А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

О таком будущем.
Это последняя ее ночь на свободе. Еще несколько коротких часов – и все. Как же быстро они летят – последние мгновения!
Шайна поднялась со стула, вышла из комнаты и тихо прошла по спящему дому в сад. Как приятно было оказаться сейчас здесь – на залитых лунным светом дорожках, под легким, ласковым ветерком, едва слышно шелестящим в вершинах деревьев!
Она неторопливо брела по мощеной дорожке, любуясь сверкающей, словно серебряная лента, гладью реки, плавно текущей вдали, наслаждаясь тишиной и покоем ночного сада. Здесь, в безмолвном слиянии земли и неба, так легко было поверить в то, что завтрашний день никогда не наступит. И не будет венчания, не будут сказаны ужасные, тяжелые, словно камни, слова, которые навсегда отдадут ее в руки Йена, сделают ее его собственностью.
Ветерок набежал, прижал к ногам легкую ткань ночной рубашки. Шайна поежилась. Какое необычное, приятное ощущение! Одновременно легкое и возбуждающее!
Она поплотнее закуталась в накинутую на плечи шаль и медленно пошла дальше сквозь теплую летнюю ночь. Шайна свернула на узкую боковую дорожку, ведущую вниз, к реке. Деревья здесь росли реже, и серебряный свет луны ложился на ровные, подстриженные лужайки, делая их похожими на огромные матовые зеркала. Она шла медленно, осторожно, стараясь не наступать на острые камешки, которыми была усыпана дорожка. Шайна внимательно смотрела под ноги и не заметила высокую мужскую фигуру в конце дорожки, пока не подошла вплотную.
Когда же увидела, из ее груди вырвался удивленный вздох. Она сразу поняла, кто стоит перед ней в ночной тишине.
– Габриель… – прошептала она, не в силах справиться со своим изумлением.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
Его голос – мягкий, низкий, чувственный – сливался с шорохом ветерка, шелестящего в кронах деревьев.
– Брожу, – ответила она. – Думаю… Или, скорее, стараюсь не думать о…
– О завтрашнем дне, – закончил он за нее.
Шайна подняла на Габриеля глаза, чувствуя, как все ее тело наливается напряженным ожиданием. Так же молча он взял ее за руку, и они пошли вместе, тесно прижавшись друг к другу, по упругой, мягкой, сверкающей под лунным светом траве.
Габриель потянул кончик ленты на вороте ее рубашки. Так же осторожно Шайна принялась расстегивать пуговицы на его сюртуке, рубашке…
Она задрожала от возбуждения, когда Габриель опустился на траву и потянул ее вслед за собой. Она опустилась над Габриелем, сладко замирая от прикосновения его рук, ласкающих ее тело, чувствуя под собою его твердую горячую плоть. И не было больше никаких мыслей, кроме одной – как же она истосковалась по нему!
Все произошло в тишине. Габриель вел ее, помогал ей овладеть его телом, сам овладевал ею. Положив руки на бедра Шайны, он помог ей справиться со смущением, помог ей найти нужный ритм движений.
И, охваченная неведомыми прежде ощущениями, Шайна взлетала, парила над Габриелем, целиком отдавшись счастью, имя которому – любовь. Губы ее приоткрылись, голова запрокинулась назад, она глубоко и часто дышала. Только сейчас она поняла, какое это счастье – близость с любимым мужчиной. Опаляющий жар рос в ней, рвался наружу, сжигал все ее существо. И она продолжала, продолжала и продолжала свой путь к вершине блаженства, пока не упала с легким стоном на его широкую грудь – обессиленная, бездыханная, счастливая.
Габриель, не достигший еще своей вершины, повернул девушку на спину, лег сверху и принялся неистово ласкать ее грудь, а затем сильно и нежно вновь вошел в нее. Новая горячая волна охватила Шайну, и она устремилась вместе с Габриелем к новой вершине блаженства. Их стоны сливались в единый стон так же, как были слиты воедино их тела.
А из бездонных небесных глубин на них смотрели вечные мудрые звезды.
Когда оба они пришли в себя, Габриель помог Шайне встать и накинул ей на плечи свой сюртук, желая уберечь любимую от дуновения ночного ветерка. Нежно, ласково он поправил ее растрепавшиеся волосы.
– Шайна, – тихо прошептал он, – бежим, пока не поздно, в Фокс-Медоу. Прямо сейчас. Когда они хватятся, мы будем уже далеко – за много миль отсюда!
– Не могу, – с болью ответила Шайна.
Она прекрасно знала, что Йен не колеблясь приведет в исполнение свою угрозу, если она убежит сейчас с Габриелем. И тогда… Тогда начнется охота, и для беглецов не останется уголка, где можно было бы скрыться, забиться, спрятаться от жаждущих крови преследователей.
– Но почему? Шайна, почему?
Отстранившись от Габриеля, Шайна поправила смятую ночную рубашку, поплотнее запахнула шаль.
– Прошу тебя, Габриель, – в голосе ее слышались слезы. – Я не могу иначе. Поверь мне, я должна стать женой Йена. У меня нет выбора, понимаешь? Нет! Настанет день, и я все объясню тебе, и ты поймешь, что это на самом деле так.
Габриель потянулся к Шайне, но она мягко, но решительно отвела прочь его руки. Затем беззвучно шепнула: «Прощай!» – и быстро зашагала по лунной дорожке к темнеющему вдали дому.
– Да перестанешь ты суетиться, наконец? – прикрикнула Шайна на свою верную Китти, хлопотавшую перед зеркалом, вплетая цветы и нитки жемчуга в волосы хозяйки.
Та обменялась взглядом со стоявшей рядом горничной, державшей наготове подвенечное платье. Шайна заметила в зеркале этот обмен взглядами и презрительно вздернула верхнюю губу. Она знала, что они думают. Дескать, нервничает наша невеста! Да и где найдешь девушку, чтобы не нервничала в такой день! Эх, знали бы они всю правду – не так бы еще удивились! Ах, как ужасно, как ужасно – идти под венец с человеком, которого не любишь, который заставил тебя играть роль в придуманном им фарсе. Идти под венец и думать о другом, любимом, недоступном! Обмениваться кольцами и вспоминать при этом о счастливой ночи, которую подарила ей судьба вчера в залитом лунным светом саду!
Шайна поднялась из-за туалетного столика и стала одеваться. Широкие кольца кринолина, на котором держалось ее платье, колыхались при каждом движении. Платье было роскошным – замечательным подвенечным нарядом. Ткань покрывал вышитый вручную узор из цветов, и в центре каждого цветка матово сияла жемчужина. Шелковое, нежно-розовое, платье искрилось и переливалось в лучах солнца, падавших в раскрытое окно комнаты.
В дверь постучали, и вошла леди Клермонт – оживленная, в пылающем на солнце алом парчовом платье.
– О, замечательно, – одобрила она, подходя к Шайне и поправляя выбившийся из прически локон. – Я вижу, ты уже почти готова. Артур и Йен ждут нас внизу.
– Я надеялась, что Ребекка будет моей свидетельницей, – сказала Шайна, – но у меня не было случая поговорить с нею об этом.
Леди Клермонт поскучнела и поджала губы:
– Боюсь, моя дорогая, что Ребекки вообще не будет на свадьбе. Ей нездоровится, и сегодня она еще не вставала.
– Что-то серьезное? – встревожилась Шайна.
– Не знаю, право, что с ней… – неуверенно сказала леди Клермонт. Затем она взмахом руки заставила горничных выйти из комнаты и продолжила, таинственно понизив голос: – Габриель покинул Монткалм, – тихо сказала она, пряча глаза. – И взял назад свое предложение. Боюсь, что не смогу ничего больше добавить. Это все, что мне поведала Ребекка. Но думаю, и этого достаточно, чтобы понять – она просто не смогла бы сейчас, в таком состоянии, быть на чьей-либо свадьбе. Я думаю, ты понимаешь…
– Разумеется, – прошептала Шайна, отворачиваясь. Конечно, она понимала, что сердце бедной Ребекки разбито.
А еще, как никто другой, она понимала, что значит любить Габриеля Сент-Джона и потерять его.
Леди Клермонт тяжело вздохнула:
– Боюсь, что она еще долго будет переживать случившееся. Остается лишь надеяться, что вскоре в ее жизни появится другой мужчина, который поможет ей забыть Габриеля. Хорошо бы ей встретить такого человека, как твой Йен!
У Шайны округлились глаза.
Вот уж в чем этот мир нуждался менее всего, так это во втором Йене Лейтоне. Но если Ребекке так уж нужен человек, подобный Йену, – что ж, она, Шайна, с радостью готова уступить своей кузине оригинал.
Шайна вздохнула. Ах, если бы женить Йена на Ребекке! Или на ком-нибудь другом… на любой девушке. Но увы, это невозможно.
Невозможно и откладывать больше ужасную минуту.
Стоя неподвижно, чтобы дать тетушке возможность расправить кружевную фату поверх свадебного платья, Шайна мысленно собиралась с силами. Она готовилась к тому, чтобы спуститься вниз, где ее ожидают дядя и жених.
Жених… О господи!
Сквозь высокие окна церкви пробился солнечный луч и ярко сверкнул на золотом обручальном кольце, которое в этот момент Йен надевал на палец Шайны. У алтаря они стояли вчетвером: невеста, жених и свидетели. Лорд Клермонт со стороны Йена, леди Клермонт – со стороны Шайны. Еще минута – и священник объявил Шайну и Йена мужем и женой. Свершилось!
– Лорд Йен и леди Шайна Лейтон! – торжественно провозгласил священник.
Шайна уловила выражение гордости и уважения на лице тетушки. До чего же много значили для нее титулы и звания!
Сам Йен обычно называл себя просто «Доктор Лейтон», хотя и был сыном графа Деннистона. Но он был младшим сыном, и по закону отцовский титул должен был унаследовать его старший брат. Впрочем, тетушка Шайны не вникала в такие подробности. Громкого титула – леди Шайна Лейтон – было для нее более чем достаточно.
С вымученной улыбкой на губах Шайна выслушала поздравления священника. Затем к поздравлениям присоединились ее дядя и тетушка. Возле алтаря образовался маленький тесный кружок, в котором раздавались поцелуи и обычные напутствия новобрачным.
Шайна вежливо, но прохладно поцеловала своего мужа, после чего вся их немногочисленная процессия двинулась от алтаря к выходу из церкви.
– А жаль все-таки, что вы не можете задержаться еще хоть ненадолго! Мы устроили бы в Монткалме такой бал! – вздохнула тетушка. – Я уверена – это был бы замечательный бал! Правда…
Шайна рассеянно слушала тетушку. Она-то уж прекрасно знала, что собой представляют здешние балы. Ну съедется местная провинциальная знать, зажгут свечи, пригласят оркестр… Леди Клермонт, сияя от распирающей ее гордости, будет представлять всем свою племянницу – отныне леди Шайну Лейтон. Впрочем, будет ли тетушка сиять на этом балу от радости? Вряд ли. Ведь ей, помимо всего прочего, придется объявить там и о том, что ее собственная дочь не будет хозяйкой Фокс-Медоу!
Представив себе эту ситуацию, Шайна поблагодарила бога за то, что он избавляет ее от свадебного бала в Монткалме. Нет, нет, на самом деле, самое лучшее, самое правильное – уехать отсюда немедленно, сразу после венчания. Хватит с нее и этого непродолжительного фарса, совершенного в церкви.
Званый вечер в Монткалме? Нет уж, увольте!
Шайна позволила Йену помочь ей подняться в поджидавшую их карету. Пора! Пора! Торговое судно «Приключение» готово к отплытию и ждет только их, чтобы сняться с якоря.
– Прощай, моя дорогая, – грустно сказал Артур Клермонт, пожимая руку Шайны, протянутую из открытого окна кареты. Его темные глаза были полны слез. Сдерживая их, он попытался улыбнуться. – Напиши нам сразу, как только приедешь в Англию!
– Обязательно, – пообещала Шайна. – Прощайте, и спасибо вам за все!
Леди Клермонт всхлипнула, прижимая к глазам платочек. Кони тронулись и покатили карету прочь. Шайна взмахнула на прощание рукой, и на глазах ее блеснули слезы – правда, вовсе не по той причине, которую можно было подозревать.
Она откинулась на мягких подушках, старательно пряча лицо от… от… Господи, как тяжело и страшно называть вещи своими именами! Тяжело, но нужно…
Итак, она сидела, старательно пряча лицо от сидевшего напротив мужа. Своего законного супруга.
– Ты замечательно держалась, – похвалил ее Йен, – хотя я видел, как тебе тяжело. Признаюсь, был момент, когда я подумал, что ты возьмешь и сбежишь – прямо с церемонии!
– Я и сбежала бы, да что толку? – неприязненно сказала Шайна, по-прежнему отвернувшись к окну.
– Я не стал бы возвращать тебя силой, – ответил Йен. – Просто пошел бы к властям…
– И Габриель заплатил бы жизнью за мою свободу, – шепотом закончила она.
– Само собой. А кроме того, всеобщим достоянием стала бы вчерашняя ночная сценка в саду.
Шайна испуганно и изумленно уставилась на него.
– Вы не мо… Вы… Вы… Нет! – выдохнула она.
О господи. Этого еще недоставало! Оказывается, сидящий перед нею негодяй был свидетелем самых интимных моментов между нею и Габриелем!
– Я видел, как ты выходила из дома, – пояснил Йен. – А затем видел, как вернулась – в шали, накинутой поверх порванной, смятой ночной рубашки. Домыслить все остальное было вовсе нетрудно.
Шайна густо покраснела.
– И что мне за это теперь будет? – спросила Шайна, понимая, что, будучи мужем, Йен волен отныне быть в полном смысле хозяином ее жизни.
– Не бойся, я не злопамятен, – успокоил он. – Я не завидую и не ревную к пирату за прошлую ночь. Самое главное – я знаю, что ты его больше не увидишь. Никогда!
Шайна ничего не ответила. Да и не смогла бы, даже если бы захотела: к горлу ее подкатил комок, глаза наполнились слезами.
Так, в молчании, они доехали до пристани. Йен помог Шайне выйти из кареты и подняться на борт судна.
Капитан показал новобрачным их каюту и отправился отдавать последние распоряжения перед отплытием. Шайна же устроилась возле иллюминатора и стала пристально смотреть полными боли и тоски глазами на берег. Она знала, что где-то там стоит – не может не стоять! – Габриель.
Он не мог не быть рядом с Шайной в этот момент.
Хотя бы мысленно. Хотя бы на расстоянии.
Но напрасно искали глаза Шайны Габриеля на берегу! Не был он там. Не мог быть.
В ту минуту, когда якорь «Приключения» был поднят со дна гавани Йорка и свежий ветер наполнил паруса на всех трех мачтах, вынося судно в Чесапикский залив, Габриель пришел в сознание. Он лежал в темной, без окон, тесной каменной норе на охапке жесткой, старой соломы. Кроме этой подстилки, в тюремной камере не было ничего, за исключением помятого, грязного ведра, служившего ночным горшком.
Он застонал и осторожно ощупал ссадины и шишки на своей голове. Последним, что помнил Габриель, была комната, которую он снял в «Лебеде» – портовой таверне. Открыв дверь, он обнаружил в комнате троих незнакомцев.
– Габриель Сент-Джон? – спросил его коротенький, одетый опрятнее остальных человечек.
– Да, – ответил Габриель. – Но что вы, черт побери, здесь де…
На этом его воспоминания обрывались.
Габриель пошевелился, и тут же его голову пронзила ужасная боль. Такая же боль полыхнула в его мозгу тогда, когда пол в гостиничной комнате поплыл у него под ногами и он провалился в кромешную тьму.
Урок пошел на пользу. Когда сознание вновь вернулось, Габриель уже не стал поворачивать голову. Медленно, осторожно он поднял вверх руки, и они показались ему налитыми свинцом. Негромко звякнуло на запястьях железо, и Габриель понял, что скован кандалами.
Он застонал, и его услышали – там, за окованной дверью. В ней открылось маленькое окошечко, и грубый голос спросил:
– Ну, че надо?
Габриель зажмурился – таким нестерпимо ярким показался ему пробившийся в оконце свет после кромешной темноты, царившей в камере.
– Где я? – спросил он, с трудом разлепляя спекшиеся губы.
– В Вильямсбурге. В городской тюрьме, – лаконично ответил все тот же грубый, равнодушный голос.
– За что?
За дверью презрительно хмыкнули. Заслонка на двери захлопнулась. Послышались тяжелые, удаляющиеся шаги.
Спустя некоторое время они послышались вновь. На этот раз в сопровождении еще одной пары ног. Оконце на двери снова распахнулось, и в нем Габриель рассмотрел лицо человека – одного из тех, что были тогда в «Лебеде».
– Почему я здесь? – повторил свой вопрос Габриель, прикрывая глаза от света, который казался ему нестерпимо ярким – таким ярким, что, проникая сквозь глаза в мозг, вызывал невыносимую боль.
– Я думал, вы сами догадались, мистер Сент-Джон, или, если вам угодно, мистер Форчун. Вас посадили сюда по обвинению в пиратстве. По приказу губернатора на вашу плантацию посланы люди – они арестуют вашу команду. Как только их доставят сюда, вас всех будут судить. И я полагаю, что вам не избежать петли. Так что, пока есть время, приготовьте вашу душу – примиритесь с богом и своими врагами. Времени у вас осталось немного.
– Постойте! – крикнул Габриель, увидев, что оконце начинает закрываться. – А кто выдвинул обвинение против меня?
– Молодая женщина, – прозвучало в ответ. – Леди, которую вы похитили и оскорбили. Она явилась в йорктаунский магистрат и дала показания против вас.
– Как ее зовут? – спросил Габриель, желая и боясь услышать имя. Неужели его худшим подозрениям суждено сбыться?
Тюремщик высоко поднял бровь, словно удивляясь тому, что Габриель сам не может вспомнить имя своей жертвы.
– Ее имя… – Он уставился на лист бумаги, зажатый в поднятой руке…
Заключенный затаил дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34