— Кто тебе сказал такое?
— Мэри… вернее, я подслушал. Вчера вечером к ней пришла служанка миссис Слоун Вероника. Проходя через прихожую, я услышал, как Мэри разговаривает с Вероникой на кухне. Она сказала: «Этот наш Поль до того чудной — слов нет. Такое порой сказанет, как будто у него мозги набекрень». Я вчера никак не мог заснуть, все думал: неужели это правда? Бабушку я спросить не отважился, вот и решил обратиться к вам. Как я рад, что, по-вашему, у меня с мозгами все в порядке.
— Ну, конечно, Поль! Мэри — глупая невежественная девушка, и не слушай, что она там болтает.
— Вот хорошо, у меня просто камень с души свалился. Спасибо, мисс Энн. Очень мне не хотелось бы, чтобы мозги были набекрень. Мэри, наверное, думает так, потому что я иногда делюсь с ней своими мыслями.
— А вот этого делать не стоит, — сказала Энн, которая сама в детстве не раз страдала от того, что изливала душу неподходящим людям.
— Когда наступает вечер, мне приходят в голову разные мысли, и, если рядом никого больше нет, мне приходится делиться ими с Мэри. Но больше я этого делать не буду, а то опять скажет, что у меня мозги набекрень. Лучше уж стерплю и помолчу.
— А если станет совсем грустно, приходи в Грингейбл и делись своими мыслями со мной, — предложила Энн серьезным тоном, за который ее любили все дети: детям всегда очень хочется, чтобы взрослые принимали их всерьез.
— Хорошо, приду. Только лучше бы Дэви не было дома, а то он корчит мне страшные рожицы. Не то чтобы меня это очень расстраивало — я же понимаю, что он совсем маленький мальчик, а я уже большой, — но все-таки смотреть на его кривлянье не такое уж удовольствие. Дэви иной раз состроит такую рожу, что мне кажется, лицо его уже не расправится. Вот Дора меня любит, и я тоже ее люблю. Правда, я стал любить ее меньше с тех пор, как она сказала Минни Барри, что собирается, когда я вырасту, выйти за меня замуж. Наверное, я когда-нибудь женюсь, но, по-моему, об этом думать еще рано, правда, мисс Энн?.. Кстати, я тут услышал еще одну вещь, которая меня встревожила, — продолжал Поль. — На той неделе к нам пришла миссис Линд, и бабушка заставила меня показать ей портрет моей мамочки — тот, что папа прислал мне на день рождения. А мне очень не хотелось этого делать. Миссис Линд, может, и хорошая женщина, но как-то не располагает к тому, чтобы показывать ей портрет дорогого человека. Но я, конечно, послушался бабушку. Миссис Линд сказала, что мамочка очень хорошенькая, но видно, что из артисток и что она, наверное, была много моложе папы. А потом вдруг говорит: «Твой папа, верно, скоро опять женится. Как тебе понравится иметь вторую маму, Поль?» Меня как громом поразило, мисс Энн, но не стану же я этого показывать миссис Линд! Я посмотрел ей в глаза — вот так — и сказал: «Миссис Линд, папа очень удачно выбрал мне мою первую маму. Надеюсь, он и во второй раз не оплошает». Я на него полагаюсь, мисс Энн. Но все-таки хочется, чтобы, прежде чем жениться, он посоветовался со мной… А вон и Мэри идет звать нас к ужину. Пойду переговорю с ней насчет торта.
В результате переговоров Мэри нарезала несколько кусков торта и вдобавок поставила на стол банку с вареньем. Энн разливала чай, и они с Полем превесело поужинали в столовой с открытыми окнами, через которые в дом залетал теплый августовский ветерок. За ужином они несли такую веселую чепуху, что Мэри просто ушам не верила, а на следующий день доложила Веронике, что «училка такая же чудная, как и Поль». После ужина Поль повел Энн к себе в комнату показать портрет матери. На стенах комнаты играли блики опускающегося в море солнца и скользили тени росших у окна елок. С портрета, который висел на стене над кроватью, смотрело очаровательное девичье лицо с нежными материнскими глазами.
— Вот моя мамочка, — гордо и любовно сказал Поль. — Я попросил бабушку повесить портрет сюда, чтобы видеть ее сразу, как только утром открываю глаза. Теперь мне не страшно засыпать — я знаю, что мамочка рядом. Папа придумал мне чудесный подарок на День рождения. Правда, замечательно, когда папа, не спрашивая, знает, чего мне хочется?
— У тебя была очаровательная мама, Поль, и ты на нее немного похож. Только волосы и глаза у нее чуть темнее…
— У меня глаза такого же цвета, как у папы. А вот волосы у него уже почти седые. Ему ведь скоро пятьдесят лет. Это ужасно много. Но старый он только снаружи, а внутри он совсем молодой…
У себя дома, в Грингейбле, Энн пришлось вести разговор совсем иного рода и с совсем другим мальчиком. Дэви был сердит на нее, и когда она его раздела, резво нырнул под одеяло.
— Дэви, ты забыл помолиться на ночь!
— Вовсе не забыл! — с вызовом бросил Дэви. — Я больше вообще не буду молиться. И не буду стараться хорошо себя вести. Сколько я ни стараюсь, ты все равно любишь Поля Ирвинга больше, чем меня. Так пусть уж я лучше буду плохим — у меня хоть жизнь веселая будет.
— Неправда, что я люблю Поля больше, чем тебя, — серьезно сказала Энн. — Просто я вас люблю по-разному.
— А я хочу, чтобы ты любила нас одинаково, — надув губы, заявил Дэви.
— Так не бывает. Ты же не любишь Дору и меня одинаково.
Дэви задумался.
— Не-е-ет, — наконец признал он. — Дору я люблю потому, что она моя сестра. А тебя я люблю потому, что ты — это ты.
— Вот и я люблю Поля, потому что он Поль, а тебя — потому что ты Дэви.
— Ну тогда я, наверное, зря не помолился, — пробормотал сраженный ее логикой Дэви. — Только из постели вылезать не хочется. Я завтра утром прочитаю молитву два раза, ладно, Энн?
Но Энн на это не согласилась, и пришлось Дэви вылезать из кровати, становиться на колени рядом с ней и читать «Отче наш».
Помолившись, он уселся на голые коричневые пятки и посмотрел Энн в лицо:
— Я лучше стал себя вести, правда, Энн?
— Да, лучше, — подтвердила Энн, всегда готовая признать заслуги, если они имелись.
— Я знаю, что лучше, — уверенно кивнул Дэви. — Хочешь, скажу почему? Вчера Марилла дала мне два куска хлеба с повидлом — один для меня, другой для Доры. И я отдал Доре тот, который больше, хотя Марилла мне ничего не говорила. Это ведь хороший поступок, правда?
— Да, Дэви, ты поступил как настоящий джентльмен.
— Другое дело, что Дора никогда не бывает такая голодная, как я, — признал Дэви. — Она съела только половину своего куска, а другую отдала мне. Но я же не знал, что она отдаст мне половину! Так что я поступил хорошо.
Вечером Марилла сообщила Энн:
— Мы с Рэйчел решили завтра съездить в город. Мистер Линд на этой неделе чувствует себя лучше, и Рэйчел решила съездить, пока он опять не разболелся.
— А я завтра собираюсь переделать массу дел, — добродетельно объявила Энн. — Во-первых, надо наконец поменять чехол перины. Я давно уже собираюсь это сделать. Такая противная работа: перья разлетаются повсюду, пух ко всему прилипает. Вот я все и откладывала. А сама все время твержу ученикам, что не следует откладывать неприятную работу на завтра. Так что буду следовать собственным правилам. Кроме того, я хочу испечь кекс для мистера Гаррисона, закончить свое эссе о садах нашего общества, написать письмо Стелле, выстирать и выгладить свое муслиновое платье и сшить Доре новый фартук.
— Что-то очень много получается — и половины не успеешь, — пессимистически предсказала Марилла. — всегда так бывает: когда задумаешь много всего переделать — обязательно что-нибудь помешает.
Глава семнадцатая
ВСЕГДА ТАК БЫВАЕТ!
Энн встала рано. Грингейбл купался в солнечных лучах. За дорожкой шелестело пшеничное поле мистера Гаррисона, по которому ветерок гонял бледно-золотые волны. Мир был так прекрасен, что Энн целых десять минут стояла опершись на калитку, упиваясь его красотой.
После завтрака Марилла собралась в путь. Дору она брала с собой — девочке это давно было обещано.
— Смотри, Дэви, постарайся вести себя хорошо и не мешай Энн, — сурово обратилась к мальчику Марилла. — Если будешь хорошим мальчиком, привезу тебе из города полосатую леденцовую палочку.
Увы! Пытаясь добиться от Дэви примерного поведения, Марилла уже шла даже на подкуп.
— Нарочно-то я не буду себя плохо вести. Но вдруг это получится нечаянно?
— А ты постарайся. Энн, если приедет мистер Ширер, купи у него ростбиф и несколько бифштексов. А если нет, приготовь на обед петушка.
— Не стану я готовить только для себя с Дэви. На обед доедим окорок, а к твоему приезду я зажарю бифштексы.
— А я буду помогать мистеру Гаррисону вылавливать из пруда водоросли. Он позвал меня к себе в помощники и, наверное, к обеду тоже пригласит. Мистер Гаррисон вовсе не жадный и веселый. Я хочу, когда вырасту, быть похожим на него. То есть характером… Я вовсе не хочу, чтобы у меня было такое же лицо и лысина. Но пока это мне вроде не грозит… Миссис Линд говорит, что я красивый ребенок. Как ты думаешь, Энн, когда я вырасту, я не стану вдруг некрасивым?
— Да нет, думаю, ты и взрослым будешь красивый парень, — ответила Энн, к возмущению Мариллы — хвалить мальчишку в лицо! — Но ты должен и вести себя соответственно, быть вежливым и воспитанным.
— А когда Минни вчера плакала, потому что кто-то назвал ее уродиной, ты сказала, что совершенно не важно, как человек выглядит — его ценят за доброту и порядочность, — недовольно проговорил Дэви. — Вот у тебя и получается: красивый или некрасивый, а спасения нет — все равно веди себя хорошо…
— А разве ты не хочешь быть хорошим мальчиком? — спросила Марилла, которая за эти годы научилась многому, но так и не поняла, что задавать детям такие вопросы бесполезно.
— Хочу хорошим, но не чересчур. Например, чтобы стать директором воскресной школы, вовсе не надо быть таким уж хорошим. Посмотрите на мистера Бэлла — он же совсем плохой человек.
— Откуда ты это взял?! — воскликнула Марилла.
— Он сам так говорит. В прошлое воскресенье он сказал в воскресной школе, что он презренный червь, жалкий грешник и погряз в пороке. А что он такого плохого сделал, а, Марилла? Убил кого-нибудь? Или крал деньги из церковной кружки?
Тут подъехала в своей коляске миссис Линд, и Марилла спаслась бегством, подумав, что мистеру Бэллу надо быть поосторожнее в своих покаянных обращениях к Всевышнему, особенно в присутствии детей.
Оставшись одна, Энн принялась за работу: подмела полы, застелила постели, накормила кур, выстирала муслиновое платье и повесила его сушиться. Затем стала готовиться к схватке с периной. Она поднялась на чердак и натянула на себя первое попавшееся старое платье — то, что носила, когда ей было четырнадцать лет. В этом узком и коротком платье она напоминала ту Энн, которая приехала в Грингейбл из приюта. Но зато ему никак не могли повредить пух и перья. В довершение своего туалета Энн повязала на голову красный шейный платок в горошек, который принадлежал Мэтью, и в таком наряде спустилась в кухню, куда Марилла перед отъездом принесла перину.
Возле окна висело надтреснутое зеркало, и, нечаянно заглянув в него, Энн ужаснулась: в лучах бившего в окно солнца все семь веснушек ярким пламенем горели у нее на носу.
«Ой, я и забыла вчера на ночь намазать их мазью, — подумалаона. — Пойду хоть сейчас сделаю это».
Энн перепробовала массу снадобий, пытаясь избавиться от противных веснушек. От одного из них у нее облезла вся кожа на носу — но веснушки остались. За несколько дней до описываемых событий она нашла в журнале новый рецепт мази от веснушек, и, поскольку все ингредиенты у нее в доме имелись, немедленно изготовила это средство, хотя Марилла ворчала, что если Господь Бог счел за нужное наградить ее веснушками, то нечего противиться Божьей воле.
Энн прошла в кладовку, где всегда было довольно темно, потому что перед окном росла большая ива, нашла банку с мазью и при помощи специально отведенной для этой священной цели губки обильно смазала нос. Затем она вернулась к перине. Тот, кому приходилось менять чехол у перины, легко может себе представить, на кого была похожа Энн по завершении этой операции. Ее синее платье стало совсем белым от приставшего пуха, а волосы, выбившиеся из-под платка, украшал нимб из перьев. И вот в таком неприглядном виде ее застал стук в дверь.
«Наверное, это мистер Ширер, — подумала Энн. — Он всегда ужасно спешит, так что придется открыть ему в таком виде».
Она побежала вниз по лестнице, открыла дверь, и тут в глазах у нее потемнело, и ей захотелось сейчас же, не сходя с места, провалиться сквозь землю. Но крыльцо Грингейбла почему-то не вняло крику души несчастной, увенчанной пухом и перьями юной девы и не разверзлось. На пороге стояли трое: Присцилла Грант в прелестном шелковом платье, невысокая толстенькая седовласая женщина в твидовом костюме и высокая, изысканно одетая дама с красивым благородным лицом и огромными лиловыми глазами, оттененными длинными черными ресницами. «Конечно же, это и есть знаменитая писательница Шарлотта Морган!» — решила Энн.
И тут в ее растерянном мозгу мелькнула спасительная мысль, за которую она и ухватилась, как утопающий за соломинку. Все героини миссис Морган умели подняться над обстоятельствами. Какие бы неприятности на них ни обрушивались, они никогда не терялись и умели найти выход из трудного положения. Вот и Энн сочла своим долгом подняться над обстоятельствами и повела себя с поистине королевским спокойствием и достоинством. Как позже призналась Присцилла, она никогда так не восхищалась Энн Ширли, как в ту, столь трудную для нее минуту. Внутри у Энн все трепетало, но внешне она этого никак не показала. Спокойно поздоровалась с Присциллой и пожала руки незнакомым дамам с таким видом, словно сама была разодета в шелка и бархат. Правда, она чуть не ахнула от изумления, узнав, что дама, которую она приняла за писательницу, вовсе не была ею, а оказалась какой-то никому не ведомой миссис Пойндекстер, тогда как толстенькая коротышка с седыми волосами, наоборот, и была знаменитой Шарлоттой Морган. Но это открытие уже не могло усугубить общего полуобморочного состояния Энн. Она проводила гостей в гостиную и, оставив их там, вместе с Присциллой отправилась распрягать их лошадь.
— Прости, милочка, что мы свалились тебе как снег на голову, — извинялась Присцилла, — но я только вчера узнала, что нам удастся вас навестить. В понедельник тетя Шарлотта уезжает, а сегодняшний день она обещала провести с приятельницей в Шарлоттауне. И вдруг эта приятельница звонит вчера вечером и говорит, что у нее в доме карантин по скарлатине. Вот я и предложила отправиться к тебе — я же знала, как ты мечтаешь познакомиться с тетей Шарлоттой. Мы заехали по дороге в отель «Белые Пески» и захватили с собой миссис Пойндекстер. Она тоже тетина приятельница и живет в Нью-Йорке. Ее муж миллионер. Мы пробудем недолго — миссис Пойндекстер надо вернуться в отель к пяти часам.
Тут Энн заметила, что Присцилла с некоторым недоумением поглядывает на ее лицо.
«Ну что она на меня уставилась? — раздраженно подумала Энн. — Никогда не меняла чехол у перины, что ли?»
Когда Присцилла пошла к гостям, а Энн еще не успела убежать наверх переодеваться, в кухню вошла Диана. Энн схватила подругу за руку:
— Диана, ты можешь себе представить, кто у меня сейчас сидит в гостиной? Миссис Шарлотта Морган и жена нью-йоркского миллионера… А я в таком виде… и в доме совершенно нечего есть, кроме остатков окорока. Диана, как быть?
И тут Энн заметила, что Диана тоже смотрит на нее как-то странно. Господи, да что же это такое?
— Диана, не смотри на меня так! — взмолилась Энн. — Ты-то должна понимать, что когда меняешь чехол у перины, тебя всю облепляют пух и перья.
— Да дело не в перьях, — проговорила Диана. — Что у тебя с носом, Энн?
— С носом? Боже правый, что еще случилось с моим носом?
Энн бросилась к зеркалу и ужаснулась: весь нос был выкрашен в красный цвет.
Она рухнула на диван, силы окончательно покинули ее.
— Что же с ним случилось? — спросила Диана.
— Я считала, что намазала его мазью от веснушек, но, видно, по ошибке взяла краску, которой Марилла разрисовывает коврики, — простонала Энн. — Что же делать?
— Попробуй смыть ее.
— Вдруг она не смывается, как та краска для волос? Марилле тогда пришлось меня остричь, но не могу же я отрезать себе нос! Опять Господь карает меня за тщеславие, и вполне заслуженно… хотя эта мысль меня почему-то совершенно не утешает.
К счастью, краска легко смылась. Воспрянувшая духом Энн пошла к себе наверх переодеваться, а Диана побежала домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
— Мэри… вернее, я подслушал. Вчера вечером к ней пришла служанка миссис Слоун Вероника. Проходя через прихожую, я услышал, как Мэри разговаривает с Вероникой на кухне. Она сказала: «Этот наш Поль до того чудной — слов нет. Такое порой сказанет, как будто у него мозги набекрень». Я вчера никак не мог заснуть, все думал: неужели это правда? Бабушку я спросить не отважился, вот и решил обратиться к вам. Как я рад, что, по-вашему, у меня с мозгами все в порядке.
— Ну, конечно, Поль! Мэри — глупая невежественная девушка, и не слушай, что она там болтает.
— Вот хорошо, у меня просто камень с души свалился. Спасибо, мисс Энн. Очень мне не хотелось бы, чтобы мозги были набекрень. Мэри, наверное, думает так, потому что я иногда делюсь с ней своими мыслями.
— А вот этого делать не стоит, — сказала Энн, которая сама в детстве не раз страдала от того, что изливала душу неподходящим людям.
— Когда наступает вечер, мне приходят в голову разные мысли, и, если рядом никого больше нет, мне приходится делиться ими с Мэри. Но больше я этого делать не буду, а то опять скажет, что у меня мозги набекрень. Лучше уж стерплю и помолчу.
— А если станет совсем грустно, приходи в Грингейбл и делись своими мыслями со мной, — предложила Энн серьезным тоном, за который ее любили все дети: детям всегда очень хочется, чтобы взрослые принимали их всерьез.
— Хорошо, приду. Только лучше бы Дэви не было дома, а то он корчит мне страшные рожицы. Не то чтобы меня это очень расстраивало — я же понимаю, что он совсем маленький мальчик, а я уже большой, — но все-таки смотреть на его кривлянье не такое уж удовольствие. Дэви иной раз состроит такую рожу, что мне кажется, лицо его уже не расправится. Вот Дора меня любит, и я тоже ее люблю. Правда, я стал любить ее меньше с тех пор, как она сказала Минни Барри, что собирается, когда я вырасту, выйти за меня замуж. Наверное, я когда-нибудь женюсь, но, по-моему, об этом думать еще рано, правда, мисс Энн?.. Кстати, я тут услышал еще одну вещь, которая меня встревожила, — продолжал Поль. — На той неделе к нам пришла миссис Линд, и бабушка заставила меня показать ей портрет моей мамочки — тот, что папа прислал мне на день рождения. А мне очень не хотелось этого делать. Миссис Линд, может, и хорошая женщина, но как-то не располагает к тому, чтобы показывать ей портрет дорогого человека. Но я, конечно, послушался бабушку. Миссис Линд сказала, что мамочка очень хорошенькая, но видно, что из артисток и что она, наверное, была много моложе папы. А потом вдруг говорит: «Твой папа, верно, скоро опять женится. Как тебе понравится иметь вторую маму, Поль?» Меня как громом поразило, мисс Энн, но не стану же я этого показывать миссис Линд! Я посмотрел ей в глаза — вот так — и сказал: «Миссис Линд, папа очень удачно выбрал мне мою первую маму. Надеюсь, он и во второй раз не оплошает». Я на него полагаюсь, мисс Энн. Но все-таки хочется, чтобы, прежде чем жениться, он посоветовался со мной… А вон и Мэри идет звать нас к ужину. Пойду переговорю с ней насчет торта.
В результате переговоров Мэри нарезала несколько кусков торта и вдобавок поставила на стол банку с вареньем. Энн разливала чай, и они с Полем превесело поужинали в столовой с открытыми окнами, через которые в дом залетал теплый августовский ветерок. За ужином они несли такую веселую чепуху, что Мэри просто ушам не верила, а на следующий день доложила Веронике, что «училка такая же чудная, как и Поль». После ужина Поль повел Энн к себе в комнату показать портрет матери. На стенах комнаты играли блики опускающегося в море солнца и скользили тени росших у окна елок. С портрета, который висел на стене над кроватью, смотрело очаровательное девичье лицо с нежными материнскими глазами.
— Вот моя мамочка, — гордо и любовно сказал Поль. — Я попросил бабушку повесить портрет сюда, чтобы видеть ее сразу, как только утром открываю глаза. Теперь мне не страшно засыпать — я знаю, что мамочка рядом. Папа придумал мне чудесный подарок на День рождения. Правда, замечательно, когда папа, не спрашивая, знает, чего мне хочется?
— У тебя была очаровательная мама, Поль, и ты на нее немного похож. Только волосы и глаза у нее чуть темнее…
— У меня глаза такого же цвета, как у папы. А вот волосы у него уже почти седые. Ему ведь скоро пятьдесят лет. Это ужасно много. Но старый он только снаружи, а внутри он совсем молодой…
У себя дома, в Грингейбле, Энн пришлось вести разговор совсем иного рода и с совсем другим мальчиком. Дэви был сердит на нее, и когда она его раздела, резво нырнул под одеяло.
— Дэви, ты забыл помолиться на ночь!
— Вовсе не забыл! — с вызовом бросил Дэви. — Я больше вообще не буду молиться. И не буду стараться хорошо себя вести. Сколько я ни стараюсь, ты все равно любишь Поля Ирвинга больше, чем меня. Так пусть уж я лучше буду плохим — у меня хоть жизнь веселая будет.
— Неправда, что я люблю Поля больше, чем тебя, — серьезно сказала Энн. — Просто я вас люблю по-разному.
— А я хочу, чтобы ты любила нас одинаково, — надув губы, заявил Дэви.
— Так не бывает. Ты же не любишь Дору и меня одинаково.
Дэви задумался.
— Не-е-ет, — наконец признал он. — Дору я люблю потому, что она моя сестра. А тебя я люблю потому, что ты — это ты.
— Вот и я люблю Поля, потому что он Поль, а тебя — потому что ты Дэви.
— Ну тогда я, наверное, зря не помолился, — пробормотал сраженный ее логикой Дэви. — Только из постели вылезать не хочется. Я завтра утром прочитаю молитву два раза, ладно, Энн?
Но Энн на это не согласилась, и пришлось Дэви вылезать из кровати, становиться на колени рядом с ней и читать «Отче наш».
Помолившись, он уселся на голые коричневые пятки и посмотрел Энн в лицо:
— Я лучше стал себя вести, правда, Энн?
— Да, лучше, — подтвердила Энн, всегда готовая признать заслуги, если они имелись.
— Я знаю, что лучше, — уверенно кивнул Дэви. — Хочешь, скажу почему? Вчера Марилла дала мне два куска хлеба с повидлом — один для меня, другой для Доры. И я отдал Доре тот, который больше, хотя Марилла мне ничего не говорила. Это ведь хороший поступок, правда?
— Да, Дэви, ты поступил как настоящий джентльмен.
— Другое дело, что Дора никогда не бывает такая голодная, как я, — признал Дэви. — Она съела только половину своего куска, а другую отдала мне. Но я же не знал, что она отдаст мне половину! Так что я поступил хорошо.
Вечером Марилла сообщила Энн:
— Мы с Рэйчел решили завтра съездить в город. Мистер Линд на этой неделе чувствует себя лучше, и Рэйчел решила съездить, пока он опять не разболелся.
— А я завтра собираюсь переделать массу дел, — добродетельно объявила Энн. — Во-первых, надо наконец поменять чехол перины. Я давно уже собираюсь это сделать. Такая противная работа: перья разлетаются повсюду, пух ко всему прилипает. Вот я все и откладывала. А сама все время твержу ученикам, что не следует откладывать неприятную работу на завтра. Так что буду следовать собственным правилам. Кроме того, я хочу испечь кекс для мистера Гаррисона, закончить свое эссе о садах нашего общества, написать письмо Стелле, выстирать и выгладить свое муслиновое платье и сшить Доре новый фартук.
— Что-то очень много получается — и половины не успеешь, — пессимистически предсказала Марилла. — всегда так бывает: когда задумаешь много всего переделать — обязательно что-нибудь помешает.
Глава семнадцатая
ВСЕГДА ТАК БЫВАЕТ!
Энн встала рано. Грингейбл купался в солнечных лучах. За дорожкой шелестело пшеничное поле мистера Гаррисона, по которому ветерок гонял бледно-золотые волны. Мир был так прекрасен, что Энн целых десять минут стояла опершись на калитку, упиваясь его красотой.
После завтрака Марилла собралась в путь. Дору она брала с собой — девочке это давно было обещано.
— Смотри, Дэви, постарайся вести себя хорошо и не мешай Энн, — сурово обратилась к мальчику Марилла. — Если будешь хорошим мальчиком, привезу тебе из города полосатую леденцовую палочку.
Увы! Пытаясь добиться от Дэви примерного поведения, Марилла уже шла даже на подкуп.
— Нарочно-то я не буду себя плохо вести. Но вдруг это получится нечаянно?
— А ты постарайся. Энн, если приедет мистер Ширер, купи у него ростбиф и несколько бифштексов. А если нет, приготовь на обед петушка.
— Не стану я готовить только для себя с Дэви. На обед доедим окорок, а к твоему приезду я зажарю бифштексы.
— А я буду помогать мистеру Гаррисону вылавливать из пруда водоросли. Он позвал меня к себе в помощники и, наверное, к обеду тоже пригласит. Мистер Гаррисон вовсе не жадный и веселый. Я хочу, когда вырасту, быть похожим на него. То есть характером… Я вовсе не хочу, чтобы у меня было такое же лицо и лысина. Но пока это мне вроде не грозит… Миссис Линд говорит, что я красивый ребенок. Как ты думаешь, Энн, когда я вырасту, я не стану вдруг некрасивым?
— Да нет, думаю, ты и взрослым будешь красивый парень, — ответила Энн, к возмущению Мариллы — хвалить мальчишку в лицо! — Но ты должен и вести себя соответственно, быть вежливым и воспитанным.
— А когда Минни вчера плакала, потому что кто-то назвал ее уродиной, ты сказала, что совершенно не важно, как человек выглядит — его ценят за доброту и порядочность, — недовольно проговорил Дэви. — Вот у тебя и получается: красивый или некрасивый, а спасения нет — все равно веди себя хорошо…
— А разве ты не хочешь быть хорошим мальчиком? — спросила Марилла, которая за эти годы научилась многому, но так и не поняла, что задавать детям такие вопросы бесполезно.
— Хочу хорошим, но не чересчур. Например, чтобы стать директором воскресной школы, вовсе не надо быть таким уж хорошим. Посмотрите на мистера Бэлла — он же совсем плохой человек.
— Откуда ты это взял?! — воскликнула Марилла.
— Он сам так говорит. В прошлое воскресенье он сказал в воскресной школе, что он презренный червь, жалкий грешник и погряз в пороке. А что он такого плохого сделал, а, Марилла? Убил кого-нибудь? Или крал деньги из церковной кружки?
Тут подъехала в своей коляске миссис Линд, и Марилла спаслась бегством, подумав, что мистеру Бэллу надо быть поосторожнее в своих покаянных обращениях к Всевышнему, особенно в присутствии детей.
Оставшись одна, Энн принялась за работу: подмела полы, застелила постели, накормила кур, выстирала муслиновое платье и повесила его сушиться. Затем стала готовиться к схватке с периной. Она поднялась на чердак и натянула на себя первое попавшееся старое платье — то, что носила, когда ей было четырнадцать лет. В этом узком и коротком платье она напоминала ту Энн, которая приехала в Грингейбл из приюта. Но зато ему никак не могли повредить пух и перья. В довершение своего туалета Энн повязала на голову красный шейный платок в горошек, который принадлежал Мэтью, и в таком наряде спустилась в кухню, куда Марилла перед отъездом принесла перину.
Возле окна висело надтреснутое зеркало, и, нечаянно заглянув в него, Энн ужаснулась: в лучах бившего в окно солнца все семь веснушек ярким пламенем горели у нее на носу.
«Ой, я и забыла вчера на ночь намазать их мазью, — подумалаона. — Пойду хоть сейчас сделаю это».
Энн перепробовала массу снадобий, пытаясь избавиться от противных веснушек. От одного из них у нее облезла вся кожа на носу — но веснушки остались. За несколько дней до описываемых событий она нашла в журнале новый рецепт мази от веснушек, и, поскольку все ингредиенты у нее в доме имелись, немедленно изготовила это средство, хотя Марилла ворчала, что если Господь Бог счел за нужное наградить ее веснушками, то нечего противиться Божьей воле.
Энн прошла в кладовку, где всегда было довольно темно, потому что перед окном росла большая ива, нашла банку с мазью и при помощи специально отведенной для этой священной цели губки обильно смазала нос. Затем она вернулась к перине. Тот, кому приходилось менять чехол у перины, легко может себе представить, на кого была похожа Энн по завершении этой операции. Ее синее платье стало совсем белым от приставшего пуха, а волосы, выбившиеся из-под платка, украшал нимб из перьев. И вот в таком неприглядном виде ее застал стук в дверь.
«Наверное, это мистер Ширер, — подумала Энн. — Он всегда ужасно спешит, так что придется открыть ему в таком виде».
Она побежала вниз по лестнице, открыла дверь, и тут в глазах у нее потемнело, и ей захотелось сейчас же, не сходя с места, провалиться сквозь землю. Но крыльцо Грингейбла почему-то не вняло крику души несчастной, увенчанной пухом и перьями юной девы и не разверзлось. На пороге стояли трое: Присцилла Грант в прелестном шелковом платье, невысокая толстенькая седовласая женщина в твидовом костюме и высокая, изысканно одетая дама с красивым благородным лицом и огромными лиловыми глазами, оттененными длинными черными ресницами. «Конечно же, это и есть знаменитая писательница Шарлотта Морган!» — решила Энн.
И тут в ее растерянном мозгу мелькнула спасительная мысль, за которую она и ухватилась, как утопающий за соломинку. Все героини миссис Морган умели подняться над обстоятельствами. Какие бы неприятности на них ни обрушивались, они никогда не терялись и умели найти выход из трудного положения. Вот и Энн сочла своим долгом подняться над обстоятельствами и повела себя с поистине королевским спокойствием и достоинством. Как позже призналась Присцилла, она никогда так не восхищалась Энн Ширли, как в ту, столь трудную для нее минуту. Внутри у Энн все трепетало, но внешне она этого никак не показала. Спокойно поздоровалась с Присциллой и пожала руки незнакомым дамам с таким видом, словно сама была разодета в шелка и бархат. Правда, она чуть не ахнула от изумления, узнав, что дама, которую она приняла за писательницу, вовсе не была ею, а оказалась какой-то никому не ведомой миссис Пойндекстер, тогда как толстенькая коротышка с седыми волосами, наоборот, и была знаменитой Шарлоттой Морган. Но это открытие уже не могло усугубить общего полуобморочного состояния Энн. Она проводила гостей в гостиную и, оставив их там, вместе с Присциллой отправилась распрягать их лошадь.
— Прости, милочка, что мы свалились тебе как снег на голову, — извинялась Присцилла, — но я только вчера узнала, что нам удастся вас навестить. В понедельник тетя Шарлотта уезжает, а сегодняшний день она обещала провести с приятельницей в Шарлоттауне. И вдруг эта приятельница звонит вчера вечером и говорит, что у нее в доме карантин по скарлатине. Вот я и предложила отправиться к тебе — я же знала, как ты мечтаешь познакомиться с тетей Шарлоттой. Мы заехали по дороге в отель «Белые Пески» и захватили с собой миссис Пойндекстер. Она тоже тетина приятельница и живет в Нью-Йорке. Ее муж миллионер. Мы пробудем недолго — миссис Пойндекстер надо вернуться в отель к пяти часам.
Тут Энн заметила, что Присцилла с некоторым недоумением поглядывает на ее лицо.
«Ну что она на меня уставилась? — раздраженно подумала Энн. — Никогда не меняла чехол у перины, что ли?»
Когда Присцилла пошла к гостям, а Энн еще не успела убежать наверх переодеваться, в кухню вошла Диана. Энн схватила подругу за руку:
— Диана, ты можешь себе представить, кто у меня сейчас сидит в гостиной? Миссис Шарлотта Морган и жена нью-йоркского миллионера… А я в таком виде… и в доме совершенно нечего есть, кроме остатков окорока. Диана, как быть?
И тут Энн заметила, что Диана тоже смотрит на нее как-то странно. Господи, да что же это такое?
— Диана, не смотри на меня так! — взмолилась Энн. — Ты-то должна понимать, что когда меняешь чехол у перины, тебя всю облепляют пух и перья.
— Да дело не в перьях, — проговорила Диана. — Что у тебя с носом, Энн?
— С носом? Боже правый, что еще случилось с моим носом?
Энн бросилась к зеркалу и ужаснулась: весь нос был выкрашен в красный цвет.
Она рухнула на диван, силы окончательно покинули ее.
— Что же с ним случилось? — спросила Диана.
— Я считала, что намазала его мазью от веснушек, но, видно, по ошибке взяла краску, которой Марилла разрисовывает коврики, — простонала Энн. — Что же делать?
— Попробуй смыть ее.
— Вдруг она не смывается, как та краска для волос? Марилле тогда пришлось меня остричь, но не могу же я отрезать себе нос! Опять Господь карает меня за тщеславие, и вполне заслуженно… хотя эта мысль меня почему-то совершенно не утешает.
К счастью, краска легко смылась. Воспрянувшая духом Энн пошла к себе наверх переодеваться, а Диана побежала домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23