Перебивались бы потом из пустого в порожнее до конца дней…
— Возвращайся в деревню, — предлагал Витя ревущей по коттеджику сестре. — Дом хороший по дешевке можно купить.
— А этих куда? — говорила Алка о своих иждивенцах.
Поплакала-поплакала и снова засучила рукава по самые плечи деньги ковать. И опять почти на квартиру накопила.
Чтобы одним махом «почти» убрать, надумала финансовую операцию.
«Ты почему меня за глухую деревню держишь! — ругался позже Витя. — Хоть и живем в лесу, но кое что знаем! Отправила бы меня с ними…»
Алка решила наварить деньги на автобизнесе. Купить крутое авто в Москве, в Сибири перепродать с хорошим подъемом. Знаток подвернулся. «Алла Васильевна, сделаем в лучшем виде, — запел соловьем, — выберем, оформим, пригоним. Вам никуда ездить не придется. У меня в Москве есть проверенный канал. И с продажей помогу, здесь тоже все схвачено. Вариант найду для Вас, Алла Васильевна, стопудовый».
Вроде тертая челночным производством, а тут уши сладко развесила. Сумел, пройда, подъехать. Алке хорошо за сорок, а всю дорогу Алка да Алка, или того хлеще — Колмакушкой (от Колмаковой) кличат. И вдруг исключительно на «вы» и только «Алла Васильевна».
Уехал «купец» с помощником за товаром с Алкиными деньгами и щедрыми суточными. Алка руки потирает, можно двухкомнатную квартиру присматривать…
Не успела район выбрать, звонок из Перми: «Алла Васильевна, попали в аварию…»
У Вити были подозрения, эта сволота хламотье покореженное купил, а с аварией сестре по ушам проехался. Разницу, естественно, в карман. Свой.
Алке пришлось нанимать КамАЗ, чтобы доставить приобретение домой. Два месяца спала на подоконнике, караулила стоящий под окном инохлам. Когда поняла, что отремонтировать его — гиблое дело, продала за копейки на запчасти.
Опять мечта накрылась медным тазиком. Но не оптимизм нашей героини. «Хренушки! — утерла слезы. — Все равно куплю Валечке квартиру».
Такая у Вити сестра. Когда бы ни приехал к ней брат, обязательно для его детей и жены подарки заначены — рубашки, кофточки…
Жалел Витя сестру и любил. Очень ждал на юбилей. И мечтал грибами накормить. За время, что в Америке жила, поди совсем забыла вкус…
…В тот раз километров на 8 углубился Витя в тайгу. Августовское солнце с утра куролесило по чистому небу. И так все лето. Будто пустыня Сахара, а не Сибирь-матушка…
А какие в пустыне грибы? Попались за два часа три обабка и пару сыроежек. Витя уже собрался плюнуть на пустопорожнее занятие, но вдруг как в сказке… По щучьему велению, по моему хотению грибов видимо-невидимо…
У Вити руки затряслись… В многолетней грибной практике встречал такое. Заросли папоротника раздвигаешь, и в них стоят родимые… Тут тоже сунулся в папоротник и будто в машине времени в другой год перенесся. Опята рядами… Витя раскрыл нож, который ржавел в кармане все лето, и пошел косить…
«Есть справедливость, — радовался удаче, — не зря столько раз мотался. Угощу Алку опятами, — думал, лазая на четвереньках по зарослям. — Только бы приехала».
В Америку Алка улетела после истории с иномаркой. По величайшему блату подруга устроила работу нянечкой-поваром-уборщицей-садовником в американской семье. Писем Алка не писала, но звонила дочери.
Хотя Валентина рассказывала, что мать живет с хозяевами в двухэтажном доме, Витя представлял ее в темной каморке под крышей небоскреба. Город только из окна видит, а так не разгибая спины, не выходя на улицу, пашет на американцев. Не верил Валентине, когда та говорила, что мать может полчаса болтать с Россией по телефону.
«Вранье! Это какие деньги за переговоры, что через океан идут, платить надо?».
«Хоть бы на билеты накопила, — думал, лихорадочно срезая опята. — И не поможешь! Эх, жизнь-жестянка!»
Корзина была почти полной, когда раздвинул листву древнейшего растения и… Забыл о грибах… Свежих и маринованных…
В упор смотрел из папоротника медведь. Пусть не из огромных и страшных. Но и не медвежонок. Пестун.
Витя к медвежатникам не относился. Даже ружья дома не имелось. Но в таежном районе жил, знал от сведущих людей — пестун не нападет с целью задрать. Зато позабавиться хлебом не корми. Может до смерти, играючи в кошки-мышки, замучить человека.
Витя не был расположен к мышиной роли, дал задний ход из грибных мест.
Дальше жуткий провал в памяти. Бездонная пропасть.
Вот папоротник, вот грибы, вот пестун… Это помнит до мелочей. Пенек осиновый в опятах, белое пятно на груди медведя, и вдруг… сразу деревня, дом родной. Тогда как согласно географии между событиями 8 километров лесной дороги, поля, покосы, мосток через речушку. И не на мотоцикле преодолел расстояние. Когда там было заводить? Бегом через провал в памяти несся.
— Ты че, обливался? — спросила жена, когда Витя влетел в дом.
Рубаха была, хоть выжимай.
— Ага, — пришел в себя грибник.
— Опять впустую ездил? Неймется тебе! Белье бы лучше погладил.
Витя посмотрел в корзину и согласился.
На дне грустно лежали четыре опенка.
Но ручку корзины сжимал так, что пальцы пришлось другой рукой разгибать.
— Валька письмо прислала, — сказала жена, — Алка к тебе на юбилей с американским мужем прилетит. И будут Вальке квартиру покупать. Заработала Алка долларов.
— Молодец! — обрадовался Витя. — Надо обязательно опят намариновать.
И, прихватив топор для самообороны от медведя, побежал собирать рассыпанные грибы, дорезать растущие. Часть планировал отварить и в морозильник сунуть. Алке с мужем сделать жареху с картошечкой. Американец, поди, в жизни такую вкусноту не пробовал. Часть замариновать. На все хватит.
Но…
— Сволочи! — добежал Витя до папоротника.
— Сволочи! — облазил заросли до миллиметра.
— Сволочи! — по инерции ругался у мотоцикла.
В последнем случае зря. Мотоцикл стоял в целости и сохранности.
Грибов ни на дороге, ни оставленных на корню по причине медведя не нашел.
«Ну, гады! — грозил кулаком тайге. — Ну, жулье! Чтоб вам подавиться ими!»
Успокоившись немного, Витя закурил, и тут же опять выбило из седла: «Муж у Алки не черный случайно? Ей хоть кто может мозги запудрить!»
«Засмеют мужики! — не на шутку разволновался от расового предположения. — Сунайкин вместо пчел негров взялся разводить».
Витя вскочил на мотоцикл и помчался в деревню звонить Валентине насчет масти отчима. Негров только в родове не хватало. И пусть срочно предупредит мать, чтобы деньги квартирные от нового мужа прятала… Черные, говорят, воровитые…
САЙГАК НА КОЛЁСАХ
ОСЕННЯЯ СОНАТА
«Дождалась на старости лет, — думала, сидя на корточках за сараем, Галка Рыбась. — Отродясь таких слов не говорил. Испугался, что потолок поехал!»
— Звездочка моя единственная! — вонзал в холодный ветер любовный призыв муж. — Счастье мое! Ягодка! Где ты? Отзовись!
«Счастье» мучилось за сараем.
…Начиналось все очень даже славно.
Галка с мужем Борыской в воскресенье двинули на дачу за картошкой. В автобусе встретили соседа Ивана Францева. Их участки впритык стоят.
Как водится в светской беседе, поговорили о погоде. Она стояла такой, что ноябрь нежаркий выдался. Уже прощупал население минусом в 20 градусов, тогда как снегом не баловал. Дачи, конечно, до селезенок промерзли. Рыбаси пригласили соседа на свою, где протопили в кухоньке печку, создали сносную температуру для общения за рюмкой чая. Рюмок, надо сказать, не было, как и чая. Зато покрепче нашлось. У Францева на даче имелась с лета забытая заначка, о которой вовремя вспомнил. И Рыбаси не с пустыми руками поехали за город.
Посидели душевно, посудачили о житейских проблемах, потом засобирались с картошкой домой. Пьяному, конечно, море по колено. Но моря не было. Одна Омка рядом подо льдом протекала. Арифметика маршрута к дому была такой, что если добираться через мост, то полчаса из жизни вон, а напрямую по льду — тридцать минут экономии.
Пока Борыска закрывал на зимние запоры дачу, Иван да Галка смело ступили на лед. Дама впереди с песней: «Нэсэ Галя воду…»
— Накаркаешь воду! — пошутил Иван.
И как глядел в нее.
Лед проломился, Галка, не допев песню про тезку, ухнула в ледяную Омку. Иван следом начал погружение. Галка шла с пустыми руками, Иван тоже, зато спина у него была с ношей, рюкзак, полный картошки, моркошки и свеклы, горбом торчал сзади. Корнеплоды дружно потянули Францева на дно. Галку туда же тащили сапоги, пуховик и остальные носильные тряпки.
Борыска увидел картину трагедийного моржевания и остолбенел с ног до головы. Только что веселилась компания, и вот на тебе — большая часть терпит бедствие.
Не сказать, чтобы уж совсем пузыри пускают, Галка, как Серая шейка из сказки, плавает на поверхности свинцовых вод, Францев норовит рюкзаком на лед залезть.
И все равно что-то спасательное Борыске надо предпринимать, так как МЧСа под боком нет. А у Борыски столбняк, в голову вошедший, не проходит. Стоит, глазами лупает и пальцем не пошевелит во спасение жены и соседа.
— Помогай! — кричит Галка. — Холодно ведь!
— Как? — Борыска инструкций просит.
— Жердины давай! Веревку!
— А где взять?
Францев не стал ждать орудий спасения. Как атомный ледокол в белом просторе Арктики, начал, двигаясь спиной к берегу, ломать рюкзаком лед, пробивать проход к земной тверди. Галка устремилась следом.
Вышли они на берег. Опасность затонуть, как «Титаник», миновала, другая грянула — замерзнуть, как путешественник Скотт. Одно отличие — у того дачи под леденеющим боком не было, а наши замерзающие бросились на место недавней трапезы. На этот раз Францев не стал пропускать даму вперед. В мгновение ока, так бедняга околел в Омке, разделся догола и нырнул под ветхое, но ватное одеяло на диван, стоявший на кухне дачи Рыбасей.
Галка продрогла не меньше соседа. Ниточки сухой не найти. Мозги и те застыли в лед. Посему тоже наплевала на условности, тут же у дивана сорвала с себя мокрые тряпки, верхние и нижние. Однако Борыска грудью встал между обнаженной супругой и одеялом, под которым клацал зубами Францев.
— Ты что? — округлил ревностью глаза. — Очумела?! Куда прешься, там же Иван голяком?!
Галка, как и не слышит. Голая до последней складочки настырно лезет к чужому мужчине в постель.
— Оденься! — требует муж. — У тебя, что — крыша поехала?
Замерзающий горячему не товарищ. До Борыски не доходит, что у жены из всех половых желаний одно осталось — согреться. Больше ничего от соседа и любого другого мужика не нужно ни за какие коврижки и ананасы.
Недогадливый муж теснит ее в коридор на холод, но Галка буром лезет под одеяло к соседу.
Еле вытолкал из кухни. Дал старое, в краске измазанное трико, которое с треском едва налезло на крутые, гусиной кожей крытые бедра. Лишь после этого разрешил запрыгнуть под бочок к обнаженному соседу.
Сам рядом сел. Для пресечения порнографии. Попутно дрова в печку подкладывает. Они минут через пять закончились.
К тому времени Галка немного согрелась. Зуб на зуб стал попадать. И тут началось… Не подумайте, греховные желания зароились в голове. Как раз ничего общего с этим не имеющие. Желудок расстроился. Трудно сказать, по какой причине. Или переохлаждение тому виной? Или испуг дал себя знать? Или самогонка плохо легла? Медвежья болезнь открылась. Расстроился желудок, никакой моченьки нет. Как ни хочется на холод, а надо бежать.
Когда Борыска полетел за дровами, Галка, отчаявшись перетерпеть схватки, выскочила из-под одеяла, схватила фуфайку, прыгнула в старые туфли, что с лета валялись в углу, и помчалась за сарай. Туалет на зиму заколачивали.
Борыска прибегает с дровами, первым делом, конечно, в сторону дивана зырк, нет ли шалостей между утопленниками?
Уже рот раскрыл заорать, что это Галка под одеялом у голого Францева ищет? — как понял: кроме последнего нет никого на диване.
— Где? — выпали дрова из рук.
— Сама не своя вскочила, ни слова не говоря, убежала, — сказал Францев. — Спрашиваю: что? Подозрительно хихикает.
«Крыша поехала!» — ахнул Борыска.
Страшная мысль о сумасшествии клюнула в голову, когда Галка в присутствии живого мужа лезла к Францеву в кровать, тут Борыска утвердился в жутком предположении окончательно.
«За что?» — пронзило болью сердце.
Выскочил на крыльцо.
— Галочка! — закричал в начинающие сумерки. — Любимая!
Заглянул под крыльцо. Испуганно пробежался по участку. Посмотрел на деревья соседнего — не повесилась ли?
— Родная моя! — стенал на всю округу. — Цветочек ненаглядный! Солнышко кареглазое! Счастье единственное! Не уходи!
«Прямо как лебедь, что подругу потерял! — сидела Галка за сараем. — Откуда слова берет? Сериалов мексиканских насмотрелся что ли?»
«Лебедь» метнулся к полынье.
«Может, в воду прыгнула?» — резанула жутка мысль.
— Любовь моя! — простонал в реку. — Как я без тебя?!
— Там у нас туалетной бумаги нет? — спросила Галка из-за сарая…
И теперь часто воскрешает в памяти музыку тех сладких слов, что кричал в вечереющее дачное пространство напуганный муж.
И так светло становится на душе… Так отрадно…
ТРУСИКИ С УШАМИ
С некоторых пор Галка Рыбась увлеклась рыбной ловлей. Раньше ездила с мужем так, за компанию. Уху сварить, на бережку позагорать. Лет пятнадцать потеряла. Когда пристрастилась, обнаружился прирожденный дар на крючок, червячок, подсекания. Мужа на раз глубоко за пояс заткнула по объемам добычи. Перелавливала на голову. Счет опережения шел на килограммы и ведра. И не только мужа обставляла по всем статьям. Весь берег, куда бы ни поехали.
Однажды даже стреляли в нее. В дальнюю деревушку приехали. Галка давай черпать рыбу. Озерко небольшое, а Галка разошлась. И удочкой, и сетью. Местные видят — таких гостей надо отваживать. Полоснули на вечерней зорьке из камыша. В борт надувной лодки заряд пришелся. Вплавь Галка добиралась до берега. Всю снасть утопила.
Борыска однажды от друзей видеокассеты принес про рыбалку. С наглядными советами и показательными рецептами. В глубокой тайне от Галки учебный материал смотрел. Когда та из дома уходила. Другие мужики крутую порнографию украдкой включают, пока супруга в отлучке, Борыска рыбалку. И прятал кассеты в кладовку среди рухляди. Не дай Бог, посмотрит и станет еще лучше ловить!
— Ведьма ты, Галка! — бросал в сердцах. — Мужики так и говорят: у твоей бабы, наверное, хвост есть.
— Потому что у вас на рыбалке одна выпивка в башке! А здесь надо уметь настроиться.
У Галки тоже не всегда одна рыба в голове сидела. Как-то надоумило выгодный бартер совершить в сельской местности. Выжать из поездки максимум пользы. В том, что наловит больше мужа карасей ведра на два, не сомневалась. Надумала также совершить выгодный натуробмен у приозерных аборигенов. По вечной схеме: ты — мне, я — тебе, и все руки от удовольствия потирают. Галка мечтала потирать, получив гуся, а взамен дать…
Рассуждала о рыночной ситуации в деревне следующим образом. В глухомани фруктов в помине нет. Откуда в глубине сибирской лесостепи персикам и абрикосам взяться? Тогда как в Омске на оптовой ярмарке можно по дешевке отовариться. «Менять надо по дороге на озеро, — думала, — не на обратной дороге. Фрукты свежее будут».
Однако деревенские, завидев дары юга, не побежали наперегонки гусей отлавливать.
— Нэма дурных! — сказал дед в соломенной шляпе и калошах на босую ногу, с ширинкой на полторы пуговицы застегнутой. — А на трусики зминяемся. Хай внучечка хрукту зъисть.
— Ты че, дед?! — оторопела Галка. — На кой мне твои подштанники?
— Ни, дочка, цэ вин так кролэй клычэ! — пояснила бабка. — Вин вжэ ж хохол нэрусський!
Отчаявшись заполучить по дешевке гуся, Галка согласилась на «трусики».
— На фиг они тебе сдались? — оторопел Борыска.
— Зажарю, за уши не оторвешь.
— С детства не переношу. Дома этого добра бессчетно было!.. Мать маленького всю дорогу норовила обмануть. Дает кролика, сама говорит: ешь курочку. Я попробую и — нэма делов. Ты, говорю, с крылышком дай.
— Жрать захочешь, будешь трескать. Эти «трусики» надо уметь готовить.
— Ага, трусики-рейтузики с арбузоштамповочного завода.
Кроликов было два. По поводу их масти Борыска пел: «Один черный, другой серый — два веселых труса».
Что не грустные — это уж точно. Разрабатывая план операции с гусем, Галка собиралась привезти его домой в живом качестве. В жару мясо в убойном виде попробуй доставь за три сотни километров. Как уже говорилось раньше — по раскладу рыбалки обмен происходил до путины. Поэтому Галка рассчитывала, пока будет на озере с лодки тягать карасей, гусь самопасом поживет на берегу. Привяжет веревкой за лапу к дереву и пусть клюет травку.
С кроликами такой фокус не проходил. Галка попыталась черного привязать, удрал, еле поймала.
— В лодку возьму, — решила.
— Дед Мазай с трусами, — прокомментировал Борыска.
Или зайцы умнее кроликов, или что? Трое в лодке, считая Галку, ерунда получалось, а не лов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Возвращайся в деревню, — предлагал Витя ревущей по коттеджику сестре. — Дом хороший по дешевке можно купить.
— А этих куда? — говорила Алка о своих иждивенцах.
Поплакала-поплакала и снова засучила рукава по самые плечи деньги ковать. И опять почти на квартиру накопила.
Чтобы одним махом «почти» убрать, надумала финансовую операцию.
«Ты почему меня за глухую деревню держишь! — ругался позже Витя. — Хоть и живем в лесу, но кое что знаем! Отправила бы меня с ними…»
Алка решила наварить деньги на автобизнесе. Купить крутое авто в Москве, в Сибири перепродать с хорошим подъемом. Знаток подвернулся. «Алла Васильевна, сделаем в лучшем виде, — запел соловьем, — выберем, оформим, пригоним. Вам никуда ездить не придется. У меня в Москве есть проверенный канал. И с продажей помогу, здесь тоже все схвачено. Вариант найду для Вас, Алла Васильевна, стопудовый».
Вроде тертая челночным производством, а тут уши сладко развесила. Сумел, пройда, подъехать. Алке хорошо за сорок, а всю дорогу Алка да Алка, или того хлеще — Колмакушкой (от Колмаковой) кличат. И вдруг исключительно на «вы» и только «Алла Васильевна».
Уехал «купец» с помощником за товаром с Алкиными деньгами и щедрыми суточными. Алка руки потирает, можно двухкомнатную квартиру присматривать…
Не успела район выбрать, звонок из Перми: «Алла Васильевна, попали в аварию…»
У Вити были подозрения, эта сволота хламотье покореженное купил, а с аварией сестре по ушам проехался. Разницу, естественно, в карман. Свой.
Алке пришлось нанимать КамАЗ, чтобы доставить приобретение домой. Два месяца спала на подоконнике, караулила стоящий под окном инохлам. Когда поняла, что отремонтировать его — гиблое дело, продала за копейки на запчасти.
Опять мечта накрылась медным тазиком. Но не оптимизм нашей героини. «Хренушки! — утерла слезы. — Все равно куплю Валечке квартиру».
Такая у Вити сестра. Когда бы ни приехал к ней брат, обязательно для его детей и жены подарки заначены — рубашки, кофточки…
Жалел Витя сестру и любил. Очень ждал на юбилей. И мечтал грибами накормить. За время, что в Америке жила, поди совсем забыла вкус…
…В тот раз километров на 8 углубился Витя в тайгу. Августовское солнце с утра куролесило по чистому небу. И так все лето. Будто пустыня Сахара, а не Сибирь-матушка…
А какие в пустыне грибы? Попались за два часа три обабка и пару сыроежек. Витя уже собрался плюнуть на пустопорожнее занятие, но вдруг как в сказке… По щучьему велению, по моему хотению грибов видимо-невидимо…
У Вити руки затряслись… В многолетней грибной практике встречал такое. Заросли папоротника раздвигаешь, и в них стоят родимые… Тут тоже сунулся в папоротник и будто в машине времени в другой год перенесся. Опята рядами… Витя раскрыл нож, который ржавел в кармане все лето, и пошел косить…
«Есть справедливость, — радовался удаче, — не зря столько раз мотался. Угощу Алку опятами, — думал, лазая на четвереньках по зарослям. — Только бы приехала».
В Америку Алка улетела после истории с иномаркой. По величайшему блату подруга устроила работу нянечкой-поваром-уборщицей-садовником в американской семье. Писем Алка не писала, но звонила дочери.
Хотя Валентина рассказывала, что мать живет с хозяевами в двухэтажном доме, Витя представлял ее в темной каморке под крышей небоскреба. Город только из окна видит, а так не разгибая спины, не выходя на улицу, пашет на американцев. Не верил Валентине, когда та говорила, что мать может полчаса болтать с Россией по телефону.
«Вранье! Это какие деньги за переговоры, что через океан идут, платить надо?».
«Хоть бы на билеты накопила, — думал, лихорадочно срезая опята. — И не поможешь! Эх, жизнь-жестянка!»
Корзина была почти полной, когда раздвинул листву древнейшего растения и… Забыл о грибах… Свежих и маринованных…
В упор смотрел из папоротника медведь. Пусть не из огромных и страшных. Но и не медвежонок. Пестун.
Витя к медвежатникам не относился. Даже ружья дома не имелось. Но в таежном районе жил, знал от сведущих людей — пестун не нападет с целью задрать. Зато позабавиться хлебом не корми. Может до смерти, играючи в кошки-мышки, замучить человека.
Витя не был расположен к мышиной роли, дал задний ход из грибных мест.
Дальше жуткий провал в памяти. Бездонная пропасть.
Вот папоротник, вот грибы, вот пестун… Это помнит до мелочей. Пенек осиновый в опятах, белое пятно на груди медведя, и вдруг… сразу деревня, дом родной. Тогда как согласно географии между событиями 8 километров лесной дороги, поля, покосы, мосток через речушку. И не на мотоцикле преодолел расстояние. Когда там было заводить? Бегом через провал в памяти несся.
— Ты че, обливался? — спросила жена, когда Витя влетел в дом.
Рубаха была, хоть выжимай.
— Ага, — пришел в себя грибник.
— Опять впустую ездил? Неймется тебе! Белье бы лучше погладил.
Витя посмотрел в корзину и согласился.
На дне грустно лежали четыре опенка.
Но ручку корзины сжимал так, что пальцы пришлось другой рукой разгибать.
— Валька письмо прислала, — сказала жена, — Алка к тебе на юбилей с американским мужем прилетит. И будут Вальке квартиру покупать. Заработала Алка долларов.
— Молодец! — обрадовался Витя. — Надо обязательно опят намариновать.
И, прихватив топор для самообороны от медведя, побежал собирать рассыпанные грибы, дорезать растущие. Часть планировал отварить и в морозильник сунуть. Алке с мужем сделать жареху с картошечкой. Американец, поди, в жизни такую вкусноту не пробовал. Часть замариновать. На все хватит.
Но…
— Сволочи! — добежал Витя до папоротника.
— Сволочи! — облазил заросли до миллиметра.
— Сволочи! — по инерции ругался у мотоцикла.
В последнем случае зря. Мотоцикл стоял в целости и сохранности.
Грибов ни на дороге, ни оставленных на корню по причине медведя не нашел.
«Ну, гады! — грозил кулаком тайге. — Ну, жулье! Чтоб вам подавиться ими!»
Успокоившись немного, Витя закурил, и тут же опять выбило из седла: «Муж у Алки не черный случайно? Ей хоть кто может мозги запудрить!»
«Засмеют мужики! — не на шутку разволновался от расового предположения. — Сунайкин вместо пчел негров взялся разводить».
Витя вскочил на мотоцикл и помчался в деревню звонить Валентине насчет масти отчима. Негров только в родове не хватало. И пусть срочно предупредит мать, чтобы деньги квартирные от нового мужа прятала… Черные, говорят, воровитые…
САЙГАК НА КОЛЁСАХ
ОСЕННЯЯ СОНАТА
«Дождалась на старости лет, — думала, сидя на корточках за сараем, Галка Рыбась. — Отродясь таких слов не говорил. Испугался, что потолок поехал!»
— Звездочка моя единственная! — вонзал в холодный ветер любовный призыв муж. — Счастье мое! Ягодка! Где ты? Отзовись!
«Счастье» мучилось за сараем.
…Начиналось все очень даже славно.
Галка с мужем Борыской в воскресенье двинули на дачу за картошкой. В автобусе встретили соседа Ивана Францева. Их участки впритык стоят.
Как водится в светской беседе, поговорили о погоде. Она стояла такой, что ноябрь нежаркий выдался. Уже прощупал население минусом в 20 градусов, тогда как снегом не баловал. Дачи, конечно, до селезенок промерзли. Рыбаси пригласили соседа на свою, где протопили в кухоньке печку, создали сносную температуру для общения за рюмкой чая. Рюмок, надо сказать, не было, как и чая. Зато покрепче нашлось. У Францева на даче имелась с лета забытая заначка, о которой вовремя вспомнил. И Рыбаси не с пустыми руками поехали за город.
Посидели душевно, посудачили о житейских проблемах, потом засобирались с картошкой домой. Пьяному, конечно, море по колено. Но моря не было. Одна Омка рядом подо льдом протекала. Арифметика маршрута к дому была такой, что если добираться через мост, то полчаса из жизни вон, а напрямую по льду — тридцать минут экономии.
Пока Борыска закрывал на зимние запоры дачу, Иван да Галка смело ступили на лед. Дама впереди с песней: «Нэсэ Галя воду…»
— Накаркаешь воду! — пошутил Иван.
И как глядел в нее.
Лед проломился, Галка, не допев песню про тезку, ухнула в ледяную Омку. Иван следом начал погружение. Галка шла с пустыми руками, Иван тоже, зато спина у него была с ношей, рюкзак, полный картошки, моркошки и свеклы, горбом торчал сзади. Корнеплоды дружно потянули Францева на дно. Галку туда же тащили сапоги, пуховик и остальные носильные тряпки.
Борыска увидел картину трагедийного моржевания и остолбенел с ног до головы. Только что веселилась компания, и вот на тебе — большая часть терпит бедствие.
Не сказать, чтобы уж совсем пузыри пускают, Галка, как Серая шейка из сказки, плавает на поверхности свинцовых вод, Францев норовит рюкзаком на лед залезть.
И все равно что-то спасательное Борыске надо предпринимать, так как МЧСа под боком нет. А у Борыски столбняк, в голову вошедший, не проходит. Стоит, глазами лупает и пальцем не пошевелит во спасение жены и соседа.
— Помогай! — кричит Галка. — Холодно ведь!
— Как? — Борыска инструкций просит.
— Жердины давай! Веревку!
— А где взять?
Францев не стал ждать орудий спасения. Как атомный ледокол в белом просторе Арктики, начал, двигаясь спиной к берегу, ломать рюкзаком лед, пробивать проход к земной тверди. Галка устремилась следом.
Вышли они на берег. Опасность затонуть, как «Титаник», миновала, другая грянула — замерзнуть, как путешественник Скотт. Одно отличие — у того дачи под леденеющим боком не было, а наши замерзающие бросились на место недавней трапезы. На этот раз Францев не стал пропускать даму вперед. В мгновение ока, так бедняга околел в Омке, разделся догола и нырнул под ветхое, но ватное одеяло на диван, стоявший на кухне дачи Рыбасей.
Галка продрогла не меньше соседа. Ниточки сухой не найти. Мозги и те застыли в лед. Посему тоже наплевала на условности, тут же у дивана сорвала с себя мокрые тряпки, верхние и нижние. Однако Борыска грудью встал между обнаженной супругой и одеялом, под которым клацал зубами Францев.
— Ты что? — округлил ревностью глаза. — Очумела?! Куда прешься, там же Иван голяком?!
Галка, как и не слышит. Голая до последней складочки настырно лезет к чужому мужчине в постель.
— Оденься! — требует муж. — У тебя, что — крыша поехала?
Замерзающий горячему не товарищ. До Борыски не доходит, что у жены из всех половых желаний одно осталось — согреться. Больше ничего от соседа и любого другого мужика не нужно ни за какие коврижки и ананасы.
Недогадливый муж теснит ее в коридор на холод, но Галка буром лезет под одеяло к соседу.
Еле вытолкал из кухни. Дал старое, в краске измазанное трико, которое с треском едва налезло на крутые, гусиной кожей крытые бедра. Лишь после этого разрешил запрыгнуть под бочок к обнаженному соседу.
Сам рядом сел. Для пресечения порнографии. Попутно дрова в печку подкладывает. Они минут через пять закончились.
К тому времени Галка немного согрелась. Зуб на зуб стал попадать. И тут началось… Не подумайте, греховные желания зароились в голове. Как раз ничего общего с этим не имеющие. Желудок расстроился. Трудно сказать, по какой причине. Или переохлаждение тому виной? Или испуг дал себя знать? Или самогонка плохо легла? Медвежья болезнь открылась. Расстроился желудок, никакой моченьки нет. Как ни хочется на холод, а надо бежать.
Когда Борыска полетел за дровами, Галка, отчаявшись перетерпеть схватки, выскочила из-под одеяла, схватила фуфайку, прыгнула в старые туфли, что с лета валялись в углу, и помчалась за сарай. Туалет на зиму заколачивали.
Борыска прибегает с дровами, первым делом, конечно, в сторону дивана зырк, нет ли шалостей между утопленниками?
Уже рот раскрыл заорать, что это Галка под одеялом у голого Францева ищет? — как понял: кроме последнего нет никого на диване.
— Где? — выпали дрова из рук.
— Сама не своя вскочила, ни слова не говоря, убежала, — сказал Францев. — Спрашиваю: что? Подозрительно хихикает.
«Крыша поехала!» — ахнул Борыска.
Страшная мысль о сумасшествии клюнула в голову, когда Галка в присутствии живого мужа лезла к Францеву в кровать, тут Борыска утвердился в жутком предположении окончательно.
«За что?» — пронзило болью сердце.
Выскочил на крыльцо.
— Галочка! — закричал в начинающие сумерки. — Любимая!
Заглянул под крыльцо. Испуганно пробежался по участку. Посмотрел на деревья соседнего — не повесилась ли?
— Родная моя! — стенал на всю округу. — Цветочек ненаглядный! Солнышко кареглазое! Счастье единственное! Не уходи!
«Прямо как лебедь, что подругу потерял! — сидела Галка за сараем. — Откуда слова берет? Сериалов мексиканских насмотрелся что ли?»
«Лебедь» метнулся к полынье.
«Может, в воду прыгнула?» — резанула жутка мысль.
— Любовь моя! — простонал в реку. — Как я без тебя?!
— Там у нас туалетной бумаги нет? — спросила Галка из-за сарая…
И теперь часто воскрешает в памяти музыку тех сладких слов, что кричал в вечереющее дачное пространство напуганный муж.
И так светло становится на душе… Так отрадно…
ТРУСИКИ С УШАМИ
С некоторых пор Галка Рыбась увлеклась рыбной ловлей. Раньше ездила с мужем так, за компанию. Уху сварить, на бережку позагорать. Лет пятнадцать потеряла. Когда пристрастилась, обнаружился прирожденный дар на крючок, червячок, подсекания. Мужа на раз глубоко за пояс заткнула по объемам добычи. Перелавливала на голову. Счет опережения шел на килограммы и ведра. И не только мужа обставляла по всем статьям. Весь берег, куда бы ни поехали.
Однажды даже стреляли в нее. В дальнюю деревушку приехали. Галка давай черпать рыбу. Озерко небольшое, а Галка разошлась. И удочкой, и сетью. Местные видят — таких гостей надо отваживать. Полоснули на вечерней зорьке из камыша. В борт надувной лодки заряд пришелся. Вплавь Галка добиралась до берега. Всю снасть утопила.
Борыска однажды от друзей видеокассеты принес про рыбалку. С наглядными советами и показательными рецептами. В глубокой тайне от Галки учебный материал смотрел. Когда та из дома уходила. Другие мужики крутую порнографию украдкой включают, пока супруга в отлучке, Борыска рыбалку. И прятал кассеты в кладовку среди рухляди. Не дай Бог, посмотрит и станет еще лучше ловить!
— Ведьма ты, Галка! — бросал в сердцах. — Мужики так и говорят: у твоей бабы, наверное, хвост есть.
— Потому что у вас на рыбалке одна выпивка в башке! А здесь надо уметь настроиться.
У Галки тоже не всегда одна рыба в голове сидела. Как-то надоумило выгодный бартер совершить в сельской местности. Выжать из поездки максимум пользы. В том, что наловит больше мужа карасей ведра на два, не сомневалась. Надумала также совершить выгодный натуробмен у приозерных аборигенов. По вечной схеме: ты — мне, я — тебе, и все руки от удовольствия потирают. Галка мечтала потирать, получив гуся, а взамен дать…
Рассуждала о рыночной ситуации в деревне следующим образом. В глухомани фруктов в помине нет. Откуда в глубине сибирской лесостепи персикам и абрикосам взяться? Тогда как в Омске на оптовой ярмарке можно по дешевке отовариться. «Менять надо по дороге на озеро, — думала, — не на обратной дороге. Фрукты свежее будут».
Однако деревенские, завидев дары юга, не побежали наперегонки гусей отлавливать.
— Нэма дурных! — сказал дед в соломенной шляпе и калошах на босую ногу, с ширинкой на полторы пуговицы застегнутой. — А на трусики зминяемся. Хай внучечка хрукту зъисть.
— Ты че, дед?! — оторопела Галка. — На кой мне твои подштанники?
— Ни, дочка, цэ вин так кролэй клычэ! — пояснила бабка. — Вин вжэ ж хохол нэрусський!
Отчаявшись заполучить по дешевке гуся, Галка согласилась на «трусики».
— На фиг они тебе сдались? — оторопел Борыска.
— Зажарю, за уши не оторвешь.
— С детства не переношу. Дома этого добра бессчетно было!.. Мать маленького всю дорогу норовила обмануть. Дает кролика, сама говорит: ешь курочку. Я попробую и — нэма делов. Ты, говорю, с крылышком дай.
— Жрать захочешь, будешь трескать. Эти «трусики» надо уметь готовить.
— Ага, трусики-рейтузики с арбузоштамповочного завода.
Кроликов было два. По поводу их масти Борыска пел: «Один черный, другой серый — два веселых труса».
Что не грустные — это уж точно. Разрабатывая план операции с гусем, Галка собиралась привезти его домой в живом качестве. В жару мясо в убойном виде попробуй доставь за три сотни километров. Как уже говорилось раньше — по раскладу рыбалки обмен происходил до путины. Поэтому Галка рассчитывала, пока будет на озере с лодки тягать карасей, гусь самопасом поживет на берегу. Привяжет веревкой за лапу к дереву и пусть клюет травку.
С кроликами такой фокус не проходил. Галка попыталась черного привязать, удрал, еле поймала.
— В лодку возьму, — решила.
— Дед Мазай с трусами, — прокомментировал Борыска.
Или зайцы умнее кроликов, или что? Трое в лодке, считая Галку, ерунда получалось, а не лов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15