Отдохнет немного – и снова отправится на прогулку. Она повернулась на бок и с интересом взглянула на поднос. Кусочек жареного цыпленка с картофельными чипсами. Пища вызывала у нее отвращение, но теперь она должна была думать о своих ногах. А ее ногам нужен был протеин, даже если желудок отказывался принимать его.
Иден протянула руку, подняла со стоящего на полу подноса тарелку, положила ее на постель и стала есть.
Коста-Брава
Бизнесмен из Мадрида, засунув руки в карманы брюк, равнодушно разглядывал яхту Мерседес. Его губы слегка вытянулись, словно он беззвучно насвистывал какую-то мелодию.
– Я купила ее три года назад, – сказала Мерседес – Заплатила больше миллиона долларов.
Бизнесмен никак не прореагировал и продолжал свой молчаливый свист.
– Сами видели, как она оснащена. Построена в Голландии, в Де-Ври. Каждая деталь сделана безукоризненно. Ходит со скоростью до восемнадцати узлов. Четыре двухместные каюты-люкс. Палубы из бирманского тика. Оборудована новейшими приборами спутниковой навигации…
– Да ей ведь уже три года, – перебил бизнесмен.
– Это классическая яхта!
– К сожалению, больше дать за нее не могу – Он взглянул на часы – К тому же, времени у меня в обрез. Прошу прощения, я должен позвонить. – Повернувшись спиной к Мерседес, он направился в маленькое здание администрации пристани.
Мерседес вне себя от гнева посмотрела на Пако, владельца стоянки частных судов.
– Вот скотина!
– Смешно слушать подобные предложения, – проговорил Пако.
– Двести тысяч долларов? Это не смешно, это оскорбительно! – возмущенно сказала она.
Пако передернул плечами.
– Ну и не тратьте на него времени. Губы Мерседес сжались в тонкую линию.
– Я не могу его отпустить. Вы же не подготовили мне список потенциальных покупателей.
– Да за такой срок это просто невозможно. Чтобы хорошо продать яхту такого класса, нужно быть терпеливым.
– Но я не могу ждать, – отрезала она. – У меня нет выбора.
Пако нахмурился.
– Надеюсь, вы не собираетесь принять это предложение? – Мерседес промолчала, и выражение его лица стало меняться. – Двести тысяч?! Сеньора Эдуард, мне трудно поверить, что вам так нужны деньги. Эта яхта стоит по меньшей мере семьсот пятьдесят тысяч долларов. Если вы дадите мне хотя бы месяца три, я подыщу…
– У меня нет трех месяцев, – почти срывающимся голосом произнесла она. – У меня нет даже трех недель, Пако!
Они увидели возвращающегося к ним бизнесмена из Мадрида. Сияющие на солнце белоснежные корпуса десятков стоявших у пристани яхт невыносимо слепили глаза. Он надел темные очки и, обращаясь к Мерседес, бесцеремонно заявил:
– Я должен сейчас же ехать на одну из моих фабрик. Так что вы решили?
Мерседес стиснула зубы.
– Если вы поднимете цену до четверти миллиона, я, пожалуй, готова согласиться.
Мадридский фабрикант был весьма привлекательным мужчиной с грубоватыми чертами лица.
– Хватит с вас и двухсот тысяч, сеньора Эдуард, – холодно сказал он. – Деваться-то вам все равно некуда.
– Что вы имеете в виду?
– У вас неприятности, сеньора Эдуард. Вы распродаете все свое имущество. Причем, спешно. Это уже ни для кого не секрет.
Ее лицо побелело и сделалось неподвижным.
– Понятия не имею, о чем вы говорите. Бизнесмен чуть заметно улыбнулся.
– Да ну? – Он вытащил из внутреннего кармана пиджака чековую книжку и снял колпачок с золотой ручки. – Я готов выписать чек на двести тысяч долларов. На счет в нью-йоркском банке. Ну так как?
Пако ошарашенно уставился на Мерседес. Она застыла на месте, лицо – непроницаемая маска. Затем, не говоря ни слова, медленно наклонила голову.
Человек из Мадрида подмахнул чек, вырвал его из книжки и протянул Мерседес.
– Захотите еще что-нибудь продать – обращайтесь ко мне. – Он широко улыбался. – Иметь с вами дело – истинное удовольствие. Надеюсь, вам удастся справиться со своими проблемами. – Он повернулся и, даже не взглянув на великолепную яхту, которую только что приобрел, зашагал прочь.
Зазвонил телефон – Хоакин де Кордоба снял трубку. Он сделал паузу и услышал, как свою трубку подняла и Мерседес.
– Алло? – сказала она.
– К нашей линии подключился кто-то третий, – произнес хрипловатый голос, который полковник де Кордоба мгновенно узнал. От волнения у него учащенно забилось сердце. Он не сомневался, что и Мерседес переживает сейчас те же эмоции. – Кто еще нас слушает?
– Друг семьи.
– Друг семьи?
– Консультант. Хоакин де Кордоба. Вы как-то с ним уже разговаривали.
– Легавый?
– Нет. Просто друг. Старый друг семьи.
– Что ж, а я Пол. Тоже старый друг семьи. Очень старый.
Мерседес вздохнула.
– Скажите, как моя дочь?
– Паршиво. Сама понимаешь: ломка – штука кошмарная. – Повисла зловещая пауза, затем раздался язвительный смех. – Ты что, думала, я не узнаю, что девчонка наркоманка? Да ведь у нее вся шкура в дырках. В такой тяжелой стадии наркомании ломка бывает просто невыносимой.
– Прошу вас, – тихо проговорила Мерседес, – скажите, она страдает?
– Хуже, чем страдает. Она одной ногой в могиле. Де Кордоба затаил дыхание.
– Что вы хотите этим сказать? – взволнованно спросила Мерседес.
– Я хочу сказать, что долго она не протянет.
– Что у нее болит?
– Давай деньги. И быстро. А то твоя дочка вернется к тебе в гробу.
– Что у нее болит?
– Да все!
– Вы должны показать ее врачу. Пожалуйста! Помогите ей!
– Я не могу обращаться к врачам. И ты это прекрасно знаешь. Мне легче дать ей сдохнуть, чем позвать врача. – Он снова засмеялся. – Ну не ирония ли это! Твоя доченька – и вдруг наркоманка!
– Пожалуйста! Если Иден больна…
– Называй это Божьей карой.
– Послушайте меня!
– Нет. Ты послушай меня. И ты тоже, мистер Слухач. Может быть, ты узнаешь что-нибудь новенькое о своей приятельнице. Эй, старина, ты меня слышишь?
– Да, – негромко сказал полковник.
– Тебе известно, что ее муженек был крупнейшим наркодельцом Лос-Анджелеса? Ты это знал?
Де Кордоба ничего не ответил.
– Да-а. Было дело. Что ты на это скажешь, старина?
– Не знаю, что вы хотите от меня услышать, – неуверенно ответил де Кордоба.
– Где уж тебе знать. Ее муж многие годы ввозил кокаин из Колумбии. На своих грузовых самолетах. Вот откуда у них денежки на покупку всех этих яхт, домов и лимузинов. Грязнее денег просто не бывает. Поэтому-то я и говорю, что то, что случилось с их драгоценной деточкой, – прямо-таки ирония судьбы. – В его голосе слышалась такая злоба, что полковник даже поморщился. – Все эти годы тебе было наплевать на загубленные жизни других людей. Зато теперь то же самое постигло и твой дом, верно, Мерседес?
– Я не имела ничего общего с делами моего мужа, – с трудом, каким-то скрипучим голосом проговорила она. – Он никогда ничего мне не рассказывал.
– Врешь, сука!
– Это правда.
– Ты знала о его делишках! Ты жила на его деньги, а теперь пытаешься убедить меня, что не замечала, что с них буквально капает кровь?
– В этом я виновата, – все таким же скрипучим голосом сказала Мерседес. – Признаю.
– И поэтому вы решили выкрасть Иден? – спросил де Кордоба. – Чтобы наказать сеньору Мерседес Эдуард?
Человек на другом конце линии на некоторое время замолчал, потом рявкнул:
– Хватит болтать! Деньги давай! И в трубке послышались гудки.
Минут через десять Мерседес вошла в комнату полковника де Кордобы. Она была бледна, но смотрела ему прямо в глаза.
– Это правда, – повторила она. – Я никогда не имела ничего общего с делами Доминика. И, прежде чем я узнала о том, в чем на самом деле состоит его бизнес, прошли годы. И к тому времени у нас уже была Иден.
– Она горестно пожала плечами. – Что я могла поделать? Я дождалась, пока Иден станет достаточно взрослой, а потом бросила его.
– Прошу вас… – начал было смущенный полковник.
– Что же касается моих денег, то, клянусь вам, Доминик не дал мне ни цента, когда я уходила от него. В течение многих лет я играла на бирже ценных бумаг. И мне удалось сделать хорошие деньги. В чем-то мне повезло, а в чем-то помог опыт. И, что бы там ни говорил этот человек, мои деньги никак не связаны с наркотиками. В этом я могу поклясться.
– Вы вовсе не обязаны оправдываться передо мной, – мягко заметил де Кордоба.
– Знаю, что не обязана. – Она все еще смотрела ему прямо в глаза. – Но я хочу. Я хочу, чтобы вы верили мне. Понимаете?
– Да, – без колебаний сказал он. – Понимаю. И верю вам.
Тусон
Он поставил поднос возле кровати и посмотрел на Иден.
– Ну как ты?
Она не ответила.
– Я принес еще одно одеяло. Вот. – Он осторожно укрыл ее дрожащие плечи. – Так будет теплее.
Она подняла на него глаза, в которых застыла боль отчаяния. Сегодня ей снова пришлось пережить приступ мучительной ломки. Но этот приступ был даже страшнее, чем те, что терзали ее в первые дни. За завтраком ей сделалось плохо, потом ее вырвало, и в течение дня становилось все хуже и хуже. Она испытывала невыносимую боль и чувство какого-то животного ужаса; все тело покрылось гусиной кожей; волосы встали дыбом.
– Я больше не могу, – отбивая зубами дробь, простонала Иден.
– Ничего, потерпи, – сказал Джоул. Сегодня он побрился и надел чистые джинсы и тонкую футболку. У него были загорелые мускулистые руки. Казалось, от его кожи пахло солнечным светом. Там, наверху, в реальном мире, должно быть, стояла жара. А здесь, внизу, было невероятно холодно. Холоднее, чем в Арктике.
– Я хочу умереть, – прошептала она, кутаясь в одеяло. – Не хочу больше жить!
– Да перестань. Тебе не так уж и плохо.
– Тебе-то, мать твою, откуда это известно? – раздраженно бросила она.
– Ты поправишься. Только нужно поесть. – Джоул сел на краешек ее кровати. Иден инстинктивно отодвинулась. Он поднял с пола тарелку. – Давай-ка.
Она взглянула на яичницу с беконом и, закрыв глаза, отвернулась, чтобы не чувствовать вызывающего тошноту запаха.
– Господи. Убери это от меня.
– Но тебе необходимо питаться.
– Никогда больше не давай мне это дерьмо.
– Чем тебе не нравится яичница?
– От всей этой жареной отравы один только вред.
– Что это вдруг ты стала печься о своем здоровье? – устало произнес он и протянул ей пластмассовую вилку. – Брось, Иден. Поешь хоть немного.
– Да пошел ты! – Она выхватила у него из рук тарелку и изо всех сил швырнула ее в сторону. По цементной стене растекся желток. – Убирайся вон!
Его лицо посуровело.
– Что ж, значит, можешь обойтись без еды. Только потрудись убрать за собой. – Джоул поднялся.
Иден повернула к нему искаженное гримасой страдания лицо.
– Почему ты больше не приносишь мне таблеток?
– Тебе придется научиться обходиться без лекарств и без уколов, – бросил он, собираясь выходить.
– Подожди!
– Что еще?
– Сколько времени я уже здесь нахожусь? – жалобным голосом спросила она. – Я пыталась сама прикинуть, но у меня ничего не вышло.
– Не думай об этом.
– Ах не думать об этом? – Она принялась буравить его глазами. – У тебя есть собака? С собакой ты не стал бы так обращаться, верно? Я же схожу с ума! Этого ты добиваешься?
– Нет.
– Ни окон, ни книг, ни даже какого-нибудь вшивого журнала! – Теперь Иден уже кричала. – Тебе просто не понять, что значит сидеть на цепи в крохотной клетушке!
– Я знаю, что это такое, – спокойно сказал Джоул.
– Могу я получить хотя бы радио? Ну пожалуйста!
– Нет.
Ее лицо сделалось совсем несчастным.
– Тогда книгу?
– Нет.
– А газету, журнал, хоть что-нибудь…
– Нет. Ты не имеешь права ничего требовать.
– Ты не можешь так поступать со мной! – с отчаянием в голосе воскликнула она. – Не можешь! Я больше не в силах это выдержать. Здесь ведь нет ничего, что хоть как-то могло бы отвлечь меня. Пожалуйста… – Она стала нервно теребить одеяло. – Умоляю тебя, ради Бога! Не оставляй меня здесь, словно я не человек, а какое-то животное!
– Что бы ты съела, если отказываешься от яичницы с беконом?
– Я не хочу ничего. Меня же от всего рвет, ты что, не видишь? – Она закрыла лицо руками. – О-о, черт! Ну принеси чего-нибудь свежего. Каких-нибудь фруктов. И все.
– Я скоро вернусь. – Он взялся за ручку двери.
– И хоть что-то почитать! – взмолилась Иден. – Любую дрянь!
– Я подумаю.
Джоул закрыл за собой дверь и поднялся наверх. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и обвел взглядом почти первозданную чистоту пустынных окрестностей. Ну и грязища же внизу!
Строго говоря, он думал об Иден не как о человеческой личности, способной мыслить, переживать, страдать, а как крестьянин думает о домашней скотине, за которой он должен ухаживать, не испытывая при этом никаких чувств.
Однако Джоул вовсе не хотел, чтобы она мучилась. И в построенной им каморке Иден вполне могла бы относительно нормально существовать, если бы не ее ломка, которой он никак не мог предвидеть. Так что в ее страданиях его вины не было. Она сама виновата.
И все же Иден была живым человеком.
Он даже сам удивился этому открытию.
Недаром его так шокировали ее болезнь, ее вспышки гнева, ее проявления чувств. Он просто не ожидал, что она окажется… живой. Нет. Никак не ожидал. Несмотря на то что продумал все до мелочей. Словно ожила одна из его скульптур.
Джоул поймал себя на мысли, что начинает беспокоиться о ней. Сколько еще продлится ее ломка?
Ему приходилось видеть наркоманов, пытавшихся преодолеть абстинентный синдром. Их трясло, ломало, они обливались потом, им казалось, что они сходят с ума. Но, как правило, через несколько дней симптомы ломки проходили. Однако потом они снова начинали колоться. Не все, но большинство из них. Челюсти дракона не желали легко расставаться со своими жертвами.
Но у Иден болезнь протекала гораздо дольше. Может быть, это из-за того, что она была слишком уж закоренелой наркоманкой. Или из-за ее истощенности…
Насколько он знал, процесс прохождения через абстинентный синдром всегда сопровождается страшными мучениями. И главное здесь – заставить ее как можно больше есть и пить. Иден была права: он совершенно не подумал о диете, давал ей слишком мало свежих продуктов. Необходимо было пересмотреть ее меню.
Фрукты. Она просила принести ей фрукты.
Джоул отправился в кухню и принялся готовить фруктовый салат, при этом стараясь сделать так, чтобы блюдо выглядело аппетитно. А чтобы еда стала более калорийной, он добавил немного сахара. Может, это придется ей по вкусу…
Еще не закончив приготовление салата, он неожиданно застыл с занесенным ножом в руке. «Какого черта? Здесь что, пятизвездочный отель?»
Некоторое время Джоул неподвижно стоял, уставясь на нарезанные кусочками персики и бананы. Его так и подмывало выбросить все это в помойку. В конце концов, он не собирается устраивать здесь для Иден ван Бюрен оздоровительный лагерь.
Затем он вздохнул, покачал головой и снова стал шинковать фрукты.
Когда пару часов спустя Джоул вошел к Иден, следы учиненного ею погрома были уже убраны. Осколки разбитой тарелки горкой лежали на подносе. Но выглядела она все так же плохо и дрожала всем телом, как побитая собачонка. Через прилипшую к телу футболку проступали ребра и позвоночник. Она подняла на него свои затравленные зеленые глаза.
– Тебе не лучше? – спросил Джоул. Иден покачала головой. Он присел к ней на кровать. – Вот… приготовил фруктовый салат… Персики, яблоки, бананы, ананасы… Попробуй.
Она взяла ложку и равнодушно зачерпнула фрукты. Апатично пожевала. Ему показалось, что она собирается оттолкнуть от себя тарелку, но Иден кусочек за кусочком продолжала есть. Джоул испытал какое-то абсурдное чувство победы.
– Вот и хорошо, – сказал он.
– Принес что-нибудь почитать?
– На. – Он протянул ей книжку. Она жадно вцепилась в нее.
– «Как выжить в открытом море»? Что это?
– Это о людях, которые уцелели после кораблекрушения.
Пока она перелистывала страницы книги, все еще держа в одной руке ложку, Джоул наблюдал за се лицом. Оно было осунувшимся и изможденным. Но в ввалившихся глазах горели голодные огоньки, словно эта книга нужна была ей больше чем пища. Она даже почти перестала дрожать. Грязные волосы спутались и висели сосульками. Однако он не мог не отметить, что у нее были приятные, правильные черты лица и пухлые, идеальной формы, аккуратные губки.
Но воняло от нее отвратительно. Одежда была грязной и мятой. Постель тоже. Джоул прикинул в уме, сколько времени она уже не мылась. Ничего удивительного. Наверное, она уже и сама не замечает своей вони. Он встал, собираясь уходить.
– Подожди, – встрепенулась Иден. – Тебе удалось снова переговорить с моей матерью?
– Не спрашивай об этом. Никогда меня об этом не спрашивай. Никогда.
– Но…
– Никаких «но».
Он вышел и повернул ключ в замке.
Санта-Барбара
Пять лет назад Доминик ван Бюрен сделал себе заначку чистого кокаина, которого должно было хватить ему на всю оставшуюся жизнь.
По крайней мере, так ему казалось.
Теперь, глядя на аккуратно сложенные у него в сейфе пакетики, он с ужасом осознал, что очень скоро его запасы истощатся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Иден протянула руку, подняла со стоящего на полу подноса тарелку, положила ее на постель и стала есть.
Коста-Брава
Бизнесмен из Мадрида, засунув руки в карманы брюк, равнодушно разглядывал яхту Мерседес. Его губы слегка вытянулись, словно он беззвучно насвистывал какую-то мелодию.
– Я купила ее три года назад, – сказала Мерседес – Заплатила больше миллиона долларов.
Бизнесмен никак не прореагировал и продолжал свой молчаливый свист.
– Сами видели, как она оснащена. Построена в Голландии, в Де-Ври. Каждая деталь сделана безукоризненно. Ходит со скоростью до восемнадцати узлов. Четыре двухместные каюты-люкс. Палубы из бирманского тика. Оборудована новейшими приборами спутниковой навигации…
– Да ей ведь уже три года, – перебил бизнесмен.
– Это классическая яхта!
– К сожалению, больше дать за нее не могу – Он взглянул на часы – К тому же, времени у меня в обрез. Прошу прощения, я должен позвонить. – Повернувшись спиной к Мерседес, он направился в маленькое здание администрации пристани.
Мерседес вне себя от гнева посмотрела на Пако, владельца стоянки частных судов.
– Вот скотина!
– Смешно слушать подобные предложения, – проговорил Пако.
– Двести тысяч долларов? Это не смешно, это оскорбительно! – возмущенно сказала она.
Пако передернул плечами.
– Ну и не тратьте на него времени. Губы Мерседес сжались в тонкую линию.
– Я не могу его отпустить. Вы же не подготовили мне список потенциальных покупателей.
– Да за такой срок это просто невозможно. Чтобы хорошо продать яхту такого класса, нужно быть терпеливым.
– Но я не могу ждать, – отрезала она. – У меня нет выбора.
Пако нахмурился.
– Надеюсь, вы не собираетесь принять это предложение? – Мерседес промолчала, и выражение его лица стало меняться. – Двести тысяч?! Сеньора Эдуард, мне трудно поверить, что вам так нужны деньги. Эта яхта стоит по меньшей мере семьсот пятьдесят тысяч долларов. Если вы дадите мне хотя бы месяца три, я подыщу…
– У меня нет трех месяцев, – почти срывающимся голосом произнесла она. – У меня нет даже трех недель, Пако!
Они увидели возвращающегося к ним бизнесмена из Мадрида. Сияющие на солнце белоснежные корпуса десятков стоявших у пристани яхт невыносимо слепили глаза. Он надел темные очки и, обращаясь к Мерседес, бесцеремонно заявил:
– Я должен сейчас же ехать на одну из моих фабрик. Так что вы решили?
Мерседес стиснула зубы.
– Если вы поднимете цену до четверти миллиона, я, пожалуй, готова согласиться.
Мадридский фабрикант был весьма привлекательным мужчиной с грубоватыми чертами лица.
– Хватит с вас и двухсот тысяч, сеньора Эдуард, – холодно сказал он. – Деваться-то вам все равно некуда.
– Что вы имеете в виду?
– У вас неприятности, сеньора Эдуард. Вы распродаете все свое имущество. Причем, спешно. Это уже ни для кого не секрет.
Ее лицо побелело и сделалось неподвижным.
– Понятия не имею, о чем вы говорите. Бизнесмен чуть заметно улыбнулся.
– Да ну? – Он вытащил из внутреннего кармана пиджака чековую книжку и снял колпачок с золотой ручки. – Я готов выписать чек на двести тысяч долларов. На счет в нью-йоркском банке. Ну так как?
Пако ошарашенно уставился на Мерседес. Она застыла на месте, лицо – непроницаемая маска. Затем, не говоря ни слова, медленно наклонила голову.
Человек из Мадрида подмахнул чек, вырвал его из книжки и протянул Мерседес.
– Захотите еще что-нибудь продать – обращайтесь ко мне. – Он широко улыбался. – Иметь с вами дело – истинное удовольствие. Надеюсь, вам удастся справиться со своими проблемами. – Он повернулся и, даже не взглянув на великолепную яхту, которую только что приобрел, зашагал прочь.
Зазвонил телефон – Хоакин де Кордоба снял трубку. Он сделал паузу и услышал, как свою трубку подняла и Мерседес.
– Алло? – сказала она.
– К нашей линии подключился кто-то третий, – произнес хрипловатый голос, который полковник де Кордоба мгновенно узнал. От волнения у него учащенно забилось сердце. Он не сомневался, что и Мерседес переживает сейчас те же эмоции. – Кто еще нас слушает?
– Друг семьи.
– Друг семьи?
– Консультант. Хоакин де Кордоба. Вы как-то с ним уже разговаривали.
– Легавый?
– Нет. Просто друг. Старый друг семьи.
– Что ж, а я Пол. Тоже старый друг семьи. Очень старый.
Мерседес вздохнула.
– Скажите, как моя дочь?
– Паршиво. Сама понимаешь: ломка – штука кошмарная. – Повисла зловещая пауза, затем раздался язвительный смех. – Ты что, думала, я не узнаю, что девчонка наркоманка? Да ведь у нее вся шкура в дырках. В такой тяжелой стадии наркомании ломка бывает просто невыносимой.
– Прошу вас, – тихо проговорила Мерседес, – скажите, она страдает?
– Хуже, чем страдает. Она одной ногой в могиле. Де Кордоба затаил дыхание.
– Что вы хотите этим сказать? – взволнованно спросила Мерседес.
– Я хочу сказать, что долго она не протянет.
– Что у нее болит?
– Давай деньги. И быстро. А то твоя дочка вернется к тебе в гробу.
– Что у нее болит?
– Да все!
– Вы должны показать ее врачу. Пожалуйста! Помогите ей!
– Я не могу обращаться к врачам. И ты это прекрасно знаешь. Мне легче дать ей сдохнуть, чем позвать врача. – Он снова засмеялся. – Ну не ирония ли это! Твоя доченька – и вдруг наркоманка!
– Пожалуйста! Если Иден больна…
– Называй это Божьей карой.
– Послушайте меня!
– Нет. Ты послушай меня. И ты тоже, мистер Слухач. Может быть, ты узнаешь что-нибудь новенькое о своей приятельнице. Эй, старина, ты меня слышишь?
– Да, – негромко сказал полковник.
– Тебе известно, что ее муженек был крупнейшим наркодельцом Лос-Анджелеса? Ты это знал?
Де Кордоба ничего не ответил.
– Да-а. Было дело. Что ты на это скажешь, старина?
– Не знаю, что вы хотите от меня услышать, – неуверенно ответил де Кордоба.
– Где уж тебе знать. Ее муж многие годы ввозил кокаин из Колумбии. На своих грузовых самолетах. Вот откуда у них денежки на покупку всех этих яхт, домов и лимузинов. Грязнее денег просто не бывает. Поэтому-то я и говорю, что то, что случилось с их драгоценной деточкой, – прямо-таки ирония судьбы. – В его голосе слышалась такая злоба, что полковник даже поморщился. – Все эти годы тебе было наплевать на загубленные жизни других людей. Зато теперь то же самое постигло и твой дом, верно, Мерседес?
– Я не имела ничего общего с делами моего мужа, – с трудом, каким-то скрипучим голосом проговорила она. – Он никогда ничего мне не рассказывал.
– Врешь, сука!
– Это правда.
– Ты знала о его делишках! Ты жила на его деньги, а теперь пытаешься убедить меня, что не замечала, что с них буквально капает кровь?
– В этом я виновата, – все таким же скрипучим голосом сказала Мерседес. – Признаю.
– И поэтому вы решили выкрасть Иден? – спросил де Кордоба. – Чтобы наказать сеньору Мерседес Эдуард?
Человек на другом конце линии на некоторое время замолчал, потом рявкнул:
– Хватит болтать! Деньги давай! И в трубке послышались гудки.
Минут через десять Мерседес вошла в комнату полковника де Кордобы. Она была бледна, но смотрела ему прямо в глаза.
– Это правда, – повторила она. – Я никогда не имела ничего общего с делами Доминика. И, прежде чем я узнала о том, в чем на самом деле состоит его бизнес, прошли годы. И к тому времени у нас уже была Иден.
– Она горестно пожала плечами. – Что я могла поделать? Я дождалась, пока Иден станет достаточно взрослой, а потом бросила его.
– Прошу вас… – начал было смущенный полковник.
– Что же касается моих денег, то, клянусь вам, Доминик не дал мне ни цента, когда я уходила от него. В течение многих лет я играла на бирже ценных бумаг. И мне удалось сделать хорошие деньги. В чем-то мне повезло, а в чем-то помог опыт. И, что бы там ни говорил этот человек, мои деньги никак не связаны с наркотиками. В этом я могу поклясться.
– Вы вовсе не обязаны оправдываться передо мной, – мягко заметил де Кордоба.
– Знаю, что не обязана. – Она все еще смотрела ему прямо в глаза. – Но я хочу. Я хочу, чтобы вы верили мне. Понимаете?
– Да, – без колебаний сказал он. – Понимаю. И верю вам.
Тусон
Он поставил поднос возле кровати и посмотрел на Иден.
– Ну как ты?
Она не ответила.
– Я принес еще одно одеяло. Вот. – Он осторожно укрыл ее дрожащие плечи. – Так будет теплее.
Она подняла на него глаза, в которых застыла боль отчаяния. Сегодня ей снова пришлось пережить приступ мучительной ломки. Но этот приступ был даже страшнее, чем те, что терзали ее в первые дни. За завтраком ей сделалось плохо, потом ее вырвало, и в течение дня становилось все хуже и хуже. Она испытывала невыносимую боль и чувство какого-то животного ужаса; все тело покрылось гусиной кожей; волосы встали дыбом.
– Я больше не могу, – отбивая зубами дробь, простонала Иден.
– Ничего, потерпи, – сказал Джоул. Сегодня он побрился и надел чистые джинсы и тонкую футболку. У него были загорелые мускулистые руки. Казалось, от его кожи пахло солнечным светом. Там, наверху, в реальном мире, должно быть, стояла жара. А здесь, внизу, было невероятно холодно. Холоднее, чем в Арктике.
– Я хочу умереть, – прошептала она, кутаясь в одеяло. – Не хочу больше жить!
– Да перестань. Тебе не так уж и плохо.
– Тебе-то, мать твою, откуда это известно? – раздраженно бросила она.
– Ты поправишься. Только нужно поесть. – Джоул сел на краешек ее кровати. Иден инстинктивно отодвинулась. Он поднял с пола тарелку. – Давай-ка.
Она взглянула на яичницу с беконом и, закрыв глаза, отвернулась, чтобы не чувствовать вызывающего тошноту запаха.
– Господи. Убери это от меня.
– Но тебе необходимо питаться.
– Никогда больше не давай мне это дерьмо.
– Чем тебе не нравится яичница?
– От всей этой жареной отравы один только вред.
– Что это вдруг ты стала печься о своем здоровье? – устало произнес он и протянул ей пластмассовую вилку. – Брось, Иден. Поешь хоть немного.
– Да пошел ты! – Она выхватила у него из рук тарелку и изо всех сил швырнула ее в сторону. По цементной стене растекся желток. – Убирайся вон!
Его лицо посуровело.
– Что ж, значит, можешь обойтись без еды. Только потрудись убрать за собой. – Джоул поднялся.
Иден повернула к нему искаженное гримасой страдания лицо.
– Почему ты больше не приносишь мне таблеток?
– Тебе придется научиться обходиться без лекарств и без уколов, – бросил он, собираясь выходить.
– Подожди!
– Что еще?
– Сколько времени я уже здесь нахожусь? – жалобным голосом спросила она. – Я пыталась сама прикинуть, но у меня ничего не вышло.
– Не думай об этом.
– Ах не думать об этом? – Она принялась буравить его глазами. – У тебя есть собака? С собакой ты не стал бы так обращаться, верно? Я же схожу с ума! Этого ты добиваешься?
– Нет.
– Ни окон, ни книг, ни даже какого-нибудь вшивого журнала! – Теперь Иден уже кричала. – Тебе просто не понять, что значит сидеть на цепи в крохотной клетушке!
– Я знаю, что это такое, – спокойно сказал Джоул.
– Могу я получить хотя бы радио? Ну пожалуйста!
– Нет.
Ее лицо сделалось совсем несчастным.
– Тогда книгу?
– Нет.
– А газету, журнал, хоть что-нибудь…
– Нет. Ты не имеешь права ничего требовать.
– Ты не можешь так поступать со мной! – с отчаянием в голосе воскликнула она. – Не можешь! Я больше не в силах это выдержать. Здесь ведь нет ничего, что хоть как-то могло бы отвлечь меня. Пожалуйста… – Она стала нервно теребить одеяло. – Умоляю тебя, ради Бога! Не оставляй меня здесь, словно я не человек, а какое-то животное!
– Что бы ты съела, если отказываешься от яичницы с беконом?
– Я не хочу ничего. Меня же от всего рвет, ты что, не видишь? – Она закрыла лицо руками. – О-о, черт! Ну принеси чего-нибудь свежего. Каких-нибудь фруктов. И все.
– Я скоро вернусь. – Он взялся за ручку двери.
– И хоть что-то почитать! – взмолилась Иден. – Любую дрянь!
– Я подумаю.
Джоул закрыл за собой дверь и поднялся наверх. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и обвел взглядом почти первозданную чистоту пустынных окрестностей. Ну и грязища же внизу!
Строго говоря, он думал об Иден не как о человеческой личности, способной мыслить, переживать, страдать, а как крестьянин думает о домашней скотине, за которой он должен ухаживать, не испытывая при этом никаких чувств.
Однако Джоул вовсе не хотел, чтобы она мучилась. И в построенной им каморке Иден вполне могла бы относительно нормально существовать, если бы не ее ломка, которой он никак не мог предвидеть. Так что в ее страданиях его вины не было. Она сама виновата.
И все же Иден была живым человеком.
Он даже сам удивился этому открытию.
Недаром его так шокировали ее болезнь, ее вспышки гнева, ее проявления чувств. Он просто не ожидал, что она окажется… живой. Нет. Никак не ожидал. Несмотря на то что продумал все до мелочей. Словно ожила одна из его скульптур.
Джоул поймал себя на мысли, что начинает беспокоиться о ней. Сколько еще продлится ее ломка?
Ему приходилось видеть наркоманов, пытавшихся преодолеть абстинентный синдром. Их трясло, ломало, они обливались потом, им казалось, что они сходят с ума. Но, как правило, через несколько дней симптомы ломки проходили. Однако потом они снова начинали колоться. Не все, но большинство из них. Челюсти дракона не желали легко расставаться со своими жертвами.
Но у Иден болезнь протекала гораздо дольше. Может быть, это из-за того, что она была слишком уж закоренелой наркоманкой. Или из-за ее истощенности…
Насколько он знал, процесс прохождения через абстинентный синдром всегда сопровождается страшными мучениями. И главное здесь – заставить ее как можно больше есть и пить. Иден была права: он совершенно не подумал о диете, давал ей слишком мало свежих продуктов. Необходимо было пересмотреть ее меню.
Фрукты. Она просила принести ей фрукты.
Джоул отправился в кухню и принялся готовить фруктовый салат, при этом стараясь сделать так, чтобы блюдо выглядело аппетитно. А чтобы еда стала более калорийной, он добавил немного сахара. Может, это придется ей по вкусу…
Еще не закончив приготовление салата, он неожиданно застыл с занесенным ножом в руке. «Какого черта? Здесь что, пятизвездочный отель?»
Некоторое время Джоул неподвижно стоял, уставясь на нарезанные кусочками персики и бананы. Его так и подмывало выбросить все это в помойку. В конце концов, он не собирается устраивать здесь для Иден ван Бюрен оздоровительный лагерь.
Затем он вздохнул, покачал головой и снова стал шинковать фрукты.
Когда пару часов спустя Джоул вошел к Иден, следы учиненного ею погрома были уже убраны. Осколки разбитой тарелки горкой лежали на подносе. Но выглядела она все так же плохо и дрожала всем телом, как побитая собачонка. Через прилипшую к телу футболку проступали ребра и позвоночник. Она подняла на него свои затравленные зеленые глаза.
– Тебе не лучше? – спросил Джоул. Иден покачала головой. Он присел к ней на кровать. – Вот… приготовил фруктовый салат… Персики, яблоки, бананы, ананасы… Попробуй.
Она взяла ложку и равнодушно зачерпнула фрукты. Апатично пожевала. Ему показалось, что она собирается оттолкнуть от себя тарелку, но Иден кусочек за кусочком продолжала есть. Джоул испытал какое-то абсурдное чувство победы.
– Вот и хорошо, – сказал он.
– Принес что-нибудь почитать?
– На. – Он протянул ей книжку. Она жадно вцепилась в нее.
– «Как выжить в открытом море»? Что это?
– Это о людях, которые уцелели после кораблекрушения.
Пока она перелистывала страницы книги, все еще держа в одной руке ложку, Джоул наблюдал за се лицом. Оно было осунувшимся и изможденным. Но в ввалившихся глазах горели голодные огоньки, словно эта книга нужна была ей больше чем пища. Она даже почти перестала дрожать. Грязные волосы спутались и висели сосульками. Однако он не мог не отметить, что у нее были приятные, правильные черты лица и пухлые, идеальной формы, аккуратные губки.
Но воняло от нее отвратительно. Одежда была грязной и мятой. Постель тоже. Джоул прикинул в уме, сколько времени она уже не мылась. Ничего удивительного. Наверное, она уже и сама не замечает своей вони. Он встал, собираясь уходить.
– Подожди, – встрепенулась Иден. – Тебе удалось снова переговорить с моей матерью?
– Не спрашивай об этом. Никогда меня об этом не спрашивай. Никогда.
– Но…
– Никаких «но».
Он вышел и повернул ключ в замке.
Санта-Барбара
Пять лет назад Доминик ван Бюрен сделал себе заначку чистого кокаина, которого должно было хватить ему на всю оставшуюся жизнь.
По крайней мере, так ему казалось.
Теперь, глядя на аккуратно сложенные у него в сейфе пакетики, он с ужасом осознал, что очень скоро его запасы истощатся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41