Я
чувствовал себя так, будто зачал ребенка и теперь присутствовал при ро-
дах.
Наконец объявили наш рейс, Жан-Пьер сделал последнюю попытку дозво-
ниться Клементине. И дозвонился. Вернулся он серьезный, печальный и вя-
лый. Минутный разговор с этой особой погасил пламя, пылавшее целых четы-
ре часа, пока он общался со мной. Хотя, с другой стороны, это давало мне
передышку.
Самолет был поменьше, поплоше, чем первый, на креслах - чехлы в цве-
точек, зато стюардесса - помоложе. Столиков не было. Атташе закинул ногу
на ногу, положил на колено лист бумаги и снова принялся писать и зачер-
кивать слова, сочиняя послание жене. Я понял, что перестал существовать
для него, даже в качестве груза, и закрыл глаза, чтобы помечтать о блон-
динке с обнаженной грудью, которая сидела напротив в прошлый раз, - мне
ее не хватало. Может, попросить Жан-Пьера, чтобы он в своем романе уст-
роил мне с ней любовную интригу? Допустим, муж бросит ее и заберет ре-
бенка, а она, одинокая и несчастная, отправится с нами в Иргиз - иначе
кто купит книгу, где нет героини. Дальше все будет развиваться как поло-
жено: двое друзей, одна женщина; ситуация непростая, тем более что она
любит нас обоих, но это только укрепляет нашу дружбу, а кончится тем,
что в последней главе меня, уснувшего у иллюминатора, уносит самолет, а
Жан-Пьер лежит, заняв место младенца у груди блондинки, на берегу проз-
рачного ручья, под сенью платанов и раскидистых сосен, перед освещенным
солнечными бликами гротом, стены которого покрыты рисунками, начертанны-
ми миллионы лет тому назад сероликими жителями долины Иргиз.
Гостиница торчит над городом огромной штуковиной в современном стиле
вроде марсельского "Софителя". Здесь кишат потные французы с одышкой:
во-первых, жарко, а во-вторых - в рекламных проспектах все вообще выгля-
дело привлекательнее, чем оказалось. Мой атташе записывает нас в книгу
посетителей, просит соединить его с Парижем, сует мне ключ от моей ком-
наты и во весь дух бросается в свой номер.
Я упираюсь взглядом в затворившуюся за ним дверь лифта. Сам себе я
кажусь странным расплывчатым героем из какой-то книги, безразличным
всем, даже автору, который все тянет историю о нем и никак не удосужится
поставить точку. Марокканец-рассыльный по-французски предложил отнести в
номер мой полиэтиленовый пакет, но я смутился еще больше, чем в тот раз,
когда полицейский в Рабате заговорил со мной по-арабски, отрицательно
замотал головой, быстро поднялся в свою комнату и заперся там.
Комната - семь метров на шесть: сам промерил ее шагами. В первый раз
у меня свой гостиничный номер - для начала уже неплохо. Я покрутил ручки
телевизора, краны, пощупал маленькие брусочки туалетного мыла, какую-то
замысловатую фигню, похожую на машинку для мытья собак, наконец сообра-
зил, что ею чистят ботинки, а затем мне стало скучно.
Некоторое время я проболтался на террасе, глазея на море, песок, лу-
ну, звезды, лепную балюстраду, плитки пола... Пахло чем-то непонятным,
хотя совсем не противным, воздух был легким, даже, пожалуй, слишком: не-
доставало машин, и было непривычно тихо. Я говорил себе: "Быть может, я
на земле моих предков". Впрочем, не сказал бы, чтобы меня это сильно
волновало. Главное: была комната под номером 418 и в ней тип, ломавший
голову над моей историей. Забавно, что и меня занимала его Лотарингия,
семья, заводик, я не слишком представлял себе, что такое на самом деле
литейный завод, по крайней мере, мне бы не хотелось, чтобы он выглядел
как парк аттракционов для недоразвитых. Я бы с удовольствием послушал
его рассказы о Лотарингии, даже если бы они и не вошли потом в книгу. Я
тоже был бы не прочь что-нибудь "транспонировать" - хоть на бумагу, хоть
куда еще... подделать себе детство по его образцу, тем более что моего
собственного отныне не существовало.
Я принял душ, переоделся, снова повязал узел галстука и отправился в
418-й номер. Постучал я не сразу, так как не хотел ему мешать: он как
раз говорил кому-то, что не ему самому взбрело смотаться на Юг, что идея
принадлежит Лупиаку. Нет, он отправился с этим магрибским парнем, чтобы
бежать от ответственности, а потому, дескать, любовь моя (это он так го-
ворил), она должна понять, как он ее любит, его жизнь без нее - пустыня
и что, говорят, вулкан, что давно погас, из остывших ран бьет огнем под-
час, и что, наконец, все сплошной бардак, гадость и дерьмо.
После этих слов за дверью стало тихо. Но он снова затянул с того мес-
та, где вулкан бьет огнем, и я понял, что он говорит в автоответчик, ко-
торый прервал его тираду. Поскольку показалась какая-то девица с тележ-
кой на колесиках, я нагнулся, делая вид, что завязываю шнурки. Он же
повторял, что не по своей воле влип в это дурацкое дело, а я, сидя на
корточках под дверью, чувствовал себя виноватым, что его вынудили свя-
заться со мной, вместо того чтобы мирно улаживать семейные дела, раз для
него это так важно. Когда я выпрямился, он, однако, добавил, что все еще
пойдет на лад и он, мол, уже начал работать над книгой. Ему снова стало
казаться, что старый вулкан в нем проснулся от спячки, он еще не весь
порох растратил и завоюет ее, "вспомни, Клементина, как я читал тебе ру-
копись в том ресторанчике... "
Дождавшись следующей паузы при переключении автоответчика, я помедлил
еще секунд тридцать и постучал. Он крикнул: "Войдите!", я просунул в
дверь голову и предупредил, что пойду прогуляюсь, и пусть-де он не бес-
покоится. Между нами говоря, если бы я вздумал смыться, всю ответствен-
ность возложили бы на него. По крайней мере, я так полагал.
Он обернулся ко мне, но его взгляд блуждал где-то далеко. Он стоял в
полосатой пижаме, с всклокоченными волосами и походил на ювелира под
прицелом грабителя.
- Так я пройдусь немного.
Он промямлил: "Да-да, хорошо..." И вдруг кинулся к дорожной карте,
разложенной на мини-баре.
- По какому маршруту мы двинемся завтра?
Меня несколько утешило, что он все еще помнит о моей долине, несмотря
на все потухшие и проснувшиеся вулканы, и я упер палец в то место Высо-
кого Атласа, где ничего не было написано. Казалось даже странным, что
приходилось делать какое-то усилие, чтобы напомнить себе, что Иргиз -
всего лишь плод моего воображения.
- А как мы туда попадем?
Поскольку я молчал, он видоизменил вопрос, желая уточнить, каким ви-
дом транспорта я воспользовался, когда покидал родные места. Я ответил,
что отправился на осле и потратил недели три на путь до города; это по-
казалось мне одновременно вполне вероятным и совершенно не поддающимся
проверке. Он печально поглядел на меня, представив себе, сколько тягот я
перенес, чтобы в конце концов оказаться ни с чем, и на губах его появи-
лось какое-то подобие улыбки, потому что чужое горе, когда страдаешь
сам, хоть немного, а утешает. Он хлопнул меня по спине, чтобы подбод-
рить, и его голос вдруг зазвенел и обрел решительность:
- Так. Отъезд в восемь часов! Пожалуй, я возьму напрокат в агентстве
Герца джип, вездеход или "лендровер", идет? Интересно, какую машину мы
можем себе позволить?
Я посоветовал ему модель с откидными столиками, чтобы можно было пи-
сать по пути, он положил руку мне на плечо и взглядом поблагодарил меня.
Я вышел, а он снова бросился к телефону. Но перед тем как снять трубку,
посоветовал мне далеко не уходить и быть повнимательней. Может, для че-
ловека, у которого были родители, такие слова - дело скучное и житейс-
кое, но я-то их слышал впервые.
Я вышел к бассейну глотнуть свежего воздуха. Сперва мне там понрави-
лось, поскольку все было хорошо прибрано на ночь: стулья в углу постав-
лены друг на дружку, купальные матрасы сложены горкой; затем я разглядел
несколько влюбленных парочек под деревьями и ретировался в холл. Там я
сел и стал изучать рекламные проспекты о Марокко, их была целая куча, но
сперва ничего не удавалось запомнить. Местный колорит, народные костюмы,
жилища, страна контрастов - все это не для меня: я-то приехал не на экс-
курсию. Я не узнавал Иргиз ни на одной из панорамных фотографий туристи-
ческих прогулок; укрытая от глаз долина, придуманная мной, смущала и уг-
нетала меня тем больше, чем меньше я понимал, куда ее пристроить: к веч-
ным снегам или в пески пустыни, средь раскаленных камней или в прохладе
оазиса. Она отступала, как мираж на горизонте. Я отпихнул от себя ката-
логи и вышел.
Перед гостиницей служители из камеры хранения о чем-то с жаром болта-
ли, но когда я проходил мимо, стали говорить тише, поглядывая на меня с
явной подозрительностью: я в своем костюмчике, от которого так и разило
Францией, был из другого мира, турист и не более того.
От отеля к городу тянулось длинное прямое шоссе с ветхим бетоном раз-
делительной полосы, осыпавшимся кучками гальки, проросшими пожухлой тра-
вой. Я долго шел по ней, заложив руки за спину. Меня обгоняли микроавто-
бусы, отправлявшиеся в Медину на ужин. Я знал, что "медина" означает
"центр города", что рынок здесь называют "сук", а еще, что ислам запре-
щает пиво и свиную колбасу. Впрочем, есть пока не хотелось - просто идти
куда-нибудь, вот и все.
Улочки на моем пути становились все оживленнее, с распахнутыми окнами
в каждом доме, из которых звучала музыка, с цветными лампочками на вет-
вях деревьев и собратьями по бывшему моему ремеслу, продававшими на тро-
туаре приемники, ковры, майки, бижутерию и сувениры. Клиенты из автобу-
сов вяло торговались, жуя пропитанные жиром пирожные и печенье. Посколь-
ку мне нечего было продать, я ни для кого как бы и не существовал.
Меня охватила тоска, ощущение полного одиночества среди всех этих лю-
дей, говоривших на другом французском, без моего марсельского акцента.
Впервые в жизни я почувствовал себя иммигрантом. И чтобы не скиснуть
окончательно, я стал представлять себе, как одинок настоящий араб, когда
очутится во Франции, особенно ежели в обход закона. Мне-то не Бог весть
как, но повезло: у меня есть гуманитарный атташе, мой телохранитель с
королевской охранной грамотой, чтобы никто ко мне не цеплялся. Доволь-
но-таки славный парень, не забывавший обо мне, несмотря на собственные
проблемы, помнивший, что нужно снять номер в отеле, взять напрокат маши-
ну, и притом не требовавший от меня ничего, кроме лоскута моей собствен-
ной мечты, чтобы не чувствовать себя совсем покинутым. Одновременно я
походил на того потерявшего память типа из многосерийного фильма: я бро-
дил по родным местам, не припоминая ничего, а при всем том в глубине ду-
ши ощущая какое-то волнение. А встречные прохожие толкали меня, не заме-
чая, потому что для них я был только частью пейзажа. О таком можно напи-
сать в романе, знатный вышел бы кусок. В конце концов, Жан-Пьер послал
меня на рынок для того, чтобы я принес ему свои впечатления, описания, в
которых не было бы фальши, местные запахи, колорит, а кроме того - внут-
ренние переживания, так сказать, состояния души.
Я запихнул в свою память две-три приметные местные черточки, запахи
из харчевен, цвет домов, высоту деревьев и марки автомашин. И направился
назад, весь поглощенный приобретенными знаниями, все по тому же прямому
как стрела шоссе.
Перед отелем стояли два магазинчика, где продавалось все то же, что и
в городе, но с расчетом на более тугие кошельки. Как раз подъехал авто-
бус с грязными стеклами, измотанными пассажирами, чемоданами в багажни-
ке, которые нужно разнести по номерам, и всякими проблемами, неизбежными
при каждом прибытии. По виду что-то в роде экспресс-тура "Весь Магриб за
неделю", потому что каждый хотел заполучить сувениры перед тем, как отп-
равиться спать, и все галдели, что завтра утром лавочки окажутся закры-
тыми. Девица-гид обещала им, что нет, но ее никто не слушал. К тому же
они все поголовно желали пойти в тот магазинчик, что справа, поскольку
там сумки "Виттон" продаются дешевле и притом со скидкой; напрасно соп-
ровождающая девица твердила, что, поскольку они на попечении фирмы "Ма-
рокко-тур", им продадут за ту же цену в левой лавчонке, - они все броси-
лись в правую, чтобы обделать свои делишки в обход "Марокко-тур", где,
понятно, только и норовят погреть руки за их счет.
Тут прибыл автобус другой фирмы - "Оазис-трэвел", у которой был конт-
ракт с правым магазином; люди из "Оазиса" стали исходить пеной, решив,
что те, первые, расхватают их сумки. Их гид вступил в переговоры с деви-
цей от "Марокко", пытавшейся вытурить своих подопечных из магазина нап-
раво, божась, что в другом такие же сумки за такую же цену, но те не же-
лали
собственных задницах добрых шесть сотен километров, а потому и не по-
думают слушаться чьих бы то ни было приказов, а что до этих из "Оазиса",
так они могут и подождать своей очереди.
Видя, что девица-гид начинает психовать, они образовали две группы
сопротивления: первая вопила нечленораздельное "Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!" , а
вторая скандировала, словно на демонстрации: "Ги-да до-лой! Ги-да
до-лой!" И тут у нее вовсе сдали нервишки, она как заорет:
- Да имела я вас всех с прибором!
Надо же! Я тотчас сказал самому себе: вот была бы хорошая женушка для
Жан-Пьера. Лет двадцати на вид, в джинсах с латками на довольно клуглом
и приятном на взгляд заду, в тенниске от "Марокко-тур", откуда выгляды-
вал пляжный лифчик того же цвета, грудки ничего себе, волосы кое-как об-
резаны, грязные от пота и пыли, скорее всего натурального льняного цвета
(впрочем, под неоновыми огнями все естественное выглядит поддельным),
солнечные очки торчат в волосах прямо на макушке.
- Эй вы, банда извращенцев, покупайте где угодно ваши дерьмовые шмот-
ки и уматывайте восвояси! Мне обрыдли ваши морды, вы все равно не видите
ничего красивого, сколько ни старайся, а только пялитесь, как бараны,
осиновые поленья, тыквы огородные! И с вашим занюханным автобусом разби-
райтесь сами, а с меня довольно!
И она бросилась в отель под радостные восклицания туристов из "Оа-
зис-трэвел", довольных, что людей из "Марокко-тур" так приложили, и щел-
кавших фотоаппаратами, целясь в ошарашенные физиономии соперников (на
память об Агадире, будет о чем порассказать!), в то время как женщины из
"Марокко" орали, требуя уполномоченного от компании, какой-то тугоухий
тип все еще продолжал скандировать: "Ги-да до-лой!", а кое-кто под шумок
умыкал целые упаковки сумок "Виттон" по полтора десятка штук в каждой.
Девицу-гида я обнаружил в гостиничном баре с белеными стенами, распи-
санном "под минарет" с гигантскими опахалами и плетеными табуретами. Она
заказала виски и, усевшись бочком на табурет, уперев локти в стойку, од-
ним глотком опорожнила стакан. Я подсел рядом и велел гарсону повторить
для нее виски и налить мне кока-колы. Она ничего не сказала, даже не по-
вернула головы. Ладонями она зажимала уши, чтобы не слышать постороннего
шума, у нее был длинный, чуть вздернутый носик, крутой лоб и тонкие гу-
бы. Не слишком обходительна, за это можно ручаться, но свое дело знает
круто. О моем существовании она заподозрила, когда перед ней появился
полный стакан, а я сказал бармену, что это мое виски. Она отодвинула
виски в мою сторону, но я прибавил, что меня плохо поняли: виски ей, а
плачу я - вот что я имел в виду. А затем я стал шарить в карманах и об-
наружил, что не имею при себе ни монеты. Она понаблюдала за моими телод-
вижениями и посоветовала оставить попытки выучить французский.
- Барака Алла фик! - с этими словами она подняла стакан. - Тех чурба-
нов я послала, так что же мне теперь делать?
Она спрашивала это у змеи, обвившейся вокруг пальмы, вытатуированной
на ее предплечье. Потом заплатила за два виски, мою кока-колу и ушла.
Я нагнал ее в холле, чтобы узнать, свободна ли она. И снова я выра-
зился так, что меня не поняли: она презрительно оглядела меня с ног до
головы и спросила, неужто я мог принять ее за шлюху. А, значит, нет?
Тогда чао! Я был задет и уточнил:
- Да я не о том.
- Ну и отстань.
- Я, конечно, люблю девушек, но это вовсе не причина, чтобы из меня
вить веревки. И потом я - не от фирмы "Марокко". Вот что я ей сказал,
крепко взяв ее за локти и развернув лицом к себе. И уточнил, что мой
друг и я, мы нуждаемся в гиде, притом мы отнюдь не бараны, сумки "Вит-
тон" нас не интересуют вовсе, мы - путешествующие писатели, направляемся
в сторону Высокого Атласа, имеем средства оплатить машину и персонально-
го проводника, я выбрал ее, так каков ее тариф? Конечно, если она не
предпочитает вернуться к толпе, которая не прочь ее линчевать. И вправду
шум за дверьми нарастал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9