– Уже четыре месяца не была дома. Нужно возвращаться. – В ее голосе проскользнуло сожаление.
– Но на этот раз вы не со мной прилетели в Бразилию, – вмешался командир «ДС-6». Его генуэзское происхождение усиливало сходство с морским волком. Однако он был влюблен не в море, а в свой самолет, в его моторы, шасси и крылья, в его густой и яростный гул. Его, пожалуй, можно было бы назвать воздушным волком – ему бы это подошло.
– Нет, не с вами. В августе я улетела из Парижа в Нью-Йорк. Потом махнула в Бостон к друзьям. Потом от них в Рио. Но полет через северную Атлантику скучен, – сказала она, чтобы сделать приятное командиру.
Она ела только что выловленных омаров, пила свежее португальское вино, болтала о том о сем, но на самом деле думала о письме, которое написала отцу, пока летела над Соединенными Штатами. Она пыталась объяснить ему свой разрыв со Станисом, стремясь найти правильный тон и подход. Еще в Нью-Йорке ее нагнала телеграмма от Пациенцы. Чезаре явно был не в самом лучшем расположении духа и устроил ей нагоняй. У него были свои взгляды на этот счет: он вырос в бараке, был сыном чернорабочего и прачки, и для него свобода чувств, не говоря уже о сексуальной свободе женщины, имела свои четкие и непреодолимые границы. Дядя Миммо с его биографией неудавшегося священника был, к счастью, более терпим, так что ему было сравнительно проще объяснить, почему это она вдруг, не предупредив никого, в мгновение ока перенеслась за океан. По телефону она упросила его замолвить за нее словечко перед стариком, чтобы тому легче было переварить ее разрыв со Станисом и незапланированные каникулы в Южной Америке. Но теперь пора было и возвращаться в Милан, тем более что повсюду, даже на другом конце света, ее не покидали грусть и беспокойство.
Маноло включил проигрыватель. «Ты сегодня одна, ты одна этой ночью», – зазвучали слова популярной песни Элвиса Пресли. Она тоже была до отчаяния одинока сегодня ночью, в то время как душа ее жаждала любви. Было ли тому причиной белое вино, поданное Маноло, или это настроение навевал ночной дождь за окном, но грусть и острая жажда любви соединились в душе непередаваемым образом.
Какой-то странный магнетизм, исходящий из другого конца зала, где двое, мужчина и женщина, сидели за столиком, заставил ее обратить туда взгляд. Открытый лоб, лицо с высокими скулами, ямочка на круглом, слегка выдающемся подбородке, а главное, эти темные, как ночь, глаза – где она видела этого человека, где уже испытала однажды это волнение, это странное беспокойство?.. Монца. Теннисный корт. «Очи черные». Арриго Валли ди Таверненго.
Анна вздрогнула и лихорадочно затеребила пальцами тяжелое коралловое ожерелье, висевшее на шее. В самом ли деле это был он, или просто мужчина, похожий на него, кто-то другой, кто под влиянием выпитого вина и звуков музыки, волновавшей ее, напоминал ей в этом полутемном зале Арриго. «Если это он, то граф стал еще красивее», – подумала она. Рядом с ним сидела надменная особа с гибкими движениями пантеры, с длинными волосами цвета воронова крыла, которые закрывали ей лоб. Но Анна почти не замечала ее.
– Извините, друзья, – сказала она, – но я сегодня что-то не в форме. – Она поднялась, стараясь привлечь внимание того, сидевшего за дальним столиком мужчины, и пересекла ресторан, провожаемая восхищенными взглядами других мужчин. В простом белом платье с ниткой кораллов на шее, купленных в какой-то случайной лавчонке в Рио, у нее тем не менее был вид королевы. С чуткостью женщины она ощущала на себе эти взгляды, но волновал ее только один.
Она вошла в свой номер, состоявший из единственной комнаты с просторной кроватью и ванной, сверкающей чистотой. На ночном столике уже стоял букет свежесрезанных цветов – непременный знак почтения от галантного Педро. Она открыла стеклянную дверь и вышла на веранду, огибавшую всю гостиницу, чтобы в любое время дня можно было спрятаться в тень от жары. Ночной дождь не переставал, но шум его сделался ровнее и глуше. Внизу в ресторане Маноло снова поставил пластинку Пресли, и те же томные слова долетали до слуха Анны: «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…»
– Еще несколько дней тепла, – сказала она себе, вдыхая свежий ночной воздух и аромат земли, напоенной дождем. – Еще несколько дней, и все… – Она оперлась спиной о деревянную колонку веранды и откинула голову, устремив глаза в таинственную черноту ночи.
– Привет, – услышала она рядом бархатистый негромкий голос.
– Привет, – ответила она просто, хотя все внутри нее затрепетало.
– Ты выросла, тебя не узнать, – сказал Арриго с улыбкой.
– А ты, наоборот, помолодел.
Темные глаза мужчины говорили о любви, его дыхание, запах табака и лаванды, исходивший от него, кружили ей голову. Он был навеселе и, может быть, поэтому естественней и проще, чем тогда в Монце – таким он еще больше нравился ей.
– Ты так похорошела, что просто страшно, – сказал он. – Твои фото, что встречались иногда в светской хронике, нисколько этого не передают.
– Но ты здесь не один, – сказала Анна, намекая на сидевшую рядом с ним в ресторане «пантеру». – Похоже, ты не скучаешь здесь.
– Просто знакомая, – сказал он. – Она любит подводную охоту, а здесь великолепные бухты. Никаких уз между нами. Просто хорошая знакомая. А ты чудо! – почти вплотную подался он к ней. – Все эти годы я не мог тебя забыть…
Его губы приблизились к ее губам, их взгляды встретились.
– Я бы должна бежать от тебя, Арриго… – тихо сказала она, не в силах тем не менее сдвинуться с места.
– А я должен был бы помочь тебе бежать, – прошептал он, целуя ее.
И все. Все опрокинулось, забылось, исчезло. Только он и она на веранде старой гостиницы. И ночь, и шорох ночного дождя. И ветер Атлантики, ласкавший их лица, овевавший их разгоряченные тела.
Одной рукой Арриго обнял ее за плечи, другой за талию, осторожно и деликатно, точно боясь ее испугать. Но едва губы их соприкоснулись и тела слились в объятии, как Анна почувствовала тугое кольцо его рук. Как будто молния пронзила ее тело, и слезы выступили на глазах.
– Что ты наделал? Я плачу, ты видишь?.. – Но зеленые глаза только сильнее сверкали в слезах, а улыбка была счастливой.
– Любовь без слез – не любовь, – прошептал Арриго, осушая ее слезы своими губами.
Он поднял ее и вошел в комнату, держа ее на руках. Белое платьице Анны упало возле постели при свете маленького ночника.
– Ты хочешь этого? – спросил он ее.
– О да, – ответила она без боязни.
Как мог этот мир существовать прежде, когда она еще не открыла для себя любовь? Поцелуи Арриго, ласка его рук, его губ, которые касались ее груди, зажгли какой-то неведомый огонь в ее крови. Язык мужчины ласкал ее торчащие соски, его нежные руки скользили по ее животу и бедрам, заставляя в экстазе пульсировать каждую клеточку тела.
Она почувствовала острую боль в паху, и уже готова была закричать, когда боль сменилась вдруг чем-то другим, затаенно сладостным ощущением ритмических движений мужчины. В этом было что-то общее с мощной размеренностью волны, которая то поднимает тебя, то опускает, то отбегает, то снова обрушивается на берег. Ей казалось, что само море подняло, подхватило ее и в нежном потоке своем затопило.
Гулкий рев мотора «ДС-6», от которого задрожали все стекла в гостинице, ворвался поутру через балконную дверь в их номер. Бешеный лай собак был ему ответом. Взлетная полоса аэропорта Эспарго была расположена так, что самолеты проходили прямо над крышей отеля. Конечно, они могли бы держаться повыше, но, казалось, пилоты развлекаются, создавая всю эту кутерьму, заставляя собачью свору взрываться яростным лаем. Они летали настолько низко, что вот-вот могли снести крышу.
– Сумасшедшие, – сказала Анна, зажимая уши руками. – Когда-нибудь они разобьют себе башку.
Арриго приподнялся, опершись на локти, и нежно поцеловал ее в губы. Они проснулись так, словно просыпаться поутру в одной кровати было для них самой естественной вещью в мире.
– Хорошо спала? – спросил он.
– Ужасно, – шутливо сказала она. – Но выспалась отлично. – Она встала и, нагая, как была, подошла к зеркалу. – Тебе не кажется, что я изменилась? – спросила она. Она откинула назад волосы, повернулась корпусом вправо и влево, потом снова встала прямо. Она казалась моделью в студии художника, которая принимает позы по его желанию.
– Конечно, ты изменилась, – Арриго был серьезен, подыгрывая ей.
– Значит, это правда, – воскликнула она. – Правда, что, когда девушка становится женщиной, в ней что-то меняется. – Ее зубы были жемчужного цвета и отражали свет, проникающий сквозь жалюзи.
– Конечно, – подтвердил Арриго. – Она становится красивее и гонит прочь тоску.
– Ах, вот как, – надулась она. – Ты смеешься надо мной?
– Однако солнце вернулось. – Он вынул из вазы пунцовый цветок и протянул ей. Анна взяла и прикрепила его к волосам.
Арриго набросил ей на плечи халат и подвел к стеклянной двери на веранду.
– Иди-ка взгляни, – сказал он.
То, что увидела Анна, привело ее в изумление. Она смотрела поочередно то на мужчину, то на пейзаж в стеклянной двери глазами, полными восхищения. У нее было лицо девочки, попавшей в волшебный мир сказки.
– Но где мы? – недоверчиво спросила она.
– На Сале, естественно. Острова Зеленого Мыса. Атлантический океан.
Никогда еще Анна не видела этого прокаленного солнцем острова после дождя.
– Не может быть! – воскликнула она, захлопав в ладоши. – Это Ирландия, это Шотландия или Тироль. А может, я еще сплю?
Остров, который казался навеки выжженным солнцем, каменистым и диким, без дерева, без цветка, за одну только ночь превратился в огромный зеленый ковер. Легкий утренний бриз смешивал соленый воздух океана и нежный запах только что пробившейся травы.
Арриго обнял ее и снова поцеловал.
– Все это правда, – прошептал он, заглядывая ей в глаза. – Сегодня ночью кто-то расстелил по всему острову ковер цвета твоих глаз.
– Но как это случилось? – Трудно было допустить, что за несколько часов эта дикая скала в океане могла так ярко зазеленеть.
Арриго посмотрел на нее и улыбнулся.
– Вчера вечером шел дождь. Ночью появилась трава. Но еще до вечера солнце, вероятно, сожжет ее.
Грусть проступила на красивом лице Анны.
– Это могло бы стать метафорой нашей жизни, – сказала она. – Идет дождь, пробивается свежая трава, но только ты вдохнул ее волшебный запах, как она уже превращается в пыль. Пыль и камни, овеваемые ветром Атлантики.
– И все-таки сегодня этот остров наш! – воскликнул Арриго. – Сегодняшний день принадлежит нам. – Он обнял ее и пристально заглянул ей в лицо. – Счастье длится недолго… Когда двое губами, сердцем и всем своим существом говорят друг другу «люблю тебя», еще одна звезда загорается в небе. Когда любовь умирает, звезда эта гаснет. Из смены рождения и смерти возникает биение вселенной, сверкание небесного свода. И пока горят звезды на небе – это значит, что любовь и жизнь побеждают.
– Это ты сам придумал? – спросила Анна, улыбающаяся и взволнованная.
– Нет, – пошутил Арриго, – это результат новейших исследований ученых Массачусетского технологического института. Непонятно, как они раскопали это.
– Говорю тебе, это чудо. – Анна вновь устремила взгляд на зеленый простор равнины. – А ты веришь в чудеса?
– Я прилетаю на какой-то дикий островок поохотиться на тунцов и между одним самолетом и другим встречаю тебя. Разве это не чудо?
Они провели незабываемые дни на этом клочке суши посреди океана, на голой скале с двумя единственными пальмами возле гостиницы и крохотным цветничком под окнами директора.
Бухты на острове были невыразимой красоты, но Анна особенно любила Бурракону, где волны Атлантики вздымались, как пенящиеся валы, и разбивались о берег с ужасающим грохотом. В самом дальнем укромном изгибе бухты, между скалами вулканического происхождения, образовался естественный бассейн длиной метров в тридцать и шириной в шесть, где Анна обычно купалась во время своих кратких пребываний на острове. Во время отлива там оставались заводи, кишащие красными крабами, попавшими в западню.
И в то утро, когда голубизна неба сливалась на горизонте с зеленым морем травы, они отправились туда вдвоем на допотопном гостиничном джипе. Они сбросили с себя все и обнаженные плавали среди блестящих ставридок и крабов, точно единственные люди на свете, точно Адам и Ева в этом первобытном раю.
Они мерили время не по часам, а по накалу своих чувств, и поэтому никогда не имели точного понятия о времени. И страшно поразились, когда заметили однажды, вернувшись в гостиницу, что остались ее единственными постояльцами. Самолет из Дакара отбыл, а другой еще не прибыл из Рио.
Стол для завтрака, накрытый в отдельном кабинете рядом с обеденным залом, был украшен белыми и желтыми маргаритками из сильно поредевшего цветника Педро. Со склонностью к сводничеству, свойственной простым душам, Маноло и Рибейра расположили их в форме сердечка, как бы благословляя по-своему этот союз. Тут была старомодная преданность слуг к уважаемым гостям, но и надежда на немалые чаевые. Одно не исключало другого, поскольку не оставалось прочих гостей. Чья-то заботливая рука поставила и пластинку Пресли. «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…» – запел Элвис в сопровождении оркестра и скрипа заигранной пластинки.
Значит, они все уже знают? – с удивленным видом сказала Анна.
– На острове шириной в полтора километра трудно что-нибудь утаить, – с улыбкой ответил Арриго. И, заметив, что красивый лоб Анны хмурится, небрежным тоном спросил: – Ты боишься, что это станет известно в Италии?
– Мне было бы неприятно, если бы отец узнал об этом из газетных сплетен. – Она не заблуждалась насчет журналистов и была обеспокоена такой перспективой. – А впрочем, может, и пронесет, – заключила она беззаботным тоном и провела кончиком языка по губам.
– Сомневаюсь в этом, – весело возразил Арриго. – Думаю, что по ночам не только летучие мыши на веранде слушали наши вздохи. Возможно, кто-то даже записывал их.
– Перестань так шутить, – шлепнула его по руке Анна. – Давай лучше есть.
Они сидели за столом и поглощали все, что им подали на завтрак, но с глазами, уже вновь полными желания, которое далеко уносило от всех забот и тревог.
– Тебе стыдно? – спросил Арриго.
Анна бросила лукавый взгляд налево-направо и наклонилась к нему.
– Хочешь знать правду? – В ее зеленых глазах искрился смех.
– Правду, и только правду, и ничего, кроме правды, – наклоняясь, в свою очередь, вперед через стол, тоном судейского сказал он.
– Я счастлива, – прошептала она.
Их губы встретились, и Арриго поцеловал ее.
– Бог знает, что ты будешь думать обо мне, – сказал он, бросая на нее притворно горестный взгляд.
– Ой, боже мой, как не стыдно! – продолжила шутку она. – Ты украл мою реплику.
Маноло и Рибейра принесли бутылку шампанского в ведерке из какого-то блестящего металла, которое они бесстыдно выдавали за серебряное. Это были классные официанты, которые умели предугадывать желания клиентов. Вслед за тем появились два бокала старинного хрусталя – и в хрустале засверкало шампанское. В своей любезности они готовы были исполнить итальянский гимн или «Свадебный марш» Мендельсона, но Арриго поспешно отослал их с пригоршней долларов, в то время как Анна теребила пуговицу своей блузки, борясь со смехом.
Они курили, пили шампанское и смотрели в глаза друг другу, слушая без устали: «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…», словно вся музыка для них сконцентрировалась в этой мелодии, в то время как в другой обстановке эта приятная песенка давно бы наскучила.
– Ты считаешь, это нормально, пить на завтрак шампанское? – укорила его Анна, прильнув губами к краю стакана.
– Я это заслужил. – Он понизил голос и огляделся кругом, – поскольку мне удалось заставить тебя потерять голову.
– Ты непереносим, ты совершенно не принимаешь меня всерьез. – Ею овладела какая-то ленивая истома – даже эти слова стоили ей труда.
– Ты пьешь шампанское чрезвычайно возбуждающим образом, – польстил он.
– Если бы ты знал моего отца, ты бы так не шутил, – попыталась она напугать его.
– А что твой отец? – спросил Арриго не слишком серьезно.
– Он способен на все, – угрожающе сказала Анна.
– Я тоже способен на все, – отпарировал он, – и ты в этом уже убедилась.
– Прошу тебя, Арриго… – Анна вдруг сделалась серьезной, пытаясь заставить его взглянуть по другую сторону действительности, которая тревожила ее. – Подумай, что будет, когда до него дойдет, что его единственная дочь, зеница его очей, разорвала помолвку с одним из самых известных имен во Франции и сошлась с женатым мужчиной.
– Однако тоже хорошей фамилии, – возразил он с мягкой улыбкой. – Арриго Валли ди Таверненго. Неплохо звучит? Мои предки были среди приближенных Наполеона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Но на этот раз вы не со мной прилетели в Бразилию, – вмешался командир «ДС-6». Его генуэзское происхождение усиливало сходство с морским волком. Однако он был влюблен не в море, а в свой самолет, в его моторы, шасси и крылья, в его густой и яростный гул. Его, пожалуй, можно было бы назвать воздушным волком – ему бы это подошло.
– Нет, не с вами. В августе я улетела из Парижа в Нью-Йорк. Потом махнула в Бостон к друзьям. Потом от них в Рио. Но полет через северную Атлантику скучен, – сказала она, чтобы сделать приятное командиру.
Она ела только что выловленных омаров, пила свежее португальское вино, болтала о том о сем, но на самом деле думала о письме, которое написала отцу, пока летела над Соединенными Штатами. Она пыталась объяснить ему свой разрыв со Станисом, стремясь найти правильный тон и подход. Еще в Нью-Йорке ее нагнала телеграмма от Пациенцы. Чезаре явно был не в самом лучшем расположении духа и устроил ей нагоняй. У него были свои взгляды на этот счет: он вырос в бараке, был сыном чернорабочего и прачки, и для него свобода чувств, не говоря уже о сексуальной свободе женщины, имела свои четкие и непреодолимые границы. Дядя Миммо с его биографией неудавшегося священника был, к счастью, более терпим, так что ему было сравнительно проще объяснить, почему это она вдруг, не предупредив никого, в мгновение ока перенеслась за океан. По телефону она упросила его замолвить за нее словечко перед стариком, чтобы тому легче было переварить ее разрыв со Станисом и незапланированные каникулы в Южной Америке. Но теперь пора было и возвращаться в Милан, тем более что повсюду, даже на другом конце света, ее не покидали грусть и беспокойство.
Маноло включил проигрыватель. «Ты сегодня одна, ты одна этой ночью», – зазвучали слова популярной песни Элвиса Пресли. Она тоже была до отчаяния одинока сегодня ночью, в то время как душа ее жаждала любви. Было ли тому причиной белое вино, поданное Маноло, или это настроение навевал ночной дождь за окном, но грусть и острая жажда любви соединились в душе непередаваемым образом.
Какой-то странный магнетизм, исходящий из другого конца зала, где двое, мужчина и женщина, сидели за столиком, заставил ее обратить туда взгляд. Открытый лоб, лицо с высокими скулами, ямочка на круглом, слегка выдающемся подбородке, а главное, эти темные, как ночь, глаза – где она видела этого человека, где уже испытала однажды это волнение, это странное беспокойство?.. Монца. Теннисный корт. «Очи черные». Арриго Валли ди Таверненго.
Анна вздрогнула и лихорадочно затеребила пальцами тяжелое коралловое ожерелье, висевшее на шее. В самом ли деле это был он, или просто мужчина, похожий на него, кто-то другой, кто под влиянием выпитого вина и звуков музыки, волновавшей ее, напоминал ей в этом полутемном зале Арриго. «Если это он, то граф стал еще красивее», – подумала она. Рядом с ним сидела надменная особа с гибкими движениями пантеры, с длинными волосами цвета воронова крыла, которые закрывали ей лоб. Но Анна почти не замечала ее.
– Извините, друзья, – сказала она, – но я сегодня что-то не в форме. – Она поднялась, стараясь привлечь внимание того, сидевшего за дальним столиком мужчины, и пересекла ресторан, провожаемая восхищенными взглядами других мужчин. В простом белом платье с ниткой кораллов на шее, купленных в какой-то случайной лавчонке в Рио, у нее тем не менее был вид королевы. С чуткостью женщины она ощущала на себе эти взгляды, но волновал ее только один.
Она вошла в свой номер, состоявший из единственной комнаты с просторной кроватью и ванной, сверкающей чистотой. На ночном столике уже стоял букет свежесрезанных цветов – непременный знак почтения от галантного Педро. Она открыла стеклянную дверь и вышла на веранду, огибавшую всю гостиницу, чтобы в любое время дня можно было спрятаться в тень от жары. Ночной дождь не переставал, но шум его сделался ровнее и глуше. Внизу в ресторане Маноло снова поставил пластинку Пресли, и те же томные слова долетали до слуха Анны: «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…»
– Еще несколько дней тепла, – сказала она себе, вдыхая свежий ночной воздух и аромат земли, напоенной дождем. – Еще несколько дней, и все… – Она оперлась спиной о деревянную колонку веранды и откинула голову, устремив глаза в таинственную черноту ночи.
– Привет, – услышала она рядом бархатистый негромкий голос.
– Привет, – ответила она просто, хотя все внутри нее затрепетало.
– Ты выросла, тебя не узнать, – сказал Арриго с улыбкой.
– А ты, наоборот, помолодел.
Темные глаза мужчины говорили о любви, его дыхание, запах табака и лаванды, исходивший от него, кружили ей голову. Он был навеселе и, может быть, поэтому естественней и проще, чем тогда в Монце – таким он еще больше нравился ей.
– Ты так похорошела, что просто страшно, – сказал он. – Твои фото, что встречались иногда в светской хронике, нисколько этого не передают.
– Но ты здесь не один, – сказала Анна, намекая на сидевшую рядом с ним в ресторане «пантеру». – Похоже, ты не скучаешь здесь.
– Просто знакомая, – сказал он. – Она любит подводную охоту, а здесь великолепные бухты. Никаких уз между нами. Просто хорошая знакомая. А ты чудо! – почти вплотную подался он к ней. – Все эти годы я не мог тебя забыть…
Его губы приблизились к ее губам, их взгляды встретились.
– Я бы должна бежать от тебя, Арриго… – тихо сказала она, не в силах тем не менее сдвинуться с места.
– А я должен был бы помочь тебе бежать, – прошептал он, целуя ее.
И все. Все опрокинулось, забылось, исчезло. Только он и она на веранде старой гостиницы. И ночь, и шорох ночного дождя. И ветер Атлантики, ласкавший их лица, овевавший их разгоряченные тела.
Одной рукой Арриго обнял ее за плечи, другой за талию, осторожно и деликатно, точно боясь ее испугать. Но едва губы их соприкоснулись и тела слились в объятии, как Анна почувствовала тугое кольцо его рук. Как будто молния пронзила ее тело, и слезы выступили на глазах.
– Что ты наделал? Я плачу, ты видишь?.. – Но зеленые глаза только сильнее сверкали в слезах, а улыбка была счастливой.
– Любовь без слез – не любовь, – прошептал Арриго, осушая ее слезы своими губами.
Он поднял ее и вошел в комнату, держа ее на руках. Белое платьице Анны упало возле постели при свете маленького ночника.
– Ты хочешь этого? – спросил он ее.
– О да, – ответила она без боязни.
Как мог этот мир существовать прежде, когда она еще не открыла для себя любовь? Поцелуи Арриго, ласка его рук, его губ, которые касались ее груди, зажгли какой-то неведомый огонь в ее крови. Язык мужчины ласкал ее торчащие соски, его нежные руки скользили по ее животу и бедрам, заставляя в экстазе пульсировать каждую клеточку тела.
Она почувствовала острую боль в паху, и уже готова была закричать, когда боль сменилась вдруг чем-то другим, затаенно сладостным ощущением ритмических движений мужчины. В этом было что-то общее с мощной размеренностью волны, которая то поднимает тебя, то опускает, то отбегает, то снова обрушивается на берег. Ей казалось, что само море подняло, подхватило ее и в нежном потоке своем затопило.
Гулкий рев мотора «ДС-6», от которого задрожали все стекла в гостинице, ворвался поутру через балконную дверь в их номер. Бешеный лай собак был ему ответом. Взлетная полоса аэропорта Эспарго была расположена так, что самолеты проходили прямо над крышей отеля. Конечно, они могли бы держаться повыше, но, казалось, пилоты развлекаются, создавая всю эту кутерьму, заставляя собачью свору взрываться яростным лаем. Они летали настолько низко, что вот-вот могли снести крышу.
– Сумасшедшие, – сказала Анна, зажимая уши руками. – Когда-нибудь они разобьют себе башку.
Арриго приподнялся, опершись на локти, и нежно поцеловал ее в губы. Они проснулись так, словно просыпаться поутру в одной кровати было для них самой естественной вещью в мире.
– Хорошо спала? – спросил он.
– Ужасно, – шутливо сказала она. – Но выспалась отлично. – Она встала и, нагая, как была, подошла к зеркалу. – Тебе не кажется, что я изменилась? – спросила она. Она откинула назад волосы, повернулась корпусом вправо и влево, потом снова встала прямо. Она казалась моделью в студии художника, которая принимает позы по его желанию.
– Конечно, ты изменилась, – Арриго был серьезен, подыгрывая ей.
– Значит, это правда, – воскликнула она. – Правда, что, когда девушка становится женщиной, в ней что-то меняется. – Ее зубы были жемчужного цвета и отражали свет, проникающий сквозь жалюзи.
– Конечно, – подтвердил Арриго. – Она становится красивее и гонит прочь тоску.
– Ах, вот как, – надулась она. – Ты смеешься надо мной?
– Однако солнце вернулось. – Он вынул из вазы пунцовый цветок и протянул ей. Анна взяла и прикрепила его к волосам.
Арриго набросил ей на плечи халат и подвел к стеклянной двери на веранду.
– Иди-ка взгляни, – сказал он.
То, что увидела Анна, привело ее в изумление. Она смотрела поочередно то на мужчину, то на пейзаж в стеклянной двери глазами, полными восхищения. У нее было лицо девочки, попавшей в волшебный мир сказки.
– Но где мы? – недоверчиво спросила она.
– На Сале, естественно. Острова Зеленого Мыса. Атлантический океан.
Никогда еще Анна не видела этого прокаленного солнцем острова после дождя.
– Не может быть! – воскликнула она, захлопав в ладоши. – Это Ирландия, это Шотландия или Тироль. А может, я еще сплю?
Остров, который казался навеки выжженным солнцем, каменистым и диким, без дерева, без цветка, за одну только ночь превратился в огромный зеленый ковер. Легкий утренний бриз смешивал соленый воздух океана и нежный запах только что пробившейся травы.
Арриго обнял ее и снова поцеловал.
– Все это правда, – прошептал он, заглядывая ей в глаза. – Сегодня ночью кто-то расстелил по всему острову ковер цвета твоих глаз.
– Но как это случилось? – Трудно было допустить, что за несколько часов эта дикая скала в океане могла так ярко зазеленеть.
Арриго посмотрел на нее и улыбнулся.
– Вчера вечером шел дождь. Ночью появилась трава. Но еще до вечера солнце, вероятно, сожжет ее.
Грусть проступила на красивом лице Анны.
– Это могло бы стать метафорой нашей жизни, – сказала она. – Идет дождь, пробивается свежая трава, но только ты вдохнул ее волшебный запах, как она уже превращается в пыль. Пыль и камни, овеваемые ветром Атлантики.
– И все-таки сегодня этот остров наш! – воскликнул Арриго. – Сегодняшний день принадлежит нам. – Он обнял ее и пристально заглянул ей в лицо. – Счастье длится недолго… Когда двое губами, сердцем и всем своим существом говорят друг другу «люблю тебя», еще одна звезда загорается в небе. Когда любовь умирает, звезда эта гаснет. Из смены рождения и смерти возникает биение вселенной, сверкание небесного свода. И пока горят звезды на небе – это значит, что любовь и жизнь побеждают.
– Это ты сам придумал? – спросила Анна, улыбающаяся и взволнованная.
– Нет, – пошутил Арриго, – это результат новейших исследований ученых Массачусетского технологического института. Непонятно, как они раскопали это.
– Говорю тебе, это чудо. – Анна вновь устремила взгляд на зеленый простор равнины. – А ты веришь в чудеса?
– Я прилетаю на какой-то дикий островок поохотиться на тунцов и между одним самолетом и другим встречаю тебя. Разве это не чудо?
Они провели незабываемые дни на этом клочке суши посреди океана, на голой скале с двумя единственными пальмами возле гостиницы и крохотным цветничком под окнами директора.
Бухты на острове были невыразимой красоты, но Анна особенно любила Бурракону, где волны Атлантики вздымались, как пенящиеся валы, и разбивались о берег с ужасающим грохотом. В самом дальнем укромном изгибе бухты, между скалами вулканического происхождения, образовался естественный бассейн длиной метров в тридцать и шириной в шесть, где Анна обычно купалась во время своих кратких пребываний на острове. Во время отлива там оставались заводи, кишащие красными крабами, попавшими в западню.
И в то утро, когда голубизна неба сливалась на горизонте с зеленым морем травы, они отправились туда вдвоем на допотопном гостиничном джипе. Они сбросили с себя все и обнаженные плавали среди блестящих ставридок и крабов, точно единственные люди на свете, точно Адам и Ева в этом первобытном раю.
Они мерили время не по часам, а по накалу своих чувств, и поэтому никогда не имели точного понятия о времени. И страшно поразились, когда заметили однажды, вернувшись в гостиницу, что остались ее единственными постояльцами. Самолет из Дакара отбыл, а другой еще не прибыл из Рио.
Стол для завтрака, накрытый в отдельном кабинете рядом с обеденным залом, был украшен белыми и желтыми маргаритками из сильно поредевшего цветника Педро. Со склонностью к сводничеству, свойственной простым душам, Маноло и Рибейра расположили их в форме сердечка, как бы благословляя по-своему этот союз. Тут была старомодная преданность слуг к уважаемым гостям, но и надежда на немалые чаевые. Одно не исключало другого, поскольку не оставалось прочих гостей. Чья-то заботливая рука поставила и пластинку Пресли. «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…» – запел Элвис в сопровождении оркестра и скрипа заигранной пластинки.
Значит, они все уже знают? – с удивленным видом сказала Анна.
– На острове шириной в полтора километра трудно что-нибудь утаить, – с улыбкой ответил Арриго. И, заметив, что красивый лоб Анны хмурится, небрежным тоном спросил: – Ты боишься, что это станет известно в Италии?
– Мне было бы неприятно, если бы отец узнал об этом из газетных сплетен. – Она не заблуждалась насчет журналистов и была обеспокоена такой перспективой. – А впрочем, может, и пронесет, – заключила она беззаботным тоном и провела кончиком языка по губам.
– Сомневаюсь в этом, – весело возразил Арриго. – Думаю, что по ночам не только летучие мыши на веранде слушали наши вздохи. Возможно, кто-то даже записывал их.
– Перестань так шутить, – шлепнула его по руке Анна. – Давай лучше есть.
Они сидели за столом и поглощали все, что им подали на завтрак, но с глазами, уже вновь полными желания, которое далеко уносило от всех забот и тревог.
– Тебе стыдно? – спросил Арриго.
Анна бросила лукавый взгляд налево-направо и наклонилась к нему.
– Хочешь знать правду? – В ее зеленых глазах искрился смех.
– Правду, и только правду, и ничего, кроме правды, – наклоняясь, в свою очередь, вперед через стол, тоном судейского сказал он.
– Я счастлива, – прошептала она.
Их губы встретились, и Арриго поцеловал ее.
– Бог знает, что ты будешь думать обо мне, – сказал он, бросая на нее притворно горестный взгляд.
– Ой, боже мой, как не стыдно! – продолжила шутку она. – Ты украл мою реплику.
Маноло и Рибейра принесли бутылку шампанского в ведерке из какого-то блестящего металла, которое они бесстыдно выдавали за серебряное. Это были классные официанты, которые умели предугадывать желания клиентов. Вслед за тем появились два бокала старинного хрусталя – и в хрустале засверкало шампанское. В своей любезности они готовы были исполнить итальянский гимн или «Свадебный марш» Мендельсона, но Арриго поспешно отослал их с пригоршней долларов, в то время как Анна теребила пуговицу своей блузки, борясь со смехом.
Они курили, пили шампанское и смотрели в глаза друг другу, слушая без устали: «Ты сегодня одна. Ты одна этой ночью…», словно вся музыка для них сконцентрировалась в этой мелодии, в то время как в другой обстановке эта приятная песенка давно бы наскучила.
– Ты считаешь, это нормально, пить на завтрак шампанское? – укорила его Анна, прильнув губами к краю стакана.
– Я это заслужил. – Он понизил голос и огляделся кругом, – поскольку мне удалось заставить тебя потерять голову.
– Ты непереносим, ты совершенно не принимаешь меня всерьез. – Ею овладела какая-то ленивая истома – даже эти слова стоили ей труда.
– Ты пьешь шампанское чрезвычайно возбуждающим образом, – польстил он.
– Если бы ты знал моего отца, ты бы так не шутил, – попыталась она напугать его.
– А что твой отец? – спросил Арриго не слишком серьезно.
– Он способен на все, – угрожающе сказала Анна.
– Я тоже способен на все, – отпарировал он, – и ты в этом уже убедилась.
– Прошу тебя, Арриго… – Анна вдруг сделалась серьезной, пытаясь заставить его взглянуть по другую сторону действительности, которая тревожила ее. – Подумай, что будет, когда до него дойдет, что его единственная дочь, зеница его очей, разорвала помолвку с одним из самых известных имен во Франции и сошлась с женатым мужчиной.
– Однако тоже хорошей фамилии, – возразил он с мягкой улыбкой. – Арриго Валли ди Таверненго. Неплохо звучит? Мои предки были среди приближенных Наполеона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50