Изгнании… В каком-то смысле он, Дункан, тоже…
Хотя у мальчика была своя комната в общежитии, в котором жили рабочие Замка, он часто оставался ночевать в стойле, прислушиваясь к храпу и свирепому мычанию быков. Ему приходилось живать и не в таких условиях. Сам по себе скотный двор был довольно уютным помещением, и Дункан любил оставаться здесь наедине с животными.
Когда он засыпал, то видел во сне быков. Он проникся их настроениями и повадками. Но сейчас с животными происходило что-то странное, они стали пугливыми, раздражительными, склонными к насилию и агрессии. Быки часто пытались вырваться из своих стойл, ломали перегородки.., было такое впечатление, что они понимали, что их ждет во время следующего боя быков, и они протестовали против своей судьбы, уготованной им старым герцогом.
Сейчас, стоя у клетки, Дункан заметил свежие отметины в том месте, где бык пытался проломить клетку и вырваться на свободу, чтобы поразить невидимого и неведомого противника.
Это было не правильно. Дункан совершенно отчетливо сознавал это. Он так много времени проводил в обществе быков, что хорошо изучил их инстинкты. Он знал, как они должны реагировать, знал, как спровоцировать их, как успокоить. Но сейчас их поведение стало необычным.
Когда он сказал об этом мастеру Иреску, то этот сухощавый человек вдруг встревожился. Он почесал остатки седых волос на макушке, но потом его настроение вдруг резко изменилось. Своими припухшими глазами он в упор уставился на Дункана. В глазах появилось подозрение.
– Я бы сказал, что в их поведении нет ничего необычного. Если бы я не знал, кто ты, то подумал бы, что ты очередной Харконнен, который приехал сюда мутить воду. Принимайся за работу.
– Харконнены! Да я ненавижу их.
– Ты жил среди них, мышка со скотного двора. Мы, Атрейдесы, привыкли всегда быть настороже. – Он дал Дункану подзатыльник. – У тебя что, нет работы? Или мне поискать ее для тебя?
Дункан слышал, что много лет назад Иреск прибыл от Ришезов и, строго говоря, его нельзя назвать Атрейдесом. Но все же мальчик не стал возражать мастеру, хотя и решил не сдаваться.
– Я был их рабом. Они охотились на меня, как на дикое животное.
Иреск вскинул свои кустистые брови; долговязый, худой, с растрепанными седыми волосами, Иреск был похож на воронье пугало.
– Даже среди простого народа вражда между Харконненами и Атрейдесами проложила глубокую борозду. Откуда я знаю, что ты прячешь в рукаве?
– Я не поэтому сказал вам о быках, сэр, – упрямо произнес Дункан. – Я просто волнуюсь. Я ничего не знаю о вражде Домов.
Иреск рассмеялся, он никак не хотел всерьез принимать слова мальчика.
– Вражда Атрейдесов и Харконненов началась много тысяч лет назад. Ты не слышал о битве при Коррине, великом предательстве и о мосте Хретгир? О том, как трусливо повели себя предки нынешних Харконненов, что едва не стоило человечеству окончательного машинного рабства. Коррин был последним рубежом, и мы не проиграли только потому, что Атрейдес спас положение.
– Я не очень хорошо знаю историю, – сказал Дункан. – Мне хватало забот о хлебе насущном.
Глаза старика, окруженные глубокими морщинами, смягчились, он явно хотел произвести впечатление доброго человека.
– Так вот, Дом Атрейдесов и Дом Харконненов были когда-то союзниками, их глав можно было, пожалуй, даже назвать друзьями. Но после того предательства все кончилось. Вражда разгорелась еще тогда, а ты, дружок, прибыл с Гьеди Первой, из самого логова Харконненов. – Иреск пожал костлявыми плечами. – Так что ты не надейся, что тебе будут здесь полностью доверять, понял? Будь благодарен старому герцогу и за то, что он для тебя сделал.
– Но я не имею ничего общего с битвой при Коррине, – запротестовал Дункан, все еще ничего не понимая. – И какое отношение все это имеет к быкам? Это же было так давно.
– Знаешь, у меня больше нет времени на болтовню. – Иреск снял со стены вилы для чистки навоза. – Держи свои подозрения при себе, герцог лучше знает, что делать, а пока иди чистить навоз.
Хотя Дункан работал не жалея сил и делал все возможное, чтобы заслужить свое жалованье, тот факт, что он прибыл из владений Харконненов, продолжал причинять ему массу неприятностей. Некоторые работники считали его чуть ли не шпионом, хотя какой толк был Раббану посылать резидентом на Каладан девятилетнего ребенка? Этого Дункан не мог понять.
Но с таким открытым предубеждением он сегодня столкнулся впервые.
– С быками творится что-то неладное, сэр, – продолжал твердить Дункан. – Герцог должен узнать об этом до боя быков.
Иреск рассмеялся ему в лицо.
– Когда мне понадобится в моем деле совет ребенка, то, будь уверен, я спрошу его у тебя, мой юный Айдахо. – Мастер вышел, а Дункан вернулся в стойло и снова принялся смотреть на возбужденных свирепых салусанских быков. Они смотрели на него горящими фасеточными глазами.
Что-то было не так, ужасающе не так. Он знал это, но никто не желал его слушать.
***
Несовершенства, если рассматривать их в надлежащем свете, могут быть исключительно ценными. Великие философские школы, с их неутолимой жаждой поиска совершенства, часто с большим трудом понимали это утверждение, и то только тогда, когда им удавалось доказать, что во Вселенной ничто не является случайным.
Из философии Древней Земли. Одна из восстановленных рукописей
Мохиам проснулась среди ночи и села в постели, ощупывая рукой свой вспухший живот. Она находилась в специальной комнате в комплексе Школы Матерей. Белье промокло от пота, перед глазами все еще стоял приснившийся ей кошмар. В голове метались видения крови и языков пламени. Она еще раз ощупала живот. Кожа шероховатая, туго натянута. Куда делась эластичность юности?
Это был знак, знамение, послание.., кричащее предостережение, к которому не могла остаться глухой ни одна Преподобная Мать.
Сколько меланжи дали ей Сестры? Как она взаимодействует с другими лекарствами, которые получает Мохиам? Во рту до сих пор ощущается горьковатый имбирно-коричный привкус пряности. Как много пряности можно принимать беременной женщине? Мохиам содрогнулась. Не важно, как она пытается сейчас рационализировать свой ужас; самое главное – не игнорировать мощь вести, ниспосланной ей во сне.
Сны… Кошмары… Предзнание – все предсказывало ужасные события, которые будут потрясать Империю на протяжении тысячелетий. Будущее, которое ни за что не должно стать явью! Она не имеет права игнорировать предостережение.., но может ли она вполне доверять своему толкованию сна?
Преподобная Мать Гайус Элен Мохиам всего лишь мелкий камешек начинающегося грандиозного обвала.
Понимает ли Община Сестер, что творит? И что можно сказать о младенце, дочери, которая растет в ее чреве, и до родов остался всего лишь месяц? Видения сна концентрировались именно вокруг нее, ее дочери. Что-то важное, что-то ужасное… Преподобные Матери не сказали ей всего, и даже Сестры из Другой Памяти притихли от испуга.
На улице шел дождь, в комнате пахло сыростью. Старая штукатурка на потолке пропиталась водой и начала осыпаться. Хотя обогреватели поддерживали в спальне оптимальную температуру, ощущение дома создавала жаровня, поставленная внизу, возле кровати – совершенно неэффективный анахронизм, но, странное дело, глядя сейчас на раскаленные угли. Сестра Мохиам испытывала чувство душевного комфорта, какое-то первобытное удовлетворение.
Огонь разрушения, адское пламя, перекидывающееся по галактикам от планеты к планете. Джихад! Джихад! Именно так будет выглядеть история человечества, если что-то будет не так с ее дочерью, если план Бене Гессерит окажется ошибкой.
Мохиам, сидя на постели, привела мысли в порядок и начала проверять все системы своего организма. Никаких отклонений, все системы функционируют нормально, вся биохимия в оптимальном режиме.
Был ли это обычный ночной кошмар или нечто большее?
Думай, больше рационализации. Нельзя уклоняться, но надо внимательно разобраться, о чем предупредило это предзнаменование. Другая Память знает правду.
Мохиам ни на минуту не оставалась без присмотра. Сестры внимательно наблюдали за ней. Пурпурный огонек в углу – это видеокамера ночного видения, на другой стороне находится наблюдатель, который обо всем докладывает Анирул Садоу Тонкий, молодой женщине, которая, кажется, многие годы будет самой важной персоной Ордена Бене Гессерит. Сегодня во сне Другая Память, которая до сих пор была очень скрытной, открыла наконец, какую роль предстоит сыграть в предстоящих событиях Анирул. Кошмар все расставил по местам, превратив туманные воспоминания в завуалированное объяснение.
Квисац Хадерах. Укорочение Пути. Давно желаемый мессия Бене Гессерит. Сверхчеловек.
У Общины Сестер было несколько селекционных программ, основанных на разных характеристиках человечества.
Многие были не слишком важны, некоторые были даже отвлекающим маневром. Своего рода дымовой завесой. Но не было программы важнее, чем программа выведения Квисац Хадераха.
Избрав конспирацию как самое древнее и верное средство обезопасить выполнение своего плана, рассчитанного на много сотен поколений. Преподобные Матери Бене Гессерит, посвященные в суть плана, поклялись молчать, и молчали, даже передав свою Память, поклявшись, что в каждом поколении эту тайну будут знать только несколько человек.
Анирул, будущая мать Квисац Хадераха, была одной из таких посвященных. Она знала о программе все. Именно поэтому к ее мнению прислушивается даже Верховная Мать!
Сама Мохиам пребывала в полном мраке, хотя дочь, которую она сейчас вынашивала, была всего в трех ступенях от развязки. Сейчас план был, можно сказать, высечен в камне, он не мог быть изменен, прошло время планирования и прикидок. Будущее грядет к человечеству в образе этого ребенка. Первая дочь, родившаяся с уродствами, была ложным шагом, досадной ошибкой.
Но любая ошибка могла привести к ужасам, которые она провидела сегодня в своем страшном сне.
Мохиам явственно увидела, что ожидает человечество, если план Бене Гессерит будет продолжать выполняться. Предвидение было даром, и каким бы трудным ни было решение, Мохиам не имеет права уклониться от него. Она не осмелится.
Знает ли Анирул о моих мыслях? О страшном предвидении моего сна? Что это – предостережение, обещание – или приказ?
Мысли… Другая Память.., множество древних персонажей, каждый из которых предлагает свое решение, дает свой совет, предостерегает, делится своими страхами… Они не могут больше хранить в тайне сведения о Квисац Хадерахе, как они делали это раньше. Мохиам может позвать их, людей из Другой Памяти, и они придут, по отдельности или все вместе. Она могла бы попросить о руководстве, чтобы не блуждать в потемках, но она не хотела делать этого. Они и так уже достаточно сказали, достаточно для того, чтобы Мохиам проснулась с криком ужаса на устах.
Нельзя допустить, чтобы произошла ошибка.
Мохиам должна принять свое, именно свое решение, выбрать свой путь в будущее и сама определить, как предотвратить кровавый рок, который она провидела.
Поднявшись с постели и оправив рубашку, Мохиам тяжелой походкой направилась в детское отделение, в соседнее помещение, где сейчас спали дети, выращиваемые в комплексе. Большой живот мешал идти. Интересно, что сейчас думают наблюдатели?
Собственные мысли, однако, заставили ее остановиться. В темной, теплой палате она сразу услышала неровное, прерывистое дыхание первой дочери Харконнена. Девочке уже девять месяцев. А ее не рожденная еще сестра вовсю толкается в чреве Мохиам. Не она ли, вторая дочь, толкает ее на это? Не ребенок ли в ее животе – причина сновидения?
Общине Сестер нужна была совершенная дочь, сильная и здоровая. Ребенок с изъяном не представлял никакого интереса. В любой другой ситуации Сестры Бене Гессерит нашли бы применение и больной. Но Мохиам увидела свое место в программе рождения Квисац Хадераха – и увидела, что может случиться, если программа пойдет с ошибками.
Сон до сих пор ярко представлялся Сестре Мохиам, словно голографическая картинка. Ему надо следовать без размышлений. Сделай это. Усиленное потребление пряности часто провоцировало проявления предзнания, и Мохиам не сомневалась в истинности того, что видела во сне. Видение было ясным и прозрачным, как хагальский кварц. Миллиарды убитых, крушение Империи, почти полное уничтожение Ордена Бене Гессерит, еще один Джихад бушует в галактике, сметая все на своем пути.
Все это произойдет, если нарушится ход селекционного плана. Какое значение имеет одна-единственная жизнь перед лицом такой эпохальной угрозы?
Ее первая больная дочь от барона Харконнена была, если можно так сказать, фактором риска. Эта девочка могла разрушить размеренное поступательное движение по генетической лестнице. Мохиам обязана ликвидировать саму возможность такой ошибки, иначе ее руки будут обагрены кровью миллиардов невинных.
Но мое дитя?
Она напомнила себе, что это не в полном смысле ее дитя; это производное индекса спаривания и обязанности любой Сестры подчиниться – сознательно или бессознательно – выполнению селекционной программы. Мохиам родила многих отпрысков для Бене Гессерит, но только двое из них несли в себе столь опасное сочетание генов.
Двое. Но из них должен остаться только один. В противном случае риск становится слишком высоким.
Слабый ребенок никогда не сможет выполнить план своего хозяина. Община Сестер уже списала девочку. Может быть, ее воспитают как повара или служанку в Школе Матерей, но она никогда не будет значимой фигурой в Общине. Анирул редко справлялась о девочке, потеряв к ней всякий интерес. Впрочем, о девочке вообще никто не заботился.
Я делаю это ради тебя, подумала Мохиам и начала ругать себя за излишние эмоции. Трудные решения надо принимать, а цену надо платить. Воспоминание о сне снова омыло ее холодной волной ужаса. Решимость окрепла.
Склонившись над ребенком, она нежно помассировала шейку и головку.., потом отпрянула. Сестры Бене Гессерит не должны явно показывать свою любовь, во всяком случае, не романтическую или семейную – это считалось опасным и немыслимым.
Еще раз мысленно отругав себя за то, что поддается биохимическим изменениям, которые произошли в ее организме из-за беременности, Мохиам постаралась оправдать свои чувства, примирить их с тем, чему ее учили всю жизнь. Если она не любит ребенка.., а любить запрещено.., то почему бы и нет… Она с усилием сглотнула, во рту пересохло. Ужасная мысль никак не хотела переплавляться в слова. Но если она вопреки всем уставам все же любит свое дитя, то тем больше оснований совершить задуманное.
Избавиться от искушения.
Испытывает ли она любовь по отношению к своему ребенку или это просто жалость? Она не хотела делиться этими переживаниями с другими Сестрами. Она испытывала стыд от этих мыслей, а не от того, что собиралась сделать.
Быстрее! Покончи с этим!
Будущее требовало, чтобы Мохиам сделала это. Если она не последует предзнанию, то погибнут целые планеты. Новой дочери суждено великое предназначение, и чтобы оно исполнилось, первая дочь должна быть принесена в жертву.
Однако Мохиам колебалась, словно ее давил громадный груз материнства, могучий инстинкт боролся с видением.
Она потрогала горлышко ребенка. Кожица теплая, дыхание ровное и спокойное. В полутьме Мохиам не видела уродливое лицо и покатые плечи, бледную кожу… Ребенок был таким слабым. Девочка зашевелилась и захныкала.
Мохиам чувствовала, как дыхание дочери обжигает пальцы. Сжав кулаки, Преподобная Мать попыталась прочесть литанию и зашептала: ?Я не должна бояться. Страх убивает разум…? Но ее все равно продолжало трясти.
Углом глаза она заметила видеокамеру, вмонтированную в стену над кроваткой. Женщина встала так, чтобы телом заслонить дитя от наблюдателя. Сейчас она думала о будущем, а не о том, что ей предстояло сделать. Даже у Преподобных Матерей иногда бывают муки совести….
Мохиам сделала то, что предписывало ей видение. Взяв маленькую подушку, она положила ее на личико дочери и, прижав, держала ее до тех пор, пока ребенок не перестал сопротивляться.
Закончив свое дело, все еще дрожа, Мохиам поправила простыни, прикрыла маленькое тельце одеялом и отошла от кроватки. Женщина вдруг почувствовала себя старой, очень старой, просто древней.
Дело сделано. Мохиам положила ладонь на свой вспухший живот. Теперь ты не должна подвести нас, дочь.
***
Правитель взваливает на свои плечи непомерный груз ответственности за своих подданных. Ты – отец семейства. Временами это требует проявлений самоотверженной любви, которая может показаться забавной лишь тем, кем ты управляешь.
Герцог Пауль Атрейдес
Лето выбрал устланное зелеными подушками кресло в ложе на Пласа-де-Торос, предназначенной для семьи Атрейдес, устроившись рядом с Кайлеей и Ромбуром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Хотя у мальчика была своя комната в общежитии, в котором жили рабочие Замка, он часто оставался ночевать в стойле, прислушиваясь к храпу и свирепому мычанию быков. Ему приходилось живать и не в таких условиях. Сам по себе скотный двор был довольно уютным помещением, и Дункан любил оставаться здесь наедине с животными.
Когда он засыпал, то видел во сне быков. Он проникся их настроениями и повадками. Но сейчас с животными происходило что-то странное, они стали пугливыми, раздражительными, склонными к насилию и агрессии. Быки часто пытались вырваться из своих стойл, ломали перегородки.., было такое впечатление, что они понимали, что их ждет во время следующего боя быков, и они протестовали против своей судьбы, уготованной им старым герцогом.
Сейчас, стоя у клетки, Дункан заметил свежие отметины в том месте, где бык пытался проломить клетку и вырваться на свободу, чтобы поразить невидимого и неведомого противника.
Это было не правильно. Дункан совершенно отчетливо сознавал это. Он так много времени проводил в обществе быков, что хорошо изучил их инстинкты. Он знал, как они должны реагировать, знал, как спровоцировать их, как успокоить. Но сейчас их поведение стало необычным.
Когда он сказал об этом мастеру Иреску, то этот сухощавый человек вдруг встревожился. Он почесал остатки седых волос на макушке, но потом его настроение вдруг резко изменилось. Своими припухшими глазами он в упор уставился на Дункана. В глазах появилось подозрение.
– Я бы сказал, что в их поведении нет ничего необычного. Если бы я не знал, кто ты, то подумал бы, что ты очередной Харконнен, который приехал сюда мутить воду. Принимайся за работу.
– Харконнены! Да я ненавижу их.
– Ты жил среди них, мышка со скотного двора. Мы, Атрейдесы, привыкли всегда быть настороже. – Он дал Дункану подзатыльник. – У тебя что, нет работы? Или мне поискать ее для тебя?
Дункан слышал, что много лет назад Иреск прибыл от Ришезов и, строго говоря, его нельзя назвать Атрейдесом. Но все же мальчик не стал возражать мастеру, хотя и решил не сдаваться.
– Я был их рабом. Они охотились на меня, как на дикое животное.
Иреск вскинул свои кустистые брови; долговязый, худой, с растрепанными седыми волосами, Иреск был похож на воронье пугало.
– Даже среди простого народа вражда между Харконненами и Атрейдесами проложила глубокую борозду. Откуда я знаю, что ты прячешь в рукаве?
– Я не поэтому сказал вам о быках, сэр, – упрямо произнес Дункан. – Я просто волнуюсь. Я ничего не знаю о вражде Домов.
Иреск рассмеялся, он никак не хотел всерьез принимать слова мальчика.
– Вражда Атрейдесов и Харконненов началась много тысяч лет назад. Ты не слышал о битве при Коррине, великом предательстве и о мосте Хретгир? О том, как трусливо повели себя предки нынешних Харконненов, что едва не стоило человечеству окончательного машинного рабства. Коррин был последним рубежом, и мы не проиграли только потому, что Атрейдес спас положение.
– Я не очень хорошо знаю историю, – сказал Дункан. – Мне хватало забот о хлебе насущном.
Глаза старика, окруженные глубокими морщинами, смягчились, он явно хотел произвести впечатление доброго человека.
– Так вот, Дом Атрейдесов и Дом Харконненов были когда-то союзниками, их глав можно было, пожалуй, даже назвать друзьями. Но после того предательства все кончилось. Вражда разгорелась еще тогда, а ты, дружок, прибыл с Гьеди Первой, из самого логова Харконненов. – Иреск пожал костлявыми плечами. – Так что ты не надейся, что тебе будут здесь полностью доверять, понял? Будь благодарен старому герцогу и за то, что он для тебя сделал.
– Но я не имею ничего общего с битвой при Коррине, – запротестовал Дункан, все еще ничего не понимая. – И какое отношение все это имеет к быкам? Это же было так давно.
– Знаешь, у меня больше нет времени на болтовню. – Иреск снял со стены вилы для чистки навоза. – Держи свои подозрения при себе, герцог лучше знает, что делать, а пока иди чистить навоз.
Хотя Дункан работал не жалея сил и делал все возможное, чтобы заслужить свое жалованье, тот факт, что он прибыл из владений Харконненов, продолжал причинять ему массу неприятностей. Некоторые работники считали его чуть ли не шпионом, хотя какой толк был Раббану посылать резидентом на Каладан девятилетнего ребенка? Этого Дункан не мог понять.
Но с таким открытым предубеждением он сегодня столкнулся впервые.
– С быками творится что-то неладное, сэр, – продолжал твердить Дункан. – Герцог должен узнать об этом до боя быков.
Иреск рассмеялся ему в лицо.
– Когда мне понадобится в моем деле совет ребенка, то, будь уверен, я спрошу его у тебя, мой юный Айдахо. – Мастер вышел, а Дункан вернулся в стойло и снова принялся смотреть на возбужденных свирепых салусанских быков. Они смотрели на него горящими фасеточными глазами.
Что-то было не так, ужасающе не так. Он знал это, но никто не желал его слушать.
***
Несовершенства, если рассматривать их в надлежащем свете, могут быть исключительно ценными. Великие философские школы, с их неутолимой жаждой поиска совершенства, часто с большим трудом понимали это утверждение, и то только тогда, когда им удавалось доказать, что во Вселенной ничто не является случайным.
Из философии Древней Земли. Одна из восстановленных рукописей
Мохиам проснулась среди ночи и села в постели, ощупывая рукой свой вспухший живот. Она находилась в специальной комнате в комплексе Школы Матерей. Белье промокло от пота, перед глазами все еще стоял приснившийся ей кошмар. В голове метались видения крови и языков пламени. Она еще раз ощупала живот. Кожа шероховатая, туго натянута. Куда делась эластичность юности?
Это был знак, знамение, послание.., кричащее предостережение, к которому не могла остаться глухой ни одна Преподобная Мать.
Сколько меланжи дали ей Сестры? Как она взаимодействует с другими лекарствами, которые получает Мохиам? Во рту до сих пор ощущается горьковатый имбирно-коричный привкус пряности. Как много пряности можно принимать беременной женщине? Мохиам содрогнулась. Не важно, как она пытается сейчас рационализировать свой ужас; самое главное – не игнорировать мощь вести, ниспосланной ей во сне.
Сны… Кошмары… Предзнание – все предсказывало ужасные события, которые будут потрясать Империю на протяжении тысячелетий. Будущее, которое ни за что не должно стать явью! Она не имеет права игнорировать предостережение.., но может ли она вполне доверять своему толкованию сна?
Преподобная Мать Гайус Элен Мохиам всего лишь мелкий камешек начинающегося грандиозного обвала.
Понимает ли Община Сестер, что творит? И что можно сказать о младенце, дочери, которая растет в ее чреве, и до родов остался всего лишь месяц? Видения сна концентрировались именно вокруг нее, ее дочери. Что-то важное, что-то ужасное… Преподобные Матери не сказали ей всего, и даже Сестры из Другой Памяти притихли от испуга.
На улице шел дождь, в комнате пахло сыростью. Старая штукатурка на потолке пропиталась водой и начала осыпаться. Хотя обогреватели поддерживали в спальне оптимальную температуру, ощущение дома создавала жаровня, поставленная внизу, возле кровати – совершенно неэффективный анахронизм, но, странное дело, глядя сейчас на раскаленные угли. Сестра Мохиам испытывала чувство душевного комфорта, какое-то первобытное удовлетворение.
Огонь разрушения, адское пламя, перекидывающееся по галактикам от планеты к планете. Джихад! Джихад! Именно так будет выглядеть история человечества, если что-то будет не так с ее дочерью, если план Бене Гессерит окажется ошибкой.
Мохиам, сидя на постели, привела мысли в порядок и начала проверять все системы своего организма. Никаких отклонений, все системы функционируют нормально, вся биохимия в оптимальном режиме.
Был ли это обычный ночной кошмар или нечто большее?
Думай, больше рационализации. Нельзя уклоняться, но надо внимательно разобраться, о чем предупредило это предзнаменование. Другая Память знает правду.
Мохиам ни на минуту не оставалась без присмотра. Сестры внимательно наблюдали за ней. Пурпурный огонек в углу – это видеокамера ночного видения, на другой стороне находится наблюдатель, который обо всем докладывает Анирул Садоу Тонкий, молодой женщине, которая, кажется, многие годы будет самой важной персоной Ордена Бене Гессерит. Сегодня во сне Другая Память, которая до сих пор была очень скрытной, открыла наконец, какую роль предстоит сыграть в предстоящих событиях Анирул. Кошмар все расставил по местам, превратив туманные воспоминания в завуалированное объяснение.
Квисац Хадерах. Укорочение Пути. Давно желаемый мессия Бене Гессерит. Сверхчеловек.
У Общины Сестер было несколько селекционных программ, основанных на разных характеристиках человечества.
Многие были не слишком важны, некоторые были даже отвлекающим маневром. Своего рода дымовой завесой. Но не было программы важнее, чем программа выведения Квисац Хадераха.
Избрав конспирацию как самое древнее и верное средство обезопасить выполнение своего плана, рассчитанного на много сотен поколений. Преподобные Матери Бене Гессерит, посвященные в суть плана, поклялись молчать, и молчали, даже передав свою Память, поклявшись, что в каждом поколении эту тайну будут знать только несколько человек.
Анирул, будущая мать Квисац Хадераха, была одной из таких посвященных. Она знала о программе все. Именно поэтому к ее мнению прислушивается даже Верховная Мать!
Сама Мохиам пребывала в полном мраке, хотя дочь, которую она сейчас вынашивала, была всего в трех ступенях от развязки. Сейчас план был, можно сказать, высечен в камне, он не мог быть изменен, прошло время планирования и прикидок. Будущее грядет к человечеству в образе этого ребенка. Первая дочь, родившаяся с уродствами, была ложным шагом, досадной ошибкой.
Но любая ошибка могла привести к ужасам, которые она провидела сегодня в своем страшном сне.
Мохиам явственно увидела, что ожидает человечество, если план Бене Гессерит будет продолжать выполняться. Предвидение было даром, и каким бы трудным ни было решение, Мохиам не имеет права уклониться от него. Она не осмелится.
Знает ли Анирул о моих мыслях? О страшном предвидении моего сна? Что это – предостережение, обещание – или приказ?
Мысли… Другая Память.., множество древних персонажей, каждый из которых предлагает свое решение, дает свой совет, предостерегает, делится своими страхами… Они не могут больше хранить в тайне сведения о Квисац Хадерахе, как они делали это раньше. Мохиам может позвать их, людей из Другой Памяти, и они придут, по отдельности или все вместе. Она могла бы попросить о руководстве, чтобы не блуждать в потемках, но она не хотела делать этого. Они и так уже достаточно сказали, достаточно для того, чтобы Мохиам проснулась с криком ужаса на устах.
Нельзя допустить, чтобы произошла ошибка.
Мохиам должна принять свое, именно свое решение, выбрать свой путь в будущее и сама определить, как предотвратить кровавый рок, который она провидела.
Поднявшись с постели и оправив рубашку, Мохиам тяжелой походкой направилась в детское отделение, в соседнее помещение, где сейчас спали дети, выращиваемые в комплексе. Большой живот мешал идти. Интересно, что сейчас думают наблюдатели?
Собственные мысли, однако, заставили ее остановиться. В темной, теплой палате она сразу услышала неровное, прерывистое дыхание первой дочери Харконнена. Девочке уже девять месяцев. А ее не рожденная еще сестра вовсю толкается в чреве Мохиам. Не она ли, вторая дочь, толкает ее на это? Не ребенок ли в ее животе – причина сновидения?
Общине Сестер нужна была совершенная дочь, сильная и здоровая. Ребенок с изъяном не представлял никакого интереса. В любой другой ситуации Сестры Бене Гессерит нашли бы применение и больной. Но Мохиам увидела свое место в программе рождения Квисац Хадераха – и увидела, что может случиться, если программа пойдет с ошибками.
Сон до сих пор ярко представлялся Сестре Мохиам, словно голографическая картинка. Ему надо следовать без размышлений. Сделай это. Усиленное потребление пряности часто провоцировало проявления предзнания, и Мохиам не сомневалась в истинности того, что видела во сне. Видение было ясным и прозрачным, как хагальский кварц. Миллиарды убитых, крушение Империи, почти полное уничтожение Ордена Бене Гессерит, еще один Джихад бушует в галактике, сметая все на своем пути.
Все это произойдет, если нарушится ход селекционного плана. Какое значение имеет одна-единственная жизнь перед лицом такой эпохальной угрозы?
Ее первая больная дочь от барона Харконнена была, если можно так сказать, фактором риска. Эта девочка могла разрушить размеренное поступательное движение по генетической лестнице. Мохиам обязана ликвидировать саму возможность такой ошибки, иначе ее руки будут обагрены кровью миллиардов невинных.
Но мое дитя?
Она напомнила себе, что это не в полном смысле ее дитя; это производное индекса спаривания и обязанности любой Сестры подчиниться – сознательно или бессознательно – выполнению селекционной программы. Мохиам родила многих отпрысков для Бене Гессерит, но только двое из них несли в себе столь опасное сочетание генов.
Двое. Но из них должен остаться только один. В противном случае риск становится слишком высоким.
Слабый ребенок никогда не сможет выполнить план своего хозяина. Община Сестер уже списала девочку. Может быть, ее воспитают как повара или служанку в Школе Матерей, но она никогда не будет значимой фигурой в Общине. Анирул редко справлялась о девочке, потеряв к ней всякий интерес. Впрочем, о девочке вообще никто не заботился.
Я делаю это ради тебя, подумала Мохиам и начала ругать себя за излишние эмоции. Трудные решения надо принимать, а цену надо платить. Воспоминание о сне снова омыло ее холодной волной ужаса. Решимость окрепла.
Склонившись над ребенком, она нежно помассировала шейку и головку.., потом отпрянула. Сестры Бене Гессерит не должны явно показывать свою любовь, во всяком случае, не романтическую или семейную – это считалось опасным и немыслимым.
Еще раз мысленно отругав себя за то, что поддается биохимическим изменениям, которые произошли в ее организме из-за беременности, Мохиам постаралась оправдать свои чувства, примирить их с тем, чему ее учили всю жизнь. Если она не любит ребенка.., а любить запрещено.., то почему бы и нет… Она с усилием сглотнула, во рту пересохло. Ужасная мысль никак не хотела переплавляться в слова. Но если она вопреки всем уставам все же любит свое дитя, то тем больше оснований совершить задуманное.
Избавиться от искушения.
Испытывает ли она любовь по отношению к своему ребенку или это просто жалость? Она не хотела делиться этими переживаниями с другими Сестрами. Она испытывала стыд от этих мыслей, а не от того, что собиралась сделать.
Быстрее! Покончи с этим!
Будущее требовало, чтобы Мохиам сделала это. Если она не последует предзнанию, то погибнут целые планеты. Новой дочери суждено великое предназначение, и чтобы оно исполнилось, первая дочь должна быть принесена в жертву.
Однако Мохиам колебалась, словно ее давил громадный груз материнства, могучий инстинкт боролся с видением.
Она потрогала горлышко ребенка. Кожица теплая, дыхание ровное и спокойное. В полутьме Мохиам не видела уродливое лицо и покатые плечи, бледную кожу… Ребенок был таким слабым. Девочка зашевелилась и захныкала.
Мохиам чувствовала, как дыхание дочери обжигает пальцы. Сжав кулаки, Преподобная Мать попыталась прочесть литанию и зашептала: ?Я не должна бояться. Страх убивает разум…? Но ее все равно продолжало трясти.
Углом глаза она заметила видеокамеру, вмонтированную в стену над кроваткой. Женщина встала так, чтобы телом заслонить дитя от наблюдателя. Сейчас она думала о будущем, а не о том, что ей предстояло сделать. Даже у Преподобных Матерей иногда бывают муки совести….
Мохиам сделала то, что предписывало ей видение. Взяв маленькую подушку, она положила ее на личико дочери и, прижав, держала ее до тех пор, пока ребенок не перестал сопротивляться.
Закончив свое дело, все еще дрожа, Мохиам поправила простыни, прикрыла маленькое тельце одеялом и отошла от кроватки. Женщина вдруг почувствовала себя старой, очень старой, просто древней.
Дело сделано. Мохиам положила ладонь на свой вспухший живот. Теперь ты не должна подвести нас, дочь.
***
Правитель взваливает на свои плечи непомерный груз ответственности за своих подданных. Ты – отец семейства. Временами это требует проявлений самоотверженной любви, которая может показаться забавной лишь тем, кем ты управляешь.
Герцог Пауль Атрейдес
Лето выбрал устланное зелеными подушками кресло в ложе на Пласа-де-Торос, предназначенной для семьи Атрейдес, устроившись рядом с Кайлеей и Ромбуром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80