Главное, вовремя притормозить, вогнав в снег клюв айсбайля.
Я сел на краю ледового карниза, чтобы примерить на себе этот скоростной катафалк, как вдруг мое внимание привлек нарастающий жужжащий звук. Где-то внизу, между опорами канатной дороги, дрожали и плясали по снегу желтые кружки фонарей. Было похоже, что по смятой подушке тянут ниточку янтарных бус. Я сидел непозволительно долго, оцепенело глядя на ловкие и подвижные снегоходы, прыгающие по ухабам и быстро поднимающиеся к Ледовой базе. Девять машин!
Когда наконец я пришел в себя и вскочил на ноги, первый снегоход находился от меня не далее чем в трехстах метрах. Не сомневаясь, что эти люди мчатся сюда для того, чтобы, говоря словами Маши, выдавить из меня миллион долларов, я, низко пригнувшись, кинулся по карнизу в сторону. Не оглядываясь, я бежал долго – так, во всяком случае, мне казалось, и не сразу заметил, что все еще держу в руке пакет. Откинув его в сторону, я опустился на корточки и принялся взбираться на снежный взлет, и уже совсем задыхаясь, огромными порциями заглатывая разреженный воздух, скатился в выемку, откуда не было видно ни Ледовой базы, ни стремительно скользящих по склону вверх желтых огоньков, лишь над головой, сверкая мелкими зубами-звездами, была раскрыта чудовищная черная пасть неба.
Отдышавшись и протерев снегом лицо, я осторожно выбрался на бруствер и посмотрел на Ледовую базу. Отсюда хорошо были видны мой вагончик с красным, как сигнал светофора, окном и черные цилиндры бочек. Три или четыре снегохода, объехав вокруг вагончика, помчались выше, к Приюту, а остальные встали в ряд перед вагончиком. Люди не глушили моторы и не гасили фонарей. В отличие от альпинистов и горнолыжников, предпочитающих яркую одежду, эти были одеты в черные куртки. Двое зашли в вагончик и через минуту появились в свете фонарей с лохматой, шатающейся, как пьяная, Машей. Ее поддерживали под руки; Маша зябко поеживалась, ей было холодно без комбинезона и сапожек. Усатый крупноголовый мужчина, к которому подвели Машу, о чем-то спрашивал девушку; она мотала головой в разные стороны, что-то отрицая и с чем-то соглашаясь. Усатый с короткого замаха ударил девушку по лицу. Она упала на снег. Усатый добавил ногой.
Оставшиеся лениво бродили вокруг вагончика. Зазвенело стекло – кто-то двинул по окну ногой. Из дверей на снег полетела моя одежда и лавинное снаряжение – теплые куртки, ватные брюки, смотанный в бухту лавинный шнур, колышки, щупы. Кто-то вынес стакан и бутылку с вермутом. Усатый взял стакан, поднес к носу. Бутылка, дугой облетев снегоходы, с грохотом упала на покатую крышу бочки и разбилась. Из выбитого окна вылетали на снег обломки стола, книги; словно изрядно потрепанная курица, оставляя за собой шлейф перьев, выпорхнула подушка.
Тарахтя моторами, сверху скатились четыре снегохода. Я заметил, что к трем машинам были привязаны продолговатые предметы, которые волочились по снегу. Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Несколько человек, встав на колени, принялись ножами разрезать веревки и распаковывать тюки, затем поставили их вертикально и подтащили к усатому. Это были люди, и, к своему ужасу, я узнал в них Тенгиза и Бэла. Связанные по рукам и ногам, они не могли двигаться и даже стоять, потому их поддерживали за плечи по два «быка». Я думал, что усатый начнет сейчас избивать их, но он даже не вынул рук из карманов куртки. Кивнул на вагончик, и кто-то метнулся к дверям с канистрой в руках.
В это время к усатому подтащили третий «тюк», но поднимать его вертикально не стали. Скорее всего это был труп одного из «быков», который ездил на Приют.
Словно взорвавшись, ярко вспыхнул мой вагончик. Усатый махнул рукой, и в объятый пламенем дверной проем полетел труп «быка». Главарь повернулся к неподвижным, словно мумии, и стянутым веревками Тенгизу и Бэлу. Он о чем-то спрашивал пленников, они ему что-то отвечали. И вдруг – я совсем не был готов увидеть этот кошмар – два «быка» подхватили Тенгиза за руки и побежали с ним к пылающему вагончику. Я видел, как дернулся в бессмысленной попытке спасти друга Бэл, как сильным толчком «быки» швырнули в горящий ад Тенгиза, словно полено в топку, как сразу вслед за этим, взметнув рой красных огоньков, рухнула крыша, и снег с жутким шипением почти мгновенно превратился в пар, и место казни стремительно заволокло клубами дыма и пара.
Я завыл от бессильной злобы и ударился лбом о заледенелый бруствер. Я скулил, выдавливая между стиснутых зубов слова проклятий, я ползал по снегу, царапая его ногтями, и все просил, просил Тенгиза простить меня…
Глава 47
Шоссе темной лентой скользило под колеса автомобиля. Я, сидя на заднем сиденье «рафика», пил из горла коньяк и не пьянел. Шел первый час ночи, Эльбрус остался далеко позади. Пожилой водитель, темным силуэтом выделяющийся на фоне лобового окна, без умолку рассказывал мне какие-то легенды, но я его почти не слушал, погруженный в свои тягостные мысли.
За все надо платить, думал я. Все в нашем мире уравновешено, и сколько я заработаю на обмане, столько мне придется выложить из своего кармана. А если не деньгами, то платить придется очень страшным, живым налом.
– А ты знаешь, что здесь жили амазонки? – спрашивал водитель и сам же отвечал: – Да, жили. Еще Плутарх и Страбон писали, что в горном районе между Черкесией, Сванетией и нашим Эльбрусом обитали женщины-воительницы…
Какие, к черту, воительницы! – с раздражением думал я. Достаточно одной Маши. Она затмит все легенды о жестокости и коварстве женщин Приэльбрусья. Правда, за то, что она упустила меня, ее слегка рихтанули, то есть дали по шарабану, короче, начистили табло. Все верно. Она тоже расплачивается за свое желание жить красиво за чужой счет. Я же пока расплатился жизнью близкого мне человека.
Как хорошо, что Лариса не оказалась замешанной в убийстве Глушкова. Этот самозванец, оказывается, обвел нас всех вокруг пальца! Притворился мертвым, а мы даже не потрудились проверить у него пульс и зрачки.
Я вспомнил про сожженный пуховик, и мне стало ясно, что псевдо-Глушков с какой-то целью побывал на Ледовой базе и, возможно, заходил в мой вагончик. Что он там делал? Для чего сжег пуховик? Может быть, одежда была слишком залита кровью, и он, чтобы не привлекать к себе внимания, сжег ее? Почему Мэд вела себя странно на Ледовой базе? Почему ее руки были выпачканы в саже? Может быть, это она, а не псевдо-Глушков, сжигала пуховик?
Одни вопросы, одни вопросы!
Гельмута с его проклятыми долларами надо достать хоть из-под земли. Неважно, что он не появлялся в аэропорту и не обращался в кассы. Немец оказался хитрее и осторожнее, чем мы предполагали, и поехал во Владик через Москву поездом. Он сейчас на пути к Москве, больше ему негде быть. Во всяком случае, Мэд должна точно знать, где его можно найти. Это два сработавшихся компаньона, им трудно что-либо скрыть друг от друга, они повязаны одним преступным бизнесом, они, как кулак, как одна река из двух ручьев.
* * *
Я вылетел в Москву первым утренним рейсом, и, хотя прохождение через спецконтроль и посадка в самолет потребовали от меня колоссальных нервных затрат, все обошлось, и через два с половиной часа «Ил-восемьдесят шестой» благополучно приземлился в Домодедове.
Я хотел позвонить Мэд из аэропорта, чтобы она взяла машину и приехала за мной, но справочная гостиницы не выдавала номера телефонов по фамилии проживающих. Пришлось потратить немалую часть своих средств на такси.
Смуглый от загара, бородатый, облаченный в пронзительно-яркий оранжевый пуховик, я, естественно, маячил светофором в громадном фойе гостиницы «Космос» и сразу привлек внимание сотрудников секьюрити. Плечистые парни в костюмах подошли ко мне с двух сторон и вежливо поинтересовались, какого черта я здесь забыл. Удостоверение начальника спасотряда помогло, и один из парней отвел меня в справочную, где через компьютерный банк информации мне сказали, в каком номере проживает гражданка ФРГ Илона Гартен.
По моему представлению, когда входишь в гостиничный номер к девушке, она непременно должна находиться в душевой. Однако Мэд не была в душевой, а спала на кровати поверх одеяла, одетая в спортивный костюм.
Я осмотрел маленький, средней паршивости номер с двумя кроватями, столиком, креслом и большим, от пола до потолка, окном, за которым в серой утренней мгле, насыщенной мелким мартовским дождем, пыталась взмыть в небо ракета из стальной жести. Посидел в кресле минут десять, глядя на округлые формы немки, после чего набрал в рот воды из графина и привел Мэд к соответствию со своим стереотипом, то есть устроил ей небольшой душ.
Мэд пискнула, подскочила, как мячик, и, глядя на меня дурными глазами, села в кровати.
– Боже мой! – наконец произнесла она, растирая влажное лицо ладонями. – Это ты?! Как ты меня напугал!
И, снова возвращаясь в сладкое дремотное состояние, прикрыла глаза и протянула ко мне руки. Я едва успел ее подхватить – Мэд повисла у меня на шее, потянула на кровать, и я повалился вместе с ней на одеяло, продолжая сжимать в одной руке графин, из которого чудом не полилась вода.
– Все в порядке? – бормотала она. – Тебя не ограбили? Мне приснился страшный сон… От твоего пуховика пахнет дымом.
От моего пуховика пахнет сожженным другом, хотел сказать я, но промолчал. Мэд принялась меня целовать. Моя борода, видимо, щекотала ее, и, целуя, Мэд все время чесалась. Это выглядело смешно и нелепо, и я отстранил девушку от себя.
– Я умираю, хочу есть, – признался я. – Закажи в номер завтрак.
– Конечно! Сейчас!
Она суетилась вокруг меня, как излишне назойливая прислуга, но о главном все-таки забыла, и завтрак по телефону заказал я: яичницу с ветчиной, свежие овощи, сыр, кофе и шампанское. Последнее попросила заказать Мэд, так как у меня не было ни малейшего желания пить с утра, как и предаваться иным радостям жизни. На душе по-прежнему было тяжело.
Пока я очищался под горячими струями душа, официант сервировал стол и разлил в бокалы шампанское.
– Выпьем! – радостным голосом предложила Мэд, протягивая мне бокал. – За наше с тобой счастливое будущее.
– За наше случайное знакомство, – буркнул я, выпил ужасно холодного и колючего, как еж, шампанского и накинулся на яичницу. Мэд не ела, смотрела на меня, и было заметно, как она мучительно пытается найти корректный переход к вопросу о деньгах.
– Тебе надо купить хороший костюм, – сказала она, поглаживая меня по рукаву довольно поизношенного свитера.
– М-м-м, – согласно промычал я, давясь третьим куском сыра.
– Кстати, а у тебя есть заграничный паспорт? Тебе надо срочно заниматься паспортом. Ну а с визой никаких проблем не будет.
– Это хорошо, – невнятно ответил я, нанизывая на вилку кусочек ветчины.
Мэд понесло:
– Сейчас позавтракаем и сразу отправимся по магазинам. Потом зайдем в парикмахерскую, сделаем тебе шикарную прическу. Но бородку прошу оставить! Она тебе очень идет, только ее надо чуть-чуть укоротить, сейчас так модно. А пообедать я предлагаю в «Метрополе»!
Я запил глотком шампанского, вытер губы накрахмаленной салфеткой и кинул ее на стол.
– Ничего не выйдет, Илона.
Мэд, скрывая испуг, натянуто улыбнулась и осторожно спросила:
– Почему не выйдет, Стас?
– Неожиданно появилась проблема. Приходится бросать все дела и заниматься ею.
– Что за проблема, если не секрет?
– Гельмут пропал.
Я поднял глаза на Мэд. Она спокойно выдержала мой взгляд, лицо ее ничуть не изменилось.
– Что значит – пропал?
– Я отправил его в аэропорт Минвод, откуда он должен был вылететь в Москву. Спустя некоторое время позвонил в справочную, чтобы узнать, благополучно ли вылетел господин Хагемайстер. Мне ответили, что такой вообще не приобретал билета и ни в каких летных списках не значится. Если бы кто-то другой, но когда пропадает иностранец – это уже чепэ.
– И что ты намерен делать? – спросила Мэд, двумя пальцами касаясь крученой с завитками ручки чашечки и отпивая глоток уже остывшего кофе.
– Надо поднимать на ноги милицию, объявлять розыск. Я лично должен организовать поиск в горных районах, куда мог забрести старик.
Мэд встала, подошла к окну, глядя на низкие грязные тучи, на мокрый темный асфальт, в котором отражались красные огоньки автомобилей.
– Он не пропал, – тихо ответила она.
В этот момент я почувствовал почти облегчение. Если Мэд так говорит, значит, знает, где Гельмут. В крайнем случае, предполагает, где он может быть.
– Ты говоришь – не пропал, – произнес я. – Но откуда тебе известно, где он?
– Его не могло быть в летных списках потому, что у него не оказалось паспорта, и он не смог купить билет.
– Не оказалось паспорта? – повторил я, еще не понимая, откуда это могло быть известно Мэд. – А куда же он делася?
Девушка повернулась ко мне. Она была спокойна, лишь в глазах бесновались огоньки.
– Я его украла.
Этого предположить я никак не мог.
– Но зачем?
– Когда ты мне сказал, что деньги террористов у тебя, я подумала, что Гельмут, эта хитрая крыса, обязательно постарается завладеть миллионом и улететь в США через свое «окно» во Владивостоке. Когда мы были на Приюте, я незаметно вытащила из его рюкзака органайзер с документами. Так мне было спокойнее.
– По-твоему, он сидит в торгпредстве «Мерседес-Бенц»?
– Я в этом уверена!
Я расслабился и обнял Мэд.
– Илона, милая, что ж ты мне сразу об этом не сказала?
– А ты не спрашивал. Но ведь я здорово придумала, правда? Этот жадный хорек минимум на две недели изолирован и не будет крутиться у нас под ногами. У него ведь отлично развито чутье на деньги! Думаешь, он не догадывался, что рюкзак с миллионом у тебя?
– Должно быть, догадывался, – машинально ответил я, думая, впрочем, о другом. – Покажи паспорт!
Мэд подошла к тумбочке, присела перед ней, вытащила помятый журнал мод и вытряхнула из него паспорт в синей кожаной «корочке».
– У тебя без дела пылится такая дорогая вещица, – сказал я, поднимая паспорт с пола.
– А что хочешь с ним сделать?
– Продать законному владельцу.
– Но Гельмут тотчас обвинит тебя в воровстве!
– А я не буду называть себя своим именем. Сейчас отправим в торгпредство по факсу копию паспорта и письмо, отпечатанное на машинке: «Уважаемый господин Хагемайстер! Готовы передать вам утерянный вами паспорт за вознаграждение в сумме двадцать тысяч марок, которые вы должны будете оставить в таком-то банке под таким-то кодом». И подпишемся: «Доброжелатели».
– Двадцать мало, надо требовать пятьдесят. Единственное, что меня беспокоит, – у Гельмута может не оказаться такой суммы наличными.
– Найдет! – заверил я.
Мэд снова повисла у меня на шее.
– Ты гений! – сказала она, довольно откровенно затаскивая меня в кровать.
* * *
Через час, воспользовавшись услугами местного салона оргтехники, я передал по факсу в минводовское торгпредство «Мерседес-Бенц» копию паспорта и письмо Гельмуту и, взяв у Мэд три тысячи долларов из тех денег, которые я отстегнул ей «на карманные расходы», помчался в Домодедово, чтобы успеть на дневной рейс до Минеральных Вод.
В письме, которое я отправил Гельмуту из гостиницы, было сказано, что деньги должны быть положены в сейф номер 33 с кодовым замком 546373 в банке «Эликсир– банк» с 16.00 до 17.00 по московскому времени. Такой банк существовал на самом деле, его я приметил недалеко от здания аэропорта, еще когда вылетал в Москву, но остальные данные, касающиеся номера и кода сейфа, как и само наличие сейфовых ячеек в этом банке, выдумал вчистую.
Но это большой роли не играло, так как я намеревался перехватить Гельмута еще до того, как он приблизится к банку. Купив в коммерческом киоске весьма симпатичную детскую игрушку, точно копирующую пистолет Марголина, я занял позицию в чистом сквере с большой овальной клумбой, окруженной тонкостволыми райскими яблоньками, вот-вот готовыми зацвесть.
Скупой, но пунктуальный немец, вопреки моему ожиданию, пришел пешком. Я заметил его в пятом часу за несколько сот метров от банка по знакомой сутулой фигуре, слегка подпрыгивающей походке и белой, как одуванчик, голове. Я вышел из кустов и быстро пошел немцу наперерез. Он заметил меня, когда нас разделяло всего несколько шагов, радостно вскинул руку и свернул в мою сторону, на проезжую часть дороги.
– Дорогой Стас! – воскликнул он. – Вы откуда здесь идешь?
Он слишком сильно жестикулировал и громко говорил, привлекая внимание прохожих. Сдержанно улыбнувшись, я пожал руку и, не отпуская ее, затащил Гельмута в ближайшую подворотню.
– И я рад вас видеть. Особенно приятно отметить вашу неистребимую арийскую пунктуальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Я сел на краю ледового карниза, чтобы примерить на себе этот скоростной катафалк, как вдруг мое внимание привлек нарастающий жужжащий звук. Где-то внизу, между опорами канатной дороги, дрожали и плясали по снегу желтые кружки фонарей. Было похоже, что по смятой подушке тянут ниточку янтарных бус. Я сидел непозволительно долго, оцепенело глядя на ловкие и подвижные снегоходы, прыгающие по ухабам и быстро поднимающиеся к Ледовой базе. Девять машин!
Когда наконец я пришел в себя и вскочил на ноги, первый снегоход находился от меня не далее чем в трехстах метрах. Не сомневаясь, что эти люди мчатся сюда для того, чтобы, говоря словами Маши, выдавить из меня миллион долларов, я, низко пригнувшись, кинулся по карнизу в сторону. Не оглядываясь, я бежал долго – так, во всяком случае, мне казалось, и не сразу заметил, что все еще держу в руке пакет. Откинув его в сторону, я опустился на корточки и принялся взбираться на снежный взлет, и уже совсем задыхаясь, огромными порциями заглатывая разреженный воздух, скатился в выемку, откуда не было видно ни Ледовой базы, ни стремительно скользящих по склону вверх желтых огоньков, лишь над головой, сверкая мелкими зубами-звездами, была раскрыта чудовищная черная пасть неба.
Отдышавшись и протерев снегом лицо, я осторожно выбрался на бруствер и посмотрел на Ледовую базу. Отсюда хорошо были видны мой вагончик с красным, как сигнал светофора, окном и черные цилиндры бочек. Три или четыре снегохода, объехав вокруг вагончика, помчались выше, к Приюту, а остальные встали в ряд перед вагончиком. Люди не глушили моторы и не гасили фонарей. В отличие от альпинистов и горнолыжников, предпочитающих яркую одежду, эти были одеты в черные куртки. Двое зашли в вагончик и через минуту появились в свете фонарей с лохматой, шатающейся, как пьяная, Машей. Ее поддерживали под руки; Маша зябко поеживалась, ей было холодно без комбинезона и сапожек. Усатый крупноголовый мужчина, к которому подвели Машу, о чем-то спрашивал девушку; она мотала головой в разные стороны, что-то отрицая и с чем-то соглашаясь. Усатый с короткого замаха ударил девушку по лицу. Она упала на снег. Усатый добавил ногой.
Оставшиеся лениво бродили вокруг вагончика. Зазвенело стекло – кто-то двинул по окну ногой. Из дверей на снег полетела моя одежда и лавинное снаряжение – теплые куртки, ватные брюки, смотанный в бухту лавинный шнур, колышки, щупы. Кто-то вынес стакан и бутылку с вермутом. Усатый взял стакан, поднес к носу. Бутылка, дугой облетев снегоходы, с грохотом упала на покатую крышу бочки и разбилась. Из выбитого окна вылетали на снег обломки стола, книги; словно изрядно потрепанная курица, оставляя за собой шлейф перьев, выпорхнула подушка.
Тарахтя моторами, сверху скатились четыре снегохода. Я заметил, что к трем машинам были привязаны продолговатые предметы, которые волочились по снегу. Мое сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Несколько человек, встав на колени, принялись ножами разрезать веревки и распаковывать тюки, затем поставили их вертикально и подтащили к усатому. Это были люди, и, к своему ужасу, я узнал в них Тенгиза и Бэла. Связанные по рукам и ногам, они не могли двигаться и даже стоять, потому их поддерживали за плечи по два «быка». Я думал, что усатый начнет сейчас избивать их, но он даже не вынул рук из карманов куртки. Кивнул на вагончик, и кто-то метнулся к дверям с канистрой в руках.
В это время к усатому подтащили третий «тюк», но поднимать его вертикально не стали. Скорее всего это был труп одного из «быков», который ездил на Приют.
Словно взорвавшись, ярко вспыхнул мой вагончик. Усатый махнул рукой, и в объятый пламенем дверной проем полетел труп «быка». Главарь повернулся к неподвижным, словно мумии, и стянутым веревками Тенгизу и Бэлу. Он о чем-то спрашивал пленников, они ему что-то отвечали. И вдруг – я совсем не был готов увидеть этот кошмар – два «быка» подхватили Тенгиза за руки и побежали с ним к пылающему вагончику. Я видел, как дернулся в бессмысленной попытке спасти друга Бэл, как сильным толчком «быки» швырнули в горящий ад Тенгиза, словно полено в топку, как сразу вслед за этим, взметнув рой красных огоньков, рухнула крыша, и снег с жутким шипением почти мгновенно превратился в пар, и место казни стремительно заволокло клубами дыма и пара.
Я завыл от бессильной злобы и ударился лбом о заледенелый бруствер. Я скулил, выдавливая между стиснутых зубов слова проклятий, я ползал по снегу, царапая его ногтями, и все просил, просил Тенгиза простить меня…
Глава 47
Шоссе темной лентой скользило под колеса автомобиля. Я, сидя на заднем сиденье «рафика», пил из горла коньяк и не пьянел. Шел первый час ночи, Эльбрус остался далеко позади. Пожилой водитель, темным силуэтом выделяющийся на фоне лобового окна, без умолку рассказывал мне какие-то легенды, но я его почти не слушал, погруженный в свои тягостные мысли.
За все надо платить, думал я. Все в нашем мире уравновешено, и сколько я заработаю на обмане, столько мне придется выложить из своего кармана. А если не деньгами, то платить придется очень страшным, живым налом.
– А ты знаешь, что здесь жили амазонки? – спрашивал водитель и сам же отвечал: – Да, жили. Еще Плутарх и Страбон писали, что в горном районе между Черкесией, Сванетией и нашим Эльбрусом обитали женщины-воительницы…
Какие, к черту, воительницы! – с раздражением думал я. Достаточно одной Маши. Она затмит все легенды о жестокости и коварстве женщин Приэльбрусья. Правда, за то, что она упустила меня, ее слегка рихтанули, то есть дали по шарабану, короче, начистили табло. Все верно. Она тоже расплачивается за свое желание жить красиво за чужой счет. Я же пока расплатился жизнью близкого мне человека.
Как хорошо, что Лариса не оказалась замешанной в убийстве Глушкова. Этот самозванец, оказывается, обвел нас всех вокруг пальца! Притворился мертвым, а мы даже не потрудились проверить у него пульс и зрачки.
Я вспомнил про сожженный пуховик, и мне стало ясно, что псевдо-Глушков с какой-то целью побывал на Ледовой базе и, возможно, заходил в мой вагончик. Что он там делал? Для чего сжег пуховик? Может быть, одежда была слишком залита кровью, и он, чтобы не привлекать к себе внимания, сжег ее? Почему Мэд вела себя странно на Ледовой базе? Почему ее руки были выпачканы в саже? Может быть, это она, а не псевдо-Глушков, сжигала пуховик?
Одни вопросы, одни вопросы!
Гельмута с его проклятыми долларами надо достать хоть из-под земли. Неважно, что он не появлялся в аэропорту и не обращался в кассы. Немец оказался хитрее и осторожнее, чем мы предполагали, и поехал во Владик через Москву поездом. Он сейчас на пути к Москве, больше ему негде быть. Во всяком случае, Мэд должна точно знать, где его можно найти. Это два сработавшихся компаньона, им трудно что-либо скрыть друг от друга, они повязаны одним преступным бизнесом, они, как кулак, как одна река из двух ручьев.
* * *
Я вылетел в Москву первым утренним рейсом, и, хотя прохождение через спецконтроль и посадка в самолет потребовали от меня колоссальных нервных затрат, все обошлось, и через два с половиной часа «Ил-восемьдесят шестой» благополучно приземлился в Домодедове.
Я хотел позвонить Мэд из аэропорта, чтобы она взяла машину и приехала за мной, но справочная гостиницы не выдавала номера телефонов по фамилии проживающих. Пришлось потратить немалую часть своих средств на такси.
Смуглый от загара, бородатый, облаченный в пронзительно-яркий оранжевый пуховик, я, естественно, маячил светофором в громадном фойе гостиницы «Космос» и сразу привлек внимание сотрудников секьюрити. Плечистые парни в костюмах подошли ко мне с двух сторон и вежливо поинтересовались, какого черта я здесь забыл. Удостоверение начальника спасотряда помогло, и один из парней отвел меня в справочную, где через компьютерный банк информации мне сказали, в каком номере проживает гражданка ФРГ Илона Гартен.
По моему представлению, когда входишь в гостиничный номер к девушке, она непременно должна находиться в душевой. Однако Мэд не была в душевой, а спала на кровати поверх одеяла, одетая в спортивный костюм.
Я осмотрел маленький, средней паршивости номер с двумя кроватями, столиком, креслом и большим, от пола до потолка, окном, за которым в серой утренней мгле, насыщенной мелким мартовским дождем, пыталась взмыть в небо ракета из стальной жести. Посидел в кресле минут десять, глядя на округлые формы немки, после чего набрал в рот воды из графина и привел Мэд к соответствию со своим стереотипом, то есть устроил ей небольшой душ.
Мэд пискнула, подскочила, как мячик, и, глядя на меня дурными глазами, села в кровати.
– Боже мой! – наконец произнесла она, растирая влажное лицо ладонями. – Это ты?! Как ты меня напугал!
И, снова возвращаясь в сладкое дремотное состояние, прикрыла глаза и протянула ко мне руки. Я едва успел ее подхватить – Мэд повисла у меня на шее, потянула на кровать, и я повалился вместе с ней на одеяло, продолжая сжимать в одной руке графин, из которого чудом не полилась вода.
– Все в порядке? – бормотала она. – Тебя не ограбили? Мне приснился страшный сон… От твоего пуховика пахнет дымом.
От моего пуховика пахнет сожженным другом, хотел сказать я, но промолчал. Мэд принялась меня целовать. Моя борода, видимо, щекотала ее, и, целуя, Мэд все время чесалась. Это выглядело смешно и нелепо, и я отстранил девушку от себя.
– Я умираю, хочу есть, – признался я. – Закажи в номер завтрак.
– Конечно! Сейчас!
Она суетилась вокруг меня, как излишне назойливая прислуга, но о главном все-таки забыла, и завтрак по телефону заказал я: яичницу с ветчиной, свежие овощи, сыр, кофе и шампанское. Последнее попросила заказать Мэд, так как у меня не было ни малейшего желания пить с утра, как и предаваться иным радостям жизни. На душе по-прежнему было тяжело.
Пока я очищался под горячими струями душа, официант сервировал стол и разлил в бокалы шампанское.
– Выпьем! – радостным голосом предложила Мэд, протягивая мне бокал. – За наше с тобой счастливое будущее.
– За наше случайное знакомство, – буркнул я, выпил ужасно холодного и колючего, как еж, шампанского и накинулся на яичницу. Мэд не ела, смотрела на меня, и было заметно, как она мучительно пытается найти корректный переход к вопросу о деньгах.
– Тебе надо купить хороший костюм, – сказала она, поглаживая меня по рукаву довольно поизношенного свитера.
– М-м-м, – согласно промычал я, давясь третьим куском сыра.
– Кстати, а у тебя есть заграничный паспорт? Тебе надо срочно заниматься паспортом. Ну а с визой никаких проблем не будет.
– Это хорошо, – невнятно ответил я, нанизывая на вилку кусочек ветчины.
Мэд понесло:
– Сейчас позавтракаем и сразу отправимся по магазинам. Потом зайдем в парикмахерскую, сделаем тебе шикарную прическу. Но бородку прошу оставить! Она тебе очень идет, только ее надо чуть-чуть укоротить, сейчас так модно. А пообедать я предлагаю в «Метрополе»!
Я запил глотком шампанского, вытер губы накрахмаленной салфеткой и кинул ее на стол.
– Ничего не выйдет, Илона.
Мэд, скрывая испуг, натянуто улыбнулась и осторожно спросила:
– Почему не выйдет, Стас?
– Неожиданно появилась проблема. Приходится бросать все дела и заниматься ею.
– Что за проблема, если не секрет?
– Гельмут пропал.
Я поднял глаза на Мэд. Она спокойно выдержала мой взгляд, лицо ее ничуть не изменилось.
– Что значит – пропал?
– Я отправил его в аэропорт Минвод, откуда он должен был вылететь в Москву. Спустя некоторое время позвонил в справочную, чтобы узнать, благополучно ли вылетел господин Хагемайстер. Мне ответили, что такой вообще не приобретал билета и ни в каких летных списках не значится. Если бы кто-то другой, но когда пропадает иностранец – это уже чепэ.
– И что ты намерен делать? – спросила Мэд, двумя пальцами касаясь крученой с завитками ручки чашечки и отпивая глоток уже остывшего кофе.
– Надо поднимать на ноги милицию, объявлять розыск. Я лично должен организовать поиск в горных районах, куда мог забрести старик.
Мэд встала, подошла к окну, глядя на низкие грязные тучи, на мокрый темный асфальт, в котором отражались красные огоньки автомобилей.
– Он не пропал, – тихо ответила она.
В этот момент я почувствовал почти облегчение. Если Мэд так говорит, значит, знает, где Гельмут. В крайнем случае, предполагает, где он может быть.
– Ты говоришь – не пропал, – произнес я. – Но откуда тебе известно, где он?
– Его не могло быть в летных списках потому, что у него не оказалось паспорта, и он не смог купить билет.
– Не оказалось паспорта? – повторил я, еще не понимая, откуда это могло быть известно Мэд. – А куда же он делася?
Девушка повернулась ко мне. Она была спокойна, лишь в глазах бесновались огоньки.
– Я его украла.
Этого предположить я никак не мог.
– Но зачем?
– Когда ты мне сказал, что деньги террористов у тебя, я подумала, что Гельмут, эта хитрая крыса, обязательно постарается завладеть миллионом и улететь в США через свое «окно» во Владивостоке. Когда мы были на Приюте, я незаметно вытащила из его рюкзака органайзер с документами. Так мне было спокойнее.
– По-твоему, он сидит в торгпредстве «Мерседес-Бенц»?
– Я в этом уверена!
Я расслабился и обнял Мэд.
– Илона, милая, что ж ты мне сразу об этом не сказала?
– А ты не спрашивал. Но ведь я здорово придумала, правда? Этот жадный хорек минимум на две недели изолирован и не будет крутиться у нас под ногами. У него ведь отлично развито чутье на деньги! Думаешь, он не догадывался, что рюкзак с миллионом у тебя?
– Должно быть, догадывался, – машинально ответил я, думая, впрочем, о другом. – Покажи паспорт!
Мэд подошла к тумбочке, присела перед ней, вытащила помятый журнал мод и вытряхнула из него паспорт в синей кожаной «корочке».
– У тебя без дела пылится такая дорогая вещица, – сказал я, поднимая паспорт с пола.
– А что хочешь с ним сделать?
– Продать законному владельцу.
– Но Гельмут тотчас обвинит тебя в воровстве!
– А я не буду называть себя своим именем. Сейчас отправим в торгпредство по факсу копию паспорта и письмо, отпечатанное на машинке: «Уважаемый господин Хагемайстер! Готовы передать вам утерянный вами паспорт за вознаграждение в сумме двадцать тысяч марок, которые вы должны будете оставить в таком-то банке под таким-то кодом». И подпишемся: «Доброжелатели».
– Двадцать мало, надо требовать пятьдесят. Единственное, что меня беспокоит, – у Гельмута может не оказаться такой суммы наличными.
– Найдет! – заверил я.
Мэд снова повисла у меня на шее.
– Ты гений! – сказала она, довольно откровенно затаскивая меня в кровать.
* * *
Через час, воспользовавшись услугами местного салона оргтехники, я передал по факсу в минводовское торгпредство «Мерседес-Бенц» копию паспорта и письмо Гельмуту и, взяв у Мэд три тысячи долларов из тех денег, которые я отстегнул ей «на карманные расходы», помчался в Домодедово, чтобы успеть на дневной рейс до Минеральных Вод.
В письме, которое я отправил Гельмуту из гостиницы, было сказано, что деньги должны быть положены в сейф номер 33 с кодовым замком 546373 в банке «Эликсир– банк» с 16.00 до 17.00 по московскому времени. Такой банк существовал на самом деле, его я приметил недалеко от здания аэропорта, еще когда вылетал в Москву, но остальные данные, касающиеся номера и кода сейфа, как и само наличие сейфовых ячеек в этом банке, выдумал вчистую.
Но это большой роли не играло, так как я намеревался перехватить Гельмута еще до того, как он приблизится к банку. Купив в коммерческом киоске весьма симпатичную детскую игрушку, точно копирующую пистолет Марголина, я занял позицию в чистом сквере с большой овальной клумбой, окруженной тонкостволыми райскими яблоньками, вот-вот готовыми зацвесть.
Скупой, но пунктуальный немец, вопреки моему ожиданию, пришел пешком. Я заметил его в пятом часу за несколько сот метров от банка по знакомой сутулой фигуре, слегка подпрыгивающей походке и белой, как одуванчик, голове. Я вышел из кустов и быстро пошел немцу наперерез. Он заметил меня, когда нас разделяло всего несколько шагов, радостно вскинул руку и свернул в мою сторону, на проезжую часть дороги.
– Дорогой Стас! – воскликнул он. – Вы откуда здесь идешь?
Он слишком сильно жестикулировал и громко говорил, привлекая внимание прохожих. Сдержанно улыбнувшись, я пожал руку и, не отпуская ее, затащил Гельмута в ближайшую подворотню.
– И я рад вас видеть. Особенно приятно отметить вашу неистребимую арийскую пунктуальность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29