Ему было свойственно многообразие талантов. Образование, полученное в Шотландском университете, армейская выучка, дружеские сборища и бродячая жизнь на Континенте в последние годы сделали его авторитетом во многих вопросах, которые интересуют всех. Он был своим и в лучших домах, и на дне общества.В расцвете молодости это был солдат и спортсмен, высокий, крепкого сложения, замечательно красивый мужчина. Но он был хорош собой даже сейчас, в период своего морального и общественного ущерба. И нет никаких причин, подумал Фонс, чтобы такой человек побоялся опасностей и трудностей жизни на золотых приисках Аляски, если бы вдруг его туда повлек каприз. Но, с другой стороны, он вполне мог в последнюю минуту переменить свои намерения и отправиться в Остенде или в Спа, чтобы рискнуть капиталом в более привычной обстановке, вместо того, чтобы потратить его на золотых приисках. У Фонса были связи и на европейских курортах, и в местах отдаленных, и он написал туда, прося навести справки о полковнике, который был слишком заметной фигурой, чтобы не обратить на себя внимание. Отправив письмо, Фонс некоторое время занимался другими делами. Проделки полковника казались ему не столь уж важным обстоятельством, он не очень верил в возможность использовать его показания в интересах леди Перивейл. Ему важнее было отыскать женщину, чье сходство с миледи и послужило источником зла. А женщины были для мистера Фонса как бы залогом его успеха в делах розыска. Он редко терпел поражение, стремясь использовать этот чувствительный и импульсивный пол. Но сначала Фонсу надо было узнать, кто была эта женщина и где она теперь. И тут ему в голову пришла мысль, что красивая женщина вполне могла ранее украшать сцену оперетты или кабаре, будучи актрисой или хористкой. Подмостки театра – единственное место, где красавица из низов общества может завоевать признание, а каждая хорошенькая девушка уверена, что оно принадлежит ей по праву. И если это городская девушка, то она обязательно выберет театр, ведь с младенческих лет она слышит разговоры о знаменитых актрисах. Вырастая, она все чаще смотрится в зеркало и убеждается, что она хорошенькая. Тогда она разучивает мюзикхолльные песенки и пронзительно распевает их за домашними делами, в полной уверенности, что у нее тоже есть голос. Она прыгает и скачет под звуки дворовой шарманки и считает, что умеет танцевать. Наконец она узнает, что у троюродного брата папаши есть знакомый постановщик в театре «Талия» Талия – в древнегреческой мифологии муза-покровительница комедии.
и, вооруженная его рекомендацией и хорошеньким личиком, прокладывает путь в первый ряд кордебалета, и вскоре ее пронзительный голосок звучит в унисон с голосами других дурочек из простонародья. Возможно, таким же образом подвизалась на подмостках и особа, ныне известная под именем миссис Рэндалл, решил Фонс. Поэтому он посетил двух-трех театральных агентов, с которыми свел знакомство раньше, когда извлекал кое-кого из патрицианской молодежи из сетей театральных сирен.Сначала он нанес визит агенту, самому известному и наиболее преуспевающему в своем деле, но этот джентльмен то ли стал слишком важным господином, то ли был чересчур занятым человеком, чтобы помочь Фонсу. Он рассеянно взглянул на фотографию: да, замечательно красивая женщина. Но он не может вспомнить никого в театральном мире, кто бы походил на нее. Да, он помнит сэра Хьюберта Уизернси, одного из тех молодых глупцов, притча во языцех, но они быстро исчезают из поля зрения, то ли берутся за ум, то ли умирают.– Этот молодой человек умер, – сказал Фонс. – А вы случайно не помните, с кем из ваших подопечных он был близок?– Нет, не помню. Такие молодые люди водят компанию со многими подобными леди из театра. Они устраивают вечеринки, роскошно ужинают, транжирят свои денежки, а когда сходят с круга, то о них сразу же все забывают.– Но этот молодой человек был особенно привязан к женщине, которая очень напоминает ту, что на снимке.– Non mi recordo Не помню (ит.).
– ответил агент, и Фонс направился еще дальше в восточном направлении, на одну из улочек в стороне от Стрэнда и минутах в десяти ходьбы от его квартиры на Эссекс-стрит. Здесь он посетил агента, который обслуживал, главным образом, «холлы», что приносило ему немалый доход, почему в его конторе машинистка восседала за самым лучшим и новейшим достижением в области машинописи.Мистер Мордаунт был в самом разгаре кипучей утренней деятельности, когда Фонс вошел в его контору. Сыщик никогда и виду не показывал, что у него спешное дело, поэтому сел у окна на самый дальний стул, откуда мог внимательно наблюдать за двумя клиентками мистера Мордаунта, домогавшимися его внимания, и клиентом в белой шляпе и светло-сером сюртуке, хороших кожаных сапожках и с гарденией в петлице, то есть в костюме, более подходящем для Аскота, Знаменитый ипподром.
чем для Стрэнда. Стрэнд – деловая лондонская улица.
Молодой человек рассматривал бесчисленные фотографии хорошеньких певичек, танцовщиц, комических актрисочек и знаменитых акробаток, покрывавшие всю стену, и читал афишки, развешенные тут и там. Они легонько трепетали под дуновением легкого ветерка и покрывались летней пылью.Женщины были молоды, красивы, с напудренными личиками и карминно-красными губами, одеты по последней моде и в самых живописных шляпах с огромными полями, украшенными таким количеством перьев и фальшивых драгоценностей, которые только может выдержать одна шляпа.– Ну будь посговорчивее и подкинь мне еще ангажементик, Морди, – убеждала барышня повыше ростом, чье имя, краса театральных афиш, звучало так: «Вики Вернон, Чудо Вселенной». – Мне, честное слово, не хватает на жизнь.– Ну, ну! Ты получила сорок фунтов за выступление в одном мюзик-холле и тридцать за другое.– Но этого мне недостаточно, Морди. Меня это «недовлетворяет» и тебя тоже не должно «довлетворять». Ты должен мне обеспечить еще одно шоу, за тридцать монет. Ведь ты же получаешь комиссионные.Да, мистер Мордаунт согласился с тем, что он всегда получает свои десять процентов.– Но видишь ли, Вики, ведь так много других леди, которые поют почти так же хорошо, как ты, но слоняются по улицам Лондона без работы и готовы на все.– Но среди них нет таких, чьи песни потом все поют, а с моими так было, и с «Демоном бутылки», и с «Крысами».– Да, это были сногсшибательные песенки, Вики. Но твои новые – так себе. Они вялые, Вики. Они слишком слюнявы, в них нет огонька. Но «Крысы» – замечательная песня и «Демона» ты сделала тоже первоклассно.– Но человек, который написал слова для «Крыс», умер, – мрачно возразила мисс Вернон. – Он был гений, бедняга несчастный. Мог за день сварганить такую песенку, если, конечно, был трезвым, и музыку мог аранжировать, и все такое.– Интересно, а сколько ты ему заплатила за «Крыс»?– Хочешь знать? Меньше, чем за этот зонтик, – ответила прелестница, заразительно смеясь и раскрывая зонтик с золотой ручкой.– Ты заплатила бедняге всего пятерку за такую песню, а сама заработала на ней пять тысяч, – ответил агент. – Знаю я вас, женщин. Вы не очень хорошо считаете, но скупы…– Не больше мюзикхолльных агентов, Морди. Вот вы – настоящие выжиги. Но что хорошего было бы, дай я бедняге двадцать монет за песню, которую он был счастлив продать за пять? Он лишь скорее бы упился до смерти.Тут джентльмен в белой шляпе, который, очевидно, поддерживал чересчур дружеские отношения со своими профессиональными сподвижницами, чтобы снять сей предмет с головы в их присутствии, вмешался в разговор:– Дело есть дело, алмаз души моей, – сказал он, – но, если ты полагаешь, что я буду ждать, пока вы с Морди всласть наболтаетесь, ты просто не знаешь моего характера. Эй, старина, я хочу тебе кое-что сказать на ушко. – Молодой человек взял агента за петлицу и отвел в угол комнаты, где несколько минут они шепотом о чем-то совещались, а две звезды мюзикхолла, исполнительница «Крыс», брюнетка с очень суровыми бровями, и другая, с белой как лен челкой и румяная, выступавшая в детских панталончиках, передничке и с детским репертуаром, прохаживаясь по комнате, останавливаясь перед зеркалом. Откинув вуалетки, они поправляли шляпы и тихо насвистывали что-то красными губками.– Билл, ты угостишь нас с Чиппи скромным завтраком? – спросила мисс Вернон, когда мужчины кончили шептаться.– На это не рассчитывай, но я доставлю вас в уютный итальянский ресторанчик около Листер-сквер, где можно получить лучший ланч во всем Лондоне, а вдобавок подарю вам свое бесценное общество, пока вы будете закусывать, но расплачиваться будете сами, по-йоркширски, мои красавицы, только по-йоркширски.– Что-то ты стал очень большим йоркширкцем, Билл. Ну, ладно, побежали. Пока, Морди! Мы поскакали. – И, круто повернувшись на каблучках, она взметнула юбкой так, что мелькнули накрахмаленные оборки белья и кружевные рюшки на шелковой нижней юбке вишневого цвета. – Ладно, значит, дружба дружбой, а денежки врозь? Ты платишь за свою выпивку, я за свою? – пронзительно осведомилась она у Билла, и такой металл прозвенел в ее голосе, что звякнули даже лампочки на потолке.Трое артистов выскочили из комнаты, и Фонс услышал, как дамские каблучки дробно застучали по лестнице, а затем хлопнула входная дверь.– У мисс Вернон такие приятные, утонченные, спокойные манеры, – сказал он, усаживаясь напротив агента.– Но не то, чтобы их приятно наблюдать постоянно, немного действует на нервы, правда, мистер Фонс? – прокомментировал Мордаунт, – но она с ума сводит посетителей, когда исполняет «Крыс» и «Демона бутылки». Они то замирают от ужаса, то хохочут, как безумные. Ее отец умер от белой горячки, и она великолепно имитирует выражение крайнего ужаса, потому что очень внимательно следила за стариком, когда у него начинался приступ. Не у каждой восемнадцатилетней девушки хватит для этого присутствия духа. И хотя мотив у песни не самый запоминающийся, ее подхватили, и она заработала кучу денег. А теперь, дорогой сэр, что вас привело ко мне? Кого вы теперь ищете и в чем дело?– Я хотел бы вернуть вас памятью на десять лет назад. Вы помните сэра Хьюберта Уизернси? Он тогда, наверное, был в Лондоне на виду.– Конечно, помню. Богач из Йоркшира, гадкий утенок в благородном семействе, бездельник, мот и пивная бочка. И так быстро спустил все деньги, словно ему не терпелось поскорее очутиться в работном доме. Но у этого повесы была добрая душа, и на его воскресных обедах в собственном доме на Эбби Роуд бывала первоклассная публика. Он обычно закатывал в мае и июне настоящие пиры, каждое воскресенье, с картами после обеда, и там можно было встретить иногда очень странных людей.– А хозяйка у этих застолий была?– Конечно! Леди Уизернси – в ее собственном доме все так к ней и обращались, хотя за его стенами ее звали иначе. Мне она была известна как Кейт Делмейн, хористка из «Великолепного театра». И вроде нехорошо говорить, но они не были женаты. Он-то был готов на все ради нее и ужасно ревновал каждого, кто обращал на нее внимание.– Вы встречали в его доме полковника Рэннока?– Да, он, кажется, никогда не пропустил ни одного обеда. Я сам был близко знаком с этим Мефистофелем, если Уизернси можно назвать Фаустом. Наверное, Рэннок выжал из него больше денег, чем кто-либо другой из всей той шайки. Это были настоящие стервятники. Я в его доме никогда не прикасался к картам, поэтому могу говорить обо всем с чистой совестью. То была шайка хорошо воспитанных мошенников, иначе я их назвать не могу.– А эта хористка, наверное, была красива?– Так бывает не всегда, но эта была. Она стоила всех тех денег, что Уизернси тратил на нее. И, пожалуй, то была единственная сделка, в которой он не прогадал. Она была одной из самых красивых хористок, выступавших на сцене «Великолепного театра», и, когда она выходила на подмостки, мужчины в партере смотрели только на нее.– А была она похожа на эту женщину? – спросил Фонс, подавая ему фотографию леди Перивейл.– Была. Десять лет назад вы бы приняли этот снимок за ее фотографию. Но сейчас она уже не та.– Вы недавно с ней виделись?– Она приходила на прошлой неделе, настоящая развалина, выглядела больной и совсем обедневшей. Никогда прежде не приходилось наблюдать, чтобы красивая женщина так внезапно сдала. На Рождество я видел ее в ложе театра Друри-Лейн, и она прекрасно выглядела, но все это в прошлом. Она хотела, чтобы я заключил с ней контракт, опять как с хористкой, потому что декламировать она никогда не могла, сразу паниковала, но я ничего не мог ей предложить. Старые и увядшие нам не нужны. Менеджеры даже слышать о том не хотят.– Вы можете дать мне адрес этой леди?– Кажется, я его записал, – ответил агент. – Но только, чтобы не обидеть ее, хотя все это бесполезно, во всяком случае, пока не пойдет пантомима, и тогда можно было бы подписать с ней контракт на роль Флоры или Юноны, восседающей где-нибудь в глубине сцены, или на немую роль королевы из пьесы на исторический сюжет. Да, вот адрес. Миссис Рэндалл – мисс Кейт Делмейн, 14, Селберн-стрит, Челси.– Спасибо, Мордаунт, – ответил Фонс, вручая ему соверен, – не хочу тратить ваше драгоценное время задаром.– Ладно, Фонс, ведь время – деньги, не так ли? – и, приятно улыбнувшись, агент опустил монету в карман. ГЛАВА 11 Фонс скромно позавтракал в очень старом кабачке «Петух» и, отдохнув минут пятнадцать, которые он провел в размышлении за папиросой, нанял экипаж и отправился на Селберн-стрит. Кэбмен отыскал ее после некоторых усилий в лабиринте неприглядных улочек между Кингз Роуд и Темзой, к западу от краснокирпичных коттеджей Чейна и вдали от живописной и модной центральной части Челси, в пустыне, застроенной восьмикомнатными домами с цинковыми крышами, крошечными палисадниками, пологими ступеньками крылец, немытыми окнами и канавами, в которых играли ребятишки. Это был один из тех унылых районов, которые угнетающе действуют на постороннего, вызывая у него жалость, граничащую с отчаянием, и где, тем не менее, живут достойные, трудолюбивые люди, как-то ухитряющиеся не унывать и веселящиеся на Рождество за своим рождественским пудингом. Они любят своих домочадцев, как Крэтчит, Имеется в виду Тони Крэтчит, персонаж из цикла рождественских повестей Ч. Диккенса – добрый, кроткий и незлобливый человек, прекрасный семьянин и любящий отец.
и вовсе не склонны проклинать судьбу и кончать счеты с такой жизнью.Дома на Селберн-стрит были примерно такие же, как большинство других в районе, но немного побольше. Дверь в доме № 14 открыла сама хозяйка. Она не знала, да, по-видимому, и не любопытствовала знать, дома ли миссис Рэндалл или ушла, но тем не менее направила посетителя в комнаты по фасаду первого этажа и позволила узнать это самому.– У нее есть свой ключ от подъезда, – объяснила леди, – и я не всегда слышу, как она приходит.Фонс поднялся по лестнице и вежливо постучал в дверь.– Войдите, кто там, – ответил голос, беспокойный и в то же время меланхолический.Густой табачный дым приветствовал Фонса, открывшего дверь, и женщина, сидевшая у окна, выбросила на улицу окурок.– Это ты, Джим? – спросила она невыразительным, тусклым тоном, все еще глядя в окно, но, повернувшись и увидев незнакомца, вскрикнула, и в этом крике послышались удивление и страх.– Что вам надо? – резко осведомилась она, и Фонс заметил, что рука, ухватившаяся за спинку стула, немного дрожит.«Нервы не в порядке. Обычная история», – подумал Фонс. «Вино и наркотики, к чему обычно прибегают неудачники».– Я позволил себе прийти к вам по делу, миссис Рэндалл, – ответил он, – не испросив предварительно разрешения. Но, так как это дело может оказаться выгодным – и очень выгодным – для вас, я надеюсь, вы мне простите эту вольность.– Кто вы? – спросила она очень раздраженно. – Не желаю слушать, что вы там болтаете. Кто вы такой?Мордаунт был прав. Она превратилась в руину. Но это были прекрасные руины. Краски выцвели, щеки ввалились, взгляд был затравленный, но правильные черты лица еще хранили прежнюю красоту. И Фонс видел, что раньше она действительно была прекрасна. И даже сейчас – в хорошие минуты она могла удивительно напоминать леди Перивейл. А ростом, фигурой, постановкой головы, формой шеи она была так на нее похожа, словно они были сестры-близнецы.Очевидно, ей многое пришлось пережить после поездки в Алжир, и – очень тяжкие дни. Весь ее облик носил отпечаток бедности, о том свидетельствовали броский, но дешевый утренний пеньюар и бедно обставленная гостиная.– Пожалуйста, не волнуйтесь, мэм. Мое дело не связано ни с чем неприятным для вас.– Я желаю знать, кто вы и что вы, – ответила она все с тем же крайним раздражением, но и со страхом, – почему вы имели наглость войти ко мне, не прислав предварительно визитную карточку? Вы думаете, если я живу в дешевых меблированных комнатах, то я уже не леди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
и, вооруженная его рекомендацией и хорошеньким личиком, прокладывает путь в первый ряд кордебалета, и вскоре ее пронзительный голосок звучит в унисон с голосами других дурочек из простонародья. Возможно, таким же образом подвизалась на подмостках и особа, ныне известная под именем миссис Рэндалл, решил Фонс. Поэтому он посетил двух-трех театральных агентов, с которыми свел знакомство раньше, когда извлекал кое-кого из патрицианской молодежи из сетей театральных сирен.Сначала он нанес визит агенту, самому известному и наиболее преуспевающему в своем деле, но этот джентльмен то ли стал слишком важным господином, то ли был чересчур занятым человеком, чтобы помочь Фонсу. Он рассеянно взглянул на фотографию: да, замечательно красивая женщина. Но он не может вспомнить никого в театральном мире, кто бы походил на нее. Да, он помнит сэра Хьюберта Уизернси, одного из тех молодых глупцов, притча во языцех, но они быстро исчезают из поля зрения, то ли берутся за ум, то ли умирают.– Этот молодой человек умер, – сказал Фонс. – А вы случайно не помните, с кем из ваших подопечных он был близок?– Нет, не помню. Такие молодые люди водят компанию со многими подобными леди из театра. Они устраивают вечеринки, роскошно ужинают, транжирят свои денежки, а когда сходят с круга, то о них сразу же все забывают.– Но этот молодой человек был особенно привязан к женщине, которая очень напоминает ту, что на снимке.– Non mi recordo Не помню (ит.).
– ответил агент, и Фонс направился еще дальше в восточном направлении, на одну из улочек в стороне от Стрэнда и минутах в десяти ходьбы от его квартиры на Эссекс-стрит. Здесь он посетил агента, который обслуживал, главным образом, «холлы», что приносило ему немалый доход, почему в его конторе машинистка восседала за самым лучшим и новейшим достижением в области машинописи.Мистер Мордаунт был в самом разгаре кипучей утренней деятельности, когда Фонс вошел в его контору. Сыщик никогда и виду не показывал, что у него спешное дело, поэтому сел у окна на самый дальний стул, откуда мог внимательно наблюдать за двумя клиентками мистера Мордаунта, домогавшимися его внимания, и клиентом в белой шляпе и светло-сером сюртуке, хороших кожаных сапожках и с гарденией в петлице, то есть в костюме, более подходящем для Аскота, Знаменитый ипподром.
чем для Стрэнда. Стрэнд – деловая лондонская улица.
Молодой человек рассматривал бесчисленные фотографии хорошеньких певичек, танцовщиц, комических актрисочек и знаменитых акробаток, покрывавшие всю стену, и читал афишки, развешенные тут и там. Они легонько трепетали под дуновением легкого ветерка и покрывались летней пылью.Женщины были молоды, красивы, с напудренными личиками и карминно-красными губами, одеты по последней моде и в самых живописных шляпах с огромными полями, украшенными таким количеством перьев и фальшивых драгоценностей, которые только может выдержать одна шляпа.– Ну будь посговорчивее и подкинь мне еще ангажементик, Морди, – убеждала барышня повыше ростом, чье имя, краса театральных афиш, звучало так: «Вики Вернон, Чудо Вселенной». – Мне, честное слово, не хватает на жизнь.– Ну, ну! Ты получила сорок фунтов за выступление в одном мюзик-холле и тридцать за другое.– Но этого мне недостаточно, Морди. Меня это «недовлетворяет» и тебя тоже не должно «довлетворять». Ты должен мне обеспечить еще одно шоу, за тридцать монет. Ведь ты же получаешь комиссионные.Да, мистер Мордаунт согласился с тем, что он всегда получает свои десять процентов.– Но видишь ли, Вики, ведь так много других леди, которые поют почти так же хорошо, как ты, но слоняются по улицам Лондона без работы и готовы на все.– Но среди них нет таких, чьи песни потом все поют, а с моими так было, и с «Демоном бутылки», и с «Крысами».– Да, это были сногсшибательные песенки, Вики. Но твои новые – так себе. Они вялые, Вики. Они слишком слюнявы, в них нет огонька. Но «Крысы» – замечательная песня и «Демона» ты сделала тоже первоклассно.– Но человек, который написал слова для «Крыс», умер, – мрачно возразила мисс Вернон. – Он был гений, бедняга несчастный. Мог за день сварганить такую песенку, если, конечно, был трезвым, и музыку мог аранжировать, и все такое.– Интересно, а сколько ты ему заплатила за «Крыс»?– Хочешь знать? Меньше, чем за этот зонтик, – ответила прелестница, заразительно смеясь и раскрывая зонтик с золотой ручкой.– Ты заплатила бедняге всего пятерку за такую песню, а сама заработала на ней пять тысяч, – ответил агент. – Знаю я вас, женщин. Вы не очень хорошо считаете, но скупы…– Не больше мюзикхолльных агентов, Морди. Вот вы – настоящие выжиги. Но что хорошего было бы, дай я бедняге двадцать монет за песню, которую он был счастлив продать за пять? Он лишь скорее бы упился до смерти.Тут джентльмен в белой шляпе, который, очевидно, поддерживал чересчур дружеские отношения со своими профессиональными сподвижницами, чтобы снять сей предмет с головы в их присутствии, вмешался в разговор:– Дело есть дело, алмаз души моей, – сказал он, – но, если ты полагаешь, что я буду ждать, пока вы с Морди всласть наболтаетесь, ты просто не знаешь моего характера. Эй, старина, я хочу тебе кое-что сказать на ушко. – Молодой человек взял агента за петлицу и отвел в угол комнаты, где несколько минут они шепотом о чем-то совещались, а две звезды мюзикхолла, исполнительница «Крыс», брюнетка с очень суровыми бровями, и другая, с белой как лен челкой и румяная, выступавшая в детских панталончиках, передничке и с детским репертуаром, прохаживаясь по комнате, останавливаясь перед зеркалом. Откинув вуалетки, они поправляли шляпы и тихо насвистывали что-то красными губками.– Билл, ты угостишь нас с Чиппи скромным завтраком? – спросила мисс Вернон, когда мужчины кончили шептаться.– На это не рассчитывай, но я доставлю вас в уютный итальянский ресторанчик около Листер-сквер, где можно получить лучший ланч во всем Лондоне, а вдобавок подарю вам свое бесценное общество, пока вы будете закусывать, но расплачиваться будете сами, по-йоркширски, мои красавицы, только по-йоркширски.– Что-то ты стал очень большим йоркширкцем, Билл. Ну, ладно, побежали. Пока, Морди! Мы поскакали. – И, круто повернувшись на каблучках, она взметнула юбкой так, что мелькнули накрахмаленные оборки белья и кружевные рюшки на шелковой нижней юбке вишневого цвета. – Ладно, значит, дружба дружбой, а денежки врозь? Ты платишь за свою выпивку, я за свою? – пронзительно осведомилась она у Билла, и такой металл прозвенел в ее голосе, что звякнули даже лампочки на потолке.Трое артистов выскочили из комнаты, и Фонс услышал, как дамские каблучки дробно застучали по лестнице, а затем хлопнула входная дверь.– У мисс Вернон такие приятные, утонченные, спокойные манеры, – сказал он, усаживаясь напротив агента.– Но не то, чтобы их приятно наблюдать постоянно, немного действует на нервы, правда, мистер Фонс? – прокомментировал Мордаунт, – но она с ума сводит посетителей, когда исполняет «Крыс» и «Демона бутылки». Они то замирают от ужаса, то хохочут, как безумные. Ее отец умер от белой горячки, и она великолепно имитирует выражение крайнего ужаса, потому что очень внимательно следила за стариком, когда у него начинался приступ. Не у каждой восемнадцатилетней девушки хватит для этого присутствия духа. И хотя мотив у песни не самый запоминающийся, ее подхватили, и она заработала кучу денег. А теперь, дорогой сэр, что вас привело ко мне? Кого вы теперь ищете и в чем дело?– Я хотел бы вернуть вас памятью на десять лет назад. Вы помните сэра Хьюберта Уизернси? Он тогда, наверное, был в Лондоне на виду.– Конечно, помню. Богач из Йоркшира, гадкий утенок в благородном семействе, бездельник, мот и пивная бочка. И так быстро спустил все деньги, словно ему не терпелось поскорее очутиться в работном доме. Но у этого повесы была добрая душа, и на его воскресных обедах в собственном доме на Эбби Роуд бывала первоклассная публика. Он обычно закатывал в мае и июне настоящие пиры, каждое воскресенье, с картами после обеда, и там можно было встретить иногда очень странных людей.– А хозяйка у этих застолий была?– Конечно! Леди Уизернси – в ее собственном доме все так к ней и обращались, хотя за его стенами ее звали иначе. Мне она была известна как Кейт Делмейн, хористка из «Великолепного театра». И вроде нехорошо говорить, но они не были женаты. Он-то был готов на все ради нее и ужасно ревновал каждого, кто обращал на нее внимание.– Вы встречали в его доме полковника Рэннока?– Да, он, кажется, никогда не пропустил ни одного обеда. Я сам был близко знаком с этим Мефистофелем, если Уизернси можно назвать Фаустом. Наверное, Рэннок выжал из него больше денег, чем кто-либо другой из всей той шайки. Это были настоящие стервятники. Я в его доме никогда не прикасался к картам, поэтому могу говорить обо всем с чистой совестью. То была шайка хорошо воспитанных мошенников, иначе я их назвать не могу.– А эта хористка, наверное, была красива?– Так бывает не всегда, но эта была. Она стоила всех тех денег, что Уизернси тратил на нее. И, пожалуй, то была единственная сделка, в которой он не прогадал. Она была одной из самых красивых хористок, выступавших на сцене «Великолепного театра», и, когда она выходила на подмостки, мужчины в партере смотрели только на нее.– А была она похожа на эту женщину? – спросил Фонс, подавая ему фотографию леди Перивейл.– Была. Десять лет назад вы бы приняли этот снимок за ее фотографию. Но сейчас она уже не та.– Вы недавно с ней виделись?– Она приходила на прошлой неделе, настоящая развалина, выглядела больной и совсем обедневшей. Никогда прежде не приходилось наблюдать, чтобы красивая женщина так внезапно сдала. На Рождество я видел ее в ложе театра Друри-Лейн, и она прекрасно выглядела, но все это в прошлом. Она хотела, чтобы я заключил с ней контракт, опять как с хористкой, потому что декламировать она никогда не могла, сразу паниковала, но я ничего не мог ей предложить. Старые и увядшие нам не нужны. Менеджеры даже слышать о том не хотят.– Вы можете дать мне адрес этой леди?– Кажется, я его записал, – ответил агент. – Но только, чтобы не обидеть ее, хотя все это бесполезно, во всяком случае, пока не пойдет пантомима, и тогда можно было бы подписать с ней контракт на роль Флоры или Юноны, восседающей где-нибудь в глубине сцены, или на немую роль королевы из пьесы на исторический сюжет. Да, вот адрес. Миссис Рэндалл – мисс Кейт Делмейн, 14, Селберн-стрит, Челси.– Спасибо, Мордаунт, – ответил Фонс, вручая ему соверен, – не хочу тратить ваше драгоценное время задаром.– Ладно, Фонс, ведь время – деньги, не так ли? – и, приятно улыбнувшись, агент опустил монету в карман. ГЛАВА 11 Фонс скромно позавтракал в очень старом кабачке «Петух» и, отдохнув минут пятнадцать, которые он провел в размышлении за папиросой, нанял экипаж и отправился на Селберн-стрит. Кэбмен отыскал ее после некоторых усилий в лабиринте неприглядных улочек между Кингз Роуд и Темзой, к западу от краснокирпичных коттеджей Чейна и вдали от живописной и модной центральной части Челси, в пустыне, застроенной восьмикомнатными домами с цинковыми крышами, крошечными палисадниками, пологими ступеньками крылец, немытыми окнами и канавами, в которых играли ребятишки. Это был один из тех унылых районов, которые угнетающе действуют на постороннего, вызывая у него жалость, граничащую с отчаянием, и где, тем не менее, живут достойные, трудолюбивые люди, как-то ухитряющиеся не унывать и веселящиеся на Рождество за своим рождественским пудингом. Они любят своих домочадцев, как Крэтчит, Имеется в виду Тони Крэтчит, персонаж из цикла рождественских повестей Ч. Диккенса – добрый, кроткий и незлобливый человек, прекрасный семьянин и любящий отец.
и вовсе не склонны проклинать судьбу и кончать счеты с такой жизнью.Дома на Селберн-стрит были примерно такие же, как большинство других в районе, но немного побольше. Дверь в доме № 14 открыла сама хозяйка. Она не знала, да, по-видимому, и не любопытствовала знать, дома ли миссис Рэндалл или ушла, но тем не менее направила посетителя в комнаты по фасаду первого этажа и позволила узнать это самому.– У нее есть свой ключ от подъезда, – объяснила леди, – и я не всегда слышу, как она приходит.Фонс поднялся по лестнице и вежливо постучал в дверь.– Войдите, кто там, – ответил голос, беспокойный и в то же время меланхолический.Густой табачный дым приветствовал Фонса, открывшего дверь, и женщина, сидевшая у окна, выбросила на улицу окурок.– Это ты, Джим? – спросила она невыразительным, тусклым тоном, все еще глядя в окно, но, повернувшись и увидев незнакомца, вскрикнула, и в этом крике послышались удивление и страх.– Что вам надо? – резко осведомилась она, и Фонс заметил, что рука, ухватившаяся за спинку стула, немного дрожит.«Нервы не в порядке. Обычная история», – подумал Фонс. «Вино и наркотики, к чему обычно прибегают неудачники».– Я позволил себе прийти к вам по делу, миссис Рэндалл, – ответил он, – не испросив предварительно разрешения. Но, так как это дело может оказаться выгодным – и очень выгодным – для вас, я надеюсь, вы мне простите эту вольность.– Кто вы? – спросила она очень раздраженно. – Не желаю слушать, что вы там болтаете. Кто вы такой?Мордаунт был прав. Она превратилась в руину. Но это были прекрасные руины. Краски выцвели, щеки ввалились, взгляд был затравленный, но правильные черты лица еще хранили прежнюю красоту. И Фонс видел, что раньше она действительно была прекрасна. И даже сейчас – в хорошие минуты она могла удивительно напоминать леди Перивейл. А ростом, фигурой, постановкой головы, формой шеи она была так на нее похожа, словно они были сестры-близнецы.Очевидно, ей многое пришлось пережить после поездки в Алжир, и – очень тяжкие дни. Весь ее облик носил отпечаток бедности, о том свидетельствовали броский, но дешевый утренний пеньюар и бедно обставленная гостиная.– Пожалуйста, не волнуйтесь, мэм. Мое дело не связано ни с чем неприятным для вас.– Я желаю знать, кто вы и что вы, – ответила она все с тем же крайним раздражением, но и со страхом, – почему вы имели наглость войти ко мне, не прислав предварительно визитную карточку? Вы думаете, если я живу в дешевых меблированных комнатах, то я уже не леди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21