- Вот их пиратская тактика, - зло бросил Дмитриев.
- Когда же нас наконец поведете в бой? - не выдержал Алексей Липатов.
- Всему свой черед, - ответил комэск, а потом, подумав, добавил: - А у тебя, Липатов, еще и на земле есть над чем ломать голову.
На что он намекал - нам было ясно. Намек этот заставил смутиться и меня с Мартыновым. Дело заключалось в следующем. При перелете на фронт мы совершили посадку в Кутаиси. Задержались там на несколько дней. Однажды нам разрешили увольнение в город. Мы пошли в Дом культуры. С деньгами было туговато. И тут выясняется, что они есть у Липатова. Он не курил, в рот не брал хмельного. Мартынов возьми и скажи в шутку:
- Может, угостишь, Алеша, в честь отлета на фронт?
По дороге зашли в винную лавку. Алексей взял бутылку портвейна, мы распили ее и пошли дальше. В Доме культуры Липатов нос к носу столкнулся с Мелентьевым, который сразу же отправил его на аэродром. А утром на построении объявил ему выговор.
Липатов страшно расстроился. Он стал уединяться от товарищей. Уходил в город один, и случалось так, что сначала комиссар, а потом и командир "засекали" его, как они говорили, возле винных подвалов, которых Алексей даже не замечал. И пошла молва о том, что Липатов - выпивоха. Именно это имел в виду Дмитриев.
Нам с Мартыновым очень хотелось заступиться за товарища, мы пытались убедить всех, что он совсем не такой, как о нем думают. Но начальство и слушать нас не желало. В конце концов мы решительно вступились за честь своего товарища, только случилось это слишком поздно...
После нескольких полетов в районе аэродрома нам объявили:
- Завтра первый боевой вылет. Подготовьтесь, хорошо отдохните.
Как-то чересчур буднично, слишком просто прозвучали для нас слова, которых мы ждали почти полтора года.
Первый боевой...
Взлетали, когда солнце уже поднялось сравнительно высоко.
Идем к Туапсе над береговой линией. С одной стороны горы, с другой бескрайний морской простор.
Впереди - Микитченко, справа от него я, слева - Евтодиенко и Мартынов, сзади, выше - Дмитриев с Кузнецовым.
Время от времени бросаю взгляд вниз, на город. Он весь изрыт, исполосован оборонительными укреплениями. Во многих местах земляные работы продолжаются. Город начеку. Мы тоже. Первыми из молодых вылетели на прикрытие наших войск, преисполнены гордости за такое высокое доверие. Вот внизу проплывают Дагомыс, Головинка, Лазаревское, Макопсе, Туапсе.
По расчетам, должна уже быть линия фронта. В моем представлении это сплошные траншеи, непрерывный огонь с обеих сторон. Но тут, в горах, все иначе. Я увидел лишь отдельные вспышки артиллерийских выстрелов.
А где же воздушный противник? Я и жаждал и побаивался встречи с ним. Каким он будет, мой первый враг? Молодым ли, как я, опытным ли воздушным волком? Как поведет себя, какими будут мои действия? Удастся ли мне сохранить спокойствие и выдержку?
Возникали десятки вопросов, а ответ на них могла дать только встреча с противником.
Волновался ли я? Безусловно. Столько наслышаться о фашистах, дошедших до Кавказа, и не испытывать никакой тревоги перед первой схваткой с ними - такое трудно представить. Другое дело Дмитриев - бывалый фронтовик. Ему уверенности и спокойствия не занимать.
У меня же сильно вспотела ладонь правой руки, державшей ручку управления. Вопреки обычаю, я резко работал сектором газа и рулями, отчего с большим трудом держался в строю.
В какое-то мгновение поймал себя на том, что чересчур быстро вращаю головой, торопливым взглядом охватываю слишком много пространства, но в глубину его не всматриваюсь. А ведь еще аэроклубовский летчик-инструктор Лев Иванов учил:
- Не скользи взглядом по воздуху, пронизывай его. Наука воздушного боя начинается с умения смотреть и видеть.
Смотреть и видеть!..
Усилием воли взял себя в руки, стал спокойнее, пристальнее всматриваться в окружавшее меня пространство.
Вообще-то я чувствовал себя в относительной безопасности - впереди Микитченко, сбоку - Евтодиенко, сзади - Дмитриев, все хорошо подготовленные. Был совершенно уверен, что если враг и появится - то первым его обнаружит кто-либо из них. Вот почему, когда показалась черная точка и стала быстро увеличиваться, я в первое мгновение даже не подумал, что это враг. Но тут же как будто током, ударило, я дернул вверх машину, покачал крыльями, а потом, довернув на зловещую точку, дал пушечную очередь.
Этим я как бы выкрикнул одну-единственную фразу:
- Справа выше - цель!
В шлемофоне - голос Микитченко:
- Вижу!
Убрав газ, занял свое место в строю. Что будет дальше?
Точка постепенно превратилась в "Фокке-Вульф-189".
"Рама"! Любопытная машина... Слишком много было связано с ней всевозможных неприятностей. Позже, например, нам станет известно, что именно из-за нее попал в руки к гитлеровцам Герой Советского Союза Владимир Лавриненков. Дорого ему обошлась встреча с "рамой" - ему пришлось пережить всю тяжесть плена, совершить побег, партизанить, прежде чем снова вернуться в боевой строй, заслужить вторую Золотую Звезду.
Итак, "рама"!
Экипаж - три человека. Скорость - около трехсот километров. Вооружение: впереди два пулемета и в хвостовой части спаренный крупнокалиберный пулемет. Обыкновенный самолет-разведчик. Кажется, ничего страшного нет. Но, наслышанные о нем, все осторожны.
Группой идем на сближение. Мое внимание - на ведущем. Он - меч, я - щит.
То, что произошло потом, вряд ли можно назвать воздушным боем. Атаковал первым Микитченко, затем - Дмитриев. За ними устремились остальные. И все спешили открыть огонь, каждый хотел сбить "раму". Только мои гашетки бездействовали - стерег ведущего, не решался отвлекаться. Тем более что не знал, как воспринята моя очередь - не был ли нарушен какой-то замысел, не поспешил ли я?
И вдруг четко вижу: "рама" круто накреняется и, спирально разматывая густой шлейф дыма, идет вниз и взрывается.
Какое-то удивительно радостное чувство охватывает меня. Было в нем что-то общее с тем, что я испытывал, когда мальчишкой с отцом впервые поймал большого осетра. И вот первая боевая радость...
На земле майор Мелентьев поздравил капитана Дмитриева с открытием боевого счета полка в новом составе. "Рама" была сбита им.
Дмитриев, принимая поздравление, ответил, что все произошло благодаря умелым действиям ведомых. Мы приняли это, как говорится, за чистую монету.
Нас все расспрашивали о подробностях боя, о том, кто и как стрелял. Мы охотно рассказывали, пока Дмитриев не отозвал нас в сторонку.
- К вашему сведению, - сказал он жестко, - мы тоже могли понести потери...
- Как так? - вырвалось у сержанта Кузнецова.
- А кто-нибудь из вас подумал, что "рама" могла быть просто приманкой? Все скопом бросились... А если бы сзади оказались "мессершмитты"? Вот идите и думайте...
На нас как будто вылили ушат холодной воды. Даже Микитченко перед доводами бывалого фронтовика сник, не говоря уже обо мне, Евтодиенко, Кузнецове.
Нам нечем было крыть, мы чувствовали себя прескверно. Каждый тысячу раз обдумывал все подробности боя. Мне сперва казалось, что винить себя особенно нельзя - я все-таки прикрывал ведущего. Да, это так. Но ведь о "мессерах" тоже не думал.
В общем, первый блин хоть и испекли, но получился он все-таки комом.
Однако это были еще цветочки - ягодки нас ждали впереди.
Нас, молодых, сначала брали только в групповые полеты, причем расставляли в строю так, что мы находились как бы под двойным прикрытием: спереди и сзади.
Мы наблюдали за действиями более опытных летчиков, привыкали к окружавшей нас боевой обстановке, осваивались в огненном небе войны. И любой полет для нас становился большой бойцовской школой. Трудно сказать, что бы с нами сталось, если бы обстановка вынудила командование сразу бросить нас в ожесточенные бои. Наверняка многие сложили бы крылья очень рано.
После нескольких полетов, каждый из которых был по-своему памятен, меня включили в группу по прикрытию Туапсе. Ведущий первой пары - Евтодиенко, его ведомый - Мартынов. Вторая пара - майор Ермилов и я. Очевидно, заместитель командира полка хотел проверить, как Евтодиенко управляет звеном в бою. Меня же приставили к нему ведомым неспроста. После первого боя, когда была сбита "рама", и особенно после того, как мы с Евтодиенко попали над горами в облака, в которых я летать не умел, но тем не менее смог не оторваться от командира, не потерялся, обо мне стали говорить как о надежном ведомом.
И вот мы четверкой подходим к Туапсе. И сразу же встречаемся с "мессерами".
Я их увидел впервые. Знал: у них хорошая скорость, они вооружены крупнокалиберным пулеметом, пушками. На нашем ЛаГГ-3 вооружение примерно такое же, но он уступает в скорости, тяжеловат, менее маневрен.
Честно говоря, мне стало не по себе.
Ну, Скоморох (так меня всю войну звали товарищи, это был и мой позывной), пришло твое время.
Смотрю на "мессеров" как загипнотизированный, а они подходят все ближе и ближе, вот-вот откроют огонь по Ермилову... Но почему он не реагирует, ведь так и сбить могут. Качаю с крыла на крыло - бесполезно. Надо их упредить! Разворачиваюсь влево и даю заградительную очередь. Первая пара "мессеров" взмывает вверх, вторая открывает огонь по мне, но снаряды проходят мимо. Доворачиваюсь вправо, смотрю: машины товарищей еле виднеются. А враг - рядом. Резко задираю нос, пытаясь атаковать, и совершаю непростительную ошибку теряю скорость. И тут впервые увидел эрликоны - снаряды автоматической пушки "мессершмитта". Они потянулись шнурами один за другим, последовательно взрываясь в воздухе. Впечатление далеко не из приятных, действующее угнетающе.
Я растерялся. Куда деваться? Пытаюсь уйти от них в сторону - вижу: вторая пара заходит в атаку. Четыре "мессера" зажимают меня в железные клещи, я мечусь туда-сюда, чувствую, что мне несдобровать, мой пятый вылет может стать и последним.
Немцы почувствовали мою неопытность, решили легко разделаться со мной. Они смаковали победу: нагло, уверенно заходили в атаки, выпускали длинные очереди эрликонов, словно играли со мной в кошки-мышки.
Я видел только четверку "мессеров", огненные трассы, горы и море. И ясно сознавал: надо уходить, но не панически бежать - расстреляют. Надо огрызаться, увертываться и держать курс на Адлер.
А коршуны клевали и клевали меня, как цыпленка. Отстреливаясь, я стал уклоняться от огненных струй подскальзыванием: нос машины держу прямо, а рулем поворота создаю ей скользящий момент. Противнику это незаметно, он только видит, что эрликоны проплывают и рвутся в сторонке от меня, думает, что мажет. Снова атака - я снова делаю то же самое.
Сначала казалось: атакуют меня обе пары. Теперь до моего сознания дошло: активно действует лишь одна пара, а вторая следит за тем, чтобы не подоспели мои товарищи, и лишь изредка поливает меня огнем.
Я упорно держу курс на спасительный Адлер. Вот уже миновал Лазаревскую, Сочи, Хосту.
В душе надежда - товарищи выручат, вот-вот внезапно обрушатся на "мессеров". Но помощи не было.
Немцы разгадали мой замысел. Они начали действовать более ожесточенно. Их пары поменялись местами. Я подумал; наверное, со мной возились молодые, которых вводят в строй более опытные, а сейчас мне придется совсем туго.
Огненные струи заставляют меня энергично маневрировать. Когда надо мной пронеслась вражеская пара, я дал очередь, и тут мотор моего истребителя стал давать перебои.
Внизу - коса, впереди - адлеровский выступ. До него не дотянуть, придется совершить вынужденную посадку на косе.
Отстреливаюсь, скольжу влево-вправо, берегу каждый метр высоты. А черные кресты наседают.
Но тут происходит неожиданное - мотор снова заработал!
Даю газ, внизу проплывает Кудепста, вот и Адлер. Спасение! Открыла огонь наша зенитная батарея, расположенная на возвышенности у аэродрома. Она отсекла от меня стервятников.
Как приземлился - не помню. Но в памяти остались радостные лица друзей.
Меня не ждали: майор Ермилов сказал, что я сбит.
Произошел тяжелый разговор. Ермилов не захотел слушать моих объяснений, резко бросил:
- Вы оторвались от строя. Я ничего не видел, знаю одно: место ведомого - в хвосте у ведущего. Запомните!
Это было тяжелее только что пережитого в небе. Как тут оправдаться? Разрядку внес Володя Евтодиенко. Узнав о нашем разговоре, он заметил:
- Слишком близко к сердцу не принимай. В бою все было не так как надо, все виноваты. Ты вернулся - еще повоюем...
Вот такой оказалась первая встреча с "мессершмиттами". Явно не в мою пользу ни в воздухе, ни на земле.
Перебирая все в памяти, я невольно унесся в далекое детство. Пришли мы, мальчишки, купаться. Все знали, что я еще не умею плавать. Сняв трусики, я обычно заходил в воду, где помельче, и там барахтался. А тут вдруг случайно оступился, попал в яму и скрылся под водой. Когда вынырнул и, дрожа от страха, кое-как выкарабкался на берег, - там уже никого не было. С перепугу в чем мать родила примчался домой, забился в угол и заревел. К моему удивлению, дома никого не оказалось. Успокоившись, оделся, выбежал на улицу. И тут вижу: вся в слезах, размахивая брошенными мной с перепугу трусиками, крича: "Утонул, утонул", бежит моя мать. Увидела меня - остолбенела, придя в себя - отстегала меня трусиками, а потом бросилась целовать. Оказывается, панику подняли прибежавшие в деревню мои товарищи.
...Устав до предела, валюсь в постель и засыпаю.
- Скоморох, вставай, вылет, - слышу, кричит в ухо Мартынов.
Я вскочил, глянул на часы - мать честная! - проспал двенадцать часов!
- Шевелись, Коля, ведущие ждут нас...
Евтодиенко - Мартынов, Попов - Лаптев, Кубарев - я вылетаем в район Туапсе. У меня еще не прошло тяжелое впечатление от вчерашних событий, а тут снова вылет. В район Туапсе пришли благополучно. Там обнаружили ФВ-189 и снова, как в первом бою, все разом навалились на него.
Кубарев, увидев, что получается свалка, ушел вверх. Я - неотступно за ним. И встречаем пару "мессеров". Это тот случай, о котором говорил Дмитриев. "Мессеры" не стали ввязываться с нами в бой, они торопились выручить свою "раму". Кубарев стал разворачиваться за ними, я следом, и вдруг вижу вокруг себя шнуры эрликонов. Оглядываюсь - четыре "мессера". Они решительно отсекли меня от Кубарева. Черт подери, почему мне так "везет" на четверки? Разве на моей машине написано, что я молодой летчик и со мной можно разделываться безнаказанно?
Кубарев был связан боем с парой. Я - с четверкой. Евтодиенко и Попов с ведомыми добивали "раму". Карусель вертелась минут десять. "Вчера - пронесло, сегодня - доконают", - такие мысли мелькали в голове.
Я ожесточенно отбивался. Очереди давал одну за другой. Но ни одна из них не достигала цели. И это несмотря на то, что несколько раз я бил прямо в упор. Бронированные они, что ли?
Мое спасение было в том, чтобы уйти вниз, к своим. Но немцы не дают мне снизиться. Как же быть? Вот один заходит в атаку. Жму гашетку - очередь. Немец ныряет вниз. Я за ним, преследую его, бью из всего оружия. Скорость у него больше - он уходит. Вижу рядом наш ЛаГГ-3 - это Сережа Лаптев. Он помахал крыльями - пристраивайся, мол. Они, оказывается, "раму" сбили и теперь готовились к бою с "мессершмиттами". Но те, увидев, что мы собрались вместе, убрались восвояси.
Все живы, здоровы, пополнили боевой счет полка,- довольные собой, возвращаемся домой. Стоит яркий солнечный день. Внизу - красивый вечнозеленый Сочи, голубое море слепит.
- Ну вот, Коля, ты уже не только отбиваешься, но и сам нападаешь, - сказал на земле Евтодиенко.
- Какое там нападаешь... Пока только отбиваюсь. Вот тебе и "адлер" значит "орел"!
- Ничего, Коля, у нас на Украине говорят: "За одного бытого двох небытых дають"...
Мы проведем еще несколько напряженнейших боев. И я обнаружу одну неприятную странность: мои очереди все время проходят мимо целей, В чем дело? Рассказал об этом Евтодиенко.
- Да, тут есть над чем подумать. Идем к Микитченко, - предложил он.
Выслушав меня, Яков Иванович приказал на две недели засесть за учебники по теории воздушной стрельбы.
Двух недель оказалось достаточно, чтобы я сам разобрался в том, почему мои снаряды не достигают цели. Я просто-напросто не брал нужного упреждения, не осуществлял слежения, открывая огонь с большой дистанции.
Микитченко принял у меня своеобразный зачет, заставил тренироваться в прицеливании.
Снова уходим на боевое задание. И опять: Евтодиенко - Мартынов, Ермилов Скоморохов.
На этот раз я вылетал без особого энтузиазма. Было какое-то нехорошее предчувствие. И оно оправдалось. Снова я оказался один в клещах у четверки "мессеров", снова с большим трудом вырвался, и спасли меня наши зенитчики.
- Первый урок так и не пошел впрок, - жестко бросил мне Ермилов.
- Да, вы правы, - ответил я, - но разве ведущий не должен беспокоиться о ведомом?
- Дело ведущего - искать врага.
На том наш разговор и закончился, но мне он никакой ясности не принес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34