Его упросили вне конкурса показать свое мастерство. Возбужденный всеобщим восхищением, он превзошел в этот день самого себя. Побежденные стрелки ломмского стрелкового клуба устроили торжественный банкет в честь победителей и их учителя. Победители не остались в долгу. Два дня прошли в сплошных празднествах и чествованиях. На третий день Магараф поднялся с постели с головой, трещавшей с похмелья, и твердым намерением никогда и нигде ни в каких банкетах не участвовать. Он опорожнил две бутылки содовой воды и собрался в ресторан «Два чемпиона», так как время уже давно перевалило за полдень.
Около ресторана его встретил корректный молодой человек в золотых очках. Молодой человек весьма учтиво поклонился, сдержанно отдал должное успехам уважаемого господина Магарафа, как стрелка-виртуоза и непревзойденного инструктора этого благороднейшего вида спорта, и осведомился, может ли он рассчитывать на десять минут благосклонного и терпеливого внимания.
— Видите ли, — начал он, получив утвердительный ответ, — я уполномочен пригласить вас принять участие в весьма серьезном и ответственном научном эксперименте. Но, прежде всего, я должен спросить, могу ли я рассчитывать на вашу скромность?
— Вполне, — сказал Магараф, заинтересованный таинственным тоном молодого человека. — Я совсем не болтлив. Только зачем нам ходить по солнцепеку? Зайдемте в ресторан и потолкуем в прохладе, за стаканом содовой.
— Мне не очень хотелось бы привлекать чье бы то ни было внимание, — уклончиво отозвался молодой человек. — Если вы не возражаете, я предпочел бы потолковать в машине.
Они уселись в маленькую спортивную машину, стоявшую у другого края площади, и покатили по автостраде, ведшей в Ломм.
— Вы должны меня извинить, — сказал молодой человек Магарафу. — Мне дано указание ни в коем случае не привлекать внимания посторонних к тому большому делу, которым сейчас занят наш коллектив. На нашей научной и просто человеческой совести судьба и репутация нескольких десятков больных людей.
И молодой человек дал понять Магарафу, что в научном учреждении, которое он имеет честь представлять и которое официально именуется Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот, находится на излечении группа больных, страдающих серьезной, но все же излечимой формой кретинизма. Господину Магарафу, конечно, должно быть понятно, почему от окружающего населения скрывается истинный характер и назначение Усовершенствованного курортного приюта: надо беречь самолюбие как самих пациентов, так и, в особенности, их несчастных родителей. Разработанный его шефом метод обеспечивает постепенное излечение больных кретинизмом при помощи особой, детально разработанной системы трудовых процессов. В целях развития у больных внимательности, элементов самодисциплины и интереса к окружающей их природе по плану намечен курс обучения их стрельбе в цель. Ясно, что во всей округе трудно найти более подходящего для этой задачи человека, нежели уважаемый господин Магараф. Вопросы оплаты не должны беспокоить господина Магарафа, так как все больные — дети весьма состоятельных фамилий. Двухмесячный курс обучения будет оплачен тремя тысячами кентавров, не считая, конечно, бесплатной квартиры и пансиона. Единственное условие: полная тайна. Дело идет о репутации нескольких десятков человек и, в конечном счете, об исходе исключительно важного научно-медицинского эксперимента.
— Только не думайте, что наши пациенты производят отталкивающее впечатление, какое обычно производят больные, страдающие кретинизмом, — заключил свои объяснения молодой человек, заметив, что его собеседник находится во власти самых противоречивых чувств. — Скорее они напоминают людей, которые к двадцатилетнему возрасту сохранили живость и непосредственность трех-четырехгодовалых веселых ребятишек. Уверяю вас, господин Магараф, иногда с ними попросту забавно возиться.
Магараф, одинаково прельщенный как необычностью предложения, так и значительностью заработка, все же попросил некоторый срок для обдумывания. Второго января, придумав более или менее правдоподобную причину, заставляющую его временно покинуть Пелеп и искренне огорченного Циммарона, Магараф сел в поезд и сошел на соседней станции Ломм, где его уже ждал все в той же маленькой машине молодой человек в золотых очках.
Спустя четверть часа известный уже нам нелюдимый сторож Усовершенствованного курортного приюта для круглых сирот пропустил машину внутрь территории, захлопнув за нею тяжелые железные ворота. А еще через несколько минут новый инструктор был принят директором приюта господином Альфредом Вандерхунтом в кабинете, который, как и следовало ожидать, больше походил на научную лабораторию. Господин Вандерхунт принял Магарафа милостиво, но суховато, и окинул его более внимательным и испытующим взглядом, нежели того заслуживал рядовой инструктор стрелкового дела. То, что он сказал Магарафу, уже было тому в основном известно из объяснений молодого человека в золотых очках. Предупредив о необходимости соблюдения строжайшей тайны, директор не удовлетворился устным обещанием Магарафа и предложил ему подписать письменное обязательство никому и ни под каким видом не разбалтывать что бы то ни было о работах приюта под страхом штрафа в тысячу кентавров. Магараф подписал этот документ не задумываясь.
На этом первое свидание директора Усовершенствованного курортного приюта с новым инструктором закончилось.
Когда дверь кабинета за Магарафом закрылась, лицо господина Вандерхунта искривилось в некоем подобии улыбки. Это было необыкновенно забавно — иметь инструктором в приюте именно Томазо Магарафа, выросшего лилипута. Как видим, господину Вандерхунту не было чуждо чувство юмора.
Что же касается Томазо Магарафа, то он был отведен в предназначенную для него комнату во флигеле, занимаемом сотрудниками приюта. Комната ему поправилась: высокая, просторная, недурно меблированная.
Магараф не спеша разделся и с наслаждением вытянулся на прохладной простыне. Он заснул не сразу: мешал громкий, басовитый плач, доносившийся из соседнего корпуса. Это капризничали пациенты доктора Вандерхунта, которых Томазо Магараф должен был обучать стрелковому делу, чтобы развивать в них элементы самодисциплины, внимательности и интереса к окружающей природе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, в которой Томазо Магараф знакомится с Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот
Утром следующего дня Магараф был всесторонне освидетельствован старшим врачом приюта в присутствии господина Вандерхунта, после чего он был официально допущен к исполнению своих обязанностей. Так как до начала занятий еще оставалось довольно много времени, господин Вандерхунт предложил новому инструктору использовать свободное время для ознакомления с устройством и расположением приюта.
В проводники Магарафу был дан все тот же молодой человек в золотых очках, надевший сейчас поверх своего изящного костюма белоснежный халат.
Приют занимал обширную территорию площадью около одиннадцати с половиной гектаров, окруженную высокой железной изгородью, выкрашенной масляной краской в ярко-зеленый цвет. После унылого степного пейзажа Пелепа и Ломма глаз здесь приятно отдыхал на тенистых купах вечнозеленых деревьев, образовывавших густой парк, в котором скрывались от нескромных узоров проезжих десятка полтора зданий. Многочисленные клумбы, щедро разбитые на всех лужайках, и огромный пруд, площадью в семь с лишним гектаров, делали из этого тщательно огороженного куска земли подлинный курортный островок, затерянный в безграничном море холмистой степи.
У берега пруда высился искусно изготовленный из фанеры большой, в четверть натуральной величины, макет крейсера. При помощи весьма простого приспособления он мог передвигаться вдоль берега со скоростью до пяти миль в час. Молодой человек любезно продемонстрировал Магарафу движение макета. Для этого ему потребовалось только нажать кнопку на фанерной рубке корабля.
— Отличная игрушка! — восхищенно заметил Магарафу
Теперь все стало на место: если для нескольких десятков кретинов могут изготовлять такие игрушки, то, конечно, положенную ему зарплату никак нельзя было считать чрезмерной.
«Сколько же, однако, кретинов рождается у богачей!» — подумал он с веселым злорадством.
После пруда они посетили довольно просторную мастерскую, круглую, как манеж. Вдоль ее стен сплошным кольцом замыкался конвейер.
— Пожалуй, не стоит вам объяснять, как это используется для лечения пациентов, — сказал молодой человек. — Через полчаса вы сможете увидеть конвейер в действии и поймете все без объяснений.
Они вышли на залитую нежарким солнцем лужайку. Посыпанная мелким гравием аллея привела их к просторному двухэтажному дому, где расположены были палаты.
Воспитанники только что ушли на завтрак, и палаты были пусты. Ничего необычного Магараф в этих помещениях не заметил. Заурядные больничные палаты. Светлые, чистые, с настежь открытыми большими одностворчатыми окнами. Магараф подумал, что для таких зажиточных кретинов комнатки могли бы быть более богато обставлены. А, впрочем, его это никак не касается.
Уже покидая палаты, он обратил внимание на какие-то стоявшие вдоль стен предметы, покрытые, очевидно от пыли, голубоватыми, под цвет обоев, чехлами.
— Ах да, господин Магараф, чуть не забыл! — с готовностью промолвил молодой человек, заметив его вопросительный взгляд. — Это довольно занятные приспособления. Ими мы пользуемся на самых первых этапах лечения.
Он приказал молча сопровождавшему их мрачноватому служителю снять ближайший чехол, и глазам Магарафа представилось нечто напоминающее станину небольшого станка. Никаких сверлящих, режущих или шлифовальных приспособлений на нем, однако, не было. Только сбоку поблескивал небольшой никелированный штурвальчик с торчавшей наружу рукояткой, как у ручных швейных машин.
— Видите ли, — объяснил молодой человек, — мы начинаем с того, что приучаем наших пациентов к простейшим трудовым процессам, а для начала приучаем к связи между трудом и удовлетворением голода. Они должны вертеть эту ручку. Десять оборотов — открывается окошечко в стене, и оттуда по лифту подается первое блюдо. Двадцать оборотов — и появляется второе. Еще десять — сладкое. Пациент в несколько дней привыкает к связи между верчением ручки и появлением пищи. Заодно он приучается и к счету, так как он не только вертит ручку, но и вслух считает под руководством служителя. Первое время ему разрешается сбиваться со счета. Потом пациент, перепутавший в счете, должен начинать сначала, потому что служитель в каждом таком случае переводит счетчик на ноль. Голод и жадность (у наших пациентов завидный аппетит) быстро приводят к желаемым результатам, и тогда наступает следующий этап лечения — конвейер.
Затем молодой человек повел Магарафа в столовую.
— Прелюбопытное зрелище, сударь! — сказал он.
Столовая помещалась в приземистом доме, выкрашенном в веселый голубой цвет. Сквозь раскрытые окна еще издали слышен был веселый гул мужских и женских голосов. Изредка доносился чей-то повелительный окрик, призывавший, очевидно, к порядку, потому что после него шум на несколько мгновений прекращался, чтобы потом вспыхнуть с новой силой.
Магараф вошел в помещение столовой. Открывшаяся его взору картина заставила его вмиг забыть все предыдущие впечатления сегодняшнего утра.
За двумя длинными столами, покрытыми белой клеенкой, сидели под наблюдением четырех дюжих надзирателей шестьдесят два странно одетых и еще необычнее выглядевших человека, мужчин и женщин, примерно одинакового возраста — на первый взгляд, от двадцати до двадцати двух лет. Их здоровые, краснощекие физиономии были вымазаны манной кашей, которую они с необыкновенным азартом уписывали из стоявших перед ними глубоких суповых тарелок. Очевидно, для того чтобы каша не пачкала их одежду, на всех завтракавших было нечто вроде крахмальных манишек. Однако, присмотревшись, Магараф убедился, что это — непомерно большие детские слюнявчики, испачканные манной кашей.
Удивительные воспитанники Усовершенствованного приюта успевали одновременно есть, обмениваться репликами, смеяться, болтать ногами, плакать, толкаться.
Вообразите себе крепких молодых людей, одетых в комбинезоны, застегивающиеся сзади, как у маленьких мальчиков, взрослых девушек, облаченных в коротенькие платьица детских фасонов, — и вы получите некоторое представление о том, как были одеты будущие ученики Магарафа.
Но самое странное впечатление производило выражение их лиц. Это не были лица нормальных взрослых людей, но и не тупые, неподвижные, полуживотные лица кретинов, которых ожидал встретить здесь новый инструктор приюта. Он видел склоненные над тарелками неправдоподобно укрупненные, но все же совсем детские лица: веселые и грустные, подвижные или флегматичные, но детские, совсем детские.
Шестьдесят две пары глаз, уставившиеся на только что вошедшего Магарафа, выражали умилительное, совершенно ребячье наивное любопытство. Кое-кто при этом широко улыбался, кое-кто смотрел с опаской, исподлобья, или препотешно сморщился, готовый вот-вот разреветься.
Громкие рыданья заставили Магарафа обратить внимание на долговязую фигуру, застывшую в непонятной позе в дальнем углу столовой.
— Это Педро Гарго, сударь, — громко, с расчетом, чтобы его услышали все завтракавшие, объяснил ближайший надзиратель. — Этот непослушный Гарго не стал дожидаться, пока ему подадут кашу, и отобрал тарелку у своего соседа. За это он будет стоять в углу на коленях, пока все не позавтракают.
— Я больше не буду! — еще пуще разрыдался наказанный преступник. — Ой, я больше не буду! Я больше не бу-у-уду!..
Было странно слышать громкие мужские рыдания по такому нелепому поводу, Магарафу стало как-то не по себе. Он поспешил покинуть столовую, и долго еще вслед ему доносились зычные, басовитые рыдания:
— Ой, мама, мама! Ой, дяденька, я больше не буду!..
Потом раздался громкий вопль, и голос замолк. Это надзиратель тычком в зубы заставил Педро Гарго уважать дисциплину.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, в которой читатель знакомится с доктором Симом Мидрубом
Конечно, господин Вандерхунт не раз подумал, прежде чем решился пригласить в Усовершенствованный приют нового работника. Но потребность в человеке, который должен был обучить воспитанников приюта стрелковому делу, была настолько очевидна и удача в этом деле сулила такие поистине безграничные перспективы, что господин Вандерхунт не остановился перед риском.
Опасением, что Магараф может догадаться об истинном характере «приюта», хотя это было более чем невероятно, и объясняется, что с первого и до самого последнего дня пребывания Магарафа на службе его держал под неослабным наблюдением молодой человек с золотых очках. Его звали Сим Мидруб. Он был весьма способным, хотя и совсем еще не известным в широких научных кругах специалистом по вопросам размножения животных. Господин Вандерхунт раскусил его с первого взгляда и смело привлек для работы в том экспериментальном человеческом питомнике, который для внешнего мира носил благочестивое название Усовершенствованного курортного приюта для круглых сирот.
Именно Сим Мидруб и придумал уверить Магарафа, что здесь ведется кропотливая и необычная работа по излечению от кретинизма нескольких десятков молодых отпрысков именитых аржантейских фамилий.
В отличие от Стифена Попфа, доктора Сима Мидруба моральные соображения никак не стесняли. Что же касается уголовной ответственности, то, во-первых, победителей не судят, а во-вторых, нет закона, запрещавшего создавать новую породу людей, как нет законов, запрещающих закупоривать вулканы или останавливать вращение земли. А раз не было закона, то нельзя было и преступить его, то есть совершить преступление.
Доктор Мидруб представлял собой в известной степени новое явление в аржантейской науке второй половины нашего века. Он не имел не только друзей, но и более или менее близких знакомых. Из родных он признавал только свою мать — женщину властную и жестокую. Мать он боготворил. Для нее он зарабатывал деньги. Ради нее он следил за своим здоровьем. Чтобы доставить ей удовольствие, он одевался с подчеркнутой тщательностью, потому что она хотела, чтобы сын ее был одет хорошо и со вкусом. Только ей он писал и только от нее получал письма, из которых можно было заключить, что где-то в отдаленном закоулке души доктора биологических наук Сима Мидруба отведено все-таки кое-какое место и для чувств, не связанных с наукой. Ему шел двадцать девятый год, он был далеко не безобразен, весьма не глуп, талантлив, остроумен, обходителен в обращении, даже, в случае крайней необходимости, галантен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Около ресторана его встретил корректный молодой человек в золотых очках. Молодой человек весьма учтиво поклонился, сдержанно отдал должное успехам уважаемого господина Магарафа, как стрелка-виртуоза и непревзойденного инструктора этого благороднейшего вида спорта, и осведомился, может ли он рассчитывать на десять минут благосклонного и терпеливого внимания.
— Видите ли, — начал он, получив утвердительный ответ, — я уполномочен пригласить вас принять участие в весьма серьезном и ответственном научном эксперименте. Но, прежде всего, я должен спросить, могу ли я рассчитывать на вашу скромность?
— Вполне, — сказал Магараф, заинтересованный таинственным тоном молодого человека. — Я совсем не болтлив. Только зачем нам ходить по солнцепеку? Зайдемте в ресторан и потолкуем в прохладе, за стаканом содовой.
— Мне не очень хотелось бы привлекать чье бы то ни было внимание, — уклончиво отозвался молодой человек. — Если вы не возражаете, я предпочел бы потолковать в машине.
Они уселись в маленькую спортивную машину, стоявшую у другого края площади, и покатили по автостраде, ведшей в Ломм.
— Вы должны меня извинить, — сказал молодой человек Магарафу. — Мне дано указание ни в коем случае не привлекать внимания посторонних к тому большому делу, которым сейчас занят наш коллектив. На нашей научной и просто человеческой совести судьба и репутация нескольких десятков больных людей.
И молодой человек дал понять Магарафу, что в научном учреждении, которое он имеет честь представлять и которое официально именуется Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот, находится на излечении группа больных, страдающих серьезной, но все же излечимой формой кретинизма. Господину Магарафу, конечно, должно быть понятно, почему от окружающего населения скрывается истинный характер и назначение Усовершенствованного курортного приюта: надо беречь самолюбие как самих пациентов, так и, в особенности, их несчастных родителей. Разработанный его шефом метод обеспечивает постепенное излечение больных кретинизмом при помощи особой, детально разработанной системы трудовых процессов. В целях развития у больных внимательности, элементов самодисциплины и интереса к окружающей их природе по плану намечен курс обучения их стрельбе в цель. Ясно, что во всей округе трудно найти более подходящего для этой задачи человека, нежели уважаемый господин Магараф. Вопросы оплаты не должны беспокоить господина Магарафа, так как все больные — дети весьма состоятельных фамилий. Двухмесячный курс обучения будет оплачен тремя тысячами кентавров, не считая, конечно, бесплатной квартиры и пансиона. Единственное условие: полная тайна. Дело идет о репутации нескольких десятков человек и, в конечном счете, об исходе исключительно важного научно-медицинского эксперимента.
— Только не думайте, что наши пациенты производят отталкивающее впечатление, какое обычно производят больные, страдающие кретинизмом, — заключил свои объяснения молодой человек, заметив, что его собеседник находится во власти самых противоречивых чувств. — Скорее они напоминают людей, которые к двадцатилетнему возрасту сохранили живость и непосредственность трех-четырехгодовалых веселых ребятишек. Уверяю вас, господин Магараф, иногда с ними попросту забавно возиться.
Магараф, одинаково прельщенный как необычностью предложения, так и значительностью заработка, все же попросил некоторый срок для обдумывания. Второго января, придумав более или менее правдоподобную причину, заставляющую его временно покинуть Пелеп и искренне огорченного Циммарона, Магараф сел в поезд и сошел на соседней станции Ломм, где его уже ждал все в той же маленькой машине молодой человек в золотых очках.
Спустя четверть часа известный уже нам нелюдимый сторож Усовершенствованного курортного приюта для круглых сирот пропустил машину внутрь территории, захлопнув за нею тяжелые железные ворота. А еще через несколько минут новый инструктор был принят директором приюта господином Альфредом Вандерхунтом в кабинете, который, как и следовало ожидать, больше походил на научную лабораторию. Господин Вандерхунт принял Магарафа милостиво, но суховато, и окинул его более внимательным и испытующим взглядом, нежели того заслуживал рядовой инструктор стрелкового дела. То, что он сказал Магарафу, уже было тому в основном известно из объяснений молодого человека в золотых очках. Предупредив о необходимости соблюдения строжайшей тайны, директор не удовлетворился устным обещанием Магарафа и предложил ему подписать письменное обязательство никому и ни под каким видом не разбалтывать что бы то ни было о работах приюта под страхом штрафа в тысячу кентавров. Магараф подписал этот документ не задумываясь.
На этом первое свидание директора Усовершенствованного курортного приюта с новым инструктором закончилось.
Когда дверь кабинета за Магарафом закрылась, лицо господина Вандерхунта искривилось в некоем подобии улыбки. Это было необыкновенно забавно — иметь инструктором в приюте именно Томазо Магарафа, выросшего лилипута. Как видим, господину Вандерхунту не было чуждо чувство юмора.
Что же касается Томазо Магарафа, то он был отведен в предназначенную для него комнату во флигеле, занимаемом сотрудниками приюта. Комната ему поправилась: высокая, просторная, недурно меблированная.
Магараф не спеша разделся и с наслаждением вытянулся на прохладной простыне. Он заснул не сразу: мешал громкий, басовитый плач, доносившийся из соседнего корпуса. Это капризничали пациенты доктора Вандерхунта, которых Томазо Магараф должен был обучать стрелковому делу, чтобы развивать в них элементы самодисциплины, внимательности и интереса к окружающей природе.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, в которой Томазо Магараф знакомится с Усовершенствованным курортным приютом для круглых сирот
Утром следующего дня Магараф был всесторонне освидетельствован старшим врачом приюта в присутствии господина Вандерхунта, после чего он был официально допущен к исполнению своих обязанностей. Так как до начала занятий еще оставалось довольно много времени, господин Вандерхунт предложил новому инструктору использовать свободное время для ознакомления с устройством и расположением приюта.
В проводники Магарафу был дан все тот же молодой человек в золотых очках, надевший сейчас поверх своего изящного костюма белоснежный халат.
Приют занимал обширную территорию площадью около одиннадцати с половиной гектаров, окруженную высокой железной изгородью, выкрашенной масляной краской в ярко-зеленый цвет. После унылого степного пейзажа Пелепа и Ломма глаз здесь приятно отдыхал на тенистых купах вечнозеленых деревьев, образовывавших густой парк, в котором скрывались от нескромных узоров проезжих десятка полтора зданий. Многочисленные клумбы, щедро разбитые на всех лужайках, и огромный пруд, площадью в семь с лишним гектаров, делали из этого тщательно огороженного куска земли подлинный курортный островок, затерянный в безграничном море холмистой степи.
У берега пруда высился искусно изготовленный из фанеры большой, в четверть натуральной величины, макет крейсера. При помощи весьма простого приспособления он мог передвигаться вдоль берега со скоростью до пяти миль в час. Молодой человек любезно продемонстрировал Магарафу движение макета. Для этого ему потребовалось только нажать кнопку на фанерной рубке корабля.
— Отличная игрушка! — восхищенно заметил Магарафу
Теперь все стало на место: если для нескольких десятков кретинов могут изготовлять такие игрушки, то, конечно, положенную ему зарплату никак нельзя было считать чрезмерной.
«Сколько же, однако, кретинов рождается у богачей!» — подумал он с веселым злорадством.
После пруда они посетили довольно просторную мастерскую, круглую, как манеж. Вдоль ее стен сплошным кольцом замыкался конвейер.
— Пожалуй, не стоит вам объяснять, как это используется для лечения пациентов, — сказал молодой человек. — Через полчаса вы сможете увидеть конвейер в действии и поймете все без объяснений.
Они вышли на залитую нежарким солнцем лужайку. Посыпанная мелким гравием аллея привела их к просторному двухэтажному дому, где расположены были палаты.
Воспитанники только что ушли на завтрак, и палаты были пусты. Ничего необычного Магараф в этих помещениях не заметил. Заурядные больничные палаты. Светлые, чистые, с настежь открытыми большими одностворчатыми окнами. Магараф подумал, что для таких зажиточных кретинов комнатки могли бы быть более богато обставлены. А, впрочем, его это никак не касается.
Уже покидая палаты, он обратил внимание на какие-то стоявшие вдоль стен предметы, покрытые, очевидно от пыли, голубоватыми, под цвет обоев, чехлами.
— Ах да, господин Магараф, чуть не забыл! — с готовностью промолвил молодой человек, заметив его вопросительный взгляд. — Это довольно занятные приспособления. Ими мы пользуемся на самых первых этапах лечения.
Он приказал молча сопровождавшему их мрачноватому служителю снять ближайший чехол, и глазам Магарафа представилось нечто напоминающее станину небольшого станка. Никаких сверлящих, режущих или шлифовальных приспособлений на нем, однако, не было. Только сбоку поблескивал небольшой никелированный штурвальчик с торчавшей наружу рукояткой, как у ручных швейных машин.
— Видите ли, — объяснил молодой человек, — мы начинаем с того, что приучаем наших пациентов к простейшим трудовым процессам, а для начала приучаем к связи между трудом и удовлетворением голода. Они должны вертеть эту ручку. Десять оборотов — открывается окошечко в стене, и оттуда по лифту подается первое блюдо. Двадцать оборотов — и появляется второе. Еще десять — сладкое. Пациент в несколько дней привыкает к связи между верчением ручки и появлением пищи. Заодно он приучается и к счету, так как он не только вертит ручку, но и вслух считает под руководством служителя. Первое время ему разрешается сбиваться со счета. Потом пациент, перепутавший в счете, должен начинать сначала, потому что служитель в каждом таком случае переводит счетчик на ноль. Голод и жадность (у наших пациентов завидный аппетит) быстро приводят к желаемым результатам, и тогда наступает следующий этап лечения — конвейер.
Затем молодой человек повел Магарафа в столовую.
— Прелюбопытное зрелище, сударь! — сказал он.
Столовая помещалась в приземистом доме, выкрашенном в веселый голубой цвет. Сквозь раскрытые окна еще издали слышен был веселый гул мужских и женских голосов. Изредка доносился чей-то повелительный окрик, призывавший, очевидно, к порядку, потому что после него шум на несколько мгновений прекращался, чтобы потом вспыхнуть с новой силой.
Магараф вошел в помещение столовой. Открывшаяся его взору картина заставила его вмиг забыть все предыдущие впечатления сегодняшнего утра.
За двумя длинными столами, покрытыми белой клеенкой, сидели под наблюдением четырех дюжих надзирателей шестьдесят два странно одетых и еще необычнее выглядевших человека, мужчин и женщин, примерно одинакового возраста — на первый взгляд, от двадцати до двадцати двух лет. Их здоровые, краснощекие физиономии были вымазаны манной кашей, которую они с необыкновенным азартом уписывали из стоявших перед ними глубоких суповых тарелок. Очевидно, для того чтобы каша не пачкала их одежду, на всех завтракавших было нечто вроде крахмальных манишек. Однако, присмотревшись, Магараф убедился, что это — непомерно большие детские слюнявчики, испачканные манной кашей.
Удивительные воспитанники Усовершенствованного приюта успевали одновременно есть, обмениваться репликами, смеяться, болтать ногами, плакать, толкаться.
Вообразите себе крепких молодых людей, одетых в комбинезоны, застегивающиеся сзади, как у маленьких мальчиков, взрослых девушек, облаченных в коротенькие платьица детских фасонов, — и вы получите некоторое представление о том, как были одеты будущие ученики Магарафа.
Но самое странное впечатление производило выражение их лиц. Это не были лица нормальных взрослых людей, но и не тупые, неподвижные, полуживотные лица кретинов, которых ожидал встретить здесь новый инструктор приюта. Он видел склоненные над тарелками неправдоподобно укрупненные, но все же совсем детские лица: веселые и грустные, подвижные или флегматичные, но детские, совсем детские.
Шестьдесят две пары глаз, уставившиеся на только что вошедшего Магарафа, выражали умилительное, совершенно ребячье наивное любопытство. Кое-кто при этом широко улыбался, кое-кто смотрел с опаской, исподлобья, или препотешно сморщился, готовый вот-вот разреветься.
Громкие рыданья заставили Магарафа обратить внимание на долговязую фигуру, застывшую в непонятной позе в дальнем углу столовой.
— Это Педро Гарго, сударь, — громко, с расчетом, чтобы его услышали все завтракавшие, объяснил ближайший надзиратель. — Этот непослушный Гарго не стал дожидаться, пока ему подадут кашу, и отобрал тарелку у своего соседа. За это он будет стоять в углу на коленях, пока все не позавтракают.
— Я больше не буду! — еще пуще разрыдался наказанный преступник. — Ой, я больше не буду! Я больше не бу-у-уду!..
Было странно слышать громкие мужские рыдания по такому нелепому поводу, Магарафу стало как-то не по себе. Он поспешил покинуть столовую, и долго еще вслед ему доносились зычные, басовитые рыдания:
— Ой, мама, мама! Ой, дяденька, я больше не буду!..
Потом раздался громкий вопль, и голос замолк. Это надзиратель тычком в зубы заставил Педро Гарго уважать дисциплину.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, в которой читатель знакомится с доктором Симом Мидрубом
Конечно, господин Вандерхунт не раз подумал, прежде чем решился пригласить в Усовершенствованный приют нового работника. Но потребность в человеке, который должен был обучить воспитанников приюта стрелковому делу, была настолько очевидна и удача в этом деле сулила такие поистине безграничные перспективы, что господин Вандерхунт не остановился перед риском.
Опасением, что Магараф может догадаться об истинном характере «приюта», хотя это было более чем невероятно, и объясняется, что с первого и до самого последнего дня пребывания Магарафа на службе его держал под неослабным наблюдением молодой человек с золотых очках. Его звали Сим Мидруб. Он был весьма способным, хотя и совсем еще не известным в широких научных кругах специалистом по вопросам размножения животных. Господин Вандерхунт раскусил его с первого взгляда и смело привлек для работы в том экспериментальном человеческом питомнике, который для внешнего мира носил благочестивое название Усовершенствованного курортного приюта для круглых сирот.
Именно Сим Мидруб и придумал уверить Магарафа, что здесь ведется кропотливая и необычная работа по излечению от кретинизма нескольких десятков молодых отпрысков именитых аржантейских фамилий.
В отличие от Стифена Попфа, доктора Сима Мидруба моральные соображения никак не стесняли. Что же касается уголовной ответственности, то, во-первых, победителей не судят, а во-вторых, нет закона, запрещавшего создавать новую породу людей, как нет законов, запрещающих закупоривать вулканы или останавливать вращение земли. А раз не было закона, то нельзя было и преступить его, то есть совершить преступление.
Доктор Мидруб представлял собой в известной степени новое явление в аржантейской науке второй половины нашего века. Он не имел не только друзей, но и более или менее близких знакомых. Из родных он признавал только свою мать — женщину властную и жестокую. Мать он боготворил. Для нее он зарабатывал деньги. Ради нее он следил за своим здоровьем. Чтобы доставить ей удовольствие, он одевался с подчеркнутой тщательностью, потому что она хотела, чтобы сын ее был одет хорошо и со вкусом. Только ей он писал и только от нее получал письма, из которых можно было заключить, что где-то в отдаленном закоулке души доктора биологических наук Сима Мидруба отведено все-таки кое-какое место и для чувств, не связанных с наукой. Ему шел двадцать девятый год, он был далеко не безобразен, весьма не глуп, талантлив, остроумен, обходителен в обращении, даже, в случае крайней необходимости, галантен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37