Атташе пробормотал, что это неважно и несрочно,
хотя глаза его говорили об обратном, а пальцы нервно барабанили по сто-
лу. Он судорожно вздохнул, как будто захлопнул дверь, и снова склонился
над картой Марокко:
- Так, значит, Атлас, но какой? Высокий, Средний или Сахарский?
Я выбрал наобум или, может, из гордости:
- Высокий.
- Но это же ни в какие ворота! - возмутился он, хлопнув ладонью по
складке карты. - У меня билеты в Рабат, а это на другом конце страны!
- Это из-за макета, - сказал тип, который стоял рядом с ним. - Утром
только один рейс - в Рабат, остальные слишком поздно, не успеешь дать в
номер.
Сначала я не обратил внимания на этого рыжего в кепке, потому что он
был с фотоаппаратом. А я каждый раз, как захожу к Пиньолю, натыкаюсь на
фотографов из "Провансаль" и "Меридиональ", двух главных марсельских га-
зет. У них разные политические направления, но общий хозяин, и драка
идет, по большей части, из-за снимков: кто первый успеет на место проис-
шествия, на задержание преступников. Но этот рыжий был явно не местным,
он говорил на парижский манер, как по телевизору. Я смотрел на него с
любопытством, и атташе представил мне его: Грег Тибодо из "Пари-Матч". Я
этот журнал иногда листал в поликлинике, когда ждал очереди к зубному.
- Ему поручено осветить этот сюжет, - со вздохом прибавил атташе.
Ого, видно, мое дело приобретало размах, недаром легавые стали вдруг
такими вежливыми. Толстый полицейский с усами даже предложил мне сигаре-
ту, и я, хоть не курю, взял ее и попускал дым, чтобы не нарушать теплую
дружескую обстановку.
- Какой сюжет? - спросил я.
Прежде чем ответить, атташе сдвинул очки на темя, прижав ими свои
светлые, слегка волнистые волосы, на секунду закрыл лицо ладонями, а по-
том набрал побольше воздуха и выпалил единым духом:
- Франция считает своим долгом защищать права переселенцев, но, разу-
меется, только работающих и проживающих на законных основаниях, в отно-
шении же остальных, вроде вас, решено отказаться от таких недостойных
демократического государства мер, как применение грубой силы и высылка
за пределы страны. Я говорю все это, чтобы внести полную ясность, вы ме-
ня понимаете?
- Конечно, - кивнул я.
- Так вот, не вдаваясь в детали, скажу, что правительство установило
порядок действий, не только не ущемляющий ничье достоинство, но и наце-
ленный на положительные результаты, поскольку цель его - не выгнать вас
с территории нашей страны, куда мы рады будем вас пригласить, если в том
будет надобность, а приложить все силы, чтобы помочь вам убедиться, что
в настоящее время вы нужны вашей стране, ибо единственное средство оста-
новить эмиграцию из стран Магриба - это обеспечить вам будущее на роди-
не, проводя в жизнь политику стимулирования не только в экономическом,
но и в общегуманитарном плане, и...
Он осекся на полуслове, как будто в нем что-то сломалось. Отвернулся,
проглотил слюну, шумно вздохнул и первый раз посмотрел мне в глаза:
- И поскольку в субботу передача "Марсель, арабский город" собрала
тридцать процентов телезрителей, именно отсюда решено начать акцию! - В
голосе его был вызов, как будто это все я виноват. - Я даже не успел оз-
накомиться с вашим досье! Даже не знаю, какая у вас специальность!
- Автомагнитолы, - машинально сказал я.
Минуту он смотрел на меня, стараясь подавить свой порыв, потом сделал
извиняющийся жест в сторону карты Марокко и наконец выдал длинную тира-
ду: что-то про точное приборостроение, аудиовизуальную технику и новые
предприятия "Рено" в районе Касабланки. Я важно кивал головой. Впечатле-
ние было такое, что он сдает мне экзамен.
- И вы хотели бы совершенствоваться в этой узкой области техники или
получить другую профессию, более соответствующую вашим возможностям? Ес-
ли так, говорите смело: я уполномочен Министерством иностранных дел хо-
датайствовать о вас перед вашим правительством, чтобы облегчить все фор-
мальности.
- Свет готов, - вмешался фотограф.
- Угу, - отозвался атташе и нехотя встал из-за стола, подошел ко мне
и положил мне руку на плечо. Но тут же убрал - видно, счел, что это уж
слишком, и просто остался стоять рядом, заложив руки за спину, с застыв-
шей улыбкой на лице. Фотограф велел мне смотреть не на атташе, а в объ-
ектив и тоже улыбаться.
- Но не во весь же рот!
Я притушил улыбку.
- Нет, улыбайся, улыбайся, только чуть-чуть и, если можешь, как бы
удивленно.
Пожалуйста - я принял удивленный вид.
- Теперь поменьше удивления, побольше улыбки. Посердечнее! Но все же
с легким беспокойством. Здорово! Замри! Вот так в самый раз - нет, зубы
убери, так... Да-да, руку оставь, так естественнее... хорошо... И карту,
карту... о'кей, месье, отлично, берете карту и показываете ему какое-то
место, а ты смотришь, что-то говоришь в ответ, классно, гениально!
О'кей! Теперь еще разок на черно-белую, и все!
Фотограф трещал без умолку, прыгал вокруг нас. Все это придавало про-
исходящему некоторую торжественность. Я вспомнил свою помолвку, банкет и
последние снимки - наверно, получились грустноватыми. Наконец фотограф
свернул свою технику, простился до завтра и ушел. Атташе сказал, что я
могу перестать улыбаться, и прибавил с виноватыми нотками в голосе:
- Простите за все эти... издержки... но правительству важно сейчас...
Понимаете? Можно мне звать вас Ахмедом?
Я сказал "пожалуйста", мне уже было все равно, но вмешался Пиньоль,
его так и трясло от негодования, и резко возразил, что меня зовут Азиз.
Атташе извинился за рассеянность: "Не понимаю, что со мной такое!" Я-то
понимал, но мы были еще недостаточно знакомы, чтобы я мог спросить, как
зовут женщину, которой заняты его мысли, и какая она из себя, - а жаль,
меня бы это поддержало. Не знаю почему, но этот парень мне нравился. Мо-
жет, под настроение пришлось. И потом, он был нездешний.
Прощаться со мной за руку он не стал, видно, решил, что хватит одного
рукопожатия, зато произнес на неизвестном мне языке - должно быть, на
моем родном - какое-то слово, наверно, "до свидания". Он вышел и закрыл
дверь без особой поспешности, но я чувствовал, что он сильно запоздал, и
желал, чтобы та женщина дождалась его звонка и все у них уладилось к
завтрашнему дню, к нашему отлету.
- Какая мерзость! - прорычал Пиньоль, провожая меня в камеру.
- Что? - спросил я.
- Да все! Эта... комедия, эти снимки - все мерзко! По-твоему, нет?
Я сказал, что, по-моему, нет. По-моему, мерзость - история с кольцом.
Все остальное вполне сносно.
- Но ты же не собираешься играть в эту дурацкую игру, Азиз?
Я не мог понять, почему он вдруг за какой-то час изменил мнение. Сам
же советовал мне уезжать, вот я уезжаю - так в чем дело?
- Этот тип - полный кретин, ты что, не видишь? И ты хочешь, чтобы он
нашел тебе в Марокко работу? Да он явился, чтобы покрасоваться перед фо-
тоаппаратом, и все, он же полное ничтожество!
Интересное дело: я прекрасно понимал, что Пиньоль прав, и в то же
время мне хотелось защитить моего атташе. Нас уже что-то связывало, меня
и его, а Пиньоль здесь был ни при чем, может, от ревности он и бесился.
- А мне он нравится. Мы с ним вполне поладили.
- Да черт возьми, воспротивься хоть раз в жизни! Сделай что-нибудь!
Странно слышать, чтобы полицейский, пусть даже мой приятель, призывал
воспротивиться закону, причем стоя по ту сторону решетки, которую сам же
только что за мной закрыл.
- Знаешь, почему они решили вывозить именно тебя? Неужели все еще не
понял? Из-за твоей смазливой физиономии, потому что ты фотогеничный, яс-
но? Фо-то-ге-ничный!
Я не понимал, что его так злит. Это ведь скорее лестно для меня.
- Перестань, Азиз! Да меня тошнит от всего этого! Не знают, что сде-
лать с безработицей, как задобрить общественное мнение, вот и придумали:
взять одного араба и с помпой отправить его на родину, да при том еще
вроде бы случайно этот араб больше смахивает на корсиканца, так что ра-
сизм не так бросается в глаза! Но если ты и сам доволен...
Сходство с корсиканцем нисколько не задело бы мою "арабскую" гор-
дость, но, по-моему, его нет и в помине; однако я промолчал - Пиньоль по
матери корсиканец, и в его устах это было чем-то почетным.
- Ничего я не доволен, - сказал я, - просто мне плевать.
- Плевать? Это же сплошное лицемерие, вранье, кто-то делает себе рек-
ламу, а ты отдуваешься - и тебе плевать?
Я смиренно пожал плечами. Пиньоль стал кричать, что я тряпка, но
быстро выдохся - уж очень это напоминало споры и ссоры на футбольном по-
ле в школьном дворе, когда мы оба были сопливыми пацанами и играли сна-
чала за первый, второй и, наконец, за шестой "Б" класс - от года к году
менялись только надписи на тетрадках... Все это в прошлом, и теперь уже
окончательно, потому что на другой день я улетал.
- Ты классный парень, Азиз.
- Ты тоже.
- Мне жаль, что ты уезжаешь.
- Мне тоже.
На самом деле, может, уже и не очень. Пиньоль потупился, повернул
ключ и протянул мне через решетку пакетик жевательной резинки. Но я не
взял, только улыбнулся и помотал головой. Старый друг - это хорошо. С
ним не так больно расставаться, как с любимой женщиной. Всегда есть на-
дежда, что вы останетесь друзьями и новая дружба не сотрет в памяти ста-
рую.
Совсем под вечер все-таки явилась Лила вместе со своим братом Матео -
я как увидел его, мне все стало ясно. Лила стояла, опустив глаза, а го-
ворил один Матео. Он сообщил мне, что я дохлый пес с обочины - это у них
такая манера ругаться, - что подарить цыганке краденое кольцо - неслы-
ханный позор, что я оскорбил Святых Марий и что он всегда говорил, что я
двуличный араб, поганый гаджо без чести и совести. А Лилу он привел
только затем, чтобы она как следует поняла свою ошибку. Ей, как он ска-
зал, повезло, что меня посадили, меньше срама будет, чем если бы я мозо-
лил всем глаза, и пусть это будет ей хорошим уроком на будущее.
Я слушал его, а про себя думал, что они с Плас-Вандомом недурно на
мне нажились: один оставит себе в возмещение ущерба дюжину лазерных пле-
йеров и сорок штук кассет, которые я ему дал, а другой снова продаст мое
кольцо, да к тому же полиция будет им благодарна, за то что они постави-
ли ей такой фотогеничный экземпляр.
Лила вышла вслед за братцем, так и не открыв рта. Понятно, что он ей
запретил, но могла бы хоть взглядом со мной попрощаться, как-никак мы не
один день знали друг друга. Сердце мое было разбито вдребезги. Поскорее
бы уехать подальше; ради Бога, пусть возвращают меня туда, где я никогда
не был, лишь бы началось что-то новое; а с Валлон-Флери и цыганами по-
кончено раз и навсегда. Мне даже не терпелось увидеться с моим нервным
атташе, он, по крайней мере, ничего против меня не имел и не сам меня
выбирал. Мы с ним оба были жертвами, нас обоих посылали куда-то к черту
на рога, и, если на этой неделе будет нехватка войн, убийств или сканда-
лов с принцессами, нас поместят на обложке "Матч", но мне от этого ни
холодно, ни жарко, все равно некому вырезать и хранить мою рожу.
Матрас уже не так сильно вонял - то ли я привык, то ли мысленно был
уже не здесь, - я быстро заснул, и мне приснилось, что самолет снижается
над картинкой из моего атласа, и чем ниже он опускается, тем больше кар-
тинка похожа на реальность, садится же он на самую настоящую землю, а
строчки легенд превращаются в длинные бараки аэропорта. И я говорю гума-
нитарному атташе: "Добро пожаловать в мою страну!" А он улыбается и ки-
вает головой. Во сне он выглядел не таким нервным.
В девять часов утра мне принесли кофе с гренками, а потом отвезли в
аэропорт. Гуманитарный атташе расхаживал взад-вперед у входа, по отгоро-
женному барьерами пространству. Полицейские отгоняли от него зевак. Не
успел я вылезти из машины, как он вцепился в меня и куда-то потянул -
скорей, скорей! Уже на ходу спросил, где мои вещи. Я ответил, что все
мое имущество растащили. Тогда он посоветовал мне зайти в магазин
"Родье" и обновить гардероб. Я поблагодарил за внимание, но пояснил, что
у меня ни гроша. Оказалось, однако, что все расходы берет на себя минис-
терство, поэтому он дал мне три тысячи франков казенных денег и велел
купить одежку на каждый день да поживее, потому что возникли некоторые
осложнения - я уже догадывался, что с ним они будут возникать постоянно.
В примерочной я без малейшего сожаления снял свой белый костюм - он
навевал неприятные воспоминания, да к тому же изрядно запачкался в каме-
ре - и переоделся в новенький серенький костюмчик из чистого хлопка, по-
добрал к нему полосатую рубашку и галстук в тон. Атташе ждал меня у
стеклянных дверей магазина, с ним рядом стоял еще какой-то тип в свет-
ло-бежевом костюме, по виду - важная шишка. Представитель префекта, ска-
зал мой атташе. По тому, как они на меня посмотрели, я понял, что мой
прикид чересчур шикарный, не годится для фотографий, но я же хотел, что-
бы им было за меня не стыдно. Ну да ничего: "бежевый" сказал, что сни-
мать не будут, из-за непредвиденных обстоятельств. И правда, в зале по-
чему-то пахло рыбой, но поскольку я летел самолетом первый раз, то ста-
рался не выказывать удивления.
- Достали с этим портом! - прошипел представитель префекта.
- Мне надо позвонить, - сказал на это атташе. - Я быстро, на минутку.
Он попросил чиновника покараулить меня и побежал к автоматам. Между
тем полицейские ставили ограждения, чтобы отделить пассажиров от пикет-
чиков, которых становилось все больше.
- Ма-ринь-ян с на-ми! - скандировали рабочие рыбоконсервных заводов.
Они размахивали транспарантами и выливали на пол бидоны буйябеса.
- Южный порт будет жить! - ревел мегафон.
- Подходящее вы выбрали времечко! - желчно заметил "бежевый".
Я ответил, что ничего не выбирал, и спросил, летают ли самолеты.
- Летают, летают! - раздраженно огрызнулся он и повернулся ко мне
спиной.
В толпе появились телекамеры, которые полиция тут же огородила своими
барьерчиками, я углядел там же фоторепортеров из "Провансаль" и "Мериди-
ональ", они отпихивали друг друга локтями, общелкивая одну и ту же ми-
шень: лидера докеров, который вырывал микрофон у девушки из справочного
бюро. А рыжий фотограф из "Матч" улегся животом на регистрационную стой-
ку и целился телеобъективом в полицейских с опущенным прозрачным забра-
лом перед витринами магазинов, срочно прикрытыми железными шторками. Я
понял, что больше не котируюсь, репортаж о том, как меня заботливо выш-
выривают вон, будет замещен материалом о разбушевавшихся докерах, кото-
рые захватили аэровокзал в знак протеста против закрытия морского порта.
Они были еще фотогеничнее, чем я.
- Не работают, - сказал Жан-Пьер Шнейдер, снова подхватывая меня под
руку. - Там дальше будут еще, попробую оттуда.
Мы пошли к паспортному контролю. Со всех сторон орали мегафоны: "Пока
есть порт, Марсель, ты горд!" Рабочие судоверфей пели хором гимн Южного
порта, наступая сомкнутыми рядами под развернутыми транспарантами на ше-
ренгу блюстителей порядка, а те ждали, пока уберутся журналисты.
В зале для отлетающих пассажиров было спокойнее. Я сел на металличес-
кую скамейку, а атташе снова побежал звонить. Песня докеров засела у ме-
ня в голове и продолжала звучать, как будто мысленно я был солидарен с
ними: не отдадим наш порт! В то же время я не обольщался и прекрасно по-
нимал: даже если порт спасут, для меня он больше не будет "нашим". Порой
боль настигает, когда не ждешь. Я не плакал, оттого что потерял Лилу, а
теперь вдруг защипало глаза, как только я вспомнил старые доки, застыв-
шие портовые краны на фоне заката и стаи чаек над рейдом. Как знать, мо-
жет, по ту сторону моря и чаек-то не будет?
Нас стали запускать порциями, в порядке посадочных номеров, в длин-
ный, коленчатый коридор, который вел на взлетное поле. Атташе так и не
удалось дозвониться, и он шел, нервно помахивая чемоданчиком, я точно
так же помахивал сумкой фирмы "Родье", в которую все-таки запаковал свой
белый костюм - пусть лучше останется горькое воспоминание, чем никакого.
Я надеялся напоследок набрать полные легкие марсельского воздуха,
пахнущего горячим маслом, лавандой, чуть отдающего тухлыми яйцами - ими
тянет с Берского озера, - но мы так и не вышли на летное поле, коридор
впритык подходил к самолету. Может, это и к лучшему, зачем растягивать
прощание! Уезжать так уезжать, нечего оглядываться.
И я переключил внимание на аэробус, тут все для меня было ново и ин-
тересно, хотя залезать пришлось почти как в полицейский фургон. "Ваш но-
мер, проходите в салон, вот ваше место, курить запрещается".
1 2 3 4 5 6 7 8 9