– Да, но он был так умен, интересен, божественно играл на виолончели, он льстил мне, откровенно доверяя свои заботы и обиду на то, что жизнь так сурово с ним обходится. Я считала его жертвой. О Боже, какой же я была дурочкой!– Нет, нет! Просто вы не слишком хорошо знаете свет.– А я-то думала, что знаю его хорошо, что за шесть лет жизни в обществе узнала все его пружины, и что простота и патриархальность нравов в отцовском приходе – все это уже устарело. И я поплатилась: обо мне стали болтать и вываляли мое имя в грязи.– Окажите мне честь считаться вашим другом – до тех пор, пока вы не сочтете меня достойным более нежной привязанности – и я защищу вас от всех ошибок, которые совершают по неопытности. Я бы не хотел, чтобы и на самую малую малость вы были более светской, чем сейчас. У меня хватит житейской мудрости на нас обоих – той мудрости обитателей Мэйфера и Белгравиа, которую ангелы на небесах зовут глупостью.Он проводил ее до кареты, но, прощаясь, не просил позволения навещать ее.– Я скоро уеду, – сказал он, – но, надеюсь, осенью мы с вами встретимся.– Вы уезжаете за границу?– Да, наверное, но я еще не решил, куда. Я напишу вам оттуда, где буду, если позволите.– Буду рада вашему письму, – сказала она ласково, – я очень рада, что мы снова друзья. – И на этом они опять обменялись крепким рукопожатием и расстались, почти признавшись друг другу в любви.Грейс вернулась домой, сияя от радости. Он всегда ей нравился. Его холодность уязвляла ее в самое сердце. Но теперь он снова был у ее ног, и она уважала его за былую холодность и отчужденность. Корыстолюбец использовал бы к своей выгоде то, что общество ее отвергло, он бы еще усерднее преследовал ее, пока над ней тяготело осуждение. И ее трогало то, как Холдейн сразу сдался на милость, не в силах противиться ее обаянию, взгляду, голосу, которые он так любил. И еще – как он не смел встретиться с ней и мучился сомнениями. ГЛАВА 8 Профессия мистера Фонса, особенно с тех пор, как он оставил Скотланд-Ярд, заставляла его общаться преимущественно с людьми из высших классов общества. К его услугам обращались в самых деликатных ситуациях, что позволило ему ближе узнать некоторых из наиболее сильных мира сего и государства и он знал Книгу Пэров так же хорошо, как если бы его собственное имя было начертано на этих золотых скрижалях.Его клиенты-аристократы оставались довольны: он был столь же доброжелателен, сколь проницателен и достоин доверия. Он никогда не приводил в смущение избранных мира бестактными намеками. Он относился снисходительно к самым неприглядным поступкам, когда обсуждал их с семьей провинившегося. Он мог обратить отцовский гнев в жалость, и мошенничество представало в глазах раздраженного родителя как проявление юношеской ветренности, проистекающей из недостатка ума, а не моральной ущербности. Но он всегда был на страже правды и справедливости и призывал к великодушию, если дело касалось женщины. Если надо было восстановить справедливость, если дело шло о нарушении обещания, Фонс становился защитником жертвы. Его такт умиротворял уязвленную родительскую гордость и позволял мужу вернуть себе самоуважение, если ему изменила жена. Люди любили Фонса, клиенты верили ему и открывали сокровенные семейные тайны, прося совета и помощи. Он был хорошо знаком с жизнью мужской половины общества и среди наиболее испорченных его чад числил и Ричарда Рэннока, полковника Ланаркширского полка в отставке. Покинув Гровенор-сквер с тщательно запечатленной в памяти историей леди Перивейл, причем для этого ему не потребовались записи, способствующие лучшему запоминанию, он был почти убежден, что клевета, от которой пострадала миледи, была следствием сознательного вероломства ее отвергнутого поклонника. Фонс знал, что Рэннок способен на жестокие и нечестные поступки, каких он немало совершил в течение своей внезапно прервавшейся карьеры. В этих случаях Рэннок был беспощаден, как ястреб на голубятне. Фонсу было известно финансовое положение Рэннока, а оно в последние десять лет стало просто отчаянным. Каким-то образом он ухитрялся заводить дружбу с молодыми, знатными и состоятельными людьми, известными своим простодушием и доверчивостью. Изменчивый, непредсказуемый в поступках Рэннок вел себя как ловец людей. Его зоркий взгляд все видел, а голодный клюв всегда угрожал ничего не подозревающей жертве.Теперь Фонсу надо было прежде всего найти женщину. Когда он узнает, кто она, можно будет заняться мужчиной. И в Алжир он прибыл без всякого промедления, с ближайшим поездом и пароходом. Чувствуя себя столь же свободно в Африке, как на Чэринг Кросс, он, сойдя с парохода, неспешно шел под полуденным солнцем по улице, сверкающей яркими красками. Придя в гостиницу, он выбрал себе комнату, пройдя по гулкому от пустоты коридору, где слышался только комариный писк, быстро совершил туалет и с гладковыбритым подбородком, в белоснежной рубашке и тщательно вычищенном сюртуке, расположился в приемной француза-администратора.Управляющий уже знал мистера Фонса, который прошлой осенью останавливался на неделю в его гостинице, действуя в интересах обманутого супруга, чья высокородная жена, танцуя с возлюбленным на балу, так беспечно ускользнула из мужнего особняка, словно побег был не более, чем новая фигура в котильоне.Фонс выследил бедняжку леди в этой самой гостинице. Она пряталась в шкафу за грудой надушенных нижних юбок и кружевных блуз. И, найдя, сразу же вернул домой мужу, заплаканную и пристыженную, но провинившуюся перед ним только неразумной эскападой, что тот в состоянии был простить.Она рассталась со своим возлюбленным в Марселе. Он должен был добираться до Алжира другим пароходом, чтобы сбить преследователей со следа. Но его пароход опоздал с отплытием, а она очутилась в алжирской гостинице одна, и, когда Фонс ее обнаружил, казалась перепуганной до смерти.Управляющий был в восторге от новой встречи с английским сыщиком, протянул ему свой портсигар и предложил что-нибудь выпить. От сигары Фонс никогда не мог отказаться, но пил редко:– Merci, mon ami Благодарю, мой друг (фр.).
– я позавтракал на пароходе полчаса назад. – И сразу же приступил к делу.Он ничего не скрыл от мсье Луи, который был очень сообразителен и умел держать язык за зубами.Такой-то и такой-то господин, – последовало точное описание полковника Рэннока, – жил в гостинице в прошлый туристический сезон, точная дата неизвестна, но это могло быть до Рождества, хотя могло быть и в любое другое время, вплоть до апреля. Он приехал из Сардинии или с Корсики, но, может быть, наоборот, направлялся на один из этих островов. С ним была дама, молодая и красивая. Предположительно, он путешествовал под вымышленным именем, но зовут его Ричард Рэннок.Управляющий, казалось, был в затруднении: даже самое точное описание вряд ли способно передать определенно и точно образ человека. В любой фешенебельной гостинице найдется с дюжину людей, которые вполне могли бы соответствовать портретному описанию полковника Рэннока: высокий, темноволосый, с орлиным профилем, густыми усами, довольно близко поставленными глазами, нависающим лбом, сильно покатым к макушке в области шишек восприятия, маленькими руками и ступнями и – отменного воспитания.– Черт возьми, – сказал управляющий. – У нас был очень удачный сезон, и подобного типа господа кишмя кишели в гостинице. Я вам могу с десяток таких насчитать.– Но можете ли вы с десяток насчитать таких женщин? – спросил Фонс, вынимая из бумажника фотографию леди Перивейл и положив ее перед управляющим на стол.– Sapristi Черт возьми (ит.)
– сказал мсье Луи, взглянув на фотографию. – Да, я ее помню. Elle йtait une drфlesse. Она плутовка (фр.).
Если бы Фонс еще сомневался в правдивости рассказа леди Перивейл, то эта фраза рассеяла бы все его сомнения. Ни при каких обстоятельствах женщина, которую он видел на Гровенор-сквер, не могла вести себя таким образом, чтобы заслужить подобную характеристику.– Всмотритесь внимательнее, – сказал Фонс, – и скажите – видели ли вы именно эту даму?– Нет, эту я не видел. Женщина на фотографии очень напоминает ту, что здесь останавливалась, но это не она, если только снимок не сделан несколько лет назад. Дама на фотографии моложе той, что была здесь в феврале, по крайней мере лет на десять.– Но эта фотография была сделана недавно, как вы можете судить по фасону платья, а теперь расскажите мне все о той, которая здесь останавливалась.– Вы ее разыскиваете?– Да!– Мошенничество или, – и глаза управляющего раскрылись очень широко, а ноздри затрепетали от сдерживаемого волнения, – или убийство?– Ни то, ни другое. Я хочу пригласить эту даму в качестве свидетельницы, а не разыскиваю как преступницу. Ее показание необходимо в интересах моей клиентки, и я готов хорошо заплатить за любую информацию, которая поможет мне отыскать ее.– У месье Фонса всегда было хорошее чутье. А что бы вы хотели узнать об этой женщине?– Все, что вы или кто-нибудь из вашего персонала можете мне рассказать.– Она прожила здесь чуть больше двух недель вместе со своим мужем, и теперь я его припоминаю, он мне кажется похож на того, кого вы описали – высокий, темноволосый, нос с горбинкой, выдающийся лоб, близко посаженные глаза, густые усы. Он много пил, главным образом, коньяк, а дама предпочитала шампанское. Все вечера он проводил в клубе и редко возвращался до того, как гостиницу запирали на ночь. Портье может уточнить, когда он возвращался. Джентльмен ссорился с дамой, даже пытался бить ее и получал сдачи. Она являлась к завтраку с синяком под глазом, а он с расцарапанной щекой. Честное слово, прекрасная парочка! Они бы устроили здесь знатный скандал, если бы оставались подольше. – Он аккуратно оплачивал счета?– О да, деньги у него были. Здесь стояли также два молодых американца, из тех, кого вы зовете richards, золотой молодежью. Они отправлялись с ним в клуб каждый вечер, а после обеда играли в пикет у него в гостиной. Они дарили ей цветы и шоколадные конфеты. Бедные ребятки. Как же он над ними издевался! А еще здесь был торговец алмазами из Трансвааля. Он тоже восхищался мадам и тоже играл в пикет.– А мадам была с ними любезна?– Любезна? Она третировала их как прислугу. И смеялась над ними в глаза. Elle faisait ses farces sur tout le monde. Да она над всеми готова была насмехаться! (фр.).
Ах! Но она была так остроумна и озорна! Quel esprit, quelle blague, quel chic!. Какой ум, повадка, шик! (фр.).
Это было наслаждение – слушать ее!– Значит, у нее не было вида бывшей леди, которая деградировала?– Pas le moins du monde. Но она была frenchement canaille. Elle n'avait pas digringolй. Ничего подобного! Такая каналья! Нет, у нее не было такого вида (фр.).
Она явно поднялась из низов до теперешнего положения, а в прошлом, наверное, была гризеткой, или маленькой оперной хористкой, но из тех, кто пробивается наверх, jolie a croquer Прелесть! (фр.).
– высокая, горделивая, держалась как королева!– Наверное, месье Луи, вам неоднократно случалось разговаривать с ней, когда она возвращалась в гостиницу или уходила?– Да, конечно, она заглядывала ко мне в кабинет спросить о чем-нибудь или заказывала экипаж, или останавливалась, чтобы надеть перчатки. У нее не было femme dechambre, Горничной (фр.)
хотя одета она была хорошо. Только вид у одежды был неряшливый, и она каждый день носила одно и то же платье, что леди не полагается.– А из этих случайных разговоров вы не выяснили, кто она, где живет, в Лондоне или где-нибудь еще?– Судя по разговору, я бы сказал, что у нее нет определенного места жительства, и она странствует по миру, всегда выпивая за обедом бутылку шампанского, весь день жуя шоколадки, а также выкуривая после каждой еды с десяток папирос. Она немало стоит тому, кто оплачивает ее капризы. Рассказывала она и о Лондоне, и о Риме, и о Вене, она знает в Париже все театры и рестораны, но едва ли хоть дюжину французских слов.– «Свободная художница», – заметил Фонс. – Ну а теперь скажите, как их звали, леди и джентльмена?Имена месье Луи не помнил. Он должен поискать их в книге регистрации прибывших. Да, вот: «Мистер и миссис Рэндалл, номера 11 и 12, первый этаж, с 7-го февраля по 25-ое».«Рэндалл!» Но то же имя герцогиня упомянула в разговоре с мисс Родни и это же имя назвала Фонсу леди Перивейл.– А как зовут леди? Не помните? Наверное, вы слышали, как ее называл псевдомуж?Луи забарабанил пальцами по лбу, словно стучал в дверь памяти:– Tiens, tiens, tiens! Подождите, подождите, подождите! (фр.).
Я его слышал, но это было не имя, а ласковое прозвище! Да! Он называл ее, tiens! «Пиг»! – «Поросеночек»! Или «свинка». Но поросята – символ удачи. Интересно, какого рода удачу подобная особа могла принести полковнику Рэндаллу?– А она как его называла? Тоже как-нибудь ласкательно?– Иногда она называла его «Дик», но чаще «Рэнни», когда они жили в любви и согласии, bien entendu. Само собой разумеется (фр.).
Бывали дни, когда она с ним не разговаривала совсем. Elle savait comment safaire valoir. Она знала, как заставить себя уважать (фр.).
– Такие женщины, попавшие из грязи в князи, обычно это умеют, – ответил Фонс.Он уже узнал очень много. Подобную женщину, красивую, свободного поведения, с чертовщинкой можно найти в Лондоне, Париже, Нью-Йорке – да где угодно. Он знал, что найти будет не так-то просто, это потребует умения, ловкости и быстроты действий, но он был совершенно уверен, что сможет ее найти, а найдя, заставить ее действовать так, как ему угодно.«Может, конечно, возникнуть затруднение, – подумал Фонс, – но только в одном случае; если она искренне привязана к Рэнноку. Если она действительно его любит, то будет очень трудно заставить ее предать возлюбленного, даже если это не грозит ему никакими роковыми последствиями. Он был знаком с такой собачьей верностью, ее часто испытывают недостойные женщины к таким же недостойным мужчинам.Гостиница почти пустовала, поэтому после продолжительного отдыха мистер Фонс пообедал вместе с управляющим в ресторане, где почти не было посетителей, если не считать с полдюжины туристов, чья маленькая группка затерялась в просторах обширного зала.За обедом Фонс больше не заговаривал о Рэндаллах и их образе жизни, потому что знал: раз он задал такое направление мыслям месье Луи, значит, тот возобновит разговор о них сам, и его предположение оказалось верным, так как месье Луи ни о чем другом и не помышлял, однако никаких особо важных сведений за бутылкой Поммери, заказанной Фонсом, получено не было.– Значит, леди была несколько неряшлива, да? – спросил Фонс. – Но в таком случае она обязательно должна была что-нибудь забыть или выбросить – разрозненные перчатки, старые письма, безделушки. А знаете, в моем деле вещи играют не последнюю роль. Ничтожные, легковесные пустячки могут быть дорожным указателем, путеводной звездой для сыщика. Припомните случай со шляпой Мюллера – у его жертвы была срезана верхняя часть тульи – пустяк, который, однако, дорого обошелся этому немецкому юноше. Я могу припомнить бесконечное число примеров. А теперь вот что: возможно, леди оставила какой-нибудь мусор после себя – перчатки, веера, письма, которые вы галантно расценили как сувениры?– Ну, если вы сами об этом завели разговор, то ее комната скорее напоминала свинарник.– В соответствии с ее ласкательным прозвищем.– Но в гостинице тогда не было свободных мест, и через десять минут после того, как они отбыли на пароход, я отрядил горничных поскорее навести в их комнатах порядок. У нас уже брыл заказ на это помещение.– И у вас не было ни времени, ни желания поинтересоваться тем, что оставило после себя это прекрасное создание?Месье Луи пожал плечами.– Моя комната на том же этаже?– Да.– И убирает ее та же горничная?– Да, наша старейшая из всего обслуживающего персонала, и она была в гостинице все лето, когда большинство других служащих уехало в Швейцарию.Фонс узнал все, что хотел знать. Он рано удалился в свою комнату, предварительно выкурив пару папирос под пальмами, осенявшими фасад гостиницы, в тишине летнего душного вечера. Все, что он видел вокруг, было очень современно, в самом что ни на есть французском стиле: кафе с оркестром направо, такое же кафе налево, и лишь случайный прохожий, араб, шествовавший мимо в белом шерстяном бурнусе, напомнил ему своим видом, что он в Африке. Надо было собираться в обратный путь, в Лондон ближайшим же пароходом. Ехать на Корсику теперь незачем. Профессиональное чутье подсказывало ему, что леди надо выслеживать в Лондоне или Париже.Он закрыл окно от москитов, зажег свечку, сел за стол, положил перед собой записную книжку и позвонил горничной:– Пожалуйста, принесите мне чернила, – попросил он.Пожилая, угрюмая горничная ответила, что чернила это не по ее части, это обязанность официанта. Он должен был позвонить один раз, а не два, если ему понадобились чернила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– я позавтракал на пароходе полчаса назад. – И сразу же приступил к делу.Он ничего не скрыл от мсье Луи, который был очень сообразителен и умел держать язык за зубами.Такой-то и такой-то господин, – последовало точное описание полковника Рэннока, – жил в гостинице в прошлый туристический сезон, точная дата неизвестна, но это могло быть до Рождества, хотя могло быть и в любое другое время, вплоть до апреля. Он приехал из Сардинии или с Корсики, но, может быть, наоборот, направлялся на один из этих островов. С ним была дама, молодая и красивая. Предположительно, он путешествовал под вымышленным именем, но зовут его Ричард Рэннок.Управляющий, казалось, был в затруднении: даже самое точное описание вряд ли способно передать определенно и точно образ человека. В любой фешенебельной гостинице найдется с дюжину людей, которые вполне могли бы соответствовать портретному описанию полковника Рэннока: высокий, темноволосый, с орлиным профилем, густыми усами, довольно близко поставленными глазами, нависающим лбом, сильно покатым к макушке в области шишек восприятия, маленькими руками и ступнями и – отменного воспитания.– Черт возьми, – сказал управляющий. – У нас был очень удачный сезон, и подобного типа господа кишмя кишели в гостинице. Я вам могу с десяток таких насчитать.– Но можете ли вы с десяток насчитать таких женщин? – спросил Фонс, вынимая из бумажника фотографию леди Перивейл и положив ее перед управляющим на стол.– Sapristi Черт возьми (ит.)
– сказал мсье Луи, взглянув на фотографию. – Да, я ее помню. Elle йtait une drфlesse. Она плутовка (фр.).
Если бы Фонс еще сомневался в правдивости рассказа леди Перивейл, то эта фраза рассеяла бы все его сомнения. Ни при каких обстоятельствах женщина, которую он видел на Гровенор-сквер, не могла вести себя таким образом, чтобы заслужить подобную характеристику.– Всмотритесь внимательнее, – сказал Фонс, – и скажите – видели ли вы именно эту даму?– Нет, эту я не видел. Женщина на фотографии очень напоминает ту, что здесь останавливалась, но это не она, если только снимок не сделан несколько лет назад. Дама на фотографии моложе той, что была здесь в феврале, по крайней мере лет на десять.– Но эта фотография была сделана недавно, как вы можете судить по фасону платья, а теперь расскажите мне все о той, которая здесь останавливалась.– Вы ее разыскиваете?– Да!– Мошенничество или, – и глаза управляющего раскрылись очень широко, а ноздри затрепетали от сдерживаемого волнения, – или убийство?– Ни то, ни другое. Я хочу пригласить эту даму в качестве свидетельницы, а не разыскиваю как преступницу. Ее показание необходимо в интересах моей клиентки, и я готов хорошо заплатить за любую информацию, которая поможет мне отыскать ее.– У месье Фонса всегда было хорошее чутье. А что бы вы хотели узнать об этой женщине?– Все, что вы или кто-нибудь из вашего персонала можете мне рассказать.– Она прожила здесь чуть больше двух недель вместе со своим мужем, и теперь я его припоминаю, он мне кажется похож на того, кого вы описали – высокий, темноволосый, нос с горбинкой, выдающийся лоб, близко посаженные глаза, густые усы. Он много пил, главным образом, коньяк, а дама предпочитала шампанское. Все вечера он проводил в клубе и редко возвращался до того, как гостиницу запирали на ночь. Портье может уточнить, когда он возвращался. Джентльмен ссорился с дамой, даже пытался бить ее и получал сдачи. Она являлась к завтраку с синяком под глазом, а он с расцарапанной щекой. Честное слово, прекрасная парочка! Они бы устроили здесь знатный скандал, если бы оставались подольше. – Он аккуратно оплачивал счета?– О да, деньги у него были. Здесь стояли также два молодых американца, из тех, кого вы зовете richards, золотой молодежью. Они отправлялись с ним в клуб каждый вечер, а после обеда играли в пикет у него в гостиной. Они дарили ей цветы и шоколадные конфеты. Бедные ребятки. Как же он над ними издевался! А еще здесь был торговец алмазами из Трансвааля. Он тоже восхищался мадам и тоже играл в пикет.– А мадам была с ними любезна?– Любезна? Она третировала их как прислугу. И смеялась над ними в глаза. Elle faisait ses farces sur tout le monde. Да она над всеми готова была насмехаться! (фр.).
Ах! Но она была так остроумна и озорна! Quel esprit, quelle blague, quel chic!. Какой ум, повадка, шик! (фр.).
Это было наслаждение – слушать ее!– Значит, у нее не было вида бывшей леди, которая деградировала?– Pas le moins du monde. Но она была frenchement canaille. Elle n'avait pas digringolй. Ничего подобного! Такая каналья! Нет, у нее не было такого вида (фр.).
Она явно поднялась из низов до теперешнего положения, а в прошлом, наверное, была гризеткой, или маленькой оперной хористкой, но из тех, кто пробивается наверх, jolie a croquer Прелесть! (фр.).
– высокая, горделивая, держалась как королева!– Наверное, месье Луи, вам неоднократно случалось разговаривать с ней, когда она возвращалась в гостиницу или уходила?– Да, конечно, она заглядывала ко мне в кабинет спросить о чем-нибудь или заказывала экипаж, или останавливалась, чтобы надеть перчатки. У нее не было femme dechambre, Горничной (фр.)
хотя одета она была хорошо. Только вид у одежды был неряшливый, и она каждый день носила одно и то же платье, что леди не полагается.– А из этих случайных разговоров вы не выяснили, кто она, где живет, в Лондоне или где-нибудь еще?– Судя по разговору, я бы сказал, что у нее нет определенного места жительства, и она странствует по миру, всегда выпивая за обедом бутылку шампанского, весь день жуя шоколадки, а также выкуривая после каждой еды с десяток папирос. Она немало стоит тому, кто оплачивает ее капризы. Рассказывала она и о Лондоне, и о Риме, и о Вене, она знает в Париже все театры и рестораны, но едва ли хоть дюжину французских слов.– «Свободная художница», – заметил Фонс. – Ну а теперь скажите, как их звали, леди и джентльмена?Имена месье Луи не помнил. Он должен поискать их в книге регистрации прибывших. Да, вот: «Мистер и миссис Рэндалл, номера 11 и 12, первый этаж, с 7-го февраля по 25-ое».«Рэндалл!» Но то же имя герцогиня упомянула в разговоре с мисс Родни и это же имя назвала Фонсу леди Перивейл.– А как зовут леди? Не помните? Наверное, вы слышали, как ее называл псевдомуж?Луи забарабанил пальцами по лбу, словно стучал в дверь памяти:– Tiens, tiens, tiens! Подождите, подождите, подождите! (фр.).
Я его слышал, но это было не имя, а ласковое прозвище! Да! Он называл ее, tiens! «Пиг»! – «Поросеночек»! Или «свинка». Но поросята – символ удачи. Интересно, какого рода удачу подобная особа могла принести полковнику Рэндаллу?– А она как его называла? Тоже как-нибудь ласкательно?– Иногда она называла его «Дик», но чаще «Рэнни», когда они жили в любви и согласии, bien entendu. Само собой разумеется (фр.).
Бывали дни, когда она с ним не разговаривала совсем. Elle savait comment safaire valoir. Она знала, как заставить себя уважать (фр.).
– Такие женщины, попавшие из грязи в князи, обычно это умеют, – ответил Фонс.Он уже узнал очень много. Подобную женщину, красивую, свободного поведения, с чертовщинкой можно найти в Лондоне, Париже, Нью-Йорке – да где угодно. Он знал, что найти будет не так-то просто, это потребует умения, ловкости и быстроты действий, но он был совершенно уверен, что сможет ее найти, а найдя, заставить ее действовать так, как ему угодно.«Может, конечно, возникнуть затруднение, – подумал Фонс, – но только в одном случае; если она искренне привязана к Рэнноку. Если она действительно его любит, то будет очень трудно заставить ее предать возлюбленного, даже если это не грозит ему никакими роковыми последствиями. Он был знаком с такой собачьей верностью, ее часто испытывают недостойные женщины к таким же недостойным мужчинам.Гостиница почти пустовала, поэтому после продолжительного отдыха мистер Фонс пообедал вместе с управляющим в ресторане, где почти не было посетителей, если не считать с полдюжины туристов, чья маленькая группка затерялась в просторах обширного зала.За обедом Фонс больше не заговаривал о Рэндаллах и их образе жизни, потому что знал: раз он задал такое направление мыслям месье Луи, значит, тот возобновит разговор о них сам, и его предположение оказалось верным, так как месье Луи ни о чем другом и не помышлял, однако никаких особо важных сведений за бутылкой Поммери, заказанной Фонсом, получено не было.– Значит, леди была несколько неряшлива, да? – спросил Фонс. – Но в таком случае она обязательно должна была что-нибудь забыть или выбросить – разрозненные перчатки, старые письма, безделушки. А знаете, в моем деле вещи играют не последнюю роль. Ничтожные, легковесные пустячки могут быть дорожным указателем, путеводной звездой для сыщика. Припомните случай со шляпой Мюллера – у его жертвы была срезана верхняя часть тульи – пустяк, который, однако, дорого обошелся этому немецкому юноше. Я могу припомнить бесконечное число примеров. А теперь вот что: возможно, леди оставила какой-нибудь мусор после себя – перчатки, веера, письма, которые вы галантно расценили как сувениры?– Ну, если вы сами об этом завели разговор, то ее комната скорее напоминала свинарник.– В соответствии с ее ласкательным прозвищем.– Но в гостинице тогда не было свободных мест, и через десять минут после того, как они отбыли на пароход, я отрядил горничных поскорее навести в их комнатах порядок. У нас уже брыл заказ на это помещение.– И у вас не было ни времени, ни желания поинтересоваться тем, что оставило после себя это прекрасное создание?Месье Луи пожал плечами.– Моя комната на том же этаже?– Да.– И убирает ее та же горничная?– Да, наша старейшая из всего обслуживающего персонала, и она была в гостинице все лето, когда большинство других служащих уехало в Швейцарию.Фонс узнал все, что хотел знать. Он рано удалился в свою комнату, предварительно выкурив пару папирос под пальмами, осенявшими фасад гостиницы, в тишине летнего душного вечера. Все, что он видел вокруг, было очень современно, в самом что ни на есть французском стиле: кафе с оркестром направо, такое же кафе налево, и лишь случайный прохожий, араб, шествовавший мимо в белом шерстяном бурнусе, напомнил ему своим видом, что он в Африке. Надо было собираться в обратный путь, в Лондон ближайшим же пароходом. Ехать на Корсику теперь незачем. Профессиональное чутье подсказывало ему, что леди надо выслеживать в Лондоне или Париже.Он закрыл окно от москитов, зажег свечку, сел за стол, положил перед собой записную книжку и позвонил горничной:– Пожалуйста, принесите мне чернила, – попросил он.Пожилая, угрюмая горничная ответила, что чернила это не по ее части, это обязанность официанта. Он должен был позвонить один раз, а не два, если ему понадобились чернила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21