Моя визитка исчезла с телевизора. Ее не оказалось и среди прочих его вещей, а новый бумажный мешок на кухне означал, что мусор ухе успели вынести.
Прежде чем выйти, я, прищурившись, посмотрел сквозь замочную скважину. Я оставил дверь слегка приоткрытой, в точности как раньше, стащил с рук резиновые перчатки и сунул их в «дипломат». Постоял еще немного, прислушиваясь к тишине внизу. На лестнице никого не было. Меня могла вспомнить домохозяйка с первого этажа, но с этим ничего не поделаешь.
Никем не замеченный, я спустился по лестнице и вышел из дома. Во дворе детишки играли в классики. Они даже не взглянули на меня, когда я проходил мимо.
Глава двадцатая
Три неразбавленных порции спиртного успокоили мои нервы и настроили меня на философские размышления. Это был спокойный бар по соседству, кажется, он назывался «У Фредди», или «У Тедди», а может, «Гнездышко Эдди» – в общем, что-то в этом роде; я устроился спиной к телевизору, обдумывая положение. Теперь у меня на руках оказалось уже два покойника. Оба знали Джонни Фаворита, оба носили на себе пятиконечные звезды. Интересно, не пропал ли передний зуб у Пупса, как пропало кольцо доктора? Но я не настолько жаждал узнать об этом, чтобы вернуться и посмотреть. В конце концов, звезды могли быть совпадением: самое обычное украшение, самой обычной формы. И к тому же наркоман-доктор и блюзовый пианист вовсе не обязаны были хорошо знать Джонни Фаворита. Но я буквально нутром чуял: все это не так просто, что-то здесь есть… Смахнув в ладонь сдачу с влажной стойки бара, я вернулся к своей работе на Луи Сифра.
Поездка на Кони-Айленд оказалась приятным развлечением. До «часа пик» оставалось девяносто минут, и движение по Федеральной автостраде и через Бэттери-туннель было достаточно свободным. На Шор-парквэй я опустил стекло и вдохнул холодный морской ветерок. Когда я выехал на Кропси-авеню, запах крови уже выветрился из моих ноздрей.
Проехав по Западной Семнадцатой улице до Серф-авеню, я поставил машину у заколоченного досками аттракциона электромобилей. Вне сезона Кони-Айленд выглядел как-то призрачно. Скелетоподобные направляющие «американских гор» вздымались надо мной паутиной из дерева и металла, но не хватало воплей отдыхающих – лишь ветер стонал в каркасе «гор», словно одинокие свистки поезда.
Несколько неприкаянных душ бродило по Серф-авеню в поисках приключений. Газетные листы неслись будто перекати-поле по пустынным, широким улицам. Над головой парили чайки, выискивая на земле объедки. Все киоски, торгующие сахарной ватой, «галереи ужасов» и аттракционы «на выигрыш» были плотно заколочены и походили на клоунов без грима.
Закусочная «Натанс Фэймес» была как всегда при деле, и я остановился, чтобы перехватить пару хот-догов и выпить пива. Буфетчик выглядел так, будто не покидал своей стойки со времен старого Луна-парка, и я спросил у него, не слышал ли он о гадалке по имени Мадам Зора.
– Мадам – как?
– Зора. Она пользовалась большим успехом в сороковых.
– Не припоминаю, приятель, – признался он. – Я получил эту работу меньше года назад. Лучше спроси меня что-нибудь о пароме Стейтон-Айленда. Он назывался «Мать Золотой Звезды». У меня там была концессия на ночное питание – целых пятнадцать лет. Ну валяй, спрашивай.
– Почему вы уволились?
– Не умею плавать.
– И что с того?
– Боялся утонуть. Решил не играть с судьбой. – Он улыбнулся, демонстрируя четыре недостающих зуба.
Я набил рот остатками хот-дога и, прихлебывая пиво из картонного стаканчика, зашагал прочь.
Бауэри, расположенная между Серф-авеню и Бульваром, скорее напоминала парк развлечений, нежели улицу. Я прогуливался вдоль молчаливых павильонов и раздумывал над следующим ходом. Цыганская община закрыта получше, чем все ячейки Клана [Имеется в виду Ку-Клукс-Клан.] в Джорджии, и я знал, что с этой стороны помощи мне не получить. Значит – работа ногами. Меси асфальт, покуда не нарвешься на кого-то, кто помнит мадам Зору и желает поделиться с тобой воспоминаниями.
Неплохим местечком для начала поисков показалось заведение Дэнни Дринана. Он был мелким мошенником на пенсии и содержал убогий музей восковых фигур на углу Тринадцатой улицы и Бауэри. Я познакомился с ним в 52-ом году, когда он только-только отбыл свой четырехлетний срок в Даннеморе. Агенты ФБР пытались пришить ему биржевую аферу, но он идеально подошел на роль козла отпущения для пары продажных адвокатов, которых звали Пиви и Мунро. В то время я работал для третьей стороны, также павшей жертвой их махинаций, и заодно помог расколоть и это дело. Дэнни чувствовал себя обязанным и при необходимости снабжал меня всякой интересной информацией.
Галерея восковых фигур помещалась в узком одноэтажном строении, втиснутом между павильоном с пиццей и павильоном с игральными автоматами. На фасаде красовалась надпись – алые буквы высотой в фут:
СПЕШИТЕ!
ЗАЛ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ 50 ЗНАМЕНИТЫХ УБИЙСТВ ПОКУШЕНИЯ НА ЛИНКОЛЬНА И ГАРФИЛДА ДИЛЛИНДЖЕР В МОРГЕ
ТОЛСТЯК ЭРБАКЛ ПРЕДСТАЕТ ПЕРЕД СУДОМ ПОЗНАВАТЕЛЬНО! ПРАВДОПОДОБНО! ПОРАЗИТЕЛЬНО!
В кассовой будке сидела крашенная хной гарпия возрастом точь-в-точь как вдова президента Гранта и раскладывала «солитер», напоминая одну из механических гадалок в соседнем павильоне.
– Дэнни Дринан у себя? – спросил я.
– Он там, сзади, – проворчала она, раскрыв нижнюю карту – трефового валета. – Оформляет экспонаты.
– Можно войти и поговорить с ним?
– Вначале придется заплатить, – кивнула она древней головой в сторону картонной таблички: «ВХОД – 25 центов».
Я выудил из брюк четвертак, просунул монету под зарешеченное оконце и вошел внутрь. Воняло здесь страшно. На провисающем картонном потолке виднелись большие рыжие пятна. Под ногами скрипел и стонал пересохший деревянный настил. По стенам, за стеклянными витринами, неуклюже застыли манекены – словно армия индейцев, выставленных в сигарных лавках.
Первым был «Зал американских президентов»: абсолютно одинаковые персоны в обносках из водевильной костюмерной. После Ф.Д.Рузвельта пошел «Зал убийц». Я прогулялся по целому лабиринту увечий. Холл-Миллз, Снайдер-Грей, Бруно Га-уптманн, Уинни Рут Джад, убийцы «Одиноких сердец» – все собрались здесь, размахивая дубинками и топорами, упрятывая части тел в сундуки и плавая в океанах красной краски.
В заднем помещении я нашел Дэнни Дринана: он стоял на четвереньках в витрине. Это был маленький мужчина в синей выцветшей рабочей рубашке и темных шерстяных брюках. Курносый нос и редкие светлые усы делали его похожим на испуганного хомяка. Его привычка быстро мигать во время разговора тоже не шла ему на пользу.
Я постучал по стеклу, он поднял глаза и улыбнулся; во рту у него были обойные гвозди. Побормотав что-то неразборчивое, он положил молоток и выскользнул через небольшую щель в дальнем углу. Он работал над парикмахерской, где убивали под руководством Альберта Анастасиа, Верховного Палача компании «Убийство, Инк.». Двое убийц в масках наставили револьверы на укутанную простыней фигуру в кресле, а парикмахер спокойно стоял в сторонке, ожидая следующего клиента.
– Эй, Гарри! – радостно вскричал Дэнни Дринан, неожиданно появляясь у меня за спиной. – Ну, что скажешь о моем последнем шедевре?
– Похоже, у всех у них наступило трупное окоченение, – заметил я. – Умберто Анастасиа, верно?
– Выдайте парню призовую сигару. Неплохо, когда угадываешь сразу.
– Вчера я был в Шератон-парке, так что все достаточно свежо в моей памяти.
– Эта сцена – моя гордость на новый сезон.
– Ты опоздал на год. Заголовки в газетах уже холодны, как труп.
Дэнни нервно кивнул.
– Парикмахерские кресла дороги, Гарри. В прошлом сезоне я не смог позволить себе никаких обновок. Впрочем, эта гостиница рядом хороша для бизнеса. Ты не знал, что здесь вырубили насмерть Арнольда Ротштейна в двадцать восьмом году? Только в те дни это место называлось «Парк-Сентрал». Пойдем, я установил Арнольда впереди, я покажу тебе.
– Как-нибудь в другой раз, Дэнни. Мне этого вот так хватает в натуре.
– Ага, пожалуй, ты прав. Так что же привело тебя в наш заброшенный уголок? Давай предположим, что я этого не знаю.
– Лучше предположим, что ты знаешь. Глаза Дэнни зажглись как безумные семафоры.
– Ну, в подробностях вряд ли, – заикаясь произнес он, – но смекаю, что, если Гарри приходит навестить меня, ему нужна какая-то «инфо».
– Попал в точку, – подтвердил я. – Что ты можешь рассказать о предсказательнице судьбы по имени Мадам Зора? Она работала здесь в начале сороковых.
– Эх, Гарри, сам знаешь, что в этом я помочь не могу. В то время я торговал недвижимостью во Флориде. Тогда Дэнни Дринан катился по славной, легкой дорожке.
Я вытряхнул сигарету из своей пачки и предложил ее Дэнни, но тот покачал головой.
– Я и не думал, что ты сможешь найти ее, Дэнни, – продолжал я закуривая, – но ты уже освоился здесь и, наверно, сможешь навести меня на старожилов. Ты только намекни, кто разбирается в местных делах.
Дэнни почесал голову, показывая мне, что он раздумывает.
– Я сделаю все, что смогу. Загвоздка в том, Гарри, что все, кто мог бы помочь, находятся на всяких там Бермудах и прочих курортах. Я и сам повалялся бы на пляже, не будь по уши в долгах. Я не жалуюсь, нет, – после тюряги пляж Брайтон-Бич выглядит не хуже Бермуд.
– Но ведь кто-то мог и остаться. Не только твоя контора открыта для бизнеса.
– Ага, как раз сейчас я понял, к кому тебя нужно послать. На Десятой улице, возле Бульвара, есть шоу уродов. Обычно большинство уродцев подрабатывают в это время в цирке, но есть и старики. Пенсионеры, как говорится. Они не берут отпусков. Появляться на людях не входит в число их развлечений.
– А как называется это место?
– «Конгресс чудес Уолтера». Только заправляет им господин по имени Хагтарти. Его сразу узнаешь. Он покрыт татуировками, выглядит как дорожная карта.
– Спасибо, Дэнни. Ты кладезь ценной информации.
Глава двадцать первая
«Конгресс чудес Уолтера» находился на Десятой улице возле пандуса, ведущего на Бульвар. Как и все окружавшие его аттракционы, он напоминал старинный карнавальный павильон – ну разве что, чуть в большей степени, чем прочие: фасад низенького здания был увешан транспарантами, а под ними висели примитивные рисунки красками, представляющие экспонаты «Конгресса». Широкие холсты изображали человеческие уродства в простой карикатурной манере, с наивностью, предполагавшей врожденную жестокость.
«ВОТ ЭТО ТОЛСТУХА!» – гласила надпись под рисунком женщины, раздутой будто дирижабль, с крошечным пляжным зонтиком над тыквообразной головой. Портрет татуированного человека – «КРАСОТА НЕ ГЛУБЖЕ КОЖИ» – висел в компании с Йо-йо, Собакоголовым мальчиком и Принцессой Софией, Бородатой Леди. Остальные холсты демонстрировали гермафродита, юную девушку, обвитую змеями, человека-тюленя и великана в смокинге.
«ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО СУББ. И ВОСКР.» – предупреждала вывеска в пустой кассовой будке у входа. Поперек открытого дверного проема висела цепь – как бархатное ограждение в ночном клубе, – но я поднырнул под нее и вошел внутрь.
Единственным источником света была грязная застекленная крыша. По стенам пустого помещения в вечернем свете с трудом угадывались очертания каких-то платформ. В воздухе витал запах печали и пота. В дальнем конце, из-под закрытой двери, пробивалась полоска света. Я подошел к двери и постучал.
– Открыто, – произнес чей-то голос.
Повернув ручку, я заглянул в большую голую комнату, уют которой придавали только несколько провисших кушеток из комиссионки, да веселые цирковые плакаты, оживлявшие покрытые плесенью стены. Крошечная толстуха с черной, вьющейся бородой, аккуратно разложенной по скромному розовому корсажу, сидела, углубившись в картинку, наполовину собранную из кусочков картона.
Под пыльной бахромой абажура сидели четыре странных урода, погруженных в обычный покерный "ритуал. На большой подушке восседал человек без рук и без ног: он был похож на Шалтая-Болтая и держал карты в ладонях, растущих прямо из плеч, словно ласты. Рядом сидел великан, в массивных пальцах которого карты казались почтовыми марками. У того, кто сдавал, кожа растрескалась и наводила на мысли об аллигаторах я черепахах.
– Ты ставишь или нет? – спросил игрок слева, высохший гном в футболке. Его шея, плечи и руки были так густо татуированы, что походили на какое-то экзотическое, обтягивающее кожу одеяние. В отличие от рьяной работы художника, представленной на холсте снаружи, человечек был довольно блеклым и каким-то выцветшим, словно размытая копия того, что было обещано.
Татуированный впился взглядом в мой «дипломат».
– Что в ты там ни продавал, нам это не нужно! – рявкнул он.
– Я не торговец. Сегодня никаких страховок и громоотводов.
– Так какого же черта тебе нужно? Может, бесплатное представление?
– Наверное, вы мистер Хаггарти. Мой друг подумал, что вы сможете помочь мне кое-какой информацией.
– А кто он, этот твой друг? – требовательно спросил многоцветный Хаггарти.
– Дэнни Дринан. Он владелец воскового музея за углом.
– Ага, Дринана я знаю. Он тот еще мошенник. – Хаггарти отхаркнулся и сплюнул в стоявшую у его ног мусорную корзинку. Затем улыбнулся, показывая, что не хотел меня обидеть. – Я уважаю все друзей Дэнни. Скажи, что ты хочешь узнать, и я тебе выложу напрямик все, что смогу.
– Можно присесть?
– Будь моим гостем. – Хаггарти подтолкнул мне свободный складной стул. – Присаживайся, приятель.
Я сел между Хаггарти и великаном, хмуро нависшим над нами, как Гулливер над лилипутами.
– Я ищу цыганку-предсказательницу по имени Мадам Зора, – сказал я, ставя «дипломат» между ног. – Она пользовалась здесь большим успехом перед войной.
– Не могу вспомнить, – произнес Хаггарти. – Может вы, ребята?
– Я помню одну, она гадала на чаинках, Мун ее звали, – пропел человек с ластами вместо рук.
– Она была китаянкой, – проворчал великан. – Вышла замуж за аукциониста и подалась в Толедо.
– А зачем она тебе? – захотел узнать человек с кожей аллигатора.
– Она знала парня, которого я пытаюсь отыскать. Я надеялся, что она сможет мне помочь.
– Ты частный сыщик?
Я кивнул. Отрицание могло лишь ухудшить положение.
– Значит, легаш? – Хаггарти снова сплюнул в корзину. – Я не держу на тебя зла. Всем нужно зарабатывать на жизнь.
– А я вот сроду не перевариваю мусоров, – прогудел великан.
– У тебя что, в желудке бурчит после того, как пообедаешь сыщиками?
Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.
– Я знала Зору, – заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. – В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, – добавила леди.
– Вы уверены в этом?
– Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром. [Джонсон, Эл (1886-1950) – урожденный Аса Йелсон. Американец русского происхождения, имитатор чернокожих певцов. В 1927 году снялся в первом звуковом фильме «Певец джаза».]
– А где я могу найти ее сейчас?
– Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.
– Когда это было?
– Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.
– Что вы о ней знаете?
– Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.
– Она никогда не говорила о певце – Джонни Фаворите?
Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.
– Вот уж у кого была золотая глотка, – просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. – Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом – все равно что выдавать тайну исповеди.
– Может, вы еще что-нибудь вспомните?
– К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?
– Кто?
– Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.
– Где мне его найти?
– В Стиплчейзе. Он там цепным псом. – Толстуха принялась обмахиваться киножурналом. – Хаггарти, сделай ты хоть что-нибудь с этой парилкой. Здесь жарко, как в бойлерной. Я скоро растаю.
Хаггарти рассмеялся.
– От тебя останется самая большая на свете лужа.
Глава двадцать вторая
Бульвар и Брайтон-Бич были пусты. Там, где в разгар лета лежали, как моржи на лежбище, людские толпы, сейчас бродили в поисках пустых бутылок лишь несколько несгибаемых старьевщиков. За ними бушевал в прибое свинцово-серый Атлантический океан, разлетаясь каскадами брызг на волнорезе.
Стиплчейз-парк занимал двадцать пять акров земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Прежде чем выйти, я, прищурившись, посмотрел сквозь замочную скважину. Я оставил дверь слегка приоткрытой, в точности как раньше, стащил с рук резиновые перчатки и сунул их в «дипломат». Постоял еще немного, прислушиваясь к тишине внизу. На лестнице никого не было. Меня могла вспомнить домохозяйка с первого этажа, но с этим ничего не поделаешь.
Никем не замеченный, я спустился по лестнице и вышел из дома. Во дворе детишки играли в классики. Они даже не взглянули на меня, когда я проходил мимо.
Глава двадцатая
Три неразбавленных порции спиртного успокоили мои нервы и настроили меня на философские размышления. Это был спокойный бар по соседству, кажется, он назывался «У Фредди», или «У Тедди», а может, «Гнездышко Эдди» – в общем, что-то в этом роде; я устроился спиной к телевизору, обдумывая положение. Теперь у меня на руках оказалось уже два покойника. Оба знали Джонни Фаворита, оба носили на себе пятиконечные звезды. Интересно, не пропал ли передний зуб у Пупса, как пропало кольцо доктора? Но я не настолько жаждал узнать об этом, чтобы вернуться и посмотреть. В конце концов, звезды могли быть совпадением: самое обычное украшение, самой обычной формы. И к тому же наркоман-доктор и блюзовый пианист вовсе не обязаны были хорошо знать Джонни Фаворита. Но я буквально нутром чуял: все это не так просто, что-то здесь есть… Смахнув в ладонь сдачу с влажной стойки бара, я вернулся к своей работе на Луи Сифра.
Поездка на Кони-Айленд оказалась приятным развлечением. До «часа пик» оставалось девяносто минут, и движение по Федеральной автостраде и через Бэттери-туннель было достаточно свободным. На Шор-парквэй я опустил стекло и вдохнул холодный морской ветерок. Когда я выехал на Кропси-авеню, запах крови уже выветрился из моих ноздрей.
Проехав по Западной Семнадцатой улице до Серф-авеню, я поставил машину у заколоченного досками аттракциона электромобилей. Вне сезона Кони-Айленд выглядел как-то призрачно. Скелетоподобные направляющие «американских гор» вздымались надо мной паутиной из дерева и металла, но не хватало воплей отдыхающих – лишь ветер стонал в каркасе «гор», словно одинокие свистки поезда.
Несколько неприкаянных душ бродило по Серф-авеню в поисках приключений. Газетные листы неслись будто перекати-поле по пустынным, широким улицам. Над головой парили чайки, выискивая на земле объедки. Все киоски, торгующие сахарной ватой, «галереи ужасов» и аттракционы «на выигрыш» были плотно заколочены и походили на клоунов без грима.
Закусочная «Натанс Фэймес» была как всегда при деле, и я остановился, чтобы перехватить пару хот-догов и выпить пива. Буфетчик выглядел так, будто не покидал своей стойки со времен старого Луна-парка, и я спросил у него, не слышал ли он о гадалке по имени Мадам Зора.
– Мадам – как?
– Зора. Она пользовалась большим успехом в сороковых.
– Не припоминаю, приятель, – признался он. – Я получил эту работу меньше года назад. Лучше спроси меня что-нибудь о пароме Стейтон-Айленда. Он назывался «Мать Золотой Звезды». У меня там была концессия на ночное питание – целых пятнадцать лет. Ну валяй, спрашивай.
– Почему вы уволились?
– Не умею плавать.
– И что с того?
– Боялся утонуть. Решил не играть с судьбой. – Он улыбнулся, демонстрируя четыре недостающих зуба.
Я набил рот остатками хот-дога и, прихлебывая пиво из картонного стаканчика, зашагал прочь.
Бауэри, расположенная между Серф-авеню и Бульваром, скорее напоминала парк развлечений, нежели улицу. Я прогуливался вдоль молчаливых павильонов и раздумывал над следующим ходом. Цыганская община закрыта получше, чем все ячейки Клана [Имеется в виду Ку-Клукс-Клан.] в Джорджии, и я знал, что с этой стороны помощи мне не получить. Значит – работа ногами. Меси асфальт, покуда не нарвешься на кого-то, кто помнит мадам Зору и желает поделиться с тобой воспоминаниями.
Неплохим местечком для начала поисков показалось заведение Дэнни Дринана. Он был мелким мошенником на пенсии и содержал убогий музей восковых фигур на углу Тринадцатой улицы и Бауэри. Я познакомился с ним в 52-ом году, когда он только-только отбыл свой четырехлетний срок в Даннеморе. Агенты ФБР пытались пришить ему биржевую аферу, но он идеально подошел на роль козла отпущения для пары продажных адвокатов, которых звали Пиви и Мунро. В то время я работал для третьей стороны, также павшей жертвой их махинаций, и заодно помог расколоть и это дело. Дэнни чувствовал себя обязанным и при необходимости снабжал меня всякой интересной информацией.
Галерея восковых фигур помещалась в узком одноэтажном строении, втиснутом между павильоном с пиццей и павильоном с игральными автоматами. На фасаде красовалась надпись – алые буквы высотой в фут:
СПЕШИТЕ!
ЗАЛ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ 50 ЗНАМЕНИТЫХ УБИЙСТВ ПОКУШЕНИЯ НА ЛИНКОЛЬНА И ГАРФИЛДА ДИЛЛИНДЖЕР В МОРГЕ
ТОЛСТЯК ЭРБАКЛ ПРЕДСТАЕТ ПЕРЕД СУДОМ ПОЗНАВАТЕЛЬНО! ПРАВДОПОДОБНО! ПОРАЗИТЕЛЬНО!
В кассовой будке сидела крашенная хной гарпия возрастом точь-в-точь как вдова президента Гранта и раскладывала «солитер», напоминая одну из механических гадалок в соседнем павильоне.
– Дэнни Дринан у себя? – спросил я.
– Он там, сзади, – проворчала она, раскрыв нижнюю карту – трефового валета. – Оформляет экспонаты.
– Можно войти и поговорить с ним?
– Вначале придется заплатить, – кивнула она древней головой в сторону картонной таблички: «ВХОД – 25 центов».
Я выудил из брюк четвертак, просунул монету под зарешеченное оконце и вошел внутрь. Воняло здесь страшно. На провисающем картонном потолке виднелись большие рыжие пятна. Под ногами скрипел и стонал пересохший деревянный настил. По стенам, за стеклянными витринами, неуклюже застыли манекены – словно армия индейцев, выставленных в сигарных лавках.
Первым был «Зал американских президентов»: абсолютно одинаковые персоны в обносках из водевильной костюмерной. После Ф.Д.Рузвельта пошел «Зал убийц». Я прогулялся по целому лабиринту увечий. Холл-Миллз, Снайдер-Грей, Бруно Га-уптманн, Уинни Рут Джад, убийцы «Одиноких сердец» – все собрались здесь, размахивая дубинками и топорами, упрятывая части тел в сундуки и плавая в океанах красной краски.
В заднем помещении я нашел Дэнни Дринана: он стоял на четвереньках в витрине. Это был маленький мужчина в синей выцветшей рабочей рубашке и темных шерстяных брюках. Курносый нос и редкие светлые усы делали его похожим на испуганного хомяка. Его привычка быстро мигать во время разговора тоже не шла ему на пользу.
Я постучал по стеклу, он поднял глаза и улыбнулся; во рту у него были обойные гвозди. Побормотав что-то неразборчивое, он положил молоток и выскользнул через небольшую щель в дальнем углу. Он работал над парикмахерской, где убивали под руководством Альберта Анастасиа, Верховного Палача компании «Убийство, Инк.». Двое убийц в масках наставили револьверы на укутанную простыней фигуру в кресле, а парикмахер спокойно стоял в сторонке, ожидая следующего клиента.
– Эй, Гарри! – радостно вскричал Дэнни Дринан, неожиданно появляясь у меня за спиной. – Ну, что скажешь о моем последнем шедевре?
– Похоже, у всех у них наступило трупное окоченение, – заметил я. – Умберто Анастасиа, верно?
– Выдайте парню призовую сигару. Неплохо, когда угадываешь сразу.
– Вчера я был в Шератон-парке, так что все достаточно свежо в моей памяти.
– Эта сцена – моя гордость на новый сезон.
– Ты опоздал на год. Заголовки в газетах уже холодны, как труп.
Дэнни нервно кивнул.
– Парикмахерские кресла дороги, Гарри. В прошлом сезоне я не смог позволить себе никаких обновок. Впрочем, эта гостиница рядом хороша для бизнеса. Ты не знал, что здесь вырубили насмерть Арнольда Ротштейна в двадцать восьмом году? Только в те дни это место называлось «Парк-Сентрал». Пойдем, я установил Арнольда впереди, я покажу тебе.
– Как-нибудь в другой раз, Дэнни. Мне этого вот так хватает в натуре.
– Ага, пожалуй, ты прав. Так что же привело тебя в наш заброшенный уголок? Давай предположим, что я этого не знаю.
– Лучше предположим, что ты знаешь. Глаза Дэнни зажглись как безумные семафоры.
– Ну, в подробностях вряд ли, – заикаясь произнес он, – но смекаю, что, если Гарри приходит навестить меня, ему нужна какая-то «инфо».
– Попал в точку, – подтвердил я. – Что ты можешь рассказать о предсказательнице судьбы по имени Мадам Зора? Она работала здесь в начале сороковых.
– Эх, Гарри, сам знаешь, что в этом я помочь не могу. В то время я торговал недвижимостью во Флориде. Тогда Дэнни Дринан катился по славной, легкой дорожке.
Я вытряхнул сигарету из своей пачки и предложил ее Дэнни, но тот покачал головой.
– Я и не думал, что ты сможешь найти ее, Дэнни, – продолжал я закуривая, – но ты уже освоился здесь и, наверно, сможешь навести меня на старожилов. Ты только намекни, кто разбирается в местных делах.
Дэнни почесал голову, показывая мне, что он раздумывает.
– Я сделаю все, что смогу. Загвоздка в том, Гарри, что все, кто мог бы помочь, находятся на всяких там Бермудах и прочих курортах. Я и сам повалялся бы на пляже, не будь по уши в долгах. Я не жалуюсь, нет, – после тюряги пляж Брайтон-Бич выглядит не хуже Бермуд.
– Но ведь кто-то мог и остаться. Не только твоя контора открыта для бизнеса.
– Ага, как раз сейчас я понял, к кому тебя нужно послать. На Десятой улице, возле Бульвара, есть шоу уродов. Обычно большинство уродцев подрабатывают в это время в цирке, но есть и старики. Пенсионеры, как говорится. Они не берут отпусков. Появляться на людях не входит в число их развлечений.
– А как называется это место?
– «Конгресс чудес Уолтера». Только заправляет им господин по имени Хагтарти. Его сразу узнаешь. Он покрыт татуировками, выглядит как дорожная карта.
– Спасибо, Дэнни. Ты кладезь ценной информации.
Глава двадцать первая
«Конгресс чудес Уолтера» находился на Десятой улице возле пандуса, ведущего на Бульвар. Как и все окружавшие его аттракционы, он напоминал старинный карнавальный павильон – ну разве что, чуть в большей степени, чем прочие: фасад низенького здания был увешан транспарантами, а под ними висели примитивные рисунки красками, представляющие экспонаты «Конгресса». Широкие холсты изображали человеческие уродства в простой карикатурной манере, с наивностью, предполагавшей врожденную жестокость.
«ВОТ ЭТО ТОЛСТУХА!» – гласила надпись под рисунком женщины, раздутой будто дирижабль, с крошечным пляжным зонтиком над тыквообразной головой. Портрет татуированного человека – «КРАСОТА НЕ ГЛУБЖЕ КОЖИ» – висел в компании с Йо-йо, Собакоголовым мальчиком и Принцессой Софией, Бородатой Леди. Остальные холсты демонстрировали гермафродита, юную девушку, обвитую змеями, человека-тюленя и великана в смокинге.
«ОТКРЫТО ТОЛЬКО ПО СУББ. И ВОСКР.» – предупреждала вывеска в пустой кассовой будке у входа. Поперек открытого дверного проема висела цепь – как бархатное ограждение в ночном клубе, – но я поднырнул под нее и вошел внутрь.
Единственным источником света была грязная застекленная крыша. По стенам пустого помещения в вечернем свете с трудом угадывались очертания каких-то платформ. В воздухе витал запах печали и пота. В дальнем конце, из-под закрытой двери, пробивалась полоска света. Я подошел к двери и постучал.
– Открыто, – произнес чей-то голос.
Повернув ручку, я заглянул в большую голую комнату, уют которой придавали только несколько провисших кушеток из комиссионки, да веселые цирковые плакаты, оживлявшие покрытые плесенью стены. Крошечная толстуха с черной, вьющейся бородой, аккуратно разложенной по скромному розовому корсажу, сидела, углубившись в картинку, наполовину собранную из кусочков картона.
Под пыльной бахромой абажура сидели четыре странных урода, погруженных в обычный покерный "ритуал. На большой подушке восседал человек без рук и без ног: он был похож на Шалтая-Болтая и держал карты в ладонях, растущих прямо из плеч, словно ласты. Рядом сидел великан, в массивных пальцах которого карты казались почтовыми марками. У того, кто сдавал, кожа растрескалась и наводила на мысли об аллигаторах я черепахах.
– Ты ставишь или нет? – спросил игрок слева, высохший гном в футболке. Его шея, плечи и руки были так густо татуированы, что походили на какое-то экзотическое, обтягивающее кожу одеяние. В отличие от рьяной работы художника, представленной на холсте снаружи, человечек был довольно блеклым и каким-то выцветшим, словно размытая копия того, что было обещано.
Татуированный впился взглядом в мой «дипломат».
– Что в ты там ни продавал, нам это не нужно! – рявкнул он.
– Я не торговец. Сегодня никаких страховок и громоотводов.
– Так какого же черта тебе нужно? Может, бесплатное представление?
– Наверное, вы мистер Хаггарти. Мой друг подумал, что вы сможете помочь мне кое-какой информацией.
– А кто он, этот твой друг? – требовательно спросил многоцветный Хаггарти.
– Дэнни Дринан. Он владелец воскового музея за углом.
– Ага, Дринана я знаю. Он тот еще мошенник. – Хаггарти отхаркнулся и сплюнул в стоявшую у его ног мусорную корзинку. Затем улыбнулся, показывая, что не хотел меня обидеть. – Я уважаю все друзей Дэнни. Скажи, что ты хочешь узнать, и я тебе выложу напрямик все, что смогу.
– Можно присесть?
– Будь моим гостем. – Хаггарти подтолкнул мне свободный складной стул. – Присаживайся, приятель.
Я сел между Хаггарти и великаном, хмуро нависшим над нами, как Гулливер над лилипутами.
– Я ищу цыганку-предсказательницу по имени Мадам Зора, – сказал я, ставя «дипломат» между ног. – Она пользовалась здесь большим успехом перед войной.
– Не могу вспомнить, – произнес Хаггарти. – Может вы, ребята?
– Я помню одну, она гадала на чаинках, Мун ее звали, – пропел человек с ластами вместо рук.
– Она была китаянкой, – проворчал великан. – Вышла замуж за аукциониста и подалась в Толедо.
– А зачем она тебе? – захотел узнать человек с кожей аллигатора.
– Она знала парня, которого я пытаюсь отыскать. Я надеялся, что она сможет мне помочь.
– Ты частный сыщик?
Я кивнул. Отрицание могло лишь ухудшить положение.
– Значит, легаш? – Хаггарти снова сплюнул в корзину. – Я не держу на тебя зла. Всем нужно зарабатывать на жизнь.
– А я вот сроду не перевариваю мусоров, – прогудел великан.
– У тебя что, в желудке бурчит после того, как пообедаешь сыщиками?
Великан хмыкнул. Хаггарти рассмеялся и стукнул по столу своим узорчатым красно-синим кулаком, рассыпав аккуратные стопки фишек.
– Я знала Зору, – заговорила толстая леди голосом нежным, как китайский фарфор. В его мелодичных звуках цвели магнолии и жимолость. – В Зоре было столько же от цыган, сколько и в тебе, – добавила леди.
– Вы уверены в этом?
– Ну конечно. Эл Джолсон носил черное лицо, но это не делало его негром. [Джонсон, Эл (1886-1950) – урожденный Аса Йелсон. Американец русского происхождения, имитатор чернокожих певцов. В 1927 году снялся в первом звуковом фильме «Певец джаза».]
– А где я могу найти ее сейчас?
– Этого я не знаю. Я потеряла ее из виду после того, как она свернула свою палатку.
– Когда это было?
– Весной сорок второго. Однажды она просто взяла и исчезла. Закрыла свою лавочку, не сказав никому ни слова.
– Что вы о ней знаете?
– Не слишком много. Иногда мы собирались на чашку кофе. Болтали о погоде и всякой всячине.
– Она никогда не говорила о певце – Джонни Фаворите?
Толстуха улыбнулась. Глубоко под пластами жира в ней пряталась маленькая девочка в нарядном платьице.
– Вот уж у кого была золотая глотка, – просияла она и промычала одну из давнишних мелодий. – Он и впрямь был моим любимчиком. Однажды я прочитала в скандальной газетенке, что он консультировался у Зоры, но когда я спросила ее об этом, она сразу захлопнулась. По-моему, говорить об этом – все равно что выдавать тайну исповеди.
– Может, вы еще что-нибудь вспомните?
– К сожалению, мы не были настолько близки. Знаешь, кто может тебе помочь?
– Кто?
– Старый Пол Болц. В то время он работал с ней на пару. Он по-прежнему сшивается здесь.
– Где мне его найти?
– В Стиплчейзе. Он там цепным псом. – Толстуха принялась обмахиваться киножурналом. – Хаггарти, сделай ты хоть что-нибудь с этой парилкой. Здесь жарко, как в бойлерной. Я скоро растаю.
Хаггарти рассмеялся.
– От тебя останется самая большая на свете лужа.
Глава двадцать вторая
Бульвар и Брайтон-Бич были пусты. Там, где в разгар лета лежали, как моржи на лежбище, людские толпы, сейчас бродили в поисках пустых бутылок лишь несколько несгибаемых старьевщиков. За ними бушевал в прибое свинцово-серый Атлантический океан, разлетаясь каскадами брызг на волнорезе.
Стиплчейз-парк занимал двадцать пять акров земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24