и стал похожим на воду и в этой полужидкой субстанции серебристая, улыбающаяся, неестественно изогнутая Исисси начала извиваться. Кожа ее становилась все более и более серебристой – вот уже чешуя заблестела на ней влажным блеском, и без того узкое личико сузилось еще сильнее, вытянувшись вперед, а глаза переместились на его стороны; в то же время тело ее начало прорастать шипами – острые как бритва, они вмиг усеяли тыльные стороны ее рук и ног, покрыли спину, плечи и голову игольчатым гребнем. Последний мощный рывок страшно изменившегося тела – и обрывки черных лент затрепетали в жидком воздухе вокруг нее. Тут в проеме ведущего в каюту люка показалось лицо, подобное ее теперешнему, а она волнообразным движением поднялась над шелковым ложем и потянула свои бесконечно удлиняющиеся руки к лицу Мышелова. Одновременно из самых глубин ее тела вырвался удивительно низкий, голос:– Сейчас этой темницы не станет, Разведчик Глубин разобьет ее, и мы будем свободны.При этих словах Мышелов понял, что темнота, сквозь которую несется другая часть его "я", – это глубины моря и что сам он заключен в мощном теле и широколобой голове кита – Разведчика Глубин, а скорлупка на поверхности моря, к которой неумолимо приближается вызванная заклинаниями Исисси морская тварь, – «Морской Ястреб».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37