Обижался он только на собственную судьбу. Это надо ж! Ну хоть бы огнестрельная рана или там осколками. А то с крыши упал! С самого первого дня в боях. Пули - мимо, словно кругом облетали, как завороженного. Он и не верил в пулю. Не отлил еще для него Гитлер! А тут бой на улице. Из-за угла носа не высунешь. Фрицы засели на крыше с пулеметом.
– Разрешите, товарищ командир, я их оттуда турну?
Покусал командир зубами свой рыжий ус.
– Давай, Колечко. Выручай.
А из-за угла не высунься, поливают фрицы! Они ж не знают, что его пуля не берет, убить могут ненароком.
Тогда вышиб Колечко прикладом стекло в окне и влез в чью-то квартиру. Стол стоит, диван, буфет. Фото на стене висят, да рассматривать времени нет. Попал в коридор. А там на полу женщина сидит в зимнем пальто, вся платками укутанная, на голове - котелок чугунный, а к животу полотенцем большая чугунная сковорода привязана.
Колечко даже не удивился, некогда удивляться. Только спросил:
– Чего это вы, бабуся, обрядились?
– Так стреляют же! - ответила "бабуся" звонким девичьим голосом.
– Это точно! - подтвердил Колечко. - Где тут у вас выход во двор?
"Бабуся" поднялась с пола, взяла его за руку и, пригибаясь на всякий случай, провела за собой во тьму. Чего-то грохнулось, то ли таз, то ли корыто.
– Я вам стекло вышиб. Извиняйте. Вернусь - починю.
"Бабуся" вывела его на лестницу, пропахшую кошками.
– Эта дверь на двор.
– Спасибочки.
Колечко выглянул во двор. Пусто. Ринулся к подворотне. Теперь улицу перескочить. Фрицы на крыше противоположного дома. Эх, была не была! Выскочил на улицу и, петляя по-заячьи, рванул на ту сторону. Потом по лестнице вверх, по сбитым цементным ступеням. Этаж, второй, третий… Двери на чердак, верно, снарядом снесло. Во как разворочено!
Высунулся в чердачное окно. Вот они, голубчики. Двое. Устроились, гады! Поднял автомат. Жмет на спуск. Что за дьявольщина! Не стреляет. Патронов нет. Весь боезапас расстрелял!
А у этих есть! Вон, целый ящик рядом. Выскочил Колечко на крышу - и к пулеметчикам. Пулемет ногой шибанул. Фрицев схватил за шкирки, как щенков паршивых, приподнял - откуда и сила взялась! - толкнул вниз. Один успел за Колечко ухватиться. И пришлось Колечко вместе с фрицами вниз с крыши лететь. Фрицы насмерть расшиблись. А Колечко ноги вот сломал. Обидно.
– И Серый Гитлера за глотку схватит, - сказал Толик и крикнул собаке: - Гитлер капут!
Гав-гав, - свирепо откликнулся Серый.
Раненые засмеялись.
– Собака, а соображает, - сказал дядя Костя одобрительно. - Ну-ка, Толик, сверни-ка мне. Кисет в кармане.
Толик достал из кармана дяди Костиного ватника затейливо расшитый цветными нитками кожаный кисет. В нем лежали аккуратно сложенный газетный лист, коробок спичек и крупнорезанная темно-зеленая махорка. Ловко свернул длинный фунтик из кусочка газеты, сломал его пополам, насыпал махорки, сунул в приоткрытый дяди Костин рот. Чиркнул спичку. Дядя Костя зажал "козью ножку" меж перебинтованных рук. Он был танкистом. В танк ударил фашистский снаряд. Танк загорелся. Открыли нижний люк. Командир приказал уходить, а сам прилип к пушке, завертел башней, потому что к горящему танку полным ходом шли два танка противника, а за ними бежали автоматчики. И никто не покинул машину, не оставил командира. Стреляли, пока задыхаться не начали. Один немецкий танк завертелся на месте, теряя гусеницу. Второй тоже остановился и задымил. Автоматчики повернули назад.
Уж как дядя Костя оказался на земле возле танка, вытащил его кто или сам выполз, он не помнил. Рядом лежал водитель, уже мертвый, обгорелый до неузнаваемости. А командир так и остался у орудия. Навечно.
Дядя Костя выжил. "Против закона природы", - сказал врач. Днем это был общительный добрый человек, а по ночам стонал и скрипел зубами. Видно, долго еще будет задыхаться дядя Костя в синем дыму горящего танка.
В двери, ведущей со двора на кухню, появилась Злата в белом халате и стоптанных туфлях на босу ногу. Волосы прихвачены белой косынкой.
Раненые примолкли. И Злата стояла молча, на бледном усталом лице синели глаза. Катерина бросилась к ней, прижалась. Злата погладила ее плечи.
– Ты что, Злата? - тихо спросил Толик.
Злата всхлипнула и отвернулась, прижалась лбом к притолоке.
– Василь? - Толик поднялся с ящика, глядел напряженно, будто готовился к драке. К нему подошел Серый, шерсть на холке стояла дыбом.
– Видит он, видит… - сквозь всхлипывания сказала Злата.
Раненые загалдели, заговорили все разом. Толик подошел к Злате.
– Так чего ты ревешь, Крольчиха?
– Так… От радости… - Она наклонилась, поцеловала Катерину. Та отерла Златины слезы со своей щеки.
– Куцый сказал, что Василю новые глаза прибинтовали вместо старых. Прижились, значит?
– Дурак твой Куцый, - засмеялась Злата сквозь слезы. - Свои У Василя глаза, свои…
– Тогда чего ж ему прибинтовали? - недоуменно спросила Катерина.
Колечко прихватил костыли, оперся на них, поднялся неуклюже.
– И везет же вашему Василю! У тебя синеглазой сестрички нет? Или подружки? А то мне и потанцевать не с кем!
– А ты отыщи свою, с котлом на голове, - посоветовал дядя Костя.
– Тю!… Я ж не разглядел, что там под котлом.
Раненые засмеялись.
– Идемте, - позвала Злата Толика и Катерину. - Я вас к Василю проведу.
– Уже можно? - спросила Катерина.
– Ну, прогонят…
Катерина пошла за Златой, а Толик стал быстро складывать ящики под окном. Доктора он побаивался, а со двора надежней, да и Серого с собой в госпиталь не возьмешь! Он забрался на ящики, поцарапал стекло. Никто не открыл. Он поднялся на цыпочки, прижался к стеклу носом. В щель между занавесок увидел Василя. Тот сидел на своей койке, прижавшись к подложенной под спину подушке. Глаза по-прежнему забинтованы. А напротив на стуле сидела Гертруда Иоганновна, держала в руках тетрадочные листки. Толик уже видел эти листки, письма Петра с фронта.
3
Три немца шли, не скрываясь, по заснеженной тропе, двое с мешками за плечами, у третьего в руках была свежесрезанная палка, и он опирался на нее. У всех троих на шеях висели автоматы, а полы шинелей для удобства были заткнуты под ремни. Немец с палкой все время посматривал вправо, где тянулся скрытый в кустах телефонный провод.
Немцы не разговаривали, а только перекидывались отдельными словами, тропа шла круто вверх. Внезапно она свернула в сторону. А провод тянулся прямо.
Они остановились на повороте.
– Идем тропой? - полуспросил один из солдат.
– Нет. Приказано идти вдоль провода, - откликнулся тот, что с палкой, видимо он был старшим и отвечал за поход.
– У тебя есть запасные ноги? - сердито произнес третий.
– Это у тебя запасной язык, - буркнул солдат с палкой и повторил решительно: - Пойдем вдоль провода. Нас встречают.
Он сошел с тропы и стал карабкаться вверх, проваливаясь в глубокий снег, хватаясь за обнаженные мокрые ветки. Товарищи его, тяжело дыша, закарабкались следом.
И тут сверху раздался молодой голос:
– Стой! Кто идет?
– Свои, - обрадованно откликнулся тот, что с палкой.
– Пароль?
– Бранденбург.
– Ну здорово, горные орлы! Шнапс не ополовинили?
Пришедшие засмеялись. Тот, что с палкой, сказал:
– Ну и забрались вы! Трезвому не пройти.
– Значит, цел шнапс, - весело сказал самый молодой из встречавших. - Как здоровье гауптмана Брука?
– А чего ему сделается. У нас тихо.
– Давай поможем, - предложил молодой.
Немцы скинули мешки с канистрами.
Молодой усмехнулся:
– А автоматы не тянут?
И тут немец с палкой заметил, что молодой одет не совсем по форме: на нем штатские коричневые штиблеты и черные блестящие краги.
– Руки! - строго сказал молодой.
И на пароль он не ответил. В растерянности немец вскинул палку, как автомат.
Молодой засмеялся.
– Что б вы так с самого начала воевали!
С немцев сняли автоматы и стали снимать шинели и мундиры. Они не сопротивлялись, только удивленно моргали.
– Вы немцы? - спросил тот, что с палкой.
– Немцы, - сказал один из товарищей молодого. - Настоящие немцы. Можешь не сомневаться. Хотя вот он - русский.
– Командир, они готовы, - сказал молодой.
Откуда-то из-под снежной замяти появилось несколько человек, одетых пестро, кто во что. Один из них, в офицерской шинели с меховым воротником и в армейской шапке с суконными наушниками, сурово, без улыбки посмотрел на немцев, стоящих в одних рубашках. Потом повернулся к молодому и его товарищам:
– Одевайтесь быстро. И этим бросьте что-нибудь. Замерзнут, потом возись с ними.
Трое молча переодевались в немецкую форму.
– Пароль усвоил? - спросил командир.
– Бранденбург.
– А отзыв?
– Какой отзыв? - спросил молодой по-немецки.
– Блиндаж, - оторопело ответил немец.
– Палку давай.
Немец протянул палку. Что-то автоматическое бы по в каждом его движении, словно он двигался, не соображая, не понимая, что произошло.
Молодой взял палку. Двое его товарищей закинули на спины тяжелые мешки с канистрами, в которых был шнапс.
Кто-то из пришедших с командиром вздохнул притворно-горестно:
– Эх, какое горючее мимо проходит!
Но командир повернул к нему каменно-суровое лицо, и он умолк.
– Будь внимателен, Павел, и осторожен.
– Есть, товарищ командир. У нас в цирке дрессировщик Пальчиков совал голову в пасть льва. Это пострашнее.
– Здесь тебе не цирк. Здесь война. На всякий случай мы связь прервем. А вы действуйте по обстановке. - Командир протянул руку. - Ну успеха, артист!
– Спасибо.
Командир молча пожал руку двум другим товарищам, и Павел двинулся вперед вдоль провода.
– И не очень спеши, - сказал вдогонку командир.
Ноги утопали в голубоватых сугробах. Пар от тяжелого дыхания поднимался к голым заснеженным веткам и там таял. А с веток за шиворот сыпалась холодная белая пыль.
Так они молча поднимались вперед: Павел и два немца-антифашиста. Задача простая: отнести фашистам канистры со шнапсом и вернуться, по возможности рассмотрев их позиции, прикинув: можно ли подобраться к тем позициям скрытно?
Чем выше они подымались, тем плотнее становился туман вокруг, видимо к вершине прилипло плотное облако. Внезапно оно разорвалось, и они увидели над головой мокрые деревья, а над ними серое небо с другим слоем облаков. А между деревьев стояли два фашиста с автоматами наизготовку, нажмут на спуск - и конец.
– Стой! Пароль?
– Бранденбург, - ответил Павел хрипло. - Отзыв?
– Блиндаж.
– Ну и забрались вы! Трезвому не пройти, - произнес Павел ту же фразу, которую произнес тот, с палкой. Кто их знает, фашистов может быть, это какой-нибудь второй пароль? И спросил: - Далеко еще?
– Дотащите.
Встречавшие немцы двинулись было вперед, но Павел внезапно вспомнил ефрейтора Кляйнфингера, как тот жадно хлебал самогон прямо из горлышка, и предложил осторожно:
– Может, подкрепимся?
Встречавшие остановились и переглянулись.
– Да не убудет шнапса. Все равно ваш обер-лейтенант одну канистру заберет себе.
– Давай.
Канистру вытащили из мешка и поставили на снег, все пятеро уселись вокруг нее. Павел открыл замок. Из канистры выполз сивушный дух.
– Эх, зажевать нечем! - с досадой воскликнул один из товарищей Павла.
Один из встречавших воровато оглянулся и достал из кармана банку свиной тушенки. Банка была в следах масла предохранительной смазки, к ней прилипли табачинки и какой-то мусор. Быстро вскрыли ее ножом. Павел искренне облизнулся, давно не ел он тушенки! К горлышку канистры припадали по очереди, останавливались с кряканьем, подхватывали ножом розовые в белом сале куски тушенки, зажевывали торопливо. Павел только мочил губы, делая вид, что пьет. Он еще ни разу в жизни не пил этой дряни. И пить не будет. Кончится война - ему в цирке работать. Какой же он вольтижер или жонглер после шнапса?
Когда немцы хлебнули по нескольку раз и глаза у них заблестели, Павел закупорил канистру и натянул на нее мешок.
– Только тихо! А не то ваш обер-лейтенант нам всыпет.
– Понимаем, - осклабился один из встречавших. - Давай сюда. Понесу.
Несколько сотен метров по крутому заснеженному склону - и они вышли на небольшое плато, изрытое траншеями. Вдали на еще более высоких вершинах клубились облака. Павел понял по направленным в ту сторону стволам орудий, что именно там, за теми вершинами, Красная Армия. Именно оттуда ее ждут немцы.
Он увидел подходящего к ним обер-лейтенанта, шея и подбородок обмотаны пестрым шерстяным шарфом.
Павел вскинул руку:
– Хайль Гитлер! - И доложил по всем правилам, прижав ладони к бедрам и чуть оттопырив локти, еще в берлинской школе научился этой премудрости: - Господин обер-лейтенант, согласно приказу доставили две канистры со шнапсом. Рядовой Пауль Копф.
– Молодцы! - обер-лейтенант Юнге махнул рукой, приказал торопливо подбежавшему фельдфебелю. - Заберите - и в землянку. - Копф… Что-то я тебя раньше не видел.
– Так точно, господин обер-лейтенант, мы все трое из пополнения. Фольксштурм.
Юнге неодобрительно оглядел двух солдат с морщинистыми лицами стариков. Видно, не очень хороши дела, если берут на фронт таких… сосунков и стариков.
– Ганс! Мольман! Кто там есть!
Из-под земли как черт из преисподней высунулся солдат с немытым, закопченным лицом.
– Ганс, вызови Гору, скажи, что канистры здесь. Или лучше позови меня. Я сам поговорю с гауптманом.
– Ха-ха! - сказал Ганс бодро. - Разрешите, мой обер-лейтенант, сначала получить свою флягу.
– Флягу? - удивился Юнге.
– Так точно. Обоюдный сговор с телефонистом Францем. Он обещал прислать мне фляжку. Так сказать индивидуально. Мы же с ним земляки еще по России!
– Берите.
– Эй, мокрые курицы, кто принес мне флягу?
– А ты кто? - спросил Павел.
– Я Ганс, черт побери. Кто же еще; тот, кому вы несли флягу.
– Вот она, - Павел достал из-под шинели флягу. - Франц велел передать в собственные руки.
– То-то, - засмеялся Ганс. - Спасибо, мой обер-лейтенант. Сейчас вызову Гору.
Он выхватил флягу из рук Павла и побежал к землянке, на ходу отвинчивая пробку и засовывая горлышко фляги в рот.
Обер-лейтенант поморщился недовольно. Он считал себя военной косточкой, требовал на своей батарее порядок и дисциплину. Но старого солдата не одернешь, на нем армия держится. Только он еще и может воевать. А новенького не научишь! Времени нет. Вот пришлют и ему фольксштурм - хлебнет горя!
– Отдыхайте. Скажете, чтобы вас накормили. А гауптман решит, отправить вас обратно или здесь оставить. Хорошие солдаты везде нужны. А вы хорошие солдаты?
– Так точно, господин обер-лейтенант! - гаркнул Павел во всю глотку.
– А вы чего молчите? - спросил Юнге у стариков.
Те переглянулись и ответили нестройно:
– Так точно, господин обер-лейтенант.
– Вижу, - засмеялся Юнге и, кутая подбородок в пестрый шарф, зашагал туда, где скрылся чумазый телефонист.
Вскоре он вернулся.
– Вы за проволоку не держались, когда шли? Нет, господин обер-лейтенант.
– Связи нет…
Юнге вернулся в свою землянку.
Мимо промаршировала группа с автоматами и биноклями на шеях.
– Эй, Карл, не усни на посту, ворона очки упрет! - крикнул один из солдат.
– А ты тут мой шнапс не прикончи!
– Разговорчики! - сердито крикнул фельдфебель, который забрал канистры, сейчас он вел строй.
– У нашего фельдфебеля чужое возьмешь! Свое бы не потерять! - Солдат проводил строй взглядом и повернулся к вновь прибывшим. - Как там у вас жизнь?
– А толком не знаем, - ответил Павел. - Мобилизовали и в Карпаты. Даже как это чертово место называется, не знаем. Приказали идти вдоль провода - и пошли.
Товарищи его согласно закивали.
– Сам-то откуда?
– Я-то из Берлина.
– Из самого?
– А то.
– И фюрера видел?
– Как тебя, - нахально соврал Павел.
– И как он там?
– Тебя как звать?
– Хольстен.
– Вот как раз про тебя фюрер и спросил. Как там мой верный Хольстен? Хватает ему шнапса?
Сгрудившиеся кругом солдаты рассмеялись.
– Верно говорят: берлинцу и волку палец в рот не клади, откусят! - смеясь вместе со всеми, сказал Хольстен.
– А где тут у вас кухня, ребята? - спросил Павел, озираясь.
– Идемте покажу.
Все трое двинулись за Хольстеном через плато на другой его конец мимо орудий.
"И как они затащили их сюда? - подумал Павел. - Наверно, есть какая-то дорога. На облаках не перевезешь. И где-то или транспортеры, или лошади. Не сами ж тащили орудия в гору".
По ту сторону плато в аккуратно вырытой с ровными краями яме стояли две походные кухни. Над ними прикрытая маскировочной сеткой закопченная дощатая крыша.
– Живете! - завистливо сказал Павел.
– Каша да тушенка. Селений близко нет, поживиться нечем.
И крышу сделали из досок. А ведь доски напилить надо. Или с собой привезли?
– Герман, накорми-ка гостей, обер-лейтенант приказал.
Хмурый повар темными, неповоротливыми пальцами взял деревянную лопатку, помешал в котле.
– Берите котелки. Только вымоете сами. Ложки-то есть?
– Есть, - весело откликнулся Павел.
Вкусно пахло тушенкой. Повар деревянной лопаткой наложил им в котелки каши.
– Каша "иго-го".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– Разрешите, товарищ командир, я их оттуда турну?
Покусал командир зубами свой рыжий ус.
– Давай, Колечко. Выручай.
А из-за угла не высунься, поливают фрицы! Они ж не знают, что его пуля не берет, убить могут ненароком.
Тогда вышиб Колечко прикладом стекло в окне и влез в чью-то квартиру. Стол стоит, диван, буфет. Фото на стене висят, да рассматривать времени нет. Попал в коридор. А там на полу женщина сидит в зимнем пальто, вся платками укутанная, на голове - котелок чугунный, а к животу полотенцем большая чугунная сковорода привязана.
Колечко даже не удивился, некогда удивляться. Только спросил:
– Чего это вы, бабуся, обрядились?
– Так стреляют же! - ответила "бабуся" звонким девичьим голосом.
– Это точно! - подтвердил Колечко. - Где тут у вас выход во двор?
"Бабуся" поднялась с пола, взяла его за руку и, пригибаясь на всякий случай, провела за собой во тьму. Чего-то грохнулось, то ли таз, то ли корыто.
– Я вам стекло вышиб. Извиняйте. Вернусь - починю.
"Бабуся" вывела его на лестницу, пропахшую кошками.
– Эта дверь на двор.
– Спасибочки.
Колечко выглянул во двор. Пусто. Ринулся к подворотне. Теперь улицу перескочить. Фрицы на крыше противоположного дома. Эх, была не была! Выскочил на улицу и, петляя по-заячьи, рванул на ту сторону. Потом по лестнице вверх, по сбитым цементным ступеням. Этаж, второй, третий… Двери на чердак, верно, снарядом снесло. Во как разворочено!
Высунулся в чердачное окно. Вот они, голубчики. Двое. Устроились, гады! Поднял автомат. Жмет на спуск. Что за дьявольщина! Не стреляет. Патронов нет. Весь боезапас расстрелял!
А у этих есть! Вон, целый ящик рядом. Выскочил Колечко на крышу - и к пулеметчикам. Пулемет ногой шибанул. Фрицев схватил за шкирки, как щенков паршивых, приподнял - откуда и сила взялась! - толкнул вниз. Один успел за Колечко ухватиться. И пришлось Колечко вместе с фрицами вниз с крыши лететь. Фрицы насмерть расшиблись. А Колечко ноги вот сломал. Обидно.
– И Серый Гитлера за глотку схватит, - сказал Толик и крикнул собаке: - Гитлер капут!
Гав-гав, - свирепо откликнулся Серый.
Раненые засмеялись.
– Собака, а соображает, - сказал дядя Костя одобрительно. - Ну-ка, Толик, сверни-ка мне. Кисет в кармане.
Толик достал из кармана дяди Костиного ватника затейливо расшитый цветными нитками кожаный кисет. В нем лежали аккуратно сложенный газетный лист, коробок спичек и крупнорезанная темно-зеленая махорка. Ловко свернул длинный фунтик из кусочка газеты, сломал его пополам, насыпал махорки, сунул в приоткрытый дяди Костин рот. Чиркнул спичку. Дядя Костя зажал "козью ножку" меж перебинтованных рук. Он был танкистом. В танк ударил фашистский снаряд. Танк загорелся. Открыли нижний люк. Командир приказал уходить, а сам прилип к пушке, завертел башней, потому что к горящему танку полным ходом шли два танка противника, а за ними бежали автоматчики. И никто не покинул машину, не оставил командира. Стреляли, пока задыхаться не начали. Один немецкий танк завертелся на месте, теряя гусеницу. Второй тоже остановился и задымил. Автоматчики повернули назад.
Уж как дядя Костя оказался на земле возле танка, вытащил его кто или сам выполз, он не помнил. Рядом лежал водитель, уже мертвый, обгорелый до неузнаваемости. А командир так и остался у орудия. Навечно.
Дядя Костя выжил. "Против закона природы", - сказал врач. Днем это был общительный добрый человек, а по ночам стонал и скрипел зубами. Видно, долго еще будет задыхаться дядя Костя в синем дыму горящего танка.
В двери, ведущей со двора на кухню, появилась Злата в белом халате и стоптанных туфлях на босу ногу. Волосы прихвачены белой косынкой.
Раненые примолкли. И Злата стояла молча, на бледном усталом лице синели глаза. Катерина бросилась к ней, прижалась. Злата погладила ее плечи.
– Ты что, Злата? - тихо спросил Толик.
Злата всхлипнула и отвернулась, прижалась лбом к притолоке.
– Василь? - Толик поднялся с ящика, глядел напряженно, будто готовился к драке. К нему подошел Серый, шерсть на холке стояла дыбом.
– Видит он, видит… - сквозь всхлипывания сказала Злата.
Раненые загалдели, заговорили все разом. Толик подошел к Злате.
– Так чего ты ревешь, Крольчиха?
– Так… От радости… - Она наклонилась, поцеловала Катерину. Та отерла Златины слезы со своей щеки.
– Куцый сказал, что Василю новые глаза прибинтовали вместо старых. Прижились, значит?
– Дурак твой Куцый, - засмеялась Злата сквозь слезы. - Свои У Василя глаза, свои…
– Тогда чего ж ему прибинтовали? - недоуменно спросила Катерина.
Колечко прихватил костыли, оперся на них, поднялся неуклюже.
– И везет же вашему Василю! У тебя синеглазой сестрички нет? Или подружки? А то мне и потанцевать не с кем!
– А ты отыщи свою, с котлом на голове, - посоветовал дядя Костя.
– Тю!… Я ж не разглядел, что там под котлом.
Раненые засмеялись.
– Идемте, - позвала Злата Толика и Катерину. - Я вас к Василю проведу.
– Уже можно? - спросила Катерина.
– Ну, прогонят…
Катерина пошла за Златой, а Толик стал быстро складывать ящики под окном. Доктора он побаивался, а со двора надежней, да и Серого с собой в госпиталь не возьмешь! Он забрался на ящики, поцарапал стекло. Никто не открыл. Он поднялся на цыпочки, прижался к стеклу носом. В щель между занавесок увидел Василя. Тот сидел на своей койке, прижавшись к подложенной под спину подушке. Глаза по-прежнему забинтованы. А напротив на стуле сидела Гертруда Иоганновна, держала в руках тетрадочные листки. Толик уже видел эти листки, письма Петра с фронта.
3
Три немца шли, не скрываясь, по заснеженной тропе, двое с мешками за плечами, у третьего в руках была свежесрезанная палка, и он опирался на нее. У всех троих на шеях висели автоматы, а полы шинелей для удобства были заткнуты под ремни. Немец с палкой все время посматривал вправо, где тянулся скрытый в кустах телефонный провод.
Немцы не разговаривали, а только перекидывались отдельными словами, тропа шла круто вверх. Внезапно она свернула в сторону. А провод тянулся прямо.
Они остановились на повороте.
– Идем тропой? - полуспросил один из солдат.
– Нет. Приказано идти вдоль провода, - откликнулся тот, что с палкой, видимо он был старшим и отвечал за поход.
– У тебя есть запасные ноги? - сердито произнес третий.
– Это у тебя запасной язык, - буркнул солдат с палкой и повторил решительно: - Пойдем вдоль провода. Нас встречают.
Он сошел с тропы и стал карабкаться вверх, проваливаясь в глубокий снег, хватаясь за обнаженные мокрые ветки. Товарищи его, тяжело дыша, закарабкались следом.
И тут сверху раздался молодой голос:
– Стой! Кто идет?
– Свои, - обрадованно откликнулся тот, что с палкой.
– Пароль?
– Бранденбург.
– Ну здорово, горные орлы! Шнапс не ополовинили?
Пришедшие засмеялись. Тот, что с палкой, сказал:
– Ну и забрались вы! Трезвому не пройти.
– Значит, цел шнапс, - весело сказал самый молодой из встречавших. - Как здоровье гауптмана Брука?
– А чего ему сделается. У нас тихо.
– Давай поможем, - предложил молодой.
Немцы скинули мешки с канистрами.
Молодой усмехнулся:
– А автоматы не тянут?
И тут немец с палкой заметил, что молодой одет не совсем по форме: на нем штатские коричневые штиблеты и черные блестящие краги.
– Руки! - строго сказал молодой.
И на пароль он не ответил. В растерянности немец вскинул палку, как автомат.
Молодой засмеялся.
– Что б вы так с самого начала воевали!
С немцев сняли автоматы и стали снимать шинели и мундиры. Они не сопротивлялись, только удивленно моргали.
– Вы немцы? - спросил тот, что с палкой.
– Немцы, - сказал один из товарищей молодого. - Настоящие немцы. Можешь не сомневаться. Хотя вот он - русский.
– Командир, они готовы, - сказал молодой.
Откуда-то из-под снежной замяти появилось несколько человек, одетых пестро, кто во что. Один из них, в офицерской шинели с меховым воротником и в армейской шапке с суконными наушниками, сурово, без улыбки посмотрел на немцев, стоящих в одних рубашках. Потом повернулся к молодому и его товарищам:
– Одевайтесь быстро. И этим бросьте что-нибудь. Замерзнут, потом возись с ними.
Трое молча переодевались в немецкую форму.
– Пароль усвоил? - спросил командир.
– Бранденбург.
– А отзыв?
– Какой отзыв? - спросил молодой по-немецки.
– Блиндаж, - оторопело ответил немец.
– Палку давай.
Немец протянул палку. Что-то автоматическое бы по в каждом его движении, словно он двигался, не соображая, не понимая, что произошло.
Молодой взял палку. Двое его товарищей закинули на спины тяжелые мешки с канистрами, в которых был шнапс.
Кто-то из пришедших с командиром вздохнул притворно-горестно:
– Эх, какое горючее мимо проходит!
Но командир повернул к нему каменно-суровое лицо, и он умолк.
– Будь внимателен, Павел, и осторожен.
– Есть, товарищ командир. У нас в цирке дрессировщик Пальчиков совал голову в пасть льва. Это пострашнее.
– Здесь тебе не цирк. Здесь война. На всякий случай мы связь прервем. А вы действуйте по обстановке. - Командир протянул руку. - Ну успеха, артист!
– Спасибо.
Командир молча пожал руку двум другим товарищам, и Павел двинулся вперед вдоль провода.
– И не очень спеши, - сказал вдогонку командир.
Ноги утопали в голубоватых сугробах. Пар от тяжелого дыхания поднимался к голым заснеженным веткам и там таял. А с веток за шиворот сыпалась холодная белая пыль.
Так они молча поднимались вперед: Павел и два немца-антифашиста. Задача простая: отнести фашистам канистры со шнапсом и вернуться, по возможности рассмотрев их позиции, прикинув: можно ли подобраться к тем позициям скрытно?
Чем выше они подымались, тем плотнее становился туман вокруг, видимо к вершине прилипло плотное облако. Внезапно оно разорвалось, и они увидели над головой мокрые деревья, а над ними серое небо с другим слоем облаков. А между деревьев стояли два фашиста с автоматами наизготовку, нажмут на спуск - и конец.
– Стой! Пароль?
– Бранденбург, - ответил Павел хрипло. - Отзыв?
– Блиндаж.
– Ну и забрались вы! Трезвому не пройти, - произнес Павел ту же фразу, которую произнес тот, с палкой. Кто их знает, фашистов может быть, это какой-нибудь второй пароль? И спросил: - Далеко еще?
– Дотащите.
Встречавшие немцы двинулись было вперед, но Павел внезапно вспомнил ефрейтора Кляйнфингера, как тот жадно хлебал самогон прямо из горлышка, и предложил осторожно:
– Может, подкрепимся?
Встречавшие остановились и переглянулись.
– Да не убудет шнапса. Все равно ваш обер-лейтенант одну канистру заберет себе.
– Давай.
Канистру вытащили из мешка и поставили на снег, все пятеро уселись вокруг нее. Павел открыл замок. Из канистры выполз сивушный дух.
– Эх, зажевать нечем! - с досадой воскликнул один из товарищей Павла.
Один из встречавших воровато оглянулся и достал из кармана банку свиной тушенки. Банка была в следах масла предохранительной смазки, к ней прилипли табачинки и какой-то мусор. Быстро вскрыли ее ножом. Павел искренне облизнулся, давно не ел он тушенки! К горлышку канистры припадали по очереди, останавливались с кряканьем, подхватывали ножом розовые в белом сале куски тушенки, зажевывали торопливо. Павел только мочил губы, делая вид, что пьет. Он еще ни разу в жизни не пил этой дряни. И пить не будет. Кончится война - ему в цирке работать. Какой же он вольтижер или жонглер после шнапса?
Когда немцы хлебнули по нескольку раз и глаза у них заблестели, Павел закупорил канистру и натянул на нее мешок.
– Только тихо! А не то ваш обер-лейтенант нам всыпет.
– Понимаем, - осклабился один из встречавших. - Давай сюда. Понесу.
Несколько сотен метров по крутому заснеженному склону - и они вышли на небольшое плато, изрытое траншеями. Вдали на еще более высоких вершинах клубились облака. Павел понял по направленным в ту сторону стволам орудий, что именно там, за теми вершинами, Красная Армия. Именно оттуда ее ждут немцы.
Он увидел подходящего к ним обер-лейтенанта, шея и подбородок обмотаны пестрым шерстяным шарфом.
Павел вскинул руку:
– Хайль Гитлер! - И доложил по всем правилам, прижав ладони к бедрам и чуть оттопырив локти, еще в берлинской школе научился этой премудрости: - Господин обер-лейтенант, согласно приказу доставили две канистры со шнапсом. Рядовой Пауль Копф.
– Молодцы! - обер-лейтенант Юнге махнул рукой, приказал торопливо подбежавшему фельдфебелю. - Заберите - и в землянку. - Копф… Что-то я тебя раньше не видел.
– Так точно, господин обер-лейтенант, мы все трое из пополнения. Фольксштурм.
Юнге неодобрительно оглядел двух солдат с морщинистыми лицами стариков. Видно, не очень хороши дела, если берут на фронт таких… сосунков и стариков.
– Ганс! Мольман! Кто там есть!
Из-под земли как черт из преисподней высунулся солдат с немытым, закопченным лицом.
– Ганс, вызови Гору, скажи, что канистры здесь. Или лучше позови меня. Я сам поговорю с гауптманом.
– Ха-ха! - сказал Ганс бодро. - Разрешите, мой обер-лейтенант, сначала получить свою флягу.
– Флягу? - удивился Юнге.
– Так точно. Обоюдный сговор с телефонистом Францем. Он обещал прислать мне фляжку. Так сказать индивидуально. Мы же с ним земляки еще по России!
– Берите.
– Эй, мокрые курицы, кто принес мне флягу?
– А ты кто? - спросил Павел.
– Я Ганс, черт побери. Кто же еще; тот, кому вы несли флягу.
– Вот она, - Павел достал из-под шинели флягу. - Франц велел передать в собственные руки.
– То-то, - засмеялся Ганс. - Спасибо, мой обер-лейтенант. Сейчас вызову Гору.
Он выхватил флягу из рук Павла и побежал к землянке, на ходу отвинчивая пробку и засовывая горлышко фляги в рот.
Обер-лейтенант поморщился недовольно. Он считал себя военной косточкой, требовал на своей батарее порядок и дисциплину. Но старого солдата не одернешь, на нем армия держится. Только он еще и может воевать. А новенького не научишь! Времени нет. Вот пришлют и ему фольксштурм - хлебнет горя!
– Отдыхайте. Скажете, чтобы вас накормили. А гауптман решит, отправить вас обратно или здесь оставить. Хорошие солдаты везде нужны. А вы хорошие солдаты?
– Так точно, господин обер-лейтенант! - гаркнул Павел во всю глотку.
– А вы чего молчите? - спросил Юнге у стариков.
Те переглянулись и ответили нестройно:
– Так точно, господин обер-лейтенант.
– Вижу, - засмеялся Юнге и, кутая подбородок в пестрый шарф, зашагал туда, где скрылся чумазый телефонист.
Вскоре он вернулся.
– Вы за проволоку не держались, когда шли? Нет, господин обер-лейтенант.
– Связи нет…
Юнге вернулся в свою землянку.
Мимо промаршировала группа с автоматами и биноклями на шеях.
– Эй, Карл, не усни на посту, ворона очки упрет! - крикнул один из солдат.
– А ты тут мой шнапс не прикончи!
– Разговорчики! - сердито крикнул фельдфебель, который забрал канистры, сейчас он вел строй.
– У нашего фельдфебеля чужое возьмешь! Свое бы не потерять! - Солдат проводил строй взглядом и повернулся к вновь прибывшим. - Как там у вас жизнь?
– А толком не знаем, - ответил Павел. - Мобилизовали и в Карпаты. Даже как это чертово место называется, не знаем. Приказали идти вдоль провода - и пошли.
Товарищи его согласно закивали.
– Сам-то откуда?
– Я-то из Берлина.
– Из самого?
– А то.
– И фюрера видел?
– Как тебя, - нахально соврал Павел.
– И как он там?
– Тебя как звать?
– Хольстен.
– Вот как раз про тебя фюрер и спросил. Как там мой верный Хольстен? Хватает ему шнапса?
Сгрудившиеся кругом солдаты рассмеялись.
– Верно говорят: берлинцу и волку палец в рот не клади, откусят! - смеясь вместе со всеми, сказал Хольстен.
– А где тут у вас кухня, ребята? - спросил Павел, озираясь.
– Идемте покажу.
Все трое двинулись за Хольстеном через плато на другой его конец мимо орудий.
"И как они затащили их сюда? - подумал Павел. - Наверно, есть какая-то дорога. На облаках не перевезешь. И где-то или транспортеры, или лошади. Не сами ж тащили орудия в гору".
По ту сторону плато в аккуратно вырытой с ровными краями яме стояли две походные кухни. Над ними прикрытая маскировочной сеткой закопченная дощатая крыша.
– Живете! - завистливо сказал Павел.
– Каша да тушенка. Селений близко нет, поживиться нечем.
И крышу сделали из досок. А ведь доски напилить надо. Или с собой привезли?
– Герман, накорми-ка гостей, обер-лейтенант приказал.
Хмурый повар темными, неповоротливыми пальцами взял деревянную лопатку, помешал в котле.
– Берите котелки. Только вымоете сами. Ложки-то есть?
– Есть, - весело откликнулся Павел.
Вкусно пахло тушенкой. Повар деревянной лопаткой наложил им в котелки каши.
– Каша "иго-го".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19