– То есть я действительно устала, но это не важно. – Глаза у нее заблестели от слез. – Мне так тебя не хватало. Я думала, я должна справиться с этим сама. Поверь, я думала, что у меня нет выбора.
– Я верю. – Эдвард встал. – Энни, сейчас тебе надо спать.
– Я буду спать. – Страх не оставлял ее. – Ты не уедешь?
– Что ты! Я, разумеется, останусь. Я живу в «Де Бержю».
– А завтра ты придешь ко мне?
– Конечно. – Он наклонился, поцеловал ее в лоб, потом в губы. – Пожалуйста, дорогая, успокойся и не изводи себя. Завтра мы вместе поговорим с доктором Дресслером, и он скажет, что надо делать, чтобы ты совсем поправилась.
– Это займет немало времени.
– Думаю, да. Но у нас есть время.
Энни откинулась на подушки, попыталась улыбнуться мужу, но у нее ничего не получилось.
– Прости меня, Эдвард, – очень тихо проговорила она. – Прости меня за все.
– А ты меня, – сказал Эдвард.
Оливия поставила будильник на половину восьмого. Потом она позвонила Эдварду в отель и спросила, не может ли он поговорить с ней, перед тем как ехать в клинику. Они встретились в баре отеля, заказали кофе и круассаны.
– Зачем вы хотели меня видеть? – спросил Эдвард.
– Я долго думала, что я еще должна рассказать вам, чтобы помочь привести Энни в нормальное состояние. – Оливия помолчала, изо всех сил стараясь быть максимально тактичной. Она прекрасно понимала, что положение более чем странное. Они с Джимом, в сущности, принимали решение за Эдварда, не поставив его в известность. – Я имею в виду, что вам следовало бы знать.
– Помимо того, что моя жена чуть не погибла, пытаясь выйти из наркотической зависимости? – произнес Эдвард намеренно беззаботным тоном, отчего его слова ранили еще больше.
Оливия поставила чашку с кофе на стол, решив говорить все напрямую:
– Эдвард, я уже принесла вам извинения, и, честно говоря, я не думаю, что стоит начинать все сначала. Это вряд ли поможет вам, Энни или вашей семье. Вы знаете, почему мы это сделали, и ваше право судить, правильно мы поступили или нет.
– Да, конечно, – гораздо мягче произнес Эдвард. – Извините меня.
– Не стоит извиняться. – После недолгого колебания Оливия заговорила: – Вчера, после вашего ухода, я зашла попрощаться с Энни. Мне показалось, что разговор с вами ее расстроил.
– Оливия, – Эдвард наклонился к ней через стол, – вы, несомненно, желаете нам добра, но есть вещи…
– Я знаю, – нетерпеливо перебила его Оливия, – я знаю. Это не мое дело, и, поверьте, Энни почти ничего мне и не сказала. Но она произнесла слова «он как будто закрылся», и это меня встревожило.
– Мне жаль, что я заставил вас беспокоиться.
– Боже мой, Эдвард, почему вы сразу лезете в бутылку? – не выдержала Оливия. – Разве речь обо мне? Вам следует знать, что после вашего разговора Энни стало хуже. Сейчас важно только это. Пожалуй, все неспроста произошло именно так, – добавила она.
– Я вижу, к чему вы подбираетесь. – Эдвард слегка улыбнулся. – Надо заметить, в совершенно несвойственной вам манере.
Оливия улыбнулась в ответ.
– Вы подбираетесь к вопросу о моей матери, – продолжал Эдвард.
Оливия промолчала. Эдвард снова нахмурился.
– Оливия, – негромко начал он, – то, что произошло с моей матерью, очень долго меня мучило. В конце концов я поступил так же, как поступил вчера в разговоре с Энни, – притворился перед самим собой, что этой проблемы не существует. – Он немного помолчал. – Вчера я пережил серьезное потрясение и дошел до такого состояния, что мне показалось – больше я этого не выдержу. Я сказал себе, что никакие силы не заставят меня снова страдать так, как я страдал из-за матери. Разве я не доказал собственной жизнью, что проблему лучше всего решать именно так? Сейчас это принято называть «уходом от реальности». Я наглухо замуровал в самом дальнем углу своего мозга все ужасные воспоминания. Я старался не позволить им сломать свою жизнь, и, кажется, мне это удалось.
– Да, вам это удалось, – согласилась Оливия. – Вы замечательно распорядились своей жизнью, вы добились успехов, и у вас прекрасная семья.
– И глубоко несчастная жена-наркоманка.
– Увы, – еле слышно проговорила Оливия.
– Другими словами, получается, что то, что хорошо для меня, необязательно хорошо для Энни. – Эдвард налил им обоим еще немного кофе. – И то, что я запечатал семью печатями темную сторону своей жизни, не позволило Энни поделиться со мной своей бедой.
– Несомненно, – согласилась Оливия, – но не только это заставило ее молчать.
– Я думаю, вы правы, – сказал Эдвард. – Можно я задам вам один вопрос?
– Конечно.
– Как я мог не замечать, что с Энни что-то не в порядке? Почему я не видел, что моя жена страдает?
Оливия взглянула на него. Эдвард испытывал неподдельную муку, и это было видно по его лицу. Ей было невыносимо жаль его. И все же она знала: для того чтобы помочь Эдварду и Энни залечить раны, вернуться к нормальной жизни, она должна быть предельно честной.
– Вас никто не винит, Эдвард, – начала она, – и меньше всех – Энни.
– Но?.. – У Эдварда задергались губы. – Я явственно слышу какое-то «но».
Оливия кивнула:
– Вы должны кое-что понять. Вы ведь считали, что у Энни все хорошо? Вы видели тот образ, который она старательно создавала для вас. И своим мнимым неведением вы поощряли ее. Между прочим, это касается и меня, и Джима. Мы все видели только то, что хотели.
– Но вы не жили все это время с ней рядом.
– Верно. Но Энни – очень хорошая актриса.
– Так что, вы считаете, я должен делать, чтобы исправить положение?
– Вы должны перестать судить о ней по внешним проявлениям, – ответила Оливия. – Вам надо взять в руки кувалду, разбить скорлупу, в которой она прячется, и пробиться к настоящей Энни.
– Боюсь, я не отношусь к тем людям, которые склонны пользоваться кувалдой.
– Пожалуй, – признала Оливия. – Даже наверняка. Но я думаю, вы найдете верный способ. Эдвард, я совершенно уверена: единственное, чем вы сможете ей помочь, – это вместе с ней смотреть правде в глаза и вместе справляться с трудностями.
Энни провела в клинике еще неделю. Эдвард навещал ее каждый день, и они по рекомендации доктора Дресслера прошли у него несколько сеансов семейной психотерапии.
Энни выглядела уже гораздо лучше. Она смирилась с тем, что ей потребуется по меньшей мере несколько месяцев, чтобы окончательно выйти из зависимости, с тем, что, возможно, она никогда не будет чувствовать себя так хорошо, как ей бы хотелось. Но она многого добилась. Она знает пределы своих возможностей и в случае необходимости будет искать помощи. С ней остались Эдвард и дети. У нее есть все, чтобы чувствовать себя нужной близким, не терять терпения.
– А мы что теперь должны делать? Мы с Джимом? – спросила Дресслера Оливия, когда они сидели в уютном ресторанчике.
Вечером накануне отъезда Джима они собирались пообедать втроем, но Джим в последнюю минуту отказался. Что-то там у него произошло.
– Ничего, – ответил Дресслер. – Вы ничего не должны делать.
– Но послезавтра они возвращаются домой.
– Не могут же они вечно жить у вас или в гостинице.
– Конечно, – нетерпеливо проговорила Оливия. – Но получается, что мы с Джимом оставляем ее. А в Англии ее ждут те же трудности, с которых все и началось.
– Теперь ей поможет Эдвард.
– Джанни, вы же прекрасно понимаете, что я имею в виду.
– Конечно, понимаю. – Он тепло улыбнулся ей. – Оливия, дайте им самим во всем разобраться. Разумеется, вы будете поддерживать с ней связь, она будет знать, что может рассчитывать на вашу помощь, как было всегда.
– Но она терпела целых шесть лет, прежде чем решилась обратиться к нам за помощью.
– Энни изменилась. Сейчас все по-другому. – Помолчав, Джанни добавил: – Я понимаю, что вам трудно отпускать ее от себя, пока она так уязвима.
– Значит, вы признаете, что она сейчас очень уязвима?
– И останется такой довольно долго. Может быть, навсегда. Но, Оливия, Энни не дурочка. Самым страшным в ее жизни была эта тайна. Она собственными руками выкопала себе яму. Теперь она знает, что все могло бы быть по-другому. Сомневаюсь, что ей захочется вернуться на дно. Она непременно позовет на помощь, если почувствует, что это необходимо.
– Ну и как? – спросила Энни, когда они обедали на следующий день у Оливии. Эдварда не было. Он без слов понял, что это прощальный вечер для троих друзей. – Как прошло твое свидание с Джанни?
– Хорошо, – коротко ответила Оливия.
– Что значит «хорошо»?
– Это значит – неплохо.
– Зачем ты ее изводишь? – в шутку возмутился Джим. – Ты же знаешь, что ей это противопоказано.
– Ничего подобного. Джанни прописал ей «реальную жизнь», а для вас с Энни существенной часть реальной жизни всегда было то, что я вас извожу.
– Нам ли этого не знать, – вздохнул Джим.
– Но я хочу узнать, что было вчера вечером, – не отставала Энни.
– Было очень мило, – усмехнулась Оливия. – Можно сказать, восхитительно.
– Ливви, – с упреком произнесла Энни. – Давай-ка поподробнее. Моей душе полезна романтика – так говорит наш блистательный доктор.
Она знала, что эйфория от того, что ее выпустили из клиники, не будет продолжаться долго, а значит, ею следовало пользоваться на полную катушку.
– За чем же дело стало? – поддразнила ее Оливия.
– Я пожилая замужняя дама, – торжественно заявила Энни.
– Кто тебе мешает иметь романтические отношения с мужем?
Энни взглянула на Джима:
– Ну а ты ведь тоже догадался, что у них роман, правда?
Джим не ответил.
– Все, хватит, – сказала Оливия и налила вина себе и Джиму.
– Оливия Сегал. – Энни не собиралась отступать. – Этот человек – мечта любой женщины.
– Ах, ах, у этой мечты куча недостатков, – сказала Оливия. – Этакий ужасно самоуверенный преуспевающий красавец-врач швейцарско-итальянских кровей. Удивляюсь, как его эго пролезло в мою дверь.
– Должно быть, Оливия боится, – усмехнулся Джим, – что два эго таких размеров – это чересчур, особенно для такой небольшой квартирки.
– Значит, ты признаешь, что он красив? – спросила Энни.
– Я не слепая, – сухо ответила Оливия.
– Так ты собираешься завести с ним роман?
– Вполне возможно.
Наступило продолжительное и немного неловкое молчание.
– Я боюсь, – вдруг отрывисто произнесла Энни.
– Возвращаться домой? – участливо спросила Оливия.
– Да. – Энни встряхнула головой, сердясь на себя. – Больше всего на свете я хочу домой. Я чувствую, что сойду с ума, если еще хотя бы день не увижу Софи, Уильяма и Лайзу. – После паузы она добавила: – Но ведь именно там все и началось, правда?
– Не совсем так, – поправил ее Джим. – Это началось одиннадцать лет назад, в тот день, когда разбился вертолет.
– Джим прав, Энни, – поддержала его Оливия.
– Но главное произошло в Стоунбридже, – возразила Энни. – И там все осталось по-прежнему. Дом, который нужно вести, дети, которых нужно воспитывать, общество, к которому нужно приспосабливаться.
– Нет, Энни, теперь все будет по-другому, – сказала Оливия. – Изменилось главное.
– Ты имеешь в виду, что теперь Эдвард знает?
– Да. У тебя есть Эдвард, с которым ты можешь делиться своими трудностями. Тебе больше не придется сражаться с ними одной.
Энни улыбалась.
– Я буду ужасно скучать по вас обоих, – проговорила она и поняла, что вот-вот заплачет.
– Мы тоже будем по тебе скучать. – Джим потянулся к ее руке.
– Мы будем тебе беспрерывно звонить, – пообещала Оливия. – Тебе еще надоест.
– Звоните почаще, – сказала Энни. – И приезжайте, как только сможете.
– Я бы поехал хоть сейчас, – отозвался Джим, – если бы мог чем-то помочь.
– Мы бы оба поехали, – проговорила Оливия, – но Джанни сказал, что следующий этап ты должна пройти сама. Вместе с Эдвардом.
– Вы и так сделали для меня слишком много.
– Мы упустили тебя, Энни, – сокрушенно заметил Джим. – Мы ничего не поняли вовремя.
– И Эдвард винит себя в том же, – сказала Энни. – Но я знаю, что он не прав, и вы тоже не правы. Виновата я одна. – Она подняла руку, не давая им возразить. – Я лгала. Лгала самой себе и всем, кто меня любит. И я едва не зашла слишком далеко.
– Слава богу, этого не случилось, – сказала Оливия.
– Слава богу, у меня есть вы двое, – отозвалась Энни.
Почти весь следующий день Оливия провела в аэропорту. Сначала они с Джимом провожали Энни и Эдварда, летевших в Лондон, а потом Оливия провожала Джима, возвращавшегося в Бостон.
– Передай от меня привет Кэри, – сказала Оливия и усмехнулась. – Если она, конечно, сможет это перенести.
– Кэри вовсе не чувствует ненависти к тебе, – серьезно произнес Джим.
– Но сильно недолюбливает.
– Она к тебе ревнует.
– Я знаю, – согласилась Оливия. – Только никогда не могла понять почему.
– Наверное, у нее есть причины.
– Она знает, что мы всегда были только друзьями, разве нет? – Взгляд Оливии скользнул по красивому лицу Джима. – Хотя, возможно, если бы я была на ее месте, я тоже ревновала бы тебя к любой женщине, оказавшейся поблизости.
– Вот уж вряд ли, – усмехнулся Джим.
Они медленно продвигались к паспортному контролю, стараясь извлечь из этих последних минут перед расставанием как можно больше.
– Береги себя, – проговорила Оливия, когда они дошли до турникета.
– И ты тоже.
– И будь счастлив. Не давай Кэри собой помыкать.
– Оливия, – укоризненно произнес Джим после минутной паузы, с грустью добавил: – Мне бы хотелось, чтобы вы лучше относились друг к другу.
– Это касается не только меня, не так ли? Энни она тоже терпеть не может.
– Кэри всегда чувствовала, что не понравилась вам обеим с самого начала.
– Это правда, – признала Оливия. – Мне очень жаль, Джим, что так получилось.
– Да, конечно. – Он взялся было за свою дорожную сумку, но, заколебавшись, снова поставил ее на пол. – Если у тебя что-то выйдет с Дресслером, пусть это не принесет тебе ничего, кроме радости, ладно?
– О чем речь, – беззаботно ответила Оливия. – Ты же меня знаешь. С глаз долой – из сердца вон.
– Черта с два. – Он взял ее за руку. – Это маска. Все мы носим маски, не только Энни.
– Не беспокойся обо мне.
– Я просто не могу о тебе не беспокоиться.
Они обнялись. Оливия ощутила силу его стройного тела, вдохнула его знакомый запах и подумала о том, как много он для нее значит, какую важную часть ее жизни составляет ее дружба с ним и с Энни.
– Я тебя люблю, – прозвучал тихий голос Джима у нее над ухом.
– Я тебя тоже, – сказала Оливия.
Он пошел вперед, остановился, оглянулся, послал ей воздушный поцелуй и скрылся в толпе. А Оливия отправилась к выходу. Когда она вспомнила о словах, которыми они только что обменялись, которые всегда говорили друг другу при расставании, ее охватило странное чувство. Она подумала, что на этот раз для нее – конечно, только для нее – они значили что-то другое.
Она не хотела об этом думать, потому что это было не только неправильно, но и абсолютно невозможно, но все же ей показалось, что она любит Джима не только как друга.
9
– Это безумие, – заявила Энни, когда Оливия изложила ей план мести Кэри Бомон-Ариас. – Нет, сама идея мне нравится, но это полное безумие. Я боюсь.
– Почему?
– Уж очень это все… из ряда вон.
– Идеально продуманный план, – возразила Оливия.
– Но это же абсолютно аморально! Нет, невозможно.
– Энни, мы имеем дело с безнравственной особой. Это единственный способ зацепить ее по-настоящему. Ударить в больное место.
– Ливви, неужели ты настолько ненавидишь Кэри? Оливия на миг задумалась.
– Не думаю. Пожалуй, я никогда в жизни ни к кому не испытывала настоящей ненависти. Вернее будет сказать, что я ее презираю.
– Ничего у нас не выйдет, – покачала головой Энни.
– Если бы я сомневалась, – ответила Оливия, – то ни за что не стала бы втягивать тебя в эту историю.
Был январь 1990 года. Подруги сидели на кухне у Энни, в Бэнбери-Фарм. Прошло почти три года с тех пор, как Энни в последний раз приняла таблетку валиума. Теперь она чувствовала себя прекрасно и ей казалось, что весь тот кошмар происходил не с нею. Всего какой-нибудь год назад, думалось Энни, Оливия вряд ли посчитала бы ее достаточно сильной, чтобы обращаться к ней за поддержкой в подобной ситуации. Откровенно говоря, в этом и заключалась одна из причин, по которым она одобрила план, предложенный Оливией. И то обстоятельство, что они сидели за столом и решали, как помочь Джиму, можно было рассматривать как признание ее окончательного выздоровления.
– Но ты уверена, что не надо ничего говорить Джиму? – с сомнением спросила Энни. – В конце концов, мы затеяли все это ради него. Разве он не имеет права знать?
– Нет, – решительно возразила Оливия. – И вот почему. Я хорошо знаю Джима – он ни за что на это не пойдет. – Она посмотрела на листок с заметками, и при мысли о том, какую игру они затеяли, ее глаза хищно блеснули. – И еще одно – все это может сработать только в том случае, если Джим ничего не будет знать.
Иногда Оливия думала, что, если бы ее родители остались в живых и увидели свою дочь взрослой, они скорее всего могли бы ею гордиться, но при этом испытывали бы некоторое смущение – уж больно непохожей на них она выросла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36