Не успел докончить исследования, живот будто ножами изнутри резануло… Ложись и помирай. «Ну, сволочь, елки зеленая! Ну, гадина! — начал крыть Муслиму. — Отравила!»
И давай из себя изгонять съеденное.
Дома тоже не еда. Муслима, как суп разливать, норовит собой кастрюлю загородить. Не уследишь, подсыпала чего или нет в тарелку? Одна надежда, дети не доедят, тогда Равиль подчищает за ними.
— Папка жадный, — малыши говорят, — свое не ест, а наше.
Будешь жадным.
Бывало, Муслиму попросит:
— Поешь со мной.
По молодости часто из одной тарелки хлебали.
— Делать мне нечего, рассиживаться с тобой! Ты что ли корову доить будешь?
Молоко Равиль пил. Когда-то в детстве с сестрой белены объелись, молоком их отпоили. С того времени на своей шкуре знал — продукт противоядный. И с той же поры воротило от него. А тут начал употреблять. Чуть сердце кольнуло, печень вякнула, в животе заурчало, в ухе стрельнуло, в глазу зачесалось — смертным потом обольется: «НАЧАЛОСЬ!» — и бежит молоком наливаться, пока обратно не пойдет.
Как назло, калыма не было. Готов был работать за тарелку супа. Но никто не звал. И голодное время на дворе. Летом где грибы в лесу, где огурцы в огороде. Можно зазевавшегося гуся за селом поймать. А тут весна, не будешь ведь кору березовую жевать!
Отощал Равиль, ветром шатает. И состояние угнетенное — смурной ходит.
— Заболел? — мужики спрашивают. — Не знаешь, чем лечатся от всех болезней?
Лучше вас знает. Организм волком воет, просит лекарства ударную дозу: бутылку одну-другую употребить. Да жить больше хочется. В пьяном виде, без бдительности, проще пареной репы яд съесть.
Неделю Равиль в рот самогонки и другой сивухосодержащей продукции не берет, вторую… Вот уже месяц ни в одном глазу, второй…
Однажды не выдержал, спросил Муслиму:
— Неужели рука не дрогнет отравить? Пятнадцать лет вместе. Четверо детей.
— Ты-то все пятнадцать уразу справляешь, а я как прокаженная? Света белого не вижу!
— Ладно врать, елки зеленая, скажи попугать решила с отравлением?
Муслима нырнула в сени, вернулась с пузырьком, на которой рукописная этикетка «Яд».
— О! Я тоже могу так накарябать, — сделал веселое лицо Равиль, — и череп с костями пририсовать для страху!
— Плеснуть в чаек!
— Ты че! — испуганно накрыл чашку. — Вылей сейчас же в помойное ведро, чтобы духу в доме не было! Еще дети найдут.
— Не найдут, — снова унырнула в сени Муслима.
Равиль по-прежнему не пьет и время от времени столбом застывает: «Неужто взаправду сможет отравить?»
…А Муслима и сама не знает.
АБРИКОСЫ В «ТАЁЖНОМ"
На похоронах Геннадия Крючкова, воина пожарной службы, в процессе поминок изрядно выпивший пожарный Иван Троян поколотил не более трезвого следователя Николая Мещерякова.
— Крючков всю дорогу издевался над тобой, — нелестно об умершем отозвался следователь.
— Шутил Генаха, — защитил дружка Иван. — Любил, царствие небесное, это дело. Веселый, стервец, был. Не ныл, как ты всю дорогу: «Жена-поганка, денег нет, гнием в этой дыре». Жил весело и помер — не стонал, не охал. А ведь знал, что недолго протянет.
— Ага, шутил, особенно когда ты яйца в бочку засунул. И сидел дураком набитым.
После этого Троян поколотил следователя. Омрачил под окнами дома умершего поминки. Крепко поколотил. Два зуба выбил.
На следующий день на кладбище винился перед Крючковым: «Прости, Генаха, не сдержался».
Перед Мещеряковым пришлось принародно извиняться. До начальства дошла информация о драке… Мещеряков, похоже, и настучал. Крупными неприятностями запахло…
Парочка Крючков и Троян была сладкая, с перцем. Перец доставался Ивану. Лет десять они в пожарной части районного села Большой Улуй не разлей вода корешковали. Крючков не поднялся по служебной лестнице выше старшего сержанта, Троян носил погоны со звездочками. Махонькими. По чуть-чуть увеличивая созвездие.
Несмотря на разрыв в звании, Крючков не переставал разыгрывать Трояна. Большой был мастак по части шуток. Голова постоянно переваривала задачу, как бы повеселиться за счет дружка.
Прав был побитый на похоронах: к разряду безобидных шутки не относились.
В те времена, откуда берет начало наше повествование, пожарные дежурили в милиции. Подсобляли правоохранительным сотрудникам, с которыми состояли в одном ведомстве, в борьбе с преступностью. Последняя, естественно, присутствовала в селе, но не в таких размерах, чтобы пожарным приходилось постоянно активно включаться в единоборство. Чаще на дежурствах сидели и спали в резерве главного командования. Генаха разнообразил сидение и лежание.
Как-то ночью Иван расположился подремать на столе, намереваясь с наибольшей личной выгодой использовать служебное время. Уснул крепко, без сновидений. Генаха не стал тратить ночь впустую. Че зря спать, когда можно веселуху устроить. Вооружился иголкой, ниткой и тихонько принялся за первый этап развлекательного мероприятия. Вначале пришил одну штанину Ивана к другой. Осознавал, что данное рукоделие небезопасно. Если спросонья пришиваемый лягнется, то можно в глаз сапогом получить. Иван на посту спал в полном обмундировании.
«Спи, Ваня, спи», — шептал Крючков, орудуя иглой. Рукава кителя тоже добросовестно к бортам присобачил. Ложился покемарить Иван с одной степенью свободы конечностей, а, разоспавшись, оказался без всяких степеней.
Глубокая ночь. Тишина в районном отделении внутренних дел. В единоборстве преступности с органами обе стороны взяли паузу. Иван безмятежно заполнял перерыв сном. И вдруг Крючков, вырубив вдобавок освещение, орет во весь голос: «Пожар!!!»
С тремя восклицательными знаками орет. И кому? Пожарному. У которого в голове комплекс неотложных действий вшит на данный клич. Влекомый профессиональным долгом, Иван вскочил укрощать горячую стихию. Тут каждая секунда на вес золота. Сдуло со стола намерением бежать, отдавать команды, собственноручно уничтожать пламя. А ни бежать, ни шевелить руками не получается. Кукла куклой. Рухнул со стола физиономией в пол.
Быстро понял, в чем загвоздка. Так как в темноте раздался хохот Генахи. В доли секунды разорвал путы, вернул себя в исходное состояние. Только синяки под глазами от соприкосновения с полом прошли через неделю.
— Убью, Гендос! — шарил по стене в поисках выключателя.
Крючков предусмотрительно скрылся.
Другой бы на месте Трояна смертельно обиделся. Мало того, что младший по званию, еще и приятель. Иван долго дуться не мог. Позлится, поразоряется и опять вместе с Крючковым запишется на ночное дежурство.
И ведь знал, что Генаха непременно не сегодня, так в следующий раз пакость сделает. Ждал подвоха. А все одно — магнитило к Крючкову.
«Над тобой, дураком, все село смеется!» — ругалась жена Ивана, а тот лишь отмахивался: «Че бы ты понимала…»
После смерти друга тосковал Иван. Проезжая мимо кладбища, обязательно кинет взгляд в сторону местоположения могилы Крючкова. Вздохнет про себя. Скучно без Генахи…
Один раз на Новый год выпало дежурить сладкой парочке. Народ пьет-гуляет, им — сиди в отделении. А погода чудесная! Никольские морозы пугнули недельным скачком за минус сорок, но перед Новым годом отпустил холод. Благодать. Из труб березовый дым благоухает. С неба снежок сыплет, вкусно под валенками скрипит…
Конечно, если ты в гости идешь, а не на дежурство в милицию. Хотя когда обстановка спокойная, то нормально. Это ведь не у домны стоять. Нарушая внутренний распорядок, Генаха с Иваном не с пустыми руками пришли в РОВД, прихватили бутылку и закуску. В конце концов, Новый год не в каждый месяц случается.
Минут за двадцать до курантов Генаха заглядывает в дверь дежурки, Иван в тот момент сало резал. Сало с шампанским, скажете вы, не гармонирует. Правильно. Иван с Генахой и не думали шампанское пить. Раз в пять покрепче напиток приготовили. На столе сало, бутылка в укромном месте, а Генаха говорит:
— Вань, в КПЗ сотенная в углу… Прилипла к полу, не могу отодрать.
И скрылся.
— Врать-то! — высказал сомнения Иван. И тут же на всякий случай застолбил свой интерес. — На двоих делим!
Генаха будто и не слышит дружка.
— Не отрывается, — сообщает громко из КПЗ. — Как бы не порвать.
— Подожди, — не выдержал Троян, бросил сало. — Где? — направился в КПЗ.
— Да вон в углу, ножом бы попробовать. Сейчас принесу.
Сам на выход. И пока Иван искал сотенную, быстренько запер двери камеры.
— Убью! — понял оплошку Иван.
Стучит в дверь, требует освобождения.
— Гендос, открывай!
Кстати, Гендосом называл Крючкова исключительно в состоянии повышенного возбуждения, когда готов был гром и молнии в него метать. И кулаками добавлять воспитательного воздействия. В иное время называл сослуживца с любовью — Генаха.
— Вань, ты ведь никогда в камере Новый год не встречал? — Гендос из-за двери, железом оббитой, спрашивает. — Оригинально! Кому не расскажешь, завидовать будут!
— Убью! — облагодетельствованный оригинальностью долбит ногами в дверь.
Новый год идет по стране, к РОВД подбирается, а Иван вместо того, чтобы доброй чаркой его приветствовать, в заключении сидит. Ни старый проводить, ни Новый встретить.
— Гендос, по доброму прошу — открой!
— Не, Иван Алексеевич, знаю я твое «доброе», жить хочу. Сиди теперь до утра. Смена выпустит. И не беспокойся, я за тебя чарочку приму.
И не выпустил. Неделю после этого на глаза Трояну не попадался, а потом снова стал в устах последнего Генахой.
Не дружили они домами, жена Ивана Алексеевича не переносила Генаху. Не ездили вместе на рыбалку, а вот на службе тянуло друг к другу. Троян не переставал восхищаться выдумками Генахи: «Вот стервец! Откуда что берет? Я ни за что бы не придумал!» И даже гордился причастностью к розыгрышам. Не кто-нибудь, он герой проделок приятеля. И сам больше других смеялся, когда те становились достоянием истории. Свежие не любил вспоминать. А зла не держал никогда. Покричит, обмишурившись, поматерится. Пройдет какое-то время, первым начнет в лицах рассказывать, как Генаха ухитрился провести его.
Генаха, надо отметить, раньше времени никогда не трепал языком о своих приколах. Пока потерпевший сам не начнет рассказывать, молчал.
Но случалось, о розыгрыше сразу все село узнавало.
Однажды Крючков отправил в Москву на радио письмо от имени сослуживцев: «Просим всеми уважаемому майору нашей пожарной части Ивану Алексеевичу Трояну в день рождения, 8-го марта, исполнить его любимую песню со словами: „А ты такой холодный, как айсберг в океане“.
На самом деле Ивана колотило от песенного айсберга. Дочь купила пластинку и крутила до дыр в ушах с утра до вечера. Это одно несоответствие действительности. Другое — Троян в ту пору носил погоны лейтенанта. А день рождения праздновал 28 ноября.
На радио откуда знали про сельские тонкости? Честно исполнили заявку. Пришлось Ивану половине села, знакомых не меньше, объяснять, что ему до майора тушить не перетушить пожары и в честь дня рождения рано пузырь с него требовать.
В другой раз Крючков, используя знакомую деваху на почте, штампанул чистый бланк телеграммы. Даже на шоколадку в связи с этим разорился. Затем следователя, того самого, пострадавшего позже на похоронах, Николая Мещерякова, попросил на машинке текст отпечатать. Чин по чину оформил телеграмму и через подставных лиц подсунул Трояну. Иван накануне в «Товары — почтой» сделал заявку на двигатель к мотоциклу «Урал». Вовсю шла зима, Иван рассчитывал: пока то да се, как раз к летне-мотоциклетному сезону и будет новый движок.
И вдруг приносят телеграмму: «ПО ВАШЕМУ ЗАПРОСУ ПОЛУЧЕН ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО СГОРАНИЯ К МОТОЦИКЛУ УРАЛ ТЧК ПОЛУЧИТЕ СРОЧНО ТЧК».
«Только позавчера заявку отослал! — страшно удивился Троян и помчался на почту. — Вот это сервис!»
Через десять минут летит с матами:
— Убью, Гендос!
Насчет истории, упоминание которой вызвало рукопашную на похоронах, дело обстояло так.
Случилось все в ту достославную пору, когда пиво возили в Большой Улуй в деревянных бочках. Солидные, литров на 130, емкости. В крышке отверстие, деревянной пробкой укрощенное. В торговый момент пробка извлекается, при помощи насоса аппетитный напиток бьет веселой струей в кружки, банки, бидоны и ведра. Пей, честной народ, наслаждайся жизнью.
То дежурство нашей сладкой с перцем парочки выпало хлопотное, на День молодежи. Поспать не удалось. Время теплое, молодняк всю ночь тусовался по селу. Не без мордобоя. Приходилось помогать милиции гасить стычки горячих парней.
К рассвету праздник угомонился. Генаха с Иваном вышли на крыльцо милиции покурить. Село спит, пятый час. Но солнце, набравшее к концу июня летней мощи, вовсю всходит.
— Пивка бы сейчас, — размечтался Иван. — Мужики говорили, доброе «Таежное» завезли.
— Выжрали вчера все, — приземлил желания друга Генаха, — одни бочки пустые остались.
И вспоминает давнюю домашнюю заготовку.
— Спорим, — подзуживает Ивана, — на полтора литра водки, ты свои абрикосы в бочку пивную не опустишь!
Понимаете, какие «абрикосы» Генаха имел в виду? Те части мужского детородного органа, которые схожи по форме с вышеназванным фруктом.
— Это у тебя они, как у быка, а че бы я не засунул? Там такая дырища!
— Спорим!
— Ну, пошли посмотрим! — чуток попридержал себя Иван.
Магазин, на заднем дворе коего стояли пустые бочки, находился рядом. Через дырку в заборе приятели проникли к емкостям.
— Спорим! — согласился Иван, как только вблизи поглядел на отверстие.
— Войдут, как в трубу! — уверенно произнес, когда ударили по рукам. — Дома-то водка есть? А то пока магазин откроют.
— Не беспокойся! Ты опусти вначале!
Иван быстренько скинул штаны форменные, трусы зеленые, заголил не для каждого глаза разрешенную часть тела, приставил ящик, с его помощью сел на бочку и без труда опустил «абрикосы» во чрево после «Таежного» емкости, все еще наполненной запахом чудного напитка.
— Беги! — Иван победителем приказывает с бочки. — Я дома с большим удовольствием накачу горькой граммов со стакан и спать завалюсь.
После этих слов Иван начал привставать навстречу дармовой выпивке и желанному отдыху. Не тут-то было. Легко опустить, не значит запросто изъять. Какой там запросто! Боль полоснула Ивана.
— Ё-е-е! — удивился непредвиденному обстоятельству. Легко скользнувшие в нутро бочки фруктово-мужские атрибуты обратно на свет Божий не шли.
Начал осторожно вынимать главных героев спора наружу. Как ни старался и без рук, и при помощи пальцев — ничего не выходило.
— Ну, я пойду за водкой! — с трудом сохраняя невозмутимость лица, даже пытаясь изобразить горечь поражения, произнес Генаха.
— Погоди! — еще надеялся на вызволение Иван. Хотя начали закрадываться волнения.
А солнце поднимается над селом. Замычали коровы, готовясь к выходу в стадо. Утренние звуки пусть еще не во всю силу, но уже залаяли, закукарекали, заблеяли, затарахтели с разных сторон. В дырку в заборе заглянул Карнаухов, конюх лесничества.
— Че надо? — строго с «трибуны» спросил Иван.
Конюх скрылся.
Еще раз дернулся Иван обрести свободу от бочки. И опять эффект ниппеля…
В пот Трояна бросило. Сорокалетний мужик без штанов сидит на бочке, стыдливо прикрывая причинное место. В самом центре села… Пусть не на главной площади под бюстом Ленина. Но рядом с ним — по прямой всего два шага — метров сто.
— Генаха, — тихо позвал дружка, который отошел в угол двора.
— Бежать за водкой? — с деланной готовностью обернулся Крючков.
— Кремом что ли намазать? Сходи за ним, а?
— Как? — едва сдерживает смех Генаха. — Как намазать? И некогда мне. Раз проспорил, надо идти за водкой.
Он, конечно, знал, что обязательно проспорит в первой части и непременно выиграет во второй. Бабушка моя, Евдокия Андреевна, говорила, кто не знает да спорит, тот дурак, а кто знает — подлец.
Генаха подлецом себя не чувствовал.
А уж как чувствовал себя Иван, можно представить. Мало того, что без порток, еще и в кителе с погонами. Ведь хотя он и сидел, хуже чем привязано, по бумагам был при исполнении служебных обязанностей офицера МВД.
Иван то растерянно закрывал причинное место руками, то снова лихорадочно манипулировал пальцами, в надежде вернуть в надлежащее место — в брюки — все причиндалы.
Неотвратимо день разгорался. Стадо прогнали. Солнышко пригревать начало. Вот-вот у магазина движение откроется. Хлеб с пекарни привезут, бабы за ним потянутся… Какая-нибудь по нужде на задний двор заглянет. А там мужик во всей красе сидит, че хошь с ним делай!
Иван задрапировал брюками сокровенную часть организма. И тут же сторожиха-выпивоха тетка Клава появилась. Она сегодня на дом охранные функции брала, поэтому торопилась до продавщицы прискакать на боевой пост.
— Иди, тетка, отсюда! — наладил ее со двора Иван. — У нас следственный эксперимент.
А как только та скрылась, взмолился плачущим голосом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15