К сожалению, может. Я не знала, что сказать.– Ну как? – спросила Дорин, глядя на себя в зеркало.– Секунду, Клаудиа, – пролепетала я.Мамины волосы теперь выше плеч, длинная густая челка, а цвет… Сияющий золотистый каштан, которым бы я при любых других обстоятельствах восхитилась, но сочетание с полным отсутствием макияжа наводит на мысль о парике, причем дешевом.– Разве не здорово? – радостно спросил подоспевший Жан-Люк. – Мы очень старались!– Прошу прощения, – подала голос Клаудиа Джи.– Одну секунду! – резковато отмахнулась я. Честное слово, если Дива к нам больше не придет, плакать не буду.– Вы кто? – возмущенно спросила Клаудиа мою мать.– Дорин Уоткинс, – протянула руку мама.Боже, что она творит!Часто задышав, Дива протянула Дорин холеную, унизанную перстнями руку. «Почему с вами все так носятся?» – говорила она всем своим видом.– Ну так как? – не унималась Дорин.Боже, ей сделали дизайн бровей!– Если честно, то… – начала я. Весь салон выжидательно на меня смотрел. Кажется, мама довольна. Впервые в жизни она чувствует себя красавицей. – Великолепно. Ты выглядишь великолепно. – Крепко держа за руку, я повела Клаудиу Джи к раковине.
Дорин просидела в салоне до вечера отчасти потому, что боялась гулять по городу одна, отчасти потому, что ей нравилось наблюдать за мной. Я, конечно же, не возражала. В мамином взгляде светится любовь, даже со своей ужасной стрижкой она напоминает ангела. Лишь ангел может так терпеливо сидеть на банкетке, прижимая к груди сумочку. Хорошо, что ей не предложили пластиковый чехол, еще бы, не дай Бог, рассмеялась!Изменившаяся до неузнаваемости Дорин пожирала глазами клиенток. День выдался «звездный»: к Фейт были записаны Сьюзен Сарандон и еще несколько менее известных актрис. Супермодель, обрученная с членом королевской семьи, сидела на банкетке, выставив напоказ длинные в ажурных чулках ножки. Стрижка у нее необычная, мальчишеская. Еще приходили представительницы нью-йоркских СМИ. Самая яркая из них – Линн Мендельсон, известная голливудская публицистка. Линн всегда на высоких каблуках: помню, она как-то говорила, что публицист просто обязан казаться выше остальных.В довершение всего на стрижку привели трех мальчишек, которые устроили драку, настоящую, с синяками и разбиванием носов. Волосы у всех троих льняные, тонкие, так что просвечивает розовый череп. Привыкшая к подобным сценам мать не обращала ни малейшего внимания ни на сыновей, ни на недовольные взгляды других посетителей. А что могли сделать мы? Стрижка стоит девяносто долларов – в «Жан-Люке» такими деньгами не бросаются.– Уймите кто-нибудь этих бесенят! – взмолилась пожилая дама.– Где их мать? – кричала другая, с ненавистью глядя на дерущихся мальчишек.Еще четверо – и на сегодня все. Для Дорин у меня приготовлена целая программа: ресторан, а потом модное шоу на Бродвее; билеты помог заказать знакомый продюсер. Завтра я отдыхаю, так что времени хватит на экскурсию к Статуе Свободы, ленч в «Ла коте баск» и поход по магазинам на Мэдисон-авеню. Очень хочется доставить маме удовольствие и показать, что у меня все в порядке. Пусть она мною гордится!
– Так-так-так, – проговорила Дорин, когда мы наконец вышли из салона. – Так-так-так…Она по привычке отбросила назад волосы, но после того, как ее постригли, отбрасывать стало почти нечего. Мы свернули на Мэдисон-авеню, где магазины уже закрывались. На улице совсем темно. Брр, еще не привыкла к зимнему времени.– И так каждый день? – спросила мама.– Почти.– Невероятно!– Ну, сегодня посетителей чуть больше обычного. Праздники и все такое…– А кто та женщина?– Которая из них?– С длинными пегими волосами и…– Скорее всего Клаудиа Джи.– Она знаменита?Мы стояли у светофора на углу Шестьдесят третьей и Мэдисон.– Они все знамениты.Дорин покачала головой. Я никак не могла привыкнуть к ее новому облику. Зачем только ее постригли! Теперь она похожа не на мою маму, а на чужую женщину из тех, что останавливаются в «Брегдорфе», перекусывают в «Ла гулю», а потом идут в «Жан-Люк». У таких фамильные особняки с экономкой и дюжина кашемировых одеял для потенциальных гостей.Дорин перехватила мой взгляд.– Слушай, тебе ведь не нравится в «Жан-Люке».– Это отличное место, – вяло отбилась я, лихорадочно подыскивая более убедительный ответ. – Здорово тебя уложили!Дорин улыбнулась:– Кстати, как его зовут? Того красивого итальянца, что делал укладку?– Массимо.– Точно, Массимо. Мне он очень понравился.– Он просто чудо и, по-моему, самый талантливый стилист салона.– Да, он талантливый, вы все талантливые, – проговорила Дорин, но прозвучало как-то странно. Для нее понятия «парикмахер» и «талант» несопоставимы. Талантливым может быть пианист, скульптор, математик, а стрижка – это так, ремесло. Мы в «Жан-Люке» считали иначе: стрижка – это искусство, иначе разве стали бы клиенты тратить на нас такие деньги? – Он такой… робкий, – проговорила мама и выдержала многозначительную паузу. – Наверное, он…– Кто?– Сама знаешь!– Ах это! – рассмеялась я. Надо же, забыла, как отличаются нравы Википими и Мэдисон-авеню. – Гомосексуалист?Мама кивнула:– Думаю, да, и не он один.Некоторое время мы шли молча. Что-то тут не так, мама что-то недоговаривает! Нужно срочно выяснить!– Ну и как тебе?– Что?– Салон, моя работа… Что ты об этом думаешь? – спросила я плаксивым тоном, каким дочки вне зависимости от возраста говорят с матерями.Дорин сбавила шаг и поплотнее завязала шарф.– Думаю, для тебя это прекрасная возможность, – проговорила она, и я снова почувствовала, что мама о чем-то умалчивает.– Что? – не вытерпела я.– Просто… Не представляю, как, черт подери, ты все это терпишь!Я даже растерялась: мама никогда не ругалась.– Что терплю?– Этих женщин…– Клиенток?– Боже мой, Джорджия, никогда не видела столько надутых…– Они не такие уж плохие! – перебила я и осеклась. Что я делаю? Зачем выгораживаю этих богачек перед мамой?– Просто хочу, чтобы ты была счастлива, милая.– Я счастлива.Неожиданно на глаза навернулись слезы. Я сделала вид, что разглядываю витрину ювелирного: крупные розоватые жемчужины на коричневой шее манекена. Нет, не буду плакать!– А ты представляешь, сколько я здесь зарабатываю? – выпалила я. – Только чаевыми пятьсот долларов в день.– Детка, это здорово! – Мама обняла меня за плечи. – Я так тобой горжусь…Такого я вынести не могла. По щекам покатились слезы. Черт, только этого не хватало!– Милая, не плачь! Ну что ты, не надо, пожалуйста! Что случилось? – Дорин прижала меня к себе. Мы шли мимо кофейни. В витрине медленно вращались украшенные шоколадом пирожные.– Давай зайдем! – предложила я.В таком состоянии меньше всего нужен дорогой ресторан и бродвейское шоу. Поэтому мы устроились на красных виниловых пуфиках и заказали чизбургеры, картошку и ванильную колу. Запах гриля, шипение жарящейся картошки напомнили мне Википими.– Доченька, ты всегда можешь вернуться домой, – предложила Дорин. – Будешь моим партнером.В горле образовался комок. Как бы сильно я ни скучала по Википими, но ни за что туда не вернусь.– Теперь мой дом здесь, – тихо сказала я.Дорин кивнула и, потянувшись ко мне через стол, стала гладить руку. В детстве это помогало мне уснуть.– Поговори со мной, девочка! Что тебя тревожит?– Все то же самое, – проговорила я. Абсолютная правда. Моя жизнь как рисунок на обоях: днем бесконечные клиенты, а вечером бесконечная усталость и телевизор. – Что нового в Википими? – Что угодно, только бы тему сменить.Мама ответила не сразу: вероятно, раздумывала, стоит выбивать из меня правду или нет.– Ну, – нерешительно начала она, – Энн Катбилл родила четвертого.– Четвертого?– Да, в Википими у всех как минимум трое детей.– И все могут себе это позволить?– Ну, ты же нас знаешь: о последствиях особо не беспокоимся, рожаем, и будь что будет.– В Нью-Йорке о первенце задумываются лет в тридцать пять, не раньше.– Да, здешние женщины хотят всего и сразу, – неодобрительно проговорила мама.Принесли наши чизбургеры. Чувствовалось, Дорин не терпится расспросить меня о главном: о счастье и планах на будущее. Она вырастила меня самостоятельной и независимой, но в том кафе я открыла для себя кое-что новое. Мама гордится моими достижениями, но мечтает, чтобы у меня было то, чего ей самой не досталось: мужское плечо, на которое можно опереться в трудную минуту.На Мэдисон-авеню царило обычное вечернее столпотворение, но мы с мамой ничего не слышали. У нас свой собственный мирок, куда посторонним вход воспрещен.– И где же я его найду?! – вырвалось у меня.Дорин сразу поняла, о чем я; конечно, это же моя мама!– Не беспокойся, – проговорила она, потягивая ванильную колу. – Найдешь. Фестиваль – Леди и джентльмены! Знаменитые сестры Мартинес!Голос конферансье эхом разносился по выставочному центру имени Джейкоба Джевица, в котором собрались несколько тысяч человек. Жан-Люк, Кэтрин, Массимо, Патрик и я стояли у белой парусиновой ширмы, скрывавшей верхнюю часть девичьей фигуры. Похоже, кроме крохотных стрингов, на девушке ничего нет. Крепко сбитая темноволосая женщина в форме подняла одну ногу модели и нанесла горячий зеленый воск. Публика застыла в ожидании чуда, а женщина наложила на воск кусок грубой ткани и молниеносно отделила от ноги, обнажив гладкую, без единого волоска кожу. Собравшиеся восторженно загудели.– Сестры Мартинес подарили миру воск для зоны бикини! – объявил конферансье.Темноволосая дама тем временем бесцеремонно развела ноги неизвестной девушки и нанесла воск на внутреннюю поверхность бедер.– Ой! – поморщился Массимо. – Наверное, больно.– Пойдемте отсюда, – предложила невозмутимая Кэтрин. – Похоже, самое интересное будет вон там. – Она показала на плотную толпу.Волосы, везде волосы! Челки, начесы, кудри. Прически восьмидесятых, а у их обладательниц густо подведенные карандашом глаза, по двадцать гвоздиков в ушах, ярко-розовые губы. Эти девушки напоминали мне моих однокурсниц из Академии Уилфреда, тех, что остались работать в Википими.А мы-то что здесь забыли? Зачем, спрашивается, пожертвовали выходным?Дело в том, что мы выполняли боевое задание. Жан-Люк решил создать собственную косметическую линию. Своя линия есть у Видала Сассуна, Фредерика Феккая. Пора и Жан-Люку выпустить фирменный шампунь, кондиционер, маску для волос, гель, спрей, мусс. Так что мы, его антураж, должны были собирать новые идеи: смотреть и слушать, кто что интересное придумал.Была еще одна причина продемонстрировать маэстро свою лояльность: Жан-Люк планировал расширяться.Филиалы в Лос-Анджелесе, Чикаго, Вашингтоне… Ничего конкретного маэстро не обещал, но кто знает, чем все может обернуться… А вдруг партнерство предложит? Вот бы было здорово! Я ведь с самого низа начинала, а стала одной из лучших колористок салона, даже к Жан-Люку в доверие втерлась. Сколько людей всю жизнь прозябают в нищете! Наверное, дело в таланте: Дорин всегда говорила, что чувство цвета у меня врожденное. Но ведь талантливых колористов море, так что мне повезло: оказалась в нужное время в нужном месте.Словно туристы, мы бродили по выставочному центру. Бесконечные ряды павильонов: вот представительство «Конэйр», молодая девушка демонстрирует фены различной мощности. Дальше утюжки, потом раковины, потом щипцы для укладки… Не очень весело, лучше бы остались у сестер Мартинес.– Пустая трата времени! – бурчал Жан-Люк. – Ничего интересного здесь не узнаешь. Так что подражать некому, придется изобретать что-то свое! – Француз раздосадованно махнул рукой.– Ну, отрицательный опыт – тоже опыт. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих, – сказал оптимист Патрик.– Не нужен мне отрицательный опыт! – запальчиво воскликнул Жан-Люк.Мы с Патриком переглянулись. Объяснения не требуются, я понимаю его без слов: Жан-Люк безмерно раздражает моего приятеля. Он мог многое простить талантливому Массимо, красавице Кэтрин и мне по старой дружбе, а вот маэстро – нет.– Знаете что? – негромко проговорил Патрик. – С меня хватит! – Он развернулся и пошел в противоположную сторону. – Увидимся через час.– Что это с ним? – удивленно спросил Жан-Люк.– Ничего, – вкрадчиво проговорила Кэтрин, обнимая его за плечи.
Лишь дойдя до противоположного конца выставочного зала, мы поняли, ради чего пришли все эти люди. Павильон, огороженный красными бархатными лентами, рядом застыл билетер.– О нет, только не это! – вздохнула Кэтрин, прочитав, что написано на вывеске.«Специальный гость фестиваля – Хироши».– Боже, – пробормотал Массимо.Мы посмотрели на Жан-Люка. Губы у маэстро белые, дыхание хриплое.– Что это? – чуть слышно спросил он. Раз Жан-Люк притих, значит, дело плохо.– Успокойся, Жан-Люк, все в порядке! – ласково проговорила Кэтрин.– Ничего не в порядке! – негодовал француз. – Хироши? Хироши? – громко повторял он.Стоящие в очередь к билетеру возмущенно зашикали. Дело в том, что первые двенадцать лет своей карьеры Жан-Люк работал на Хироши, а потом решился открыться самостоятельно. Несмотря на успех, наш маэстро продолжал завидовать японцу. Его бывший шеф – суперзвезда, и клиенты у него звездные: в салоне бывают Мик Джаггер, Шерил Кроу и, по неподтвержденным данным, сам президент.– Почему здесь привечают этого япошку, а не меня? – раздраженно спросил наш маэстро у Массимо. – За что мы платим пиарщику?– Потому что это дурацкий фестиваль! – спокойно ответил Массимо. – Кого он волнует?– Меня!– Ну конечно, милый! – прокурлыкала Кэтрин.– Хватит сюсюкать! – завопил Жан-Люк.– Предлагаю пойти и посмотреть… – предложил Массимо.– Ты что, с ума сошел?– Думаю, нет, – проговорил старший стилист. – Сто лет Хироши не видел!Я украдкой взглянула на Массимо. Что он делает? Жан-Люк взбесится!– Пойдемте отсюда, – сказала Кэтрин, схватив маэстро за руку.– Ну уж нет! – съязвил тот. – Мы просто обязаны увидеть великого Хироши! Может, чему-нибудь научимся!Мы прорвались в павильон без всяких билетов: Жан-Люк наотрез отказался платить бывшему шефу. Я сразу узнала Хироши, хотя раньше видела только на фотографиях. Стрижка потрясающая: рваные серо-желтые пряди. Одетый в черные обтягивающие джинсы и черную же футболку, японец порхал вокруг сидящей на складном стульчике модели.– Без театра никуда! – фыркнул Жан-Люк.А потом Хироши начал стричь. Помнится, я читала, что он предпочитает работать с сухими волосами. Так и оказалось: волосы девушки сухие и абсолютно прямые. Несколько ловких движений – и модель стала похожа на дикую львицу из саванны. Каждый второй парикмахер считает себя гением, но этот парень достоин высокого звания.Рядом со мной затаил дыхание Массимо.Каждая женщина в павильоне мечтала оказаться на месте модели. Еще бы, где еще можно бесплатно постричься у лучшего мастера страны?Жан-Люк бледен как полотно, на виске бьется жилка, дыхание сбилось. А что, если у него будет сердечный приступ? Я представила заголовки завтрашних газет: «Парикмахерские войны. Знаменитый француз в нокауте!»– Думаю, мы увидели более чем достаточно, – проговорила Кэтрин, решительно взяв Жан-Люка за руку. Похоже, их отношения уже не тайна.– За все это ты несешь личную ответственность, – прошипел маэстро, обращаясь к Массимо.– В каком смысле? – вскинулся итальянец. Я впервые видела его рассерженным. – Разве моя обязанность…– Я буду решать, что входит в твои обязанности, а что нет! – загремел Жан-Люк.Массимо даже отступил от неожиданности, а услышавший шум Хироши замер с локоном в руках.Я инстинктивно придвинулась к главному стилисту.– Ты уволен! – завопил француз.– Сэр, вам придется выйти, – объявил секьюрити.– Да ты знаешь, кто я такой? – гремел Жан-Люк, раскачиваясь на каблуках.– Он это серьезно? – шепотом спросил меня Массимо.Я вовремя подавила смешок. Эх, нет, маэстро все видел!Жан-Люк оттолкнул руку охранника, а тот зачем-то потянулся к поясу. Неужели за пистолетом?!– Не беспокойтесь, я ухожу! – собрав остатки достоинства, проговорил наш босс. – Ноги моей не будет в этом гадюшнике…Напрочь забыв о Хироши, собравшиеся в павильоне радостно загудели, а Жан-Люк побагровел от бешенства.– Пойдем, cherie, – обратился он к Кэтрин, а уже у выхода из павильона бросил: – Джорджия Уоткинс, ты тоже уволена! Вместе с Массимо!
– Он одумается, – утешал Массимо, наливая мне уже третий бокал вина. По дороге из выставочного центра мы случайно набрели на небольшое французское бистро. – Может, дальше пойдем? – спросил мой товарищ по несчастью. – Еще не устала от общения с Францией?– Да, устала, но мне нужно выпить!Итак, мы остались, а я почти в одиночку опустошила целый графин вина.– А вдруг не одумается? – Я уже представляла, как, вернувшись в парикмахерскую «У Дорин», накладываю состав на пряди миссис Фолз. В Википими мелирование называют глазурью: дескать, похоже на сахарную глазурь на пирожных…Что же, я пыталась, и, по-моему, небезуспешно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Дорин просидела в салоне до вечера отчасти потому, что боялась гулять по городу одна, отчасти потому, что ей нравилось наблюдать за мной. Я, конечно же, не возражала. В мамином взгляде светится любовь, даже со своей ужасной стрижкой она напоминает ангела. Лишь ангел может так терпеливо сидеть на банкетке, прижимая к груди сумочку. Хорошо, что ей не предложили пластиковый чехол, еще бы, не дай Бог, рассмеялась!Изменившаяся до неузнаваемости Дорин пожирала глазами клиенток. День выдался «звездный»: к Фейт были записаны Сьюзен Сарандон и еще несколько менее известных актрис. Супермодель, обрученная с членом королевской семьи, сидела на банкетке, выставив напоказ длинные в ажурных чулках ножки. Стрижка у нее необычная, мальчишеская. Еще приходили представительницы нью-йоркских СМИ. Самая яркая из них – Линн Мендельсон, известная голливудская публицистка. Линн всегда на высоких каблуках: помню, она как-то говорила, что публицист просто обязан казаться выше остальных.В довершение всего на стрижку привели трех мальчишек, которые устроили драку, настоящую, с синяками и разбиванием носов. Волосы у всех троих льняные, тонкие, так что просвечивает розовый череп. Привыкшая к подобным сценам мать не обращала ни малейшего внимания ни на сыновей, ни на недовольные взгляды других посетителей. А что могли сделать мы? Стрижка стоит девяносто долларов – в «Жан-Люке» такими деньгами не бросаются.– Уймите кто-нибудь этих бесенят! – взмолилась пожилая дама.– Где их мать? – кричала другая, с ненавистью глядя на дерущихся мальчишек.Еще четверо – и на сегодня все. Для Дорин у меня приготовлена целая программа: ресторан, а потом модное шоу на Бродвее; билеты помог заказать знакомый продюсер. Завтра я отдыхаю, так что времени хватит на экскурсию к Статуе Свободы, ленч в «Ла коте баск» и поход по магазинам на Мэдисон-авеню. Очень хочется доставить маме удовольствие и показать, что у меня все в порядке. Пусть она мною гордится!
– Так-так-так, – проговорила Дорин, когда мы наконец вышли из салона. – Так-так-так…Она по привычке отбросила назад волосы, но после того, как ее постригли, отбрасывать стало почти нечего. Мы свернули на Мэдисон-авеню, где магазины уже закрывались. На улице совсем темно. Брр, еще не привыкла к зимнему времени.– И так каждый день? – спросила мама.– Почти.– Невероятно!– Ну, сегодня посетителей чуть больше обычного. Праздники и все такое…– А кто та женщина?– Которая из них?– С длинными пегими волосами и…– Скорее всего Клаудиа Джи.– Она знаменита?Мы стояли у светофора на углу Шестьдесят третьей и Мэдисон.– Они все знамениты.Дорин покачала головой. Я никак не могла привыкнуть к ее новому облику. Зачем только ее постригли! Теперь она похожа не на мою маму, а на чужую женщину из тех, что останавливаются в «Брегдорфе», перекусывают в «Ла гулю», а потом идут в «Жан-Люк». У таких фамильные особняки с экономкой и дюжина кашемировых одеял для потенциальных гостей.Дорин перехватила мой взгляд.– Слушай, тебе ведь не нравится в «Жан-Люке».– Это отличное место, – вяло отбилась я, лихорадочно подыскивая более убедительный ответ. – Здорово тебя уложили!Дорин улыбнулась:– Кстати, как его зовут? Того красивого итальянца, что делал укладку?– Массимо.– Точно, Массимо. Мне он очень понравился.– Он просто чудо и, по-моему, самый талантливый стилист салона.– Да, он талантливый, вы все талантливые, – проговорила Дорин, но прозвучало как-то странно. Для нее понятия «парикмахер» и «талант» несопоставимы. Талантливым может быть пианист, скульптор, математик, а стрижка – это так, ремесло. Мы в «Жан-Люке» считали иначе: стрижка – это искусство, иначе разве стали бы клиенты тратить на нас такие деньги? – Он такой… робкий, – проговорила мама и выдержала многозначительную паузу. – Наверное, он…– Кто?– Сама знаешь!– Ах это! – рассмеялась я. Надо же, забыла, как отличаются нравы Википими и Мэдисон-авеню. – Гомосексуалист?Мама кивнула:– Думаю, да, и не он один.Некоторое время мы шли молча. Что-то тут не так, мама что-то недоговаривает! Нужно срочно выяснить!– Ну и как тебе?– Что?– Салон, моя работа… Что ты об этом думаешь? – спросила я плаксивым тоном, каким дочки вне зависимости от возраста говорят с матерями.Дорин сбавила шаг и поплотнее завязала шарф.– Думаю, для тебя это прекрасная возможность, – проговорила она, и я снова почувствовала, что мама о чем-то умалчивает.– Что? – не вытерпела я.– Просто… Не представляю, как, черт подери, ты все это терпишь!Я даже растерялась: мама никогда не ругалась.– Что терплю?– Этих женщин…– Клиенток?– Боже мой, Джорджия, никогда не видела столько надутых…– Они не такие уж плохие! – перебила я и осеклась. Что я делаю? Зачем выгораживаю этих богачек перед мамой?– Просто хочу, чтобы ты была счастлива, милая.– Я счастлива.Неожиданно на глаза навернулись слезы. Я сделала вид, что разглядываю витрину ювелирного: крупные розоватые жемчужины на коричневой шее манекена. Нет, не буду плакать!– А ты представляешь, сколько я здесь зарабатываю? – выпалила я. – Только чаевыми пятьсот долларов в день.– Детка, это здорово! – Мама обняла меня за плечи. – Я так тобой горжусь…Такого я вынести не могла. По щекам покатились слезы. Черт, только этого не хватало!– Милая, не плачь! Ну что ты, не надо, пожалуйста! Что случилось? – Дорин прижала меня к себе. Мы шли мимо кофейни. В витрине медленно вращались украшенные шоколадом пирожные.– Давай зайдем! – предложила я.В таком состоянии меньше всего нужен дорогой ресторан и бродвейское шоу. Поэтому мы устроились на красных виниловых пуфиках и заказали чизбургеры, картошку и ванильную колу. Запах гриля, шипение жарящейся картошки напомнили мне Википими.– Доченька, ты всегда можешь вернуться домой, – предложила Дорин. – Будешь моим партнером.В горле образовался комок. Как бы сильно я ни скучала по Википими, но ни за что туда не вернусь.– Теперь мой дом здесь, – тихо сказала я.Дорин кивнула и, потянувшись ко мне через стол, стала гладить руку. В детстве это помогало мне уснуть.– Поговори со мной, девочка! Что тебя тревожит?– Все то же самое, – проговорила я. Абсолютная правда. Моя жизнь как рисунок на обоях: днем бесконечные клиенты, а вечером бесконечная усталость и телевизор. – Что нового в Википими? – Что угодно, только бы тему сменить.Мама ответила не сразу: вероятно, раздумывала, стоит выбивать из меня правду или нет.– Ну, – нерешительно начала она, – Энн Катбилл родила четвертого.– Четвертого?– Да, в Википими у всех как минимум трое детей.– И все могут себе это позволить?– Ну, ты же нас знаешь: о последствиях особо не беспокоимся, рожаем, и будь что будет.– В Нью-Йорке о первенце задумываются лет в тридцать пять, не раньше.– Да, здешние женщины хотят всего и сразу, – неодобрительно проговорила мама.Принесли наши чизбургеры. Чувствовалось, Дорин не терпится расспросить меня о главном: о счастье и планах на будущее. Она вырастила меня самостоятельной и независимой, но в том кафе я открыла для себя кое-что новое. Мама гордится моими достижениями, но мечтает, чтобы у меня было то, чего ей самой не досталось: мужское плечо, на которое можно опереться в трудную минуту.На Мэдисон-авеню царило обычное вечернее столпотворение, но мы с мамой ничего не слышали. У нас свой собственный мирок, куда посторонним вход воспрещен.– И где же я его найду?! – вырвалось у меня.Дорин сразу поняла, о чем я; конечно, это же моя мама!– Не беспокойся, – проговорила она, потягивая ванильную колу. – Найдешь. Фестиваль – Леди и джентльмены! Знаменитые сестры Мартинес!Голос конферансье эхом разносился по выставочному центру имени Джейкоба Джевица, в котором собрались несколько тысяч человек. Жан-Люк, Кэтрин, Массимо, Патрик и я стояли у белой парусиновой ширмы, скрывавшей верхнюю часть девичьей фигуры. Похоже, кроме крохотных стрингов, на девушке ничего нет. Крепко сбитая темноволосая женщина в форме подняла одну ногу модели и нанесла горячий зеленый воск. Публика застыла в ожидании чуда, а женщина наложила на воск кусок грубой ткани и молниеносно отделила от ноги, обнажив гладкую, без единого волоска кожу. Собравшиеся восторженно загудели.– Сестры Мартинес подарили миру воск для зоны бикини! – объявил конферансье.Темноволосая дама тем временем бесцеремонно развела ноги неизвестной девушки и нанесла воск на внутреннюю поверхность бедер.– Ой! – поморщился Массимо. – Наверное, больно.– Пойдемте отсюда, – предложила невозмутимая Кэтрин. – Похоже, самое интересное будет вон там. – Она показала на плотную толпу.Волосы, везде волосы! Челки, начесы, кудри. Прически восьмидесятых, а у их обладательниц густо подведенные карандашом глаза, по двадцать гвоздиков в ушах, ярко-розовые губы. Эти девушки напоминали мне моих однокурсниц из Академии Уилфреда, тех, что остались работать в Википими.А мы-то что здесь забыли? Зачем, спрашивается, пожертвовали выходным?Дело в том, что мы выполняли боевое задание. Жан-Люк решил создать собственную косметическую линию. Своя линия есть у Видала Сассуна, Фредерика Феккая. Пора и Жан-Люку выпустить фирменный шампунь, кондиционер, маску для волос, гель, спрей, мусс. Так что мы, его антураж, должны были собирать новые идеи: смотреть и слушать, кто что интересное придумал.Была еще одна причина продемонстрировать маэстро свою лояльность: Жан-Люк планировал расширяться.Филиалы в Лос-Анджелесе, Чикаго, Вашингтоне… Ничего конкретного маэстро не обещал, но кто знает, чем все может обернуться… А вдруг партнерство предложит? Вот бы было здорово! Я ведь с самого низа начинала, а стала одной из лучших колористок салона, даже к Жан-Люку в доверие втерлась. Сколько людей всю жизнь прозябают в нищете! Наверное, дело в таланте: Дорин всегда говорила, что чувство цвета у меня врожденное. Но ведь талантливых колористов море, так что мне повезло: оказалась в нужное время в нужном месте.Словно туристы, мы бродили по выставочному центру. Бесконечные ряды павильонов: вот представительство «Конэйр», молодая девушка демонстрирует фены различной мощности. Дальше утюжки, потом раковины, потом щипцы для укладки… Не очень весело, лучше бы остались у сестер Мартинес.– Пустая трата времени! – бурчал Жан-Люк. – Ничего интересного здесь не узнаешь. Так что подражать некому, придется изобретать что-то свое! – Француз раздосадованно махнул рукой.– Ну, отрицательный опыт – тоже опыт. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих, – сказал оптимист Патрик.– Не нужен мне отрицательный опыт! – запальчиво воскликнул Жан-Люк.Мы с Патриком переглянулись. Объяснения не требуются, я понимаю его без слов: Жан-Люк безмерно раздражает моего приятеля. Он мог многое простить талантливому Массимо, красавице Кэтрин и мне по старой дружбе, а вот маэстро – нет.– Знаете что? – негромко проговорил Патрик. – С меня хватит! – Он развернулся и пошел в противоположную сторону. – Увидимся через час.– Что это с ним? – удивленно спросил Жан-Люк.– Ничего, – вкрадчиво проговорила Кэтрин, обнимая его за плечи.
Лишь дойдя до противоположного конца выставочного зала, мы поняли, ради чего пришли все эти люди. Павильон, огороженный красными бархатными лентами, рядом застыл билетер.– О нет, только не это! – вздохнула Кэтрин, прочитав, что написано на вывеске.«Специальный гость фестиваля – Хироши».– Боже, – пробормотал Массимо.Мы посмотрели на Жан-Люка. Губы у маэстро белые, дыхание хриплое.– Что это? – чуть слышно спросил он. Раз Жан-Люк притих, значит, дело плохо.– Успокойся, Жан-Люк, все в порядке! – ласково проговорила Кэтрин.– Ничего не в порядке! – негодовал француз. – Хироши? Хироши? – громко повторял он.Стоящие в очередь к билетеру возмущенно зашикали. Дело в том, что первые двенадцать лет своей карьеры Жан-Люк работал на Хироши, а потом решился открыться самостоятельно. Несмотря на успех, наш маэстро продолжал завидовать японцу. Его бывший шеф – суперзвезда, и клиенты у него звездные: в салоне бывают Мик Джаггер, Шерил Кроу и, по неподтвержденным данным, сам президент.– Почему здесь привечают этого япошку, а не меня? – раздраженно спросил наш маэстро у Массимо. – За что мы платим пиарщику?– Потому что это дурацкий фестиваль! – спокойно ответил Массимо. – Кого он волнует?– Меня!– Ну конечно, милый! – прокурлыкала Кэтрин.– Хватит сюсюкать! – завопил Жан-Люк.– Предлагаю пойти и посмотреть… – предложил Массимо.– Ты что, с ума сошел?– Думаю, нет, – проговорил старший стилист. – Сто лет Хироши не видел!Я украдкой взглянула на Массимо. Что он делает? Жан-Люк взбесится!– Пойдемте отсюда, – сказала Кэтрин, схватив маэстро за руку.– Ну уж нет! – съязвил тот. – Мы просто обязаны увидеть великого Хироши! Может, чему-нибудь научимся!Мы прорвались в павильон без всяких билетов: Жан-Люк наотрез отказался платить бывшему шефу. Я сразу узнала Хироши, хотя раньше видела только на фотографиях. Стрижка потрясающая: рваные серо-желтые пряди. Одетый в черные обтягивающие джинсы и черную же футболку, японец порхал вокруг сидящей на складном стульчике модели.– Без театра никуда! – фыркнул Жан-Люк.А потом Хироши начал стричь. Помнится, я читала, что он предпочитает работать с сухими волосами. Так и оказалось: волосы девушки сухие и абсолютно прямые. Несколько ловких движений – и модель стала похожа на дикую львицу из саванны. Каждый второй парикмахер считает себя гением, но этот парень достоин высокого звания.Рядом со мной затаил дыхание Массимо.Каждая женщина в павильоне мечтала оказаться на месте модели. Еще бы, где еще можно бесплатно постричься у лучшего мастера страны?Жан-Люк бледен как полотно, на виске бьется жилка, дыхание сбилось. А что, если у него будет сердечный приступ? Я представила заголовки завтрашних газет: «Парикмахерские войны. Знаменитый француз в нокауте!»– Думаю, мы увидели более чем достаточно, – проговорила Кэтрин, решительно взяв Жан-Люка за руку. Похоже, их отношения уже не тайна.– За все это ты несешь личную ответственность, – прошипел маэстро, обращаясь к Массимо.– В каком смысле? – вскинулся итальянец. Я впервые видела его рассерженным. – Разве моя обязанность…– Я буду решать, что входит в твои обязанности, а что нет! – загремел Жан-Люк.Массимо даже отступил от неожиданности, а услышавший шум Хироши замер с локоном в руках.Я инстинктивно придвинулась к главному стилисту.– Ты уволен! – завопил француз.– Сэр, вам придется выйти, – объявил секьюрити.– Да ты знаешь, кто я такой? – гремел Жан-Люк, раскачиваясь на каблуках.– Он это серьезно? – шепотом спросил меня Массимо.Я вовремя подавила смешок. Эх, нет, маэстро все видел!Жан-Люк оттолкнул руку охранника, а тот зачем-то потянулся к поясу. Неужели за пистолетом?!– Не беспокойтесь, я ухожу! – собрав остатки достоинства, проговорил наш босс. – Ноги моей не будет в этом гадюшнике…Напрочь забыв о Хироши, собравшиеся в павильоне радостно загудели, а Жан-Люк побагровел от бешенства.– Пойдем, cherie, – обратился он к Кэтрин, а уже у выхода из павильона бросил: – Джорджия Уоткинс, ты тоже уволена! Вместе с Массимо!
– Он одумается, – утешал Массимо, наливая мне уже третий бокал вина. По дороге из выставочного центра мы случайно набрели на небольшое французское бистро. – Может, дальше пойдем? – спросил мой товарищ по несчастью. – Еще не устала от общения с Францией?– Да, устала, но мне нужно выпить!Итак, мы остались, а я почти в одиночку опустошила целый графин вина.– А вдруг не одумается? – Я уже представляла, как, вернувшись в парикмахерскую «У Дорин», накладываю состав на пряди миссис Фолз. В Википими мелирование называют глазурью: дескать, похоже на сахарную глазурь на пирожных…Что же, я пыталась, и, по-моему, небезуспешно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20