Но это к делу не относится...
Сухоручко снова отворачивается к окну, и я вижу, как блестит материя на локтях его пиджака.
- Скажите честно, вы кого подозреваете? - спросил я.
Он поправил очки, поморщился:
- Видите ли, преступник труслив. Патологически труслив каждый человек, вынужденный что-то скрывать от остальных. Ситуация обязывает. И чтобы его секрет не раскрыли, он прячется в скорлупу лжи. И все время надстраивает эту скорлупу, надстраивает до тех пор, пока она его не раздавит. Так вот, именно исходя из этой патологической трусости, кто-то использовал вашу машину.
- Слесарь?
- Вряд ли. Слишком очевидно. Но как-то он замешан.
Может, давал кому-нибудь ключи? Но дело не в этом. Почему именно вашу машину? Совпадение? Вряд ли. Сделавший это знал, что владельцем машины является тот самый человек, с кем Громову видели в последний раз на людях. И на кого в первую очередь падет подозрение.
"Дикая охота, - подумал я. - Значит, меня травят довольно давно".
- Кто бы это мог быть, а? Как вы думаете? - спросил Сухоручко.
- Понятия не имею. Тут такая странная вещь... Насколько я знаю, возле дома Громовой в машину... в мою машину сел молодой человек лет девятнадцати...
- Откуда вы про это...
- Побеседовал с одним свидетелем, Лопаткин его фамилия.
- Вот как? Не сидели, значит, сложа руки? Рассказывайте дальше.
- Так вот, сел в машину молодой человек, а нашел я вчера на полочке для перчаток женскую пудреницу. Может, для отвода глаз?
- Куда же их отводить, если парня этого видели, и он об этом, я думаю, догадался. Да и вряд ли в его планы входило оставлять материальные свидетельства своего пребывания в вашей машине. Возле дома Громовой должны были оказаться в то утро вы, на этом-то все и строилось. Где эта пудреница?
Я достал и протянул следователю.
- Хорошо, проверим. Небось залапали ее?
- Не без того.
- Придется вам пальчики свои оставить. Чтобы мы могли своих от чужих отличить, -, он улыбнулся.
- А потом я смогу идти?
- Вы что, - он хмыкнул, - думаете, я сейчас достану из кармана наручники? Конечно, идите.
* * *
С улицы я позвонил Бессоновой.
- Слушаю, - голос у нее был сугубо официальный, - ничего не поделаешь наркологический диспансер.
- Доктор, - прогнусавил я, - у вас доброе сердце. Уделите мне пятнадцать минут.
- Что такое? - Доктор, когда я нервничаю, мои железы
начинают выделять эндорфины. А действие этих эндорфинов, я
прочитал в книжке, все равно что опиума. Так вот, нервничаю я
последнее время довольно часто и боюсь, как бы не стать вашим
клиентом.
- А, это ты, - я почувствовал, как она смутилась. - Ничего страшного. Это вполне естественный процесс - защитная реакция организма на... Однако слушай, у тебя неплохие познания в медицине...
- Чай в городе живу. Так как насчет аудиенции?
- У меня прием, ты же знаешь.
- Тогда я приду на прием. Пропустите без очереди? По знакомству?
- Этого еще не хватало. Ладно, подожди в сквере напротив.
...Я сидел на скамейке и думал о смерти. Нет, настроение у меня было неплохое, сам толком не пойму, почему думал об этом. Просто когда из жизни уходят друзья или даже просто знакомые, с ними вместе уходит и часть тебя самого. Ведь каждый из нас - это сотни людей, из которых "я" в собственном восприятии - лишь единственный образ из множества. Остальные - то, каким тебя видят и помнят люди, с которыми когда-либо общался. Тем более что жизнь наша и есть это самое общение. Поэтому на самом деле человек умирает лишь когда его забывают.
В этом вся и штука.
У меня много друзей. Одних я не видел по многу лет, других, увы, никогда уже не увижу. Но я продолжаю мысленно говорить с ними, выслушивать и спорить. И с былыми, и с нынешними. Их образы с одинаковой силой живут во мне, меняются, стареют вместе со мной. Но, главное, продолжают
существовать.
Мне кажется, душа человеческая обитает в памяти людей. И не потому ли мы так боимся смерти, что предчувствуем забвение? Не сейчас же, сразу, а лет через пять, десять...
А Громову так никто и не помнит, подумал я. Разве что Бессонов? Но кто помнит о нем?
Наконец появилась Нина. Она села рядом со мной на скамейку, закинув ногу на ногу, из-под пальто выскользнул край белого халата. Я как-то не представлял ее в белом халате. Трудно поверить, что у женщины, особенно если она тебе нравится, есть иной мир, неведомый тебе.
- Итак, - сказала она, - что случилось?
Я достал носовой платок - теперь наконец-то свой - и высморкался.
- Многообещающее начало, - она улыбнулась. - Сейчас выпишу тебе рецепт.
- Проблема не в насморке, - я сложил платок и сунул его в карман. - Мне нужна твоя консультация по другому вопросу.
- Вот как?
- Да. Скажи, может ли человек, употребляющий наркотики, покончить жизнь самоубийством из боязни попасть в лечебницу?
- Ты имеешь в виду наркомана? Эта публика довольно издерганная, часто находится в состоянии депрессии... Да, такой вариант не исключен.
- Зачем ты так казенно говоришь: публика, вариант? .. По-моему, несчастные ребята между молотом и наковальней...
- Одного моего товарища - он работал в психиатрической больнице - убил наркоман. Пронес с собой нож - и...
- Что же их так пугает? Лечение? Или излечение?
- Методы несовершенны, понимаешь? Довольно болезненны, я бы даже сказала мучительны. Период абстиненции, уколы, обстановка...
- Скажи, а твой муж... ну, консультировался с тобой по наркологическим вопросам?
- Нет. Если только вскользь...
- А он вел какие-нибудь записи или, скажем, дневник?
- И ты об этом?
- А кто еще интересовался дневниками Бессонова?
- Не помню, кажется, кто-то из знакомых.
- Давно?
- На днях.
- И что ты ответила?
- Сказала - не знаю. Я в его бумагах не копаюсь.
- И все?
И все. По какому праву ты меня допрашиваешь?
- Мне надо знать правду.
- А я что, по-твоему, ее скрываю?
- Выходит, что так.
Несколько секунд она сидела, задумчиво уставясь перед собой. Потом встрепенулась.
- Со мной никогда еще никто не разговаривал таким тоном, - сказала она.
- Кто-то же должен быть первым.
Женщина холодно взглянула на меня, встала и ушла, ступая словно по камешкам через ручей. Я остался один.
Один против чужого города. Правда, у меня еще был Эдгар.
* * *
Обед прошел в дружественной обстановке. Точнее, вместе с Эдгаром в столовой его института. Размешивая сметану в борще, Эд сказал:
- Мне звонила Нина Бессонова. Говорила, что ты ее в чем-то обвиняешь. По-моему, она чуть не плакала.
- Да, - я кивнул, - наверное, я был слишком мягок. В идеале она должна была заливаться слезами.
Эдгар внимательно посмотрел на меня. Когда я вгрызался в бифштекс, он посоветовал:
- Перестань суетиться. Дело о Громовой закроют. Так что можешь спокойно догуливать отпуск. Поехали после работы на рыбалку?
- С какой стати его закроют? - спросил я уныло.
- Разве ты не знаешь? Ведь уже сделали вскрытие... Хотя да, откуда тебе...
- И что же?
- Острая сердечная недостаточность. У нее было больное сердце.
- Я тебя не понимаю. Она же выбросилась из окна?
- Упала, старина, упала. Она умерла еще наверху. Видимо, ей стало плохо с сердцем... Тебе бывало когда-нибудь плохо с сердцем?
- Однажды, много лет назад. - Здоровье у тебя богатырское. Так вот, ты знаешь - возникает ощущение, словно не хватает воздуха. Она могла подойти к окну, распахнуть его... И в этот
момент умереть. Улавливаешь?
Эдгар принялся за компот.
- А если она умерла уже во время падения? Шоковое состояние... - робко предположил я.
- Не знаю, - он выплюнул в стакан косточки, - надо посоветоваться... А у тебя какие планы на сегодня?
- Глобальные.
- Как знаешь, А я все-таки немного порыбачу.
Выходя из здания института, я понял, что нас рано или поздно погубит: равнодушие.
На улице я заметил молодого человека в светлом плаще и шляпе с мягкими полями. По-моему, мы уже виделись. Он внимательно изучал содержимое газетного киоска. Я поморщился. Становлюсь мнительным.
* * *
Не знаю, тянет ли убийцу на место преступления, но я почему-то решил снова зайти в дом, где жила Громова. Поднялся на пятый этаж. Несколько мгновений нерешительно потоптался у двери. Потом, собравшись с духом, позвонил. Я звонил в квартиру, из окна которой вчера выбросилась девушка. На что я надеялся?
Так, была одна мысль...
Мне повезло. Послышались шаркающие шаги, и, когда дверь отворилась, я понял, почему хозяйку квартиры называли неопрятной старухой. Лет ей, как мне тогда показалось, за шестьдесят... Сморщенное лицо, слезящиеся глаза... Сгорбленная
и бесформенная. Глядя на нее, хотелось пойти и вымыться с
хозяйственным мылом.
- Вам кого? - спросила она.
- Надо поговорить.
Она равнодушно повернулась спиной и прошла в глубь квартиры. Я двинулся следом. Старуха подошла к застеленному газетами столу, оперлась о него руками, так и застыла, словно приклеенная.
Я быстро оглядел комнату. Старый диван с малиновой обивкой, заляпанный какими-то желтыми пятнами. Стул. Коробка из-под апельсинов, которую использовали как тумбочку.
Грязный халат на гвозде, вбитом в стену с блеклыми обоями. Зеркала не было ни одного...
- У вас жила... Вера Громова, - начал я.
- Знаю. Но ее больше нет. Уже приходили из милиции. Они все осмотрели. Это моя квартира. Мне оставил ее муж.
- Он умер? - ляпнул я.
- Умер? - морщины на ее лице пришли в движение, словно она пыталась улыбнуться. - Нет, не умер.
- Почему вы сдавали Громовой квартиру?
- Так получилось... Ей негде было жить, - лицо снова застыло.
Потом она провела ладонью по губам, и за рукой потянулась клейкая нить слюны.
- Она сама вас нашла? Или кто-нибудь познакомил? - спрашиваю.
- Да...
Я не заметил, как в ее руках оказались ножницы. Большие
такие, портняжные. Она бессмысленно смотрела на них,
открывала и закрывала.
Щелк-щелк. Щелк-шелк.
- А кто познакомил?
Она подняла ножницы на уровень моих глаз.
- Какое вам дело?
- Если спрашиваю, значит, есть.
Щелк-щелк.
Пальцы у нее изможденные, с подагрическими суставами, ногти совсем заросли.
Я отодвинулся подальше.
- Муж, - сказала она, - ее привел мой бывший муж. Он с ней путался.
- Вот как?
- Он со всеми путался. Это все она, она. Приходит ко мне вся в белом. Вся в белом платье, а под платьем кости. Кости. Они стучат. Они стучат и не дают мне спать по ночам. Вот и сейчас она придет.. Она будет ходить вокруг и руками шарить, шарить. Пока на нее не смотришь, она тебя не видит...
Я стал догадываться, что эта женщина неизлечимо больна.
- Все время ходит вокруг. Все время, - продолжала старуха. - Противная. Насылает на меня порчу. Другим все хорошее. Вот Нинке Бессоновой - и красоту, и здоровье, и мужиков. А мне все плохое, плохое. Цветы с кладбища присылает. Я их в унитазе топлю.
- Вы знаете Бессонову?
- Знаю ли я? - старуха вдруг подпрыгнула. - Знаю ли я
Нинку? - и она вдруг захохотала.
Щелк-щелк, - ножницы сверкнули возле самого лица, я поспешно отскочил.
- Она тебя подослала? - старуха продолжала наступать.
- Нет...
- Она тебя специально подослала. Она тебя специально подослала... - старуха шла на меня, растопырив руки, и в бесцветных глазах ее зрачки собрались открытыми злыми точками.
За спиной послышалось, как кто-то открывает ключом дверь. Я метнулся спиной к стене и, сжимая кулаки, решил дорого продать свою жизнь. Во всяком случае, хотелось в это верить.
Дверь распахнулась, и на пороге изумленно замер Николай Петрович. Тот самый, что работал с Бессоновым в одном кабинете.
Его я меньше всего рассчитывал здесь увидеть.
- Что вы здесь делаете? - выпалил я.
- Я? - он вскинул брови. - Пришел к своей бывшей жене. Но что делаете тут вы?
- Жене? - я опешил.
- Да. Вас удивляет?
- По правде говоря...
Я оглянулся на старуху. Она стояла, бессмысленно глядя перед собой, расслабленная, сгорбившаяся, тусклая, похожая на улитку.
- Вам трудно понять, - он захлопнул дверь, подошел к женщине и стал поправлять на ней одежду. - Лет пять назад она была очень красива... Можно сказать, - он грустно улыбнулся, - первая красавица в городе. Это трудная история. Самое разумное
будет попросить вас удалиться. Но вы из тех типов, которые
всюду суют свой нос и не успокоятся, пока не узнают правду до
конца. Кроме того, я думаю, вами движет отнюдь не любопытство.
Мне рассказывала Бессонова, в какой переплет вы попали...
- Нина?
- Мы знакомы... Мы дружили... как это называется - семьями. Я ведь учился с Олегом на одном курсе. После окончания вместе работали на "Скорой помощи". Потом он переехал сюда и перетащил меня за собой.
- Олег - это кто?
- Как кто? Бессонов, конечно.
Странно, впервые Бессонова называли по имени. Наверное, они и в самом деле дружили.
- Сначала мы вместе ухаживали за моей будущей женой. У нее, знаете, был потрясающий цвет глаз - фиолетовый. И черные-черные волосы. Она словно неземная была...
Старуха бессмысленно смотрела в окно.
- Она вышла за меня.
Старуха зевнула, затем апатично посмотрела на нас.
- Через год, как мы поженились, сыграли вторую свадьбу. Олега и ее подружки. Этой подружкой была Нина. Не знаю, счастливо ли мы жили. Думаю, не очень. Работы для нее по специальности не нашлось. Правда, шила местным дамам наряды. Ведь на мою зарплату не очень разгуляешься. Детей не было. Забот тоже особенно никаких. Обедал я на работе, белье в прачечную сам относил. Жить бы и жить... Дайте сигарету. Вообще-то я не курю.
Он затянулся и закашлялся. Лицо побагровело и на лбу
вздулись вены. Достал платок, вытер рот, раздавил сигарету в
блюдце, которое стояло на столе.
- Пять лет назад я случайно увидел у нее в сумочке шприц. Поначалу не придал этому значения. А потом понял - она колет морфин... Я врач, и имел дело с наркотиками. Еще в институте один раз, ради любопытства, сам попробовал. Знаете, своего рода драматическая медицина. Опыты на себе. Дурость, конечно, но со студентами-медиками такое случается. Сколько из-за этого хороших ребят погибло, стало наркоманами... Меня пронесло - тут ведь тоже предрасположенность. А вот ее...
Он замолчал, провел ладонью по лицу.
Потом снова поднял голову. - Я устроил ее в лечебницу. А потом выяснилось она только набралась там "жизненного опыта" у таких же пациенток? но с большим "стажем". Этот ""опыт" и помогал ей добывать наркотики - денег, во всяком случае, она у меня не просила. Когда у Бессонова появилась Вера, мы решили не повторять ошибку с лечебницей.
- Каким образом? - спросил я.
- Решили поселить их вместе - так легче наблюдать.
- А им так было легче доставать наркотики и обмениваться "опытом"?
- Я понимаю, что вы имеете в виду. Другого выхода не было. Между прочим, в ту ночь, когда погибла Вера, моя жена была у Аннушки... Это медсестра, я долго с ней работал, она все знает. Сейчас на пенсии, и когда есть время и силы, берет мою жену к себе. Так что насчет обмена "опытом" - вы не правы. И кстати, будь их в ту ночь двое, может, не случилась бы трагедия.
- Да, - я покачал головой, - но что бы изменилось, а?
- Понимаю. Мы искали источник - откуда у них появляется морфин. Олег заподозрил кое-кого в нашем институте. Может, вы знаете - морфин хранится по списку "А". Иными словами, выдается строго определенное количество, потом мы отчитываемся пустыми ампулами, подписывается акт, и использованные ампулы уничтожаются. Но ведь никто не знает - сдаются ли те же самые ампулы, которые выдали, или нет? Вы меня понимаете? Если у вас есть пустые ампулы, вы можете их сдать, а себе оставить с морфином... Никто же не способен проконтролировать, сколько препарата израсходовано на самом деле, весь отчет, так сказать, только по стеклотаре. Есть масса других лазеек. Но мы решили проверить этот путь. Олег пометил все - упаковки, ампулы.
- А как же он ампулы умудрился пометить?
- Алмазом. Нанес царапину на стекло. Взял для этого у жены колечко с бриллиантиком. А потом через Веру скупил большую партию морфина у местных жучков. И в первый же раз попалась меченая упаковка. Сузили круг поисков. Решили проверять медсестер по очереди. Но... Потом Олег куда-то исчез. Не знаю, что он задумал...
- Кажется, я видел меченую упаковку. Из первой партии.
- Где? - мужчина вскочил.
Я внимательно посмотрел на него:
- Не имеет значения. Я могу ошибиться.
- Нет, вы должны, вы обязаны мне сказать!
- Почему вы меня торопите?
- Да потому, что с вами могут поступить так же, как с Олегом!
- А что произошло с Олегом?
- Я не знаю... Но чувствую...
- Мертвый! - старуха вдруг рванулась ко мне, и я увидел, как позеленело ее лицо и встали дыбом волосы. - Ты уже мертвый! Она придет, она пришл-а-а-а!
Мужчина поймал ее сзади за локти, но старуха корчилась и кричала, пока я выходил из квартиры и закрывал за собой дверь.
Я и в самом деле мертвый. Уже много лет. Только никому об этом не рассказываю.
* * *
Во дворе я огляделся. Мой старый знакомый в светлом плаще и шляпе с мягкими полями оказался неподалеку, на скамейке рядом с детской песочницей. Я приметил его час назад у газетного киоска.
Чужие отпрыски резвились у его ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14