Чтобы приняли меры. Спеши, только коня не замордуй. А я потихоньку Ягодку поведу. Выходится ещё, как думаешь? – с надеждой спросил он, страстно желая, чтобы эту надежду поддержали.Бухгалтер пожал плечами. Влезая в седло, сказал:– Спеши не спеши, сутки уже прошли. За сутки, Степан Ильич, можно, знаешь, куда удрать? Где их теперь найдёшь? Да ведь…– Поезжай, поезжай давай, – оборвал Раменков. – Найдут. Все дороги отсюда в одну сторону. Из тайги.Бухгалтер тронул коня в рысь, но, скрывшись за поворотом, перевел на шаг.– Спеши не спеши, – оборачиваясь, повторил он, словно начальник мог видеть или слышать его.Новиков терпеть не мог ездить верхом, особенно рысью: и душу вытрясет, и неделю потом по-человечески ходить невозможно. Да ещё тот же Раменков будет смеяться. И он сказал в ту сторону, где остался Степан Ильич:– Начудил, а другие – расхлёбывай. Ну, дела!..Он не проехал еще и трети дороги, когда стал накрапывать дождь, – к счастью, лишь на подъезде к прииску ставший по-осеннему холодным ливнем.Утром прибывший на вертолёте оперативник с собакой разочарованно почесал выскобленный до синевы подбородок и сказал следователю в штатском:– Бесполезно, товарищ старший лейтенант! Не возьмёт Бурун след. Смыло. Куда к чёрту!Начальник прииска Раменков на вопрос следователя, согласен ли он с общим мнением, что задумал кражу Подклёнов, ответил:– Сомневаюсь.– А какую версию можете предложить вы?– Никакой.– Странно, – удивился следователь. – Очень странно. У вас должны сложиться определенные суждения о ваших людях.– Вот именно.Бухгалтер Новиков объяснил раменковское поведение так:– Трудно сознаваться в своих ошибках, знаете. Особенно, когда ошибки зависят от характера. Степан Ильич, по сути, безусловно хороший человек. Но как раз это и плохо, товарищ следователь. Хорошим следует быть осмотрительно. Ну, скажем, подобрал этого уголовника, можно сказать, из рук выкормил – и верно, парень три года держался. А почему срыв? Да потому, товарищ следователь, что соблазн. На тебе пистолет, на тебе кассира сопровождай! Вроде как нарочно подсовывают: бери! Ну, человек и не удержался – ведь уголовник же! Вот что следовало помнить начальнику. Конечно, и наша вина есть, что не напомнили ему. Так опять же – характер…– А что вы можете сказать о Лезиной?– Что я могу рассказать? В душу же не залезешь, товарищ лейтенант. Но, в общем, легкомысленна. Может, со склонностями даже. Так ведь не я сам выбираю сотрудников, присылает отдел кадров. Мое дело – бухгалтерия, учёт.Протокол допроса он подписал охотно.Сказал только:– Подписать – это естественно.Розыскная собака Бурун, как и предполагали, работать по следу отказалась. Впрочем, что могла сделать собака, если преступники располагали почти двумя сутками? Стоило ли искать их здесь, в окрестностях Площадки? Стоило ли задаваться вопросом, как они скрылись: лодкой, заранее припрятанной на берегу, попутным катером, которых немало проходит по реке, или старой охотничьей тропой? Надлежало искать там, где они находились теперь. Где, – было понятно: только не в тайге. Кого искать, – тоже никто не сомневался.Возможно, впрочем, что сомневался всё-таки Степан Ильич Раменков.Но, по заключению экспертов, извлеченная из черепа убитого коня пуля, при сличении с пулями, найденными в стойке навеса на берегу, где упражнялся в стрельбе Подклёнов, должна была положить конец даже сомнениям начальника.Гнедка застрелили из раменковского «зауэра». Часть 4. Без выстрела
Глава первая В изложении Ивана Александровича Пряхина все эти события выглядели проще и яснее. Он пересказывал то, что услышал в милиции, а там в излишние подробности вдаваться не любят. Но факты, изложенные даже самым скупым языком, есть факты.То ли закончив, то ли прервав рассказ, Иван Александрович остановился. Этим воспользовался Костя, чтобы сказать:– Да, хорош мальчик. Ловок, скотина!..– Знаешь, и она хороша. Кассирша, – брезгливо прибавил Семён, словно вступаясь за кого-то…Люда Раменкова расцепила сомкнутые пальцы.– Не мог, – вырвалось у неё. – Не мог он с ней…Костя снисходительно усмехнулся, а Иван Александрович как-то безучастно согласился с Людой:– Не мог. Лезину нашли позавчера. Случайно.– И где же? Далеко? – оживился Костя.– Нет, рядом. Труп был обернут подклёновским плащом и забросан валежником. Зверский удар в висок чем-то металлическим. Рукояткой пистолета, возможно. Эксперты обнаружили в ране следы оружейного масла.Наступило долгое растерянное молчание.– Ну, гад-дина… – выдавил, наконец, Семён, скрипнув зубами.– Хоть бы уж из пистолета убил, зверюга, – начал Костя и сразу умолк, взглянув на девушку.Люда сидела, уронив голову в чашечку узеньких ладоней, жалкая, словно надломившаяся. Но вот она с явным усилием выпрямилась, попыталась встретиться с ускользающими взглядами остальных, и сказала:– Всё-таки… я не верю…Костя пожал плечами и отвернулся. Семён сделал вид, будто разглядывает заусеницу. Только Иван Александрович выдержал её взгляд.– Факты, Люда…Девушка снова уронила голову: фактов было больше чем достаточно.– У него же был плащ. В поезде, – напомнил Костя.– Раменкова, – сказал Пряхин.– И компас – тоже отцов, наверное. Очень похож на тот, что он привёз с фронта.Пряхин отмахнулся.– Не имеет значения.Но Люда не пожелала согласиться с этим:– Я очень виновата, Иван Александрович…Закончить ей не позволил Семён Гостинцев. Он вдруг испугался, что Люда, начав с компаса, вспомнит что-нибудь более значительное, такое, что ляжет на неё тенью. Испугался не только за девушку, но и за себя: не хотел знать о ней ничего теневого.– Не нужно, Люда! – сказал он. – В чём вы можете быть виноваты? Сами подумайте, какая это чепуха. Обмануться в человеке и считать себя поэтому виноватой.– Достоевщина какая-то, – присоединился к нему Пряхин.– Нет, виновата. В том, что не могу заставить себя поверить. Всё ещё не могу. Не могу!..– А что же в этом плохого? – искренне удивился Семён. – Это даже хорошо – не верить в плохих людей. Ведь таких, как этот Подклёнов, знаете сколько? Один на миллион, наверное. Исключение.Девушка убежденно, хотя и печально покачала головой:– Пусть. Но этот один – не он.Тут уж не выдержал горный инспектор.– Ну, знаешь… Обоих вас с батькой твоим… одним ремнем выпороть. Никак понять не хотите, что другой так ловко милым да хорошим умеет прикинуться – дальше некуда. Некоторые живут этим. Вроде профессии у них – прикидываться-то!– Не прикидывался Василий… хорошим…– Плохим, что ли, прикидывался?– Никаким, – не обиделась на иронию девушка. – Вообще не прикидывался.Пряхин скорбно махнул рукой.– Верно говорят: переубеждать бабу – всё равно что воду решетом черпать. Давайте-ка лучше подумаем, как дальше. К Москве двигаться надо, а не на тары-бары время терять.– Самолётом бы, – мечтательно сказал Костя. – Можно не только наверстать потерянное, а и выгадать ещё дня три – четыре.– А ведь идея! Ведь идея, скубенты? – веселея, вспомнил свое словечко Иван Александрович. – Может, и правда, полетим? А?Приятели смущённо запереглядывались, а Пряхин уже решил за себя и за девушку:– Мы с Людой полетим, пожалуй. Советую и вам тоже.– Заманчиво, но… ресурсов не хватит, – признался Семён.Иван Александрович небрежно махнул рукой.– Полбеды. У меня в долг перехватить можете. Когда-нибудь возвратите… Все мы теперь вроде как бы одной ниткой связаны.Костя вопросительно посмотрел на Семёна.– Что же, – наконец сказал он. – Если вы сделаете нам такое одолжение…– Значит, решено. Надо узнать, где тут касса аэрофлота, и – за билетами.– На «ТУ»? – спросил Костя.– «ИЛ-14», наверное. До Иркутска. Предлагаю уполномочить вашего друга и Люду. Мы с вами должны всё-таки поесть как следует.Помня о колких репликах девушки в свой адрес, Костя не стал возражав: пусть их идут с Сенькой. Не такое сейчас настроение у Люды, чтобы добиваться её общества. Вот в самолете он попытается сесть рядом с нею, и тогда…Что будет тогда, Моргунов не знал. Неизвестно, что будет. Но, во всяком случае, он приложит все силы, чтобы девушка переменила мнение о нём.Иван Александрович вручил Семену деньги, рассчитав их на всякий случай с запасом.– Без билетов не возвращайтесь, смотрите! А мы перекусим и придём сюда же.Люда охотно присоединилась к Гостинцеву. Успев присмотреться, не боялась, что спутник окажется не по времени говорлив. Пожалуй, в его присутствии даже легче было – никто не мешает думать о своём и в то же время рядом идёт человек, товарищ. В том, что Семён Гостинцев именно таков, Люда не сомневалась.Проводив уходящих долгим внимательным взглядом, Иван Александрович изрек:– Переживает девчонка.И скорбно поджал губы.– Вероятно, у неё есть особые основания… – голосом обиженного человека произнёс Костя.Пряхин подарил его осуждающим взором и, демонстрируя нежелание развивать тему, сказал:– Ладно, идёмте искать столовую или закусочную. Я, пожалуй, не откажусь от пивка.– Берите курс на вокзальный ресторан, Иван Александрович. Ближе всего.– Можно и туда. Только, пожалуйста, без лишних разговоров за столом. Ясно?В ресторане наскоро расправились с борщом по-флотски; зразы Иван Александрович только поковырял вилкой. Раскурив трубку, он сунул спичку не в пепельницу, а на свою, не убранную ещё, тарелку и отхлебнул пива.– Бывает же так, – сказал он назидательно, – живёт среди нас человек. Годы живёт. Можно сказать – под одной крышей. А мы не догадываемся, кто он. Чем дышит.– У меня, Иван Александрович, какое-то особое чутьё на таких. Вроде шестого чувства. Помните – в поезде – с первого взгляда почти…– Бросьте, – устало махнул трубкой Пряхин. – Раменков, Степан Раменков, раскусить не мог! Вот что удивительно!– Поздно теперь вспоминать об этом.– Поздно, – согласился со вздохом горный инспектор. – В милиций говорят: будем искать. Сказать легко. Теперь он – как иголка в стогу сена.– У них, Иван Александрович, определенные методы, в уголовном розыске.– Методы! Фотокарточки мне показали. Пятилетней давности. Одна посвежее, – видимо, с паспорта, так и на той сам на себя не похож.– Без этого обойдутся. Словесный портрет. А потом – старые связи, знакомства…– За три года, что он у Раменкова работал, все его связи, знаете, куда упрятали?– И он попадётся. Говорят, сколько веревочке ни виться…Расплатившись, Иван Александрович заторопил Костю:– Пора двигаться.Их уже ожидали.– Приказание выполнено, – доложил Семён, отдавая Пряхину сдачу.Иван Александрович удовлетворённо кивнул.– Слава богу. Послезавтра будем в Москве. Посадка на Внуковском или в Шереметьево, не уточняли?Все аэродромы похожи, как братья. Разве что один понаряднее другого. Но на всех – стандартные взлётные дорожки из тяжёлых бетонных плит, одинаковые посадочные трапы и деловитые девушки-контролеры, тоже чем-то похожие одна на другую.Усевшись в кресло, Пряхин блаженно сощурился и сказал:– Уфф! Повезло, знаете, с билетами. Иной раз такое бывает!..Костя считал, что ему не повезло, – Люда заняла место возле Ивана Александровича. С Костей её разделял проход между креслами. Всякие объяснения приходилось исключить.Заглядывая вперёд, он решил хотя бы подготовить Семёна, чтобы после пересадки в Иркутске тот не вздумал мешать ему поговорить с девушкой.– Понимаешь, обидно даже: чего она дуется на меня? Кажется, ничем не обидел. Думал, что в самолете поговорим, и я выясню, в чём дело. Так Иван Александрович рядом плюхнулся…– Во-первых, – невольно улыбнулся Семён, – если уж говорить правду, так это Люда плюхнулась возле Ивана Александровича. Да и не дуется она вовсе. Мне кажется, просто не любит, когда перед ней рассыпаются.– Ты это насчёт чего?– Насчёт твоих цезаревских замашек: пришел, увидел, победил.– Глупости порешь! – обиделся Костя. – Не такая девушка; я и не думал даже. А ты, я вижу, не в меру горячо за неё вступаешься. Спроста ли?– Как тебе сказать…Костя нахмурился, поджал губы.– Всё ясно. Можешь не объяснять дальше. Только, по-моему, Семён, это не по-товарищески.– Что?– Сам знаешь.Конечно, Семён знал – что. Не знал только, почему не по-товарищески. И он – вполголоса, чтобы не привлекать внимания соседей – спросил приятеля:– Значит, если тебе и мне понравилась одна девушка, я должен промолчать о своем чувстве? Отказаться от него, да? Это было бы по-товарищески, по-твоему? Но почему именно я, Костя? А?Моргунов на мгновение смешался, сказал не совсем уверенно:– Пойми, что она нравится мне серьёзно.– Не понимаю, как человек может нравиться несерьёзно.Костя отвернулся и замолчал. Пожалуй, долголетняя дружба начала давать трещину, – решил Семён Гостинцев. Он тоже примолк, впервые задумавшись о том, что дружбу, как и металл, следует иногда проверять на разрыв. Грош ей цена, дружбе, если она легко рвётся.Но молчание длилось недолго. Словно ненароком, Костя несколько раз искоса поглядывал на Семёна, вертелся, будто удобнее устраиваясь в кресле. Семёну даже захотелось спросить, как спрашивала когда-то мать в таких случаях: не сидит ли тот, часом, на шиле? Но заговорил не он, а Костя:– По-твоему выходит, что если два друга любят одну девушку, надо разыграть чувство на спичках? Как тогда – помнишь? – кому с кем идти? Тебе не смешно?– Смешно, что тебе могла прийти в голову подобная глупость. И обидно, что ты хочешь свалить её на меня: «по-твоему!»… Это не по-моему, Костя!– А ты что предложишь? Американскую дуэль, что ли?– Предложу вспомнить, где и когда мы живём. Это во-первых. А во-вторых, – не забывай, что наши идиотские разговоры ничего не решают. Догадываешься, кто может решать? А?Моргунов достал папиросу, постучал мундштуком в подлокотник. Но Семен показал на табличку «Курить воспрещается».– Видишь?Вздохнув и обиженно посмотрев на Семёна, словно тот был повинен в запрещении, Костя запихал папиросу в пепельницу. Он сознавал правоту друга, не мог не согласиться с ним и в то же время не хотел соглашаться. Семену хорошо играть в благородство – за столько дней успел, конечно, пустить девушке пыль в глаза. На него время поработало. Небось, не так рассуждал бы, доведись не ему, а Косте получить тогда в спутницы Люду. Если уж говорить о настоящей дружбе, следует уравнять шансы в этой игре, а не так вот – чтобы Косте Моргунову брать старт, когда за спиной Семёна Гостинцева добрая половина дистанции. Игра должна быть честной, чёрт побери…Он посмотрел туда, где сидели Люда и горный инспектор. За высокими спинками кресел их не было видно. Но Костя легко воскресил в памяти лицо девушки, горестно сдвинутые брови и синие, широко расставленные глаза.– Конечно, все это не игра, Семён, – осуждающе сказал он, поворачиваясь к Гостинцеву и отвечая на собственные мысли. – Мы с тобой не стометровку бежим, чтобы стараться первому оборвать ленточку, я же понимаю. Но не получается у меня философского спокойствия, и все тут!– Не получается, – охотно согласился Семён, а Костя догадался, что друг говорит и о себе тоже. Значит, и он не очень-то уверен кое в чём? От этой мысли Костя подобрел как-то, доверительно положил ладонь на колено товарища.– Эх, Сеня!..Тот притворился, будто увлечён разглядыванием окрестностей под крылом машины. Летели над Ангарой, каким-то чудом сумевшей не вылиться из берегов, когда на вираже земля стала вставать дыбом, – словно перелистывали гигантский атлас… Река ослепительно вспыхнула, потом отодвинулась за пределы круглого иллюминатора. Самолёт мягко стукнулся колёсами о бетон дорожки и побежал по ней, теряя скорость, к аэровокзалу.До вылета «ТУ-104» на Москву оставалось более четырёх часов. Пряхин поморщился – называется, самый скорый способ передвижения! – но потом смирился.– Ладно, нет худа без добра. У меня тут фронтовой друг на улице Карла Маркса живёт, автобус почти у дома останавливается…При встречах старых друзей, да ещё фронтовых, лишние всегда не желательны. Это ставило Люду перед выбором между одиночеством в незнакомом городе и обществом студентов. Поколебавшись, девушка выбрала последнее.– Посмотрите город, на катере до ГЭС прокатитесь, – посоветовал Иван Александрович.Люда забеспокоилась.– А самолет не может вылететь раньше?– Только позже, – едко усмехнулся Иван Александрович.Пока ожидали автобус, солнечный свет померк, хмурые тучи надвинулись на небо. Начал накрапывать дождь. Но четыре часа утомительного ожидания в аэропорту? Право, дождь менее страшен!Семён высвобождал из ремней плащ-палатку. Костя свою не стал распаковывать. Но, как только автобус тронулся, по стёклам забарабанило как следует, и он, посмотрев на Люду, спросил всех:– Может, вернёмся?– Не растаем! – заверил оптимист Семён, а Иван Александрович презрительно махнул рукой, – подумаешь!На счастье, ливня хватило ненадолго. Снова заморосил мелкий и, как выразился Семён, «довольно сухой» дождичек. Выйдя из автобуса, влез в накидку и Костя. Ему очень хотелось накрыть её широкой полой девушку, но разве угадаешь, как отнесутся к этому?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Глава первая В изложении Ивана Александровича Пряхина все эти события выглядели проще и яснее. Он пересказывал то, что услышал в милиции, а там в излишние подробности вдаваться не любят. Но факты, изложенные даже самым скупым языком, есть факты.То ли закончив, то ли прервав рассказ, Иван Александрович остановился. Этим воспользовался Костя, чтобы сказать:– Да, хорош мальчик. Ловок, скотина!..– Знаешь, и она хороша. Кассирша, – брезгливо прибавил Семён, словно вступаясь за кого-то…Люда Раменкова расцепила сомкнутые пальцы.– Не мог, – вырвалось у неё. – Не мог он с ней…Костя снисходительно усмехнулся, а Иван Александрович как-то безучастно согласился с Людой:– Не мог. Лезину нашли позавчера. Случайно.– И где же? Далеко? – оживился Костя.– Нет, рядом. Труп был обернут подклёновским плащом и забросан валежником. Зверский удар в висок чем-то металлическим. Рукояткой пистолета, возможно. Эксперты обнаружили в ране следы оружейного масла.Наступило долгое растерянное молчание.– Ну, гад-дина… – выдавил, наконец, Семён, скрипнув зубами.– Хоть бы уж из пистолета убил, зверюга, – начал Костя и сразу умолк, взглянув на девушку.Люда сидела, уронив голову в чашечку узеньких ладоней, жалкая, словно надломившаяся. Но вот она с явным усилием выпрямилась, попыталась встретиться с ускользающими взглядами остальных, и сказала:– Всё-таки… я не верю…Костя пожал плечами и отвернулся. Семён сделал вид, будто разглядывает заусеницу. Только Иван Александрович выдержал её взгляд.– Факты, Люда…Девушка снова уронила голову: фактов было больше чем достаточно.– У него же был плащ. В поезде, – напомнил Костя.– Раменкова, – сказал Пряхин.– И компас – тоже отцов, наверное. Очень похож на тот, что он привёз с фронта.Пряхин отмахнулся.– Не имеет значения.Но Люда не пожелала согласиться с этим:– Я очень виновата, Иван Александрович…Закончить ей не позволил Семён Гостинцев. Он вдруг испугался, что Люда, начав с компаса, вспомнит что-нибудь более значительное, такое, что ляжет на неё тенью. Испугался не только за девушку, но и за себя: не хотел знать о ней ничего теневого.– Не нужно, Люда! – сказал он. – В чём вы можете быть виноваты? Сами подумайте, какая это чепуха. Обмануться в человеке и считать себя поэтому виноватой.– Достоевщина какая-то, – присоединился к нему Пряхин.– Нет, виновата. В том, что не могу заставить себя поверить. Всё ещё не могу. Не могу!..– А что же в этом плохого? – искренне удивился Семён. – Это даже хорошо – не верить в плохих людей. Ведь таких, как этот Подклёнов, знаете сколько? Один на миллион, наверное. Исключение.Девушка убежденно, хотя и печально покачала головой:– Пусть. Но этот один – не он.Тут уж не выдержал горный инспектор.– Ну, знаешь… Обоих вас с батькой твоим… одним ремнем выпороть. Никак понять не хотите, что другой так ловко милым да хорошим умеет прикинуться – дальше некуда. Некоторые живут этим. Вроде профессии у них – прикидываться-то!– Не прикидывался Василий… хорошим…– Плохим, что ли, прикидывался?– Никаким, – не обиделась на иронию девушка. – Вообще не прикидывался.Пряхин скорбно махнул рукой.– Верно говорят: переубеждать бабу – всё равно что воду решетом черпать. Давайте-ка лучше подумаем, как дальше. К Москве двигаться надо, а не на тары-бары время терять.– Самолётом бы, – мечтательно сказал Костя. – Можно не только наверстать потерянное, а и выгадать ещё дня три – четыре.– А ведь идея! Ведь идея, скубенты? – веселея, вспомнил свое словечко Иван Александрович. – Может, и правда, полетим? А?Приятели смущённо запереглядывались, а Пряхин уже решил за себя и за девушку:– Мы с Людой полетим, пожалуй. Советую и вам тоже.– Заманчиво, но… ресурсов не хватит, – признался Семён.Иван Александрович небрежно махнул рукой.– Полбеды. У меня в долг перехватить можете. Когда-нибудь возвратите… Все мы теперь вроде как бы одной ниткой связаны.Костя вопросительно посмотрел на Семёна.– Что же, – наконец сказал он. – Если вы сделаете нам такое одолжение…– Значит, решено. Надо узнать, где тут касса аэрофлота, и – за билетами.– На «ТУ»? – спросил Костя.– «ИЛ-14», наверное. До Иркутска. Предлагаю уполномочить вашего друга и Люду. Мы с вами должны всё-таки поесть как следует.Помня о колких репликах девушки в свой адрес, Костя не стал возражав: пусть их идут с Сенькой. Не такое сейчас настроение у Люды, чтобы добиваться её общества. Вот в самолете он попытается сесть рядом с нею, и тогда…Что будет тогда, Моргунов не знал. Неизвестно, что будет. Но, во всяком случае, он приложит все силы, чтобы девушка переменила мнение о нём.Иван Александрович вручил Семену деньги, рассчитав их на всякий случай с запасом.– Без билетов не возвращайтесь, смотрите! А мы перекусим и придём сюда же.Люда охотно присоединилась к Гостинцеву. Успев присмотреться, не боялась, что спутник окажется не по времени говорлив. Пожалуй, в его присутствии даже легче было – никто не мешает думать о своём и в то же время рядом идёт человек, товарищ. В том, что Семён Гостинцев именно таков, Люда не сомневалась.Проводив уходящих долгим внимательным взглядом, Иван Александрович изрек:– Переживает девчонка.И скорбно поджал губы.– Вероятно, у неё есть особые основания… – голосом обиженного человека произнёс Костя.Пряхин подарил его осуждающим взором и, демонстрируя нежелание развивать тему, сказал:– Ладно, идёмте искать столовую или закусочную. Я, пожалуй, не откажусь от пивка.– Берите курс на вокзальный ресторан, Иван Александрович. Ближе всего.– Можно и туда. Только, пожалуйста, без лишних разговоров за столом. Ясно?В ресторане наскоро расправились с борщом по-флотски; зразы Иван Александрович только поковырял вилкой. Раскурив трубку, он сунул спичку не в пепельницу, а на свою, не убранную ещё, тарелку и отхлебнул пива.– Бывает же так, – сказал он назидательно, – живёт среди нас человек. Годы живёт. Можно сказать – под одной крышей. А мы не догадываемся, кто он. Чем дышит.– У меня, Иван Александрович, какое-то особое чутьё на таких. Вроде шестого чувства. Помните – в поезде – с первого взгляда почти…– Бросьте, – устало махнул трубкой Пряхин. – Раменков, Степан Раменков, раскусить не мог! Вот что удивительно!– Поздно теперь вспоминать об этом.– Поздно, – согласился со вздохом горный инспектор. – В милиций говорят: будем искать. Сказать легко. Теперь он – как иголка в стогу сена.– У них, Иван Александрович, определенные методы, в уголовном розыске.– Методы! Фотокарточки мне показали. Пятилетней давности. Одна посвежее, – видимо, с паспорта, так и на той сам на себя не похож.– Без этого обойдутся. Словесный портрет. А потом – старые связи, знакомства…– За три года, что он у Раменкова работал, все его связи, знаете, куда упрятали?– И он попадётся. Говорят, сколько веревочке ни виться…Расплатившись, Иван Александрович заторопил Костю:– Пора двигаться.Их уже ожидали.– Приказание выполнено, – доложил Семён, отдавая Пряхину сдачу.Иван Александрович удовлетворённо кивнул.– Слава богу. Послезавтра будем в Москве. Посадка на Внуковском или в Шереметьево, не уточняли?Все аэродромы похожи, как братья. Разве что один понаряднее другого. Но на всех – стандартные взлётные дорожки из тяжёлых бетонных плит, одинаковые посадочные трапы и деловитые девушки-контролеры, тоже чем-то похожие одна на другую.Усевшись в кресло, Пряхин блаженно сощурился и сказал:– Уфф! Повезло, знаете, с билетами. Иной раз такое бывает!..Костя считал, что ему не повезло, – Люда заняла место возле Ивана Александровича. С Костей её разделял проход между креслами. Всякие объяснения приходилось исключить.Заглядывая вперёд, он решил хотя бы подготовить Семёна, чтобы после пересадки в Иркутске тот не вздумал мешать ему поговорить с девушкой.– Понимаешь, обидно даже: чего она дуется на меня? Кажется, ничем не обидел. Думал, что в самолете поговорим, и я выясню, в чём дело. Так Иван Александрович рядом плюхнулся…– Во-первых, – невольно улыбнулся Семён, – если уж говорить правду, так это Люда плюхнулась возле Ивана Александровича. Да и не дуется она вовсе. Мне кажется, просто не любит, когда перед ней рассыпаются.– Ты это насчёт чего?– Насчёт твоих цезаревских замашек: пришел, увидел, победил.– Глупости порешь! – обиделся Костя. – Не такая девушка; я и не думал даже. А ты, я вижу, не в меру горячо за неё вступаешься. Спроста ли?– Как тебе сказать…Костя нахмурился, поджал губы.– Всё ясно. Можешь не объяснять дальше. Только, по-моему, Семён, это не по-товарищески.– Что?– Сам знаешь.Конечно, Семён знал – что. Не знал только, почему не по-товарищески. И он – вполголоса, чтобы не привлекать внимания соседей – спросил приятеля:– Значит, если тебе и мне понравилась одна девушка, я должен промолчать о своем чувстве? Отказаться от него, да? Это было бы по-товарищески, по-твоему? Но почему именно я, Костя? А?Моргунов на мгновение смешался, сказал не совсем уверенно:– Пойми, что она нравится мне серьёзно.– Не понимаю, как человек может нравиться несерьёзно.Костя отвернулся и замолчал. Пожалуй, долголетняя дружба начала давать трещину, – решил Семён Гостинцев. Он тоже примолк, впервые задумавшись о том, что дружбу, как и металл, следует иногда проверять на разрыв. Грош ей цена, дружбе, если она легко рвётся.Но молчание длилось недолго. Словно ненароком, Костя несколько раз искоса поглядывал на Семёна, вертелся, будто удобнее устраиваясь в кресле. Семёну даже захотелось спросить, как спрашивала когда-то мать в таких случаях: не сидит ли тот, часом, на шиле? Но заговорил не он, а Костя:– По-твоему выходит, что если два друга любят одну девушку, надо разыграть чувство на спичках? Как тогда – помнишь? – кому с кем идти? Тебе не смешно?– Смешно, что тебе могла прийти в голову подобная глупость. И обидно, что ты хочешь свалить её на меня: «по-твоему!»… Это не по-моему, Костя!– А ты что предложишь? Американскую дуэль, что ли?– Предложу вспомнить, где и когда мы живём. Это во-первых. А во-вторых, – не забывай, что наши идиотские разговоры ничего не решают. Догадываешься, кто может решать? А?Моргунов достал папиросу, постучал мундштуком в подлокотник. Но Семен показал на табличку «Курить воспрещается».– Видишь?Вздохнув и обиженно посмотрев на Семёна, словно тот был повинен в запрещении, Костя запихал папиросу в пепельницу. Он сознавал правоту друга, не мог не согласиться с ним и в то же время не хотел соглашаться. Семену хорошо играть в благородство – за столько дней успел, конечно, пустить девушке пыль в глаза. На него время поработало. Небось, не так рассуждал бы, доведись не ему, а Косте получить тогда в спутницы Люду. Если уж говорить о настоящей дружбе, следует уравнять шансы в этой игре, а не так вот – чтобы Косте Моргунову брать старт, когда за спиной Семёна Гостинцева добрая половина дистанции. Игра должна быть честной, чёрт побери…Он посмотрел туда, где сидели Люда и горный инспектор. За высокими спинками кресел их не было видно. Но Костя легко воскресил в памяти лицо девушки, горестно сдвинутые брови и синие, широко расставленные глаза.– Конечно, все это не игра, Семён, – осуждающе сказал он, поворачиваясь к Гостинцеву и отвечая на собственные мысли. – Мы с тобой не стометровку бежим, чтобы стараться первому оборвать ленточку, я же понимаю. Но не получается у меня философского спокойствия, и все тут!– Не получается, – охотно согласился Семён, а Костя догадался, что друг говорит и о себе тоже. Значит, и он не очень-то уверен кое в чём? От этой мысли Костя подобрел как-то, доверительно положил ладонь на колено товарища.– Эх, Сеня!..Тот притворился, будто увлечён разглядыванием окрестностей под крылом машины. Летели над Ангарой, каким-то чудом сумевшей не вылиться из берегов, когда на вираже земля стала вставать дыбом, – словно перелистывали гигантский атлас… Река ослепительно вспыхнула, потом отодвинулась за пределы круглого иллюминатора. Самолёт мягко стукнулся колёсами о бетон дорожки и побежал по ней, теряя скорость, к аэровокзалу.До вылета «ТУ-104» на Москву оставалось более четырёх часов. Пряхин поморщился – называется, самый скорый способ передвижения! – но потом смирился.– Ладно, нет худа без добра. У меня тут фронтовой друг на улице Карла Маркса живёт, автобус почти у дома останавливается…При встречах старых друзей, да ещё фронтовых, лишние всегда не желательны. Это ставило Люду перед выбором между одиночеством в незнакомом городе и обществом студентов. Поколебавшись, девушка выбрала последнее.– Посмотрите город, на катере до ГЭС прокатитесь, – посоветовал Иван Александрович.Люда забеспокоилась.– А самолет не может вылететь раньше?– Только позже, – едко усмехнулся Иван Александрович.Пока ожидали автобус, солнечный свет померк, хмурые тучи надвинулись на небо. Начал накрапывать дождь. Но четыре часа утомительного ожидания в аэропорту? Право, дождь менее страшен!Семён высвобождал из ремней плащ-палатку. Костя свою не стал распаковывать. Но, как только автобус тронулся, по стёклам забарабанило как следует, и он, посмотрев на Люду, спросил всех:– Может, вернёмся?– Не растаем! – заверил оптимист Семён, а Иван Александрович презрительно махнул рукой, – подумаешь!На счастье, ливня хватило ненадолго. Снова заморосил мелкий и, как выразился Семён, «довольно сухой» дождичек. Выйдя из автобуса, влез в накидку и Костя. Ему очень хотелось накрыть её широкой полой девушку, но разве угадаешь, как отнесутся к этому?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16