Он заулыбался и ответил с легкостью:
- Мои доходы и без карандаша подсчитаешь не запутаешься.
- Значит, работа в училище, с точки зрения заработка, вам невыгодна? - спросил я.
- Ясное дело - сплошной убыток.
- Так почему же вы все-таки работаете?
- Из всех вопросов, что вы мне до сих пор задали, этот и самый трудный, и самый простой. Во-первых, я не считаю, что выгода или невыгода выражается только в рублях. Во-вторых, чем прикажете измерять удовольствие? В-третьих, на любой работе ты ее, а она, работа, тебя ломает, и это тоже важно... Короче: здесь я не железки пилю, а людей изготавливаю! И это кое-чего стоит. С пацанами общаясь, сам лучше делаешься. На заводе я бы до сорока лет Толиком ходил, а тут Анатолий Михайлович... А рублей нам действительно маловато платят...
Медленно шел я из училища к остановке метро. Впереди были дела и встречи. Я еще не знал, как сложатся наши дальнейшие отношения с Грачевым, насколько мы сблизимся, насколько необходимы окажемся друг другу, но в одном не сомневался - мы не случайные соседи на земле и не просто нечаянно столкнувшиеся на перекрестке прохожие.
ДЕЛА ТЕКУЩИЕ И ЕЩЕ МИЛИЦИЯ
С утра еще Анатолий Михайлович заметил - Миша Юсупов подозрительно суетлив и беспокоен: то он просился выйти в туалет и исчезал минут на десять, то, когда Грачев приближался к его рабочему месту, что-то прятал от мастера, то подозрительно часто подходил к точильным кругам и возился над ними. По логике характера Юсупова, мальчишки быстрого, нервного, плохо управляемого, можно было ожидать какой-нибудь очередной каверзы. И Анатолий Михайлович держался настороже, хотя и не торопился вмешиваться, разоблачать Юсупова. Интуиция подсказывала: не трогай, не мешай, ничего плохого не должно случиться. Придись Грачеву держать ответ перед высокой методической комиссией, почему он в этот день предоставил непутевому ученику полную свободу действий, Грачев не ответил бы вразумительно.
- Опыт, знаете, подсказывал... и нюх - не мешай...
День подходил к концу, ребята начали сдавать работу. Грачев отвлекся, разглядывая угольники, - группа, выполняя заказ цеха ширпотреба, делала плоские мебельные угольники: стальная четырехмиллиметровая полоска, перегнутая под девяносто градусов, два отверстия на одном конце, два - на другом. Простая эта работа требовала аккуратности: угольники врезались впотай, и потому стороны у них должны были быть строго параллельны, а отверстия под головками шурупов раззенкованы точно. Ребята подносили готовые детали в металлических ящичках, докладывали: сорок шесть, сорок восемь, шестьдесят четыре...
Грачев брал один-два угольника, прищурившись, оценивал готовую деталь, иногда промерял расстояние между сверлениями или проводил пальцем по кромке, говорил: "Нормально" - и, отметив в журнале, кто сколько сдал деталей, ставил оценку. Почти вся работа была исполнена хорошо...
Он еще не понял, что произошло, но почувствовал - что-то случилось. В мастерской стало слишком тихо, ребята расступились. И по образовавшемуся проходу, как сквозь строй, к мастеру шел Юсупов. Он сгибался под тяжестью громадного противня, плотно набитого угольниками.
- Вот, двести семьдесят пять штук...
Грачев взял один угольничек, повертел в пальцах - придраться было не к чему, взял второй, взял третий... Промерил. Сработано было на совесть.
- Молодец, - сказал Грачев, - молодец, Миша. Докладывай.
Путаясь в словах, стараясь не слишком выдавать свою радость, Юсупов заговорил быстро и сбивчиво:
- Заготовки рубил подряд, в размер... Потом делал разметку и сверлил: одно отверстие левое, одно - правое... Потом пакет собирал, на два болта затягивал. Пакет - двадцать пять штук. И сразу две поверхности обрабатывал... Вторые отверстия сверлил через пакет: сначала - левое, потом - правое... - и тут же перебил себя: - Если хорошие приспособления сделать, можно и четыре отверстия сразу сверлить, еще быстрее будет...
Работа Юсупова получила общее признание, и группа решила: Юсупова объявить первым мастером дня, использовать его опыт. Тут же объявили соревнование на лучшую конструкцию приспособления.
Грачев был доволен. Дело, конечно, не в двух сотнях лишних угольников, а в том, что наконец-то удалось расшевелить Юсупова, направить неуемную его энергию в разумное русло.
Ребята убрали мастерскую, и дежурный доложил мастеру:
- Все в порядке.
По заведенному обычаю Анатолий Михайлович медленно пошел вдоль верстаков. Он не слишком придирался к уборщикам: знал - убрано, да и не было у него привычки фетишизировать чистоту в слесарной мастерской - все хорошо в разумных пределах. Но время от времени он приоткрывал инструментальные ящики и заглядывал внутрь. Так требовал этикет.
В третьем или четвертом ящике вдруг увидел: инструмент разложен, что называется, под шнурок, каждый напильник в своем гнезде, каждое сверлышко в пенале и молоток и ножовка на месте; и все деревянные ручки выкрашены ярко-желтой, блестящей краской.
У Грачева заныло сердце. Петя Шимонин был самым тихим, самым забитым и самым неспособным учеником из всей группы. Анатолий Михайлович едва ли не в первый день знакомства понял: из Шимонина слесарь не получится. По тому, как мальчишка брал в руки зубило, по тому, как взмахивал молотком, по тому, как напряженно орудовал напильником, можно было с уверенностью сказать - работа с металлом не его стихия. Но он старался. К тому же Грачев знал: обстановка в семье хуже некуда: мать пьет, отец неродной, чуть не ежедневно в доме скандалы...
И вот теперь Грачев смотрел на трогательные блестящие ручки и будто слышал едва различимый голосок мальчонки:
- Ну хоть это заметь, мастер! Похвали.
Грачев закрыл ящик, быстро закончил осмотр мастерской и сказал дежурному:
- Все в порядке. Свободны. Посмотри, пожалуйста, в раздевалке, если Юсупов не ушел, пусть на минутку вернется.
Юсупов примчался тут же, примчался встревоженный.
Анатолий Михайлович чуть улыбнулся и сказал:
- С работой все в порядке. Не волнуйся. Я вот о чем подумал: а что, если нам разбиться на пары? Один собирает пакеты и сверлит, другой, посильнее, опиливает боковые поверхности, потом первый разбирает пакеты... Как думаешь, пойдет?
- Сильному надо и опиливать и сверлить пакеты, а второму - остальное. Тогда пойдет, - наморщив нос, сказал Юсупов. - А заработок делить так: первому три, второму две доли. Обоим выгодно и справедливо.
- Пожалуй, - будто бы раздумывая, согласился Грачев. - Мне нравится твое предложение. Кого в напарники возьмешь?
Юсупов внимательно поглядел на мастера. Помолчал. В его непутевой голове происходила какая-то скрытая работа мысли - даже морщинки на лбу проступили. Ответил не сразу:
- Кого назначите, Анатолий Михайлович, я согласный.
- Спасибо, Миша. Предложи Шимонину. Надо...
- Хорошо, Анатолий Михайлович, я понимаю.
- Я уверен. Он будет стараться, - сказал Грачев.
- Факт, будет. И все-таки заработает...
- Ну и хорошо. А деньги у тебя есть?
- Два рубля, - с готовностью ответил Юсупов. - А сколько надо? Больше? Достану...
- Домой через Курский едешь?
- Через Курский.
- Там цветы должны продавать, Миша... Купи.
- Чего?
- Цветы купи.
- На кой?
- Матери отвези.
- Не знаете вы моей матери...
- У тебя сегодня праздник, Миша. Заработал хорошо. Отвези.
- А чего сказать?
- Ничего. Отдай просто так.
- Да она смеяться будет, Анатолий Михайлович.
- Не будет. Лично я не видел еще ни одной женщины на свете, которой неприятно было получить в подарок цветы. Поверь мне.
Совещание, как обычно, началось точно в назначенное время, в этом Балыков был строг и никаких, даже пятиминутных задержек не допускал.
Выслушали короткое сообщение заведующего учебной частью об успеваемости в теоретических дисциплинах и плане подготовки к предстоящим экзаменам.
Перешли к следующему вопросу.
Николай Михайлович прочитал заявление одного из родителей. Отец пространно, в весьма приподнятых выражениях высказывал свое неудовольствие молодым мастером, "который в ряде отдельных случаев позволяет себе предъявлять требования, не соответствующие возрасту, общей подготовке, а также моральному состоянию моего сына Борискина Валентина, который при прежнем мастере числился в передовых рядах как по практике, так и в еще большей степени по теории, а теперь скатился значительно вниз.
Хочу обратить внимание педагогического совета училища на молодой возраст мастера Андреади Григория Константиновича, его вспыльчивый характер и отсутствие педагогического такта, выразившееся и в том, что товарищ Андреади отказался дать мне объяснения по вышеуказанному вопросу, когда я предложил ему это...".
Заявление было длинным, склочным и не стоило того, чтобы, отнимая время у мастеров и преподавателей, читать его до конца. Но Балыков все-таки дочитал до самой последней точки и спросил:
- Какие будут мнения, товарищи?
- А почему не пришел на совещание этот Борискин, если он так обижен на Андреади? - спросил старый мастер Коновницын.
- Мы приглашали товарища Борискина, но он сказал, что сегодня не сумеет прибыть на совещание, - объяснил Николай Михайлович, - однако я думаю, что от того, присутствует товарищ Борискин или нет, существо вопроса не меняется.
- По-моему, этот вопрос вообще никакого существа не имеет. Андреади молодой - верно, и ни по нашему решению, ни по желанию Борискина старше не сделается, - сказал Коновницын.
- Этого папашу нам бы вызвать следовало, только не для того, чтобы его указания выслушивать! - сказала преподавательница физики. - Пусть бы он узнал, какое наказание Валентин Борискин, а не ученик.
- Не дальше как вчера Борискин сбежал с моих занятий, - подал реплику физрук.
- Минутку, товарищи! - призвал к порядку Балыков. - Что представляет собой Валентин Борискин, мы знаем. Но речь сейчас не о нем. Поступило заявление, верное или нет - другое дело, наша обязанность ответить по существу. Я бы попросил Григория Константиновича в двух словах обрисовать положение. Пожалуйста.
Встал черноволосый, подтянутый парень, меньше всего походивший на преподавателя, и четко, по-военному, заговорил:
- Докладываю суть: Валентин Борискин отказался участвовать в уборке мастерской. Сообщил, что у него грыжа и поднимать тяжести запретил врач. Имея некоторое представление о Борискине, я приказал принести медицинскую справку с указанием, какие работы он производить может и какие не может. Справки Борискин не представил, и я отстранил его от занятий, полагая, что в мастерских работа физическая...
- Кому вы сообщили о своем решении? - спросил Балыков.
- Никому не сообщал.
- Почему?
- Разве я обязан каждую чепуху докладывать старшему мастеру?
- Продолжайте.
- Несколько позже позвонил отец Борискина и стал мне читать мораль. Я сказал: если интересуетесь успехами сына, потрудитесь зайти в училище, и я вас проинформирую. Все.
- Что вам ответил Борискин?
- Мне не хочется, Николай Михайлович, повторять его слов...
- Но это важно...
- Слова были оскорбительные, их смысл сводился к тому, что я щенок и не смею давать указаний старшему товарищу.
- И тут, Григорий Константинович, вы, надо думать, не остались в долгу? Высказались, как умеете высказываться?
- Николай Михайлович, не делом мы занимаемся. Хочет Борискин выяснять отношения, пусть явится, не хочет - напишем ему, что по телефону училище справок о своих воспитанниках не дает, - сказал Коновницын, - и дело с концом.
- Товарищи, товарищи... - снова призвал к порядку Балыков. Но тут зазвонил телефон, и Николай Михайлович отвлекся.
Грачев сидел и злился. Ему ужасно хотелось вмешаться и сказать слово в защиту Гриши Андреади, мастера молодого, во многом неопытного, но исключительно добросовестного и преданного. А главное, Анатолию Михайловичу претила подноготная этой истории - Борискин-старший работал в плановом отделе завода и от него в какой-то мере зависело, выгодные или невыгодные заказы попадают в училище.
Мысленно Грачев уже произнес свою речь:
"Неужели нет на свете зверя страшнее кошки, товарищи? Ну, работает папаша Борискин в плановом отделе и делает вид, что в его руках выгодные для училища заказы. Так что? Из-за этого носиться с балбесом-сыночком? Смешно! В конце концов, в плановом отделе есть начальник, заместитель, секретарь партбюро и вообще люди. Я вовсе не предлагаю подкладывать свинью папаше Борискина и ставить вопрос о его родительских обязанностях, хотя и не исключаю такого хода, но можно пойти к плановикам и поговорить с ними. Неужели они наших пацанов обидят? Никогда!.."
Произнести речь Грачеву не пришлось, да и вообще разговор о Борискине иссяк сам собой. Николай Михайлович преувеличенно громко сказал в телефонную трубку:
- Все ясно, Аркадий Гаврилович! Раз надо, сделаем...
И все поняли - Балыков разговаривал с директором завода. Училище существовало при заводе. И пожелание, просьба, поставленная директором задача - это подразумевалось само собой - имели силу закона.
- Товарищи, минуту внимания! - сказал Балыков, опустив трубку на аппарат. - Решением заводоуправления нам поручается провести День завода. Все учащиеся, весь преподавательский состав должны выйти на территорию и отработать полный день на приведении в порядок заводских площадей. Подробный план распределения участков, объем работы будут представлены в ближайшее время. Но уже сейчас, непосредственно завтра утром, надо начать разъяснительную работу... Каждый учащийся должен понимать, какой вклад он внесет в общую копилку. Полезно напомнить, что все получаемое училищем идет от завода, что никто не жалеет ни сил, ни средств на подготовку кадров, и в этот день каждый получает Возможность отблагодарить старших товарищей за заботу и внимание... - Балыков говорил еще несколько минут, но Грачев не слушал. Все это он знал наизусть, его раздражали не столько слова, сколько напускной пафос, с которым они произносились...
"Завод располагает штатом подсобников. У завода есть техника тракторы, машины, бульдозеры и всякая еще уборочная чертовщина... те, кто обязан, месяцами не убирают территорию... А теперь аврал... такое безобразие называют патриотическим почином... - думал Грачев. - Почему я должен вести моих мальчишек в этот бедлам, махать вместе с ними метелкой и делать вид, что так и надо?"
Совещание скомкалось и как-то само собой прекратилось. Начали расходиться. Анатолий Михайлович дошел уже до двери, когда его окликнул Балыков:
- Всего два слова, Анатолий Михайлович.
- Слушаю вас.
- Вы дали списки на фотографирование ребят?
- Дал.
- Вы эти списки с ребятами обсуждали?
- Конечно. Как всегда.
- Как всегда, оно-то как всегда, но на этот раз жаль... Юсупова выдвигает группа?
- Выдвигает, и притом единогласно.
- Досадно, однако. Тут запрос пришел. Из отделения милиции характеристику на него требуют. Представляешь, Анатолий Михайлович?
- Ну и что? Раз просят - пошлем.
- Послать-то пошлем... да как бы накладки не получилось? Мы расхвалим, а потом выяснится... Или ты забыл, как в прошлом году с Парамоновым неладно получилось?
- Если хотите, я съезжу в отделение, поговорю предварительно, выясню обстановку... Хотя я не думаю, что там может быть что-нибудь серьезное. Мишей я доволен.
- Договорились. Пока оставляем вопрос открытым. Ты съезди и тогда уже решим.
- Только пусть завтра Юсупова все равно фотографируют, как всех, кто намечен! Чтобы у Миши никаких там сомнений-подозрений не возникло.
Грачев взглянул на директора, хотел что-то еще сказать, но раздумал.
На автобусной остановке Анатолий Михайлович увидел Андреади. И тот сказал:
- Или, пока за несоответствие не выгнали, самому заявление подать, как ты считаешь?
- Не валяй дурака, Гриша. Ты на кого работаешь? Тебе ребят разве не жалко?
- Вот то-то и оно - ребят жалко. А иначе бы хоть завтра с утра плюнул, и... будьте здоровы!
- Погоди. И во всяком случае, завтра с утра не плюй. С утра попрошу тебя присмотреть за моими, мне отлучиться надо будет часа на два.
Нужное Анатолию Михайловичу отделение милиции располагалось в новом районе, и добирался он туда долго. Ехал и все удивлялся, до чего велика стала Москва, не город, а государство!
Отделение находилось в небольшом, сложенном из светлого силикатного кирпича кубике, обсаженном молоденькими липками и обрамленном широким аккуратным газоном.
Грачев потянул большую, сплошь из стекла дверь и очутился перед традиционной стойкой.
Несколько дальше, в глубине помещения, за старым канцелярским столом, под зеленой, тоже не новой, лампой восседал младший лейтенант милиции.
- Здравствуйте, - сказал Грачев, снимая кепку.
Почему-то младший лейтенант приветствие Грачева пропустил мимо ушей, строго поглядел на посетителя, спросил официальным голосом:
- По какому вопросу, гражданин?
- К майору Глоба. Приглашен. И пока еще можете смело называть меня товарищем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30