Джесмайн и Коннор прошли через толпу вежливо расступающихся женщин в черных мелаях, детей, вьющихся вокруг них, мужчин в галабеях и маленьких прилегающих шапочках, и вдруг Джесмайн почувствовала тот шок, который она не испытала в каирском аэропорту. Она почувствовала себя на родине, она вернулась в счастливое детство, когда она, Закки, Камилия и Тахья в сутолоке прохожих – таких же женщин в мелаях и мужчин в галабеях – шли по улицам старого Каира, радостные и счастливые, не думая о будущем, – миг настоящего был прекрасен и самоценен.
Жители деревни смотрели на Джесмайн приветливо, но немного озадаченно.
Взаимное молчание нарушил смело вышедший вперед, одетый в опрятную синюю галабею крупный мужчина с бычьим затылком, который произнес по-английски, повернувшись к Джесмайн:
– Приветствуем вас в Египте, юная саида, приветствуем вас в нашей скромной деревне, которой вы оказали честь своим приездом. Мир и благословение Божье да пребудут с вами!
Кругом зашептались:
– И эта докторша сменит саида Коннора? Такая молодая! А где ее муж?
Джесмайн громко сказала по-арабски:
– Благодарю вас, я счастлива, что приехала сюда. – Крестьяне молчали, Джесмайн знала, что сотня вопросов вертелась у них на языке, но назойливость в деревне считается проявлением неделикатности. Она попыталась завязать разговор, обратившись к пожилой женщине, стоявшей с грудным ребенком у дверей клиники. – Это ваш внук, умма? – Женщина быстро закрыла лицо ребенка. – Вы правильно поступаете, закрывая его, – бедное дитя некрасиво. – Женщина взглянула на Джесмайн удивленно и одобрительно. Докторша, очевидно, знала обычаи – не обиделась, что бабушка, испугавшись сглаза, закрыла лицо ребенка, и не похвалила красоту ребенка; хвалить своих детей или слушать похвалы посторонних– значит привлечь завистливых джиннов.
– Да, у меня безобразные внуки, саида, – с достоинством произнесла старая женщина. – Что поделаешь, Божья воля.
– Примите мое почтение, умма, – закончила разговор Джесмайн и обратилась к грузному мужчине, который приветствовал ее: – Мистер Халид! Вы назвали меня юной женщиной. Как, по-вашему, сколько мне лет?
– Господи Боже! Вы совсем, совсем молодая, саида. Моложе моей младшей дочери.
– Мистер Халид, когда следующий раз задует хамсин, мне исполнится сорок два года.
По толпе пробежал шепот. Коннор подошел к Джесмайн и сказал, обращаясь к собравшимся:
– Доктор Ван Керк прилетела из Каира. Она устала, я провожу ее в дом отдохнуть на полчаса.
Джесмайн вошла в небольшой холл со свежеокрашенными в белый цвет стенами, со старым холодильником египетского производства времен Насера, когда следовали лозунгу: «Покупай египетские товары», со старой картой Среднего Востока, где через Израиль шла надпись: «Оккупированные палестинские территории», с небольшой медицинской библиотечкой – книга «Когда вы станете врачом» тоже стояла на полке. Высокий ливиец укладывал в холодильник коробки с вакцинами; он обернулся и приветствовал Джесмайн:
– Ахлан вах сахлан!
– Это Наср, – сказал Коннор, – наш водитель и механик. А Халид, который приветствовал вас на улице, тоже член нашей группы. Он кончил школу, говорит по-английски и служит посредником, когда мы ездим по окрестным деревням. Он, так сказать, расчищает почву для нашей деятельности.
Наср поклонился и вышел.
– Ваша квартирка в задней части дома, – сказал Коннор. – Скромная, конечно.
– Думаю, что это дворец по сравнению с…
– С чем? – Но Коннор догадался, что Джесмайн имела в виду лагеря палестинских беженцев. Посмотрев на Джесмайн, он понял, почему она запнулась – она побледнела и оперлась на стул. – Что с вами? Вы больны? – встревоженно спросил Коннор.
– Пустяки, это после малярии. Я заболела в Газе, потом меня лечили в Лондоне.
– Наверное, вы слишком рано вернулись к работе.
– Я хотела скорее увидеть вас, доктор Коннор.
– А не пора ли называть меня Деклин? – улыбнулся он.
Она почувствовала его ладонь на своей руке. Он стоял к ней так близко, что она рассмотрела крошечный шрам над левой бровью, – откуда это?
– Не беспокойтесь, я в порядке… Деклин, – сказала она, как бы пробуя его имя на вкус.
Мгновение они глядели друг другу в глаза, потом он обернулся к двери, выглянул на улицу и сказал:
– Они ждут вас к угощению, Джесмайн.
– Скажите им, что я буду через пять минут.
Он закрыл за собой дверь, оставив ее в грустном раздумье. Он переменился – но почему? Как это случилось? Последнее письмо она получила от него четыре года назад, и в этом письме он был прежний Деклин: насмешник, честолюбец, современный крестоносец Великого дела медицины для третьего мира. С ним что-то случилось. Теперь в его речи была горечь, во взгляде – затаенная печаль. Никогда бы она не поверила, что Деклин Коннор станет пессимистом. Это случилось после смерти жены, думала она, но только ли в этом причина…
Она оглядела маленькую клинику, уже строя планы – достать ширму, принести цветущие растения. Вдруг она вспомнила маленькую приемную отца, которому она ассистировала, его вечерние приемы, здание кинотеатра «Рокси», видное из окна. Во время своих странствий по Среднему Востоку она не вспоминала о своей совместной работе с отцом. А сейчас вдруг ей захотелось, чтобы отец посоветовал ей, как начать работу в этой крошечной клинике.
«Почему я вспомнила об отце? – подумала она и ответила сама себе: – Потому что я в Египте. Дома».
Она вошла в спальню и раскрыла чемодан. Наверху лежали два письма, на которые она собиралась ответить. Одно – от Грега, он уехал в Австралию, чтобы жить с недавно овдовевшей матерью. Другое – от Рашели; в конверт была вложена фотография, на которой подруга Джесмайн была снята с двумя ее дочками.
Окно спальни было открыто, и Джесмайн услышала, как крестьяне убеждают Коннора:
– Мы хотели бы уважать новую докторшу, саид, но что это за женщина? Ей за сорок, ни мужа, ни детей… Не поймешь, чего от нее ждать. Что-то с ней не так…
Потом она узнала голос Халида:
– Ходит в джинсах, Боже ты мой! Все парни в деревне на работу не пойдут, станут на нее глазеть… Не дело это, саид… – Халид и некоторые другие жители деревни, обладатели телевизоров, были убеждены, что все американки (за исключением героинь сериала «Маленький дом в прерии») – женщины легких нравов или просто шлюхи.
Когда Джесмайн вышла из дома, жители деревни, видевшие ее полчаса назад совсем в ином облике, остолбенели.
На ней был халат, светлые волосы она скрыла под косынкой, в руках Джесмайн держала фотографию и Коран. Она обратилась к крестьянам, собравшимся перед клиникой, по-арабски:
– Я имела честь быть избранной для того, чтобы жить здесь и лечить вас. Я молю Бога Единого, – сказала она, положив руку на Коран, – зрители широко раскрыли глаза, – чтобы он даровал нам здоровье и благополучие. Мое имя – Ясмина Рашид, мой отец – паша. Но я могу называть себя ум Мухаммед. – Она подняла фотографию. – Вот мой сын.
Послышались восклицания: «Бисмиллах! – Боже ты мой!»
Глаза восторженно заблестели.
– Дочь паши!! И взрослый сын-красавец! – переговаривались женщины.
Пожилая женщина в белых одеждах – паломница, посетившая Мекку, – выступила вперед и спросила:
– Со всем уважением, ум Мухаммед, скажите, ваш муж в Каире?
– У меня было два мужа. Второй развелся со мной, когда я родила мертвого ребенка. Я мать одного сына, а двое детей не выжили.
– Аллах, Аллах, – женщины зашептались, сочувственно цокая языками. Новая докторша, которая пережила трагедию и горе, известные многим из них, сразу стала близка и понятна. Они взяли ее под руки, отвели к столу и усадили на почетное место, потчевали и поили, и музыканты играли на деревянных дудочках. Мужчины, на другой стороне, посасывали свои чубуки и переговаривались, а женщины, столпившись вокруг докторши, обсуждали ее беды, сочувствовали ей и пришли к выводу, что все мужчины – собаки, особенно те, которые бросают женщину из-за неудачных родов.
Деклин разглядывал фотографию, на которой был изображен сын Джесмайн. Он увидел красивого юношу-араба, чем-то озабоченного, с горькой складочкой у рта, грустными глазами, явно несчастливого. Он был очень похож на Джесмайн.
Халид, сидевший рядом с Коннором, шепнул ему:
– Боже ты мой, саид, новая докторша – женщина с сюрпризами!
– Это уж точно, – отозвался Деклин, глядя на Джесмайн, которая улыбалась окружавшим ее женщинам, на щеках ее выступили ямочки, запомнившиеся ему пятнадцать лет назад.
Она никогда ничего не говорила Коннору про сына; юный араб на фотографии был для него сюрпризом. Видно, будут и еще сюрпризы.
ГЛАВА 2
Отрава поселилась в крови Мухаммеда Рашида – сладкая отрава, светловолосая, голубоглазая, с ослепительным цветом лица. Ее звали Мими, и она танцевала в клубе «Золотая клетка» и знать не знала, что на свете существует Мухаммед Рашид. Но он-то знал, что она существует, и, отсиживая свои рабочие часы в маленькой комнатушке, заваленной бумагами, со сломанным вентилятором, мечтал о ней и томился, осознавая, что знаменитая танцовщица и не посмотрит на жалкого клерка.
Окончив университет, он надеялся получить хорошее место. Но программа Насера предоставить должности в правительственном аппарате всем выпускникам университета оказалась несостоятельной. Для поколения Омара, отца Мухаммеда, еще находили престижные, хорошо оплачиваемые должности. Но потом обнаружилось перепроизводство «белых воротничков», и в результате Мухаммед в своем офисе подавал чай начальнику, ставил штампы на ненужных бумагах и успокаивал злополучных посетителей, заблудившихся в дебрях бюрократии, привычными фразами: «Бокра – Приходите завтра…» Жалкий жребий для молодого человека, которому через две недели исполнится двадцать пять лет. И в его воображении возникли картины: в тридцать лет… в сорок лет… по-прежнему ничтожный клерк… по-прежнему не женат… все еще девственник… по-прежнему сгорает от страсти к Мими…
Он был одержим ею. Если бы он был женат, ему удалось бы изгнать из своей крови эту отраву. Но как жениться с его скудным жалованьем? Придется снять квартиру, а цены на них растут с каждым днем. Придется содержать жену и детей. Отец не поможет – у него куча детей от второй жены, и дед Ибрахим содержит всю ораву на улице Райских Дев… Никто ему не поможет, выхода нет… А он готов на все, только бы сжать Мими в своих объятиях.
Зазвонил телефон. Мухаммед снял трубку и ответил:
– Офис саида Юссефа.
Он приготовил ответ как обычно: «Саид Юссеф очень занят…» Посетитель поймет, что он должен вручить бакшиш клерку, чтобы добиться приема. При скудном жалованье в правительственных учреждениях бакшиш – единственный способ просуществовать. Но это был дедушка Ибрахим, который взволнованно объяснял внуку:
– Мухаммед, я не могу дозвониться тете Дахибе, наверно, повреждена линия. Зайди к ней после работы и передай, чтобы она пришла ко мне немедленно.
– Хорошо, – отозвался Мухаммед и начал набирать номер Дахибы. Он набирал раз за разом, но телефон молчал – связь была оборвана.
Мухаммед посмотрел на часы – час дня. Часы его работы были с девяти до двух с перерывом на ленч. Но босса нет, он может закрыть контору и отправиться туда, где можно на свободе помечтать о Мими.
Ибрахим повесил телефонную трубку и посмотрел в окно своего кабинета, из которого открывался вид на оживленные улицы Каира. По проезжей части струился поток «фиатов», тележек с осликами, грузовиков, по тротуарам– поток прохожих в европейских костюмах и платьях, галабеях или мелаях. Ибрахим читал, что численность населения Каира достигла пятнадцати миллионов, а через десять лет может удвоиться, то есть достигнуть тридцати миллионов, притом что жилая площадь может вместить лишь одну десятую этого числа. Ибрахим со вздохом вспомнил «золотой век», «век невинности»– времена короля Фарука, когда уличное движение было спокойнее, прохожие на улицах не столь озабочены и суетливы и Каир казался красивее и благороднее. И все же Ибрахим по-прежнему нежно любил свой город.
Отойдя от окна, он вернулся в свою лабораторию и снова проверил результаты исследования мазка. Сомнений не было. Как сообщить печальное известие семье?
Он посмотрел на две фотографии на своем письменном столе: Элис, в расцвете молодости и любви, и любимая дочь – Ясмина. Он любил ее больше Камилии и дочерей от Худы. Когда он обрек ее на изгнание, то убил что-то в собственной душе. Пока жива была Элис, она переписывалась с дочерью, жившей в Калифорнии, но после ее самоубийства и эта тонкая ниточка связи оборвалась. Ясмина, дочь его сердца… Она стала его помощницей, могла бы продолжать его дело. Где она теперь, что делает – он не знал.
Но сожаления о Ясмине не всегда мучили Ибрахима. Обычно он был доволен своей жизнью, своим положением в обществе. Хорошие врачи в Египте высоко ценились, и Ибрахим преуспевал в своей профессии. С другой специальностью он вряд ли смог теперь поддерживать материальное благополучие многочисленной семьи. Благодарение Богу, здоровье его не оставляло желать лучшего – никто не дал бы ему семидесяти лет, он сохранил работоспособность и энергию, и даже мужскую потенцию. Его новая жена недавно забеременела.
Но его оживление увяло, когда он вспомнил о результатах анализа. Ибрахим снова набрал номер Дахибы – снова безрезультатно.
– Вращение ягодицами на медленный счет до восьми, – сказала Дахиба, – потом резко остановиться, четко обозначив позу. – Одетая в трико и юбку, она демонстрировала движения своей ученице, разведя руки в стороны и вращая ягодицами, причем верхняя часть туловища сохраняла полную неподвижность. – Теперь слушай – ты застываешь в полной неподвижности, и музыка вливается в тебя словно солнечный свет, в твои сосуды и кости, и ты сама становишься солнечным светом. Если ты сумеешь это почувствовать – танец удался.
Дахиба и ее ученица застыли, слушая печальные протяжные звуки деревянной флейты. Дахиба теперь не вела класс танцев, а давала уроки только отдельным ученицам, которых выбирала сама. Все хотели попасть к Дахибе, но немногим выпал счастливый жребий. Мими была такой счастливицей.
– Ну вот, – сказала Дахиба, выключая проигрыватель, – сумеешь ты передать это?
– О да, мадам! – ответила Мими. Двадцативосьмилетняя танцовщица восемь лет занималась восточным танцем, а до этого десять лет была в балетной школе. Она была способна и честолюбива. Она уже выступала в ночных клубах и отелях и, хотя еще не стала в мире танцев звездой первой величины, уже завоевала известность. Голубые глаза ее светились воодушевлением. Она повязала вокруг ягодиц легкий шарф и приготовилась повторить движения своей учительницы. Настоящее имя Мими было Афаф Фавваз, но она выбрала себе новое театральное имя, когда в моду вошло все французское.
Когда Дахиба снова включила проигрыватель и приготовилась наблюдать танец Мими, она вдруг увидела в дверях студии своего племянника Мухаммеда, с ошалелым видом воззрившегося на Мими.
– Ступай прочь, бесстыдник! – крикнула Дахиба, подходя к племяннику. – Что тебе здесь надо?
Мухаммед как будто онемел – Мими… в красном трико и черных колготках.
– В чем дело? – сердито повторила Дахиба.
– М-м-м… Дедушка Ибрахим звонил и просил передать, чтобы вы пришли к нему немедленно.
Кофейня «Феруза» выходила на небольшую площадь в конце улицы Фахми-паши, недалеко от комплекса правительственных учреждений, в одном из которых работал Мухаммед. Вход был украшен арабскими каллиграфическими надписями. В темноватом помещении мужчины играли в кости или в карты, обсуждали политические новости или перемывали косточки своим начальникам и сослуживцам. Кофейня «Феруза» была пристанищем клерков правительственных учреждений. В каждой из многочисленных кофеен Каира люди собирались преимущественно «по интересам»: интеллектуалы, богатые бизнесмены, гомосексуалисты или даже стекающиеся в столицу из деревень феллахи.
Мухаммед повернул в переулок, не видя ни грязных стен, ни прохожих: перед глазами его стоял образ полуобнаженной Мими с роскошными формами, обтянутыми трико и длинными ногами в черных колготках… До этого он случайно видел ее два раза, входящей в клуб «Золотая клетка», а кроме того, по телевизору в мыльной опере, где она исполняла небольшую роль. Этого было достаточно, чтобы влюбиться по уши. Сейчас Мухаммед просто сгорал от вожделения. Он вышел на площадь, где находилась кофейня «Феруза»; перед ним, постукивая каблучками, торопилась куда-то женщина в европейском платье, обтягивающем пышные ягодицы. В каком-то неистовом порыве, неожиданно для себя, Мухаммед крепко ущипнул ее. «Йааа!» – закричала женщина и ударила его сумочкой по голове. Возмущенные прохожие окружили Мухаммеда, но он вырвался из их кольца и устремился в кофейню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49