Поняла, что стала ему в тягость. После того тяжелого разговора крадучись, как обычно, пошла домой. Выстрелы услышала, когда уже подбегала к своей хате. Вначале не поняла, где стреляют, но каким-то внутренним чутьем угадала, что беда обрушилась на Петра, случилось что-то ужасное.
Охватил страх, тянуло вернуться назад, но побоялась, тем более что увидела возле своих ворот Миколу Гоглюватого.
Допрос закончился, когда у Коваля сложилось полное представление о роли Кульбачки в вербивской трагедии.
Спросил еще, не заметила ли она тогда кого-нибудь во дворе Лагуты или по дороге, и, получив отрицательный ответ, вызвал конвоира.
Когда милиционер выводил Кульбачку из кабинета, Коваль уже знал, что в деле об убийстве Чепиковой и Лагуты она ему больше не понадобится.
V
Розыски участников хищений на спиртоводочном заводе, установление и опрос свидетелей, изучение документов и, наконец, дознание велись активно. Уже дали показания продавцы, которые получали от Савченко ворованный спирт, среди них и Ганна Кульбачка, переведенная в следственный изолятор в Черкассы. Подготовив документы для прокуратуры, проведя необходимые очные ставки Михаила Савченко с соучастниками преступлений и свидетелями, подполковник Криворучко решил еще раз допросить бывшего экспедитора. Сознаваясь в мелких хищениях, он категорически отрицал, что является организатором воровской шайки.
Но допрос начался не совсем так, как предполагал начальник отдела борьбы с хищением социалистической собственности, потому что его повел Коваль.
- Вот что, гражданин Савченко, - сказал Дмитрий Иванович, едва конвоир ввел подозреваемого в кабинет. - Ваша роль в группе расхитителей установлена, и сейчас это подтвердится окончательно. - Он посмотрел на Криворучко, который, готовясь к допросу, раскрыл толстую папку с документами. - А пока я вас спрошу о другом. Что вас так тесно связывало с Лагутой?
Коваль впервые увидел в глазах Савченко страх.
- Лагуту, или черт его знает, как он там по-настоящему, я боялся, честно признался Савченко. - Связался с дьяволом на свою голову!.. Хотя это он меня по рукам и ногам связал. Думаете, тихий да божий был? Маскарад! Дьявол в людском обличье! Чужими руками жар загребал. Мне его молитвы ни к чему были - какой из меня святой?! Принудил белую робу натягивать и божьим ослом прикидываться. Попервах на деньги позарился. Дурак был! Мне и своих бы хватало... А потом запугал...
- Лагута знал о ваших махинациях со спиртом? - спросил Криворучко. На обрюзгшем лице Савченко Коваль увидел нечто похожее на улыбку.
- Вот тут я его обскакал. Хоть в этом верх взял, гражданин начальник. У него были свои дела, у меня - свои. - И спохватился. - Только какие там у меня особенные махинации? Мелочишка. Возьмешь иногда поллитра на заводе... И все дело...
- Вы уверены? - прищурившись, спросил Коваль.
- Точно. Думаете, монеты мои во всё вкладывались? Черта бы с два я держал на свои эту гусыню Федору! На деньги Лагуты и дом купил, и клоунские игрища по его указу устраивал, и книжечки всякие припрятывал. Когда запутал, угрожать стал, да так, что я даже боялся, как бы его психи молельщики не поколотили меня. Сам он им не очень показывался, все через меня командовал. Был для них вроде бога на земле. - У Савченко к горлу подкатил ком. - Зачем ему это нужно было, я сперва не думал, а когда смекать начал, волосы дыбом встали. Вот так и жил... Хуже, чем в колонии. Куда хуже!
- О чем же вы "смекать" начали?
Савченко замялся. На его лицо с маленькими хитрыми глазами набежала тень.
- А бог его знает... Всякое такое... Иногда покажется одно, потом другое... Дел у Петра бывало много. То в Киев, то еще куда... У меня всегда бывал проездом, наскоро. Ночью приедет и ночью же уедет...
- Встречался Лагута с кем-нибудь у вас в доме? Со знакомыми или незнакомыми вам людьми?
- Несколько раз приезжал к нему один. Но меня всегда Петро удалял на это время. Считайте, что я того человека и не видел.
- Ну, ладно, - согласился Коваль. - По этому вопросу с вами займутся другие товарищи. Скажите: вы бывали в доме убитого, в Вербивке?
- И близко не показывался, будь он проклят вместе со своим домом!
- Выходит, смерть Лагуты пошла вам на пользу?
- Туда ему и дорога...
- Я вас правильно понял, что в Вербивке вы никогда не были?
- Вы мне чужое клеите! - упавшим голосом проговорил Савченко, и Коваль почувствовал, что растерянность его искренняя. - Мне тут и своего хватит! Вот так! - Он провел ребром ладони по шее.
- Это верно, - согласился Коваль. - Своего хватит.
Коваль взглянул на подполковника Криворучко, который нетерпеливо ждал, когда он закончит допрашивать Савченко.
- У меня больше нет вопросов, Иван Кондратьевич. Я сейчас к генералу. До отъезда еще увидимся...
Он кивнул Криворучко и вышел в коридор, направляясь по лестнице наверх...
VI
Высоченный, с загорелым лицом крестьянина, участковый инспектор Биляк следом за худенькой женщиной переступил порог кабинета Бреуса.
- Возле Лагутиной могилы застал... - объяснил он, кивнув в сторону женщины, и оттого, что сутулился, казалось, что он с особым пристрастием разглядывает ее. - Конечно, тут ничего такого нет, каждый имеет право... Но шел в Вербивку - стоит, иду через час назад - все на том же месте... Спросил, кто такая; говорит: дочка его... А фамилия другая... Докладывая, инспектор смотрел то на Бреуса, то на подполковника, пытаясь по реакции начальства определить, правильно он поступил, приведя женщину, или нет.
Женщина с мрачным видом стояла посреди кабинета. Крепко сжатые сухие губы свидетельствовали о необщительности. Удлиненное лицо и продолговатые лисьи глаза действительно чем-то напоминали Лагуту, хотя Ковалю и не пришлось видеть его живым, только в морге и на небольшой паспортной фотографии.
Коваль жестом попросил женщину сесть.
- До сих пор о детях Лагуты мы ничего не знали, - словно оправдываясь, сказал капитан Бреус.
- Об этом никто не знал, - глухо проговорила женщина. - Мать, умирая, призналась мне и все о нем рассказала.
- Как ваша фамилия? Имя? - спросил Коваль.
- Пойда. Катерина.
- Фамилия девичья?
- Материна. Есть церковная запись. По ней и паспорт получала.
- Чем вы можете подтвердить, что Петро Лагута ваш отец?
- А ничем. - Она вздохнула. - На улице до сих пор байстрючкой называют. Меня это не трогает.
- На наследство претендуете? - спросил Бреус.
- Своя хата есть.
- Где и когда вы родились? - спросил Коваль.
- Под Богуславом, в Хохитве. В сорок первом...
- Там и записаны?
- Только попа того уже нет.
- А теперь где живете?
- В Корсунь-Шевченковском.
- Мать давно умерла?
- Шесть лет тому назад.
- Вы с Петром Лагутой часто виделись?
- Нет.
- В последний раз когда?
- Прошел уже год.
- В Вербивке?
- Сюда я никогда не приходила.
- Он приезжал к вам?
- Когда бывал в Корсуне, я пряталась... Но случалось, что находил.
- Так, так, - несколько иронически протянул Коваль, - не жил вместе с вами, не помогал, отказался, обидел мать... И вы за это его невзлюбили...
- Он не отказался, - резко ответила она. - Мать сама уехала от него в Корсунь. А меня он все же любил... Если вообще кого-то мог любить...
Катерина Пойда говорила просто и спокойно, удивительно ровным, усталым голосом.
- Почему же вы избегали его? - осторожно спросил Коваль.
Женщина тяжело вздохнула.
- Кровь на его руках. - Она сделала паузу. Возможно, ей было нелегко продолжать. Но вдруг быстро сказала: - Он вместе с немцами убивал детей, которые закопаны в яру возле Днепра... - И словно сбросила с себя камень, который долгие годы несла на плечах.
В кабинете стало так тихо, что, казалось, зазвенел, задребезжал душный воздух. Участковый Биляк крякнул и стал вытирать большим носовым платком пот с лица.
- Это там, где стоит памятник жертвам фашизма, по дороге на Днепр? спросил Бреус.
- Там только расстрелянным, а детей не стреляли... Их отравили.
- Каких детей? - негромко осведомился Коваль.
- Из больницы...
- Чего же вы до сих пор молчали?! - взорвался возмущенный Бреус. - И цветы, значит, ему на могилу!..
- Цветов я не приносила, - развела руками женщина. - И не в этом дело... Правосудие свершилось, и счеты сведены. У меня осталась только отцовская могила...
У капитана Бреуса вдруг мелькнула неожиданная догадка о следах женских туфель на лесной дороге неподалеку от усадьбы Лагуты. Уж не она ли, эта не по годам увядшая женщина, явилась орудием правосудия?!
- Он и меня тогда отравил, не только чужих детей. И отрава эта навсегда останется во мне, - тихо добавила Катерина Пойда.
Догадка все сильнее захватывала Бреуса. Капитан пристально присматривался к разношенным туфлям женщины.
- Какой у вас размер обуви?
"Вот сейчас, - думал он, - я, кажется, сделаю открытие, которое хотя и перечеркнет всю предыдущую работу, но выведет наконец розыск на верную дорогу".
- Тридцать седьмой?! - уверенно подсказал Бреус.
- Нет, - возразила женщина. - Тридцать шестой... Даже тридцать шесть с половиной.
Бреусу стало жарко. Глянув на Коваля, он расстегнул под галстуком верхнюю пуговицу рубашки.
- А где вы были восьмого вечером?
- Дома.
- Кто может подтвердить?
- Наверное, соседи.
"Значит, тридцать шесть с половиной. Почти тридцать семь", крутилась в голове капитана навязчивая мысль.
- Расскажите о вашем отце. Все, что знаете, - попросил Коваль.
- Знаю очень мало... Пока жила мать, он встречался с ней, совал ей деньги. Она терпела; думаю, боялась его. У меня он тоже вызывал страх. Хотя и называл дочкой, но я считала его чужим дядей. И только при смерти мать сказала, что он мой отец. Когда я выложила ему, что знаю о его прошлом преступлении, он плакал и клялся, что его заставили и что теперь он замаливает грехи, помогает сиротам и инвалидам. Поверил в бога и взывает людей к вере, потому что это единственный способ заслужить прощение греха...
- У бога, - пробурчал Бреус, - а у людей?
- Обещал пойти с повинной и покаяться перед властью, если я потребую. Убеждал, что живет на свете только ради меня, ибо я - его кровинка и след на земле. Твердил, что служил немцам из-за страха, чтобы я не осталась сиротой... Я не могла простить. Сказала, что у меня жизнь все равно погублена, что я проклинаю и его, и свою кровь и не хочу никогда его видеть... Но выдать властям и послать отца на смерть своими руками тоже не могла. А теперь?.. Ну что теперь... Судите, воля ваша... - Последние слова она произнесла, обращаясь к одному Бреусу.
Коваль позвонил майору Литвину и попросил зайти. Катерина Пойда кратко повторила свою горькую исповедь, и начальник милиции условился по телефону с прокурором и председателем исполкома Отрощенко об эксгумации детских трупов в яру.
Майор вместе с лейтенантом Биляком повезли Катерину Пойду в прокуратуру, а Коваль и Бреус еще какое-то время молча сидели в кабинете, находясь под впечатлением истории этой женщины, которая, рассказывая, ни разу не заплакала, словно была каменная. Потом капитан вдруг заторопился и, не спрашивая разрешения, стремглав выскочил из кабинета. Вернулся через несколько минут с большими фотографиями в руках.
VII
На фотографиях были хорошо видны контрастированные специальным порошком отпечатки женских туфель.
Бреус доложил, что девятого утром снял эти следы невдалеке от дома Лагуты, на обочине лесной дороги, но посчитал, что они принадлежат случайной прохожей. Теперь, когда дознание зашло в тупик и его предположение о Ганке Кульбачке как убийце отпало и версия про Чепикова не находит полного подтверждения, а тут еще эта Пойда появилась, вот он и решил представить на рассмотрение эти фотографии.
- Да, товарищ капитан, - строго заметил Коваль, выслушав признание начальника уголовного розыска. - Проступок серьезный: вас ли учить, что нельзя пренебрегать даже малейшей деталью. Ведь со временем любая может стать доказательством...
- Но женщина находилась все же далековато от усадьбы и двигалась по лесной дороге. Я проследил ее путь... Он уходил в сторону от дома Лагуты и на самом дворе не встречался, - сказал Бреус в свое оправдание.
- Она могла быть не участником событий, а свидетелем. А это важно.
Капитан опустил голову:
- Я понимаю.
- Что вы думаете теперь с ними делать? - указывая на фотографии, спросил Коваль.
- Если это не Катерина Пойда наследила, то путем исключения определю женщин, которые носят такую обувь, - быстро ответил капитан.
- Туфли тридцать седьмого размера?
- Да. Будем суживать круг...
- Колоссальная трата сил и времени. И главное - бесполезно.
Коваль удивил капитана.
- Очень популярный номер обуви, Юрий Иванович, - объяснил свою мысль подполковник. - Каждая третья женщина - тридцать семь или тридцать шесть с половиной... Стандартный размер... Вот у вашей Зои Анатольевны, например, какая нога? - поинтересовался он.
- Тридцать семь, - ответил обескураженный Бреус. - Но ведь...
- Видите, у жены самого начальника угро... - Бреусу показалось, что губы подполковника тронула легкая улыбка... - Вот почему эти отпечатки могут только сбить нас с толку... Давайте их сюда. - Коваль сложил снимки и сунул их в ящик стола. - Они нам теперь ни к чему...
- Как ни к чему?! - вспыхнул Бреус.
- Человек, который оставил эти следы, никакого отношения к убийству не имеет, - твердо сказал подполковник. - Женщина действительно была далековато от места событий и не могла что-либо увидеть во дворе Лагуты... Так что вы, капитан, большой беды не принесли, не показав нам эти фотографии. Хотя, повторяю, должны были с самого начала представить их оперативной группе... Ладно, забудем этот неприятный факт, - помедлив, добавил Коваль. - Пусть все останется между нами.
Бреус мог бы поклясться, что при последних словах в глазах подполковника снова запрыгали лукавые искорки. Машинально кивнул в ответ. Он был обескуражен настолько, что не мог больше протестовать. Упрямство на его лице сменилось выражением, которое можно было передать словами: "Ну что ж, вам виднее. На то вы начальство!.. Но я все равно докопаюсь, кто эта женщина и почему она в ночь, когда было совершено убийство, блуждала над Росью, возле дома Лагуты..."
- Товарищ подполковник, - поднялся Бреус. - В десять будем выкачивать воду из колодца Лагуты. Вы поедете?
Коваль покачал отрицательно головой.
- Если пистолет в колодце, вы его найдете.
- А с этой Пойдой?.. Ее алиби нужно проверить.
- Поручим Биляку.
- Какая странная история!..
- Трагическая, Юрий Иванович... По-человечески мне жалко эту женщину.
- Если она говорила правду, многое объясняется.
- Да, - задумчиво согласился Коваль.
Когда Бреус вышел, он вынул из ящика фотографии с опечатками туфель Зои Анатольевны. Несколько секунд рассматривал их, потом, улыбнувшись, одну за другой порвал и сунул обрывки себе в карман.
"Если бы Юрий Иванович хоть на миг представил, чьи следы обнаружил и снял! - добродушно подумал он. - Наверное, это тот случай, когда муж узнает последним... Или совсем не узнает! Даже если он детектив".
Со двора доносились знакомые звуки. Стукнули дверцы газика, и загудел мотор.
Коваль выглянул в окно. Машина словно бы выпрыгнула на улицу. Сидящих в ней подполковник не видел, но знал: капитан Бреус поехал в Вербивку. Об этом можно было догадаться и по громкому стуку дверцы, и по тому, как с ходу взревел мотор и почти одновременно газик рванулся с места. Машина будто знала характер начальника уголовного розыска, особенно когда тот пребывал не в настроении.
Коваль отошел от окна. У него настроение было хорошее. Считал, что поступил разумно и справедливо, навеки скрыв от запальчивого Бреуса маленькую тайну его жены.
* * *
Из Вербивки капитан вернулся к вечеру. Он весь сиял. Как иногда бывает, казавшееся очень сложным задание словно бы выполнилось само собой.
Когда начальник уголовного розыска пулей влетел на второй этаж, Коваль находился у майора Литвина.
Бреус, откозыряв, хотя это было совсем не обязательно, тем более что в повседневной жизни не придерживались этих формальных правил, и не сказав ни слова, торжественно положил на стол майора какой-то увесистый предмет, завернутый в белый платок.
Ни Ковалю, ни Литвину не нужно было объяснять, что это такое. Еще до того как Бреус развернул платок, они поняли, что наконец-то найден парабеллум Чепикова.
Пистолет лежал черной тяжелой массой с налипшими на нем песчинками и крохотными щепочками, травинками, хвостиками листьев, и только ствол таинственно поблескивал нестареющей сталью.
В руки парабеллум не брали, чтобы не стереть ничьих отпечатков и не оставить своих.
- Он весь в крови, - сказал Литвин, низко наклонившись над пистолетом, - и отпечатки четкие, невооруженным глазом видны. Кровь засохла, следы закрепились.
- Вы его, Юрий Иванович, конечно, не из колодца достали, - заметил Коваль, рассматривая рукоятку с отбитой пластинкой, о которой говорил на допросе Чепиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26