Друзья-товарищи не особо считали копейки, когда касалось пива попить или вина в ресторане, зато в автобусе было делом чести сберечь студенческий пятачок. Женя принципиально брал билет всегда. Ну ладно бы, когда с девушкой едет, вроде как неудобно скупердяйничать. Джентльмен, в конце концов, не должен быть скрягой. Хотя даже в подобной ситуации имелись ухари экономии: на девушку билет берет, а сам зайчишкой…
Давненько это было. Восемнадцать лет назад закончил Женя мехфак университета. После чего кандидатскую защитил. Не задницей, надо сказать, вымучивал ее, головой написал. Светлую Жене Бог дал голову. И с годами не темнела она. Однако солидности это не прибавляло. Лоску и презентабельности Женя не имел ни без степени, ни остепенившись. Он был по жизни всегда гонкий, звонкий, пацанистый. И спортивный, в любой момент оторви от стула, дай кроссовки, километров десять пробежит, не запыхается.
Особенно в последние годы в форме был. Летом с метлой каждое утро разминался в соседнем дворе. Зимой в этом же дворе с лопатой и снегом регулярно тренировался.
И не потому, что на олимпиаду метил попасть — с деньгами туго стало. И опять бзик, теперь относительно работы в НИИ. Не брошу, говорит, ее ради коммерции. Я, дескать, ученый, пусть не семи пядей во лбу, но тоже делами государственной важности занимаюсь. Даже, если государству сегодня наплевать с горки на эту важность.
Через это бзик юношеский в отношении платы за проезд пришлось урезать. На работу Женя добирался с пересадкой. В день на транспортные расходы уходило в пересчете на харч больше двух буханок хлеба, или 200 граммов хорошего мяса, или два литра молока. Молоко Женя не пил, а мясо ел, когда были деньги. В НИИ их по полгода не давали. Женя перебивался за счет метлы и лопаты. За метлу платили не больше, чем в НИИ, зато аккуратно.
Тем не менее, ездить полным зайцем Женя все равно не мог — покупал студенческий проездной.
Женя подрабатывал дворником, Коля Селезнев — контролером. Был он, вообще-то, студентом. Учился неважненько, приходилось часто перед преподавателями дурочку гнать, юлить и лебезить. Зато в автобусах он был кум королю, зайцев не щадил. Физиономия «восемь на семь» и рост 188 позволяли многих брать за «шкварник», вытряхивая штраф. Обычно быстро делал дневной план, и навар оставался пиво попить.
— Предъяви студенческий билет! — потребовал Коля, когда Женя показал свой проездной.
Прищучил Коля Прыткова на конечной остановке, в опустевшем салоне.
— У меня нет студенческого, — по-заячьи заколотилось Женино сердце.
— Тогда давай сюда проездной! — строго сказал Женя. — Приедешь за ним со студенческим.
— У меня нет студенческого.
— Что значит нет? — сурово свел брови Коля.
— Откуда быть в моем возрасте.
Коля внимательно посмотрел на Женю и согласился: староват пассажир для сессий и зачетов.
— Почему тогда по студенческому ездишь?
— Потому, что он в два раза дешевле.
— У тебя че, ку-ку замкнуло? — вышел из себя Коля, ему порядком надоела эта волынка. — Тогда тебе в дурдом надо на излечение. Но сначала штраф заплати!
— Какой дурдом? — петушком прокричал Женя. Он страшно обиделся на «дурдом». — Я, если хотите знать, рассчитываю надежность автомата защиты ядерного реактора!
— Кого ты можешь рассчитывать? — презрительно бросил Коля. — Ты на себя посмотри, тебе только по теплотрассам бомжевать. Академик нашелся! Плати штраф, а то в мильтонку отвезем.
Хочешь не хочешь, а контролеры тоже встречают по одежке. На Жене были старенькие брючишки, рубашка пятилетней выдержки, кроссовки, оттоптавшие не одну сотню пыльных километров. Оно вроде как и не бич, но и на ученого слабо смахивает.
— Реактор он рассчитывает. Это когда бутылки по помойкам собираешь?
В этот момент открылась задняя дверь автобуса, водитель решил проветрить салон. Женя не хотел в милицию. Он отбросил контролера и ломанулся на свежий воздух.
Все было против него в тот день, — двери захлопнулись перед носом. Женя ухватился двумя руками за створку и рванул что было мочи. Дверь подалась, приоткрывая путь к свободе от контролеров, милиционеров, позора. А уж на свободе попробуй его догони! Не пьет, не курит, с метлой тренируется. Шаг осталось шагнуть до воли вольной, когда последовал страшный удар в поясницу. В глазах потемнело, на сознание тоже пало затмение.
И что обидно — ладно бы послал в нокаут контролер. Нет. Родной радикулит отключил от внешней действительности. Капризный и своенравный, он требовал уважительного отношения к себе в любой ситуации. Не переваривал резких телодвижений. И вдруг такое пренебрежение к его персоне — скачки, рывки, напряжения…
Пришел Женя в себя от чужих рук, проворно обшаривающих его карманы. Коля-контролер надеялся найти штраф.
— Уйди! — грозно сжал кулаки Женя.
Однако махать ими радикулит не позволял. Не то, что махать — пошевелиться было невмоготу.
Коля-контролер беспрепятственно нашарил удостоверение кандидата наук.
— Ты че, кандидат? — Коля сверил фотографию с оригиналом, скривившимся от боли.
И пожалел оригинал.
— Ладно, Евгений Михайлович, в милицию вас не поведу.
«Бомжуйте дальше», — хотел сказать, но сдержался из уважения к ученым. А вдруг Прытков знаком с его преподавателями?..
Неся, как хрустальную вазу, свой радикулит, Женя вышел из автобуса, доковылял до ближайшей стенки, притулился к ней с невеселой думой: «Надежность автомата защиты реактора я и в ракообразном состоянии рассчитаю, — прикрыл глаза от боли, — а вот метлой на пару с радиком много не наработаешь…»
А без метлы только бомжевать оставалось в этой жизни…
ВЫБИРАЙ, НЕ ТО ПРОЛЕТИШЬ
Ситуация была «прощайте, красотки, прощай небосвод». Дуло пистолета холодно уперлось в грудь Владимира Арсентьевича Горячего.
«От сессии до сессии живут студенты весело». Остальным россиянам тоже скучать не приходится. Выборы не реже, чем у студентов сессия. Только успевай лапшу агитационную с ушей стряхивать.
Владимир Арсентьевич не стряхивал, сам развешивал направо-налево. Как-никак глава администрации сельского района, а губернатор Хазаров всей душой болел за победу демократии на местах.
Но как ни бился Владимир Арсентьевич, его район в последнее время подкачивал.
Сам Горячий голосовал за коммунистов. «Да ну?» — скажите вы.
«Загну!» — ответил бы Владимир Арсентьевич, коснись вслух этого вопроса. Но вслух даже родимой жене не говорил правды, в чью копилку бросал свой голос.
Данное явление можно расценить, как тщательно скрываемый политический мазохизм. Иначе как объяснить вопиющий парадокс? Да, при коммунистах Горячий, будучи директором совхоза, конечно, с хлеба на воду не перебивался, но слаще Болгарии с Венгрией ничего не видел. И то за свой счет. А тут на дармовщинку поглазел как в Пекине китайцы живут, в Нидерландах голландцы поживают. Коттедж двухэтажный дала новая власть, дочь любимица училась в коммерческом вузе с международным уклоном.
И этот же самый папа, заходя в кабинку, голосовал за вчерашний день. Но агитировал за демократию и лично президента Ельцина.
В день его выборов, 16 июня, Владимир Арсеньтьевич взошел на сцену клуба, в зале вместо кресел стояли кабинки для голосования, толпился народ. Взошел и произнес яркую речь. Дескать — выбирай, а то пролетишь мимо кассы. Решается судьба страны. Куда ей, болезной, оглобли направить — взад к застойному социализму или вперед — от него. И призвал голосовать за «вперед» и лично…
Не дожидаясь рукоплесканий, Владимир Арсентьевич ушел за кулисы, где вместо аплодисментов уперся ему в грудь пистолет.
— За что? — оборвалось сердце.
Оборвется — пистолет находился в руках сержанта милиции.
— Предъявите ордер на арест! — возмутился Горячий.
— Вот тебе ордер! — сунул под нос «макарова» сержант. — Ты за кого агитируешь, гад? Вы мне 4 месяца зарплату не платите! Жена вообще разучилась, что такое деньги получать. Детские и то зажали…
— Переходный период, — начал объяснять Горячий, — надо затянуть пояса.
— А ты че его распустил в два обхвата? Я бы так всю жизнь в вашем переходе жировал! А нам заработанное не даете!
— Пойдемте я из своих заплачу, — пытаясь разрядить обстановку, предложил Владимир Арсентьевич, — за все 4 месяца…
— Хватит подачек. Нужно менять курс реформ. Сейчас ты у меня будешь за коммунистов агитировать.
Милиционер снял пистолет с предохранителя, приставил к спине Горячего и повел главу администрации на сцену.
— Принародно застрелю, если что не так, — грозно прошептал в ухо. — Давай за Зюганова!
И Владимир Арсентьевич дал! Ух, как дал!
— Какая это к чертям собачьим демократия? — кричал он. — Зарплату задерживают по 4 месяца. Детские не платят. Когда я был директором «Октября», у нас в молочном стаде насчитывалось 500 голов, а сейчас одни рожки да ножки остались. Срамота — доярки в безработных ходят? Наркомания на селе появилась…
Народ ушам своим не верил, про урны с бюллетенями забыл. Такое несет глава-голова! А он нес, пока не зашел начальник милиции.
Горячий вниз головой прыгнул в толпу.
— Вяжите его! — кричал на лету. — Он хочет меня застрелить!
Клуб грохнул от смеха так, что пару листов шифера сорвало с крыши, унесло за реку. Сержант в момент, когда Горячий сиганул со сцены, упирался ему в спину уже не вороненым дулом, а прокуренным пальцем.
Горячий не видел этого позора. Уходя от пуль, он зайцем петлял между сельчанами к выходу. Вынырнув за порог, резво заперебирал ногами вдоль села, невзирая на возраст, шестипудовый вес и весомую должность. Вырвавшийся из-под пиджака галстук, красным языком бил по животу, чуб лез в глаза. В голове кипели слезы: «За что судьба собачья? Сверху губернатор Хазаров, снизу пистолет Макаров».
Заскочив домой, закрылся на все запоры и бросился к телефону.
— Ты в своем уме? — с полоборота заискрил Хазаров. — Демократ лучше умрет стоя, чем на коленях перед коммуняками! Ты и под пулями должен был кричать: ГОЛОСУЙТЕ ЗА ЕЛЬЦИНА! Иди агитируй снова!
— Сегодня нельзя!
— Если хочешь жить хорошо, то можно!
Владимир Арсентьевич поправил галстук и побрел в клуб.
Тихохонько проголосовал за Зюганова, потом решительно поднялся на сцену агитировать за демократию…
У ДЕДУШКИ МОРОЗА СНЕГУРОЧКА ЖИВЁТ
Перед Новым годом директор фирмы «Фарт» постановил: поздравить «фартовых» деток Дедом Морозом. Не лицемерно-заказным — со стихами и бородой по прейскуранту, а чтоб от души и с экономией.
— Дед Мороз, Дед Мороз, борода из ваты! — продекламировал маркетолог Александр Блохин. — Ты подарки нам принес, баламут лохматый!
— Дед Мороз есть, — сделал первое праздничное назначение начальник.
— С хорошенькой Снегурочкой и Кощеем могу выступить!
— Снегурочкой назначили спеца по рекламе Светку Горохову.
Мужчины позавидовали Блохину. Только не Новоселов, он однажды получил от Светкиных ворот резкий поворот.
И наступил день поздравления.
Новоселова Валюша, шести лет от роду, с утра прилипла к окну в ожидании Деда Мороза. Но на маршруте гостей из леса их дом стоял последним.
Первая остановка — внук начальника «Фарта». Дед Мороз со Снегурочкой вывернулись наизнанку под елкой главного внука фирмы: в песнях, плясках и хороводах. После чего довольный начальник изрек:
— У Деда Мороза в лесу руки-ноги озябли, чайком их надо погреть.
И пригласил на кухню.
На месте самовара стояли коньяк и шампанское.
Впереди Деда Мороза понеслась весть: ручки-ножки у путников зябнут, начальник обогревал конечности изнутри.
К средине праздничного маршрута Дед Мороз уже не смущался при появлении на кухне ребенка.
— О, летит! — тыкал в окно посохом.
И пока ребенок таращил глазенки в поисках летательного аппарата, Дед Мороз лихо вздергивал бороду на лоб, вбрасывал в освободившийся от маскарадной волосни рот отогревающую «ручки-ножки» жидкость и возвращал декорацию на место. Грех дите обманывать, да и разбивать сказочные иллюзии о бутылку не меньший.
Вскоре в «жигулевской» повозке Дед Мороз горланил: «В лесу родилась телочка!» — и декламировал: «Ручки-ножки не озябнут, если будем мы дерябнуть!» Заходя в дом, вместо: «Где тут елка?» — бухал: «Где тут дерябнуть?» А когда Снегурочка все же заворачивала его к зеленой красавице, падал в кресло и сидел красноносым истуканом пока внучка, злясь на немычачего деда, развлекала «фартовых» детей.
Разнаряженная в пух и прах Валюшка Новоселова томилась у окна.
— Наверное, Дед Мороз растаял, — успокаивали ее.
— Нет! — кричала Валюша. — Не растаял.
Уже в сумерках радостно посыпалась со стула:
— Приехал! Приехал!
Поднимаясь к Валюшке в искушающе-тесном пространстве лифта, Дед Мороз решил: Снегурочка за время поздравительного круга удалилась от кровосмесительных границ на безопасное расстояние, превратилась из девоньки-внучки в девицу-штучку. Отбросив посох и мешок, навалился на белоснежную красавицу, запустил руки под серебристую шубку. А вытянутые губешки нацелил в сахарные уста.
Прицел был сбит ударом по ребрам.
— Ну, че ты? — продолжал рваться сквозь шубу к плоти Снегурочки Дед Мороз. — Че как неродная!
Они вывалились из лифта. Дед Мороз на Снегурочку. Поверженная на лопатки та и не думала сдаваться. Аэробически гибкая, всадила колено в живот пожираемого страстью Деда. Тот ухватил ее за прицепную косу…
Выбежавшая встречать дорогих гостей Валюшка приняла возню перед лифтом за начало новогоднего действа, начала декламировать:
У дедушки Мороза
Снегурочка живет,
Ее он гладит косы,
И умницей зовет.
Под стихи Дед Мороз оторвал косу и пропустил еще одну болезненную оплеуху.
— Бл… — открыл ругательно рот.
Гадость не успела вылететь, Снегурочка заклепала оскорбление бородой до самых гланд.
Валюшина мама прыгнула в жар схватки разнимать новогодний турнир и словила под глаз удар, предназначавшийся Деду Морозу. С воплем:
— Как я с синяком на праздник?! — побежала к зеркалу.
А Дед Мороз, законопаченный до гланд бородой, синел, пучил глаза, задыхался. По щекам текли слезы.
— Дед Мороз тает! — закричала Валюшка.
— Кобелина он сивый! — возразила Снегурочка и закрепила сказанное коленом в дедушкин живот. Борода от удара вылетела, как пробка из бутылки, прямо внучке в глаз. Брызнули слезы.
— И Снегурочка тает! — запаниковала Валюшка.
— Не растает, — сказал Валюшкин папа, он с наслаждением наблюдал сцену борьбы. Деда Мороза-Блохина не переваривал — выскочка, а Снегурочка-Светка — ломака.
За спиной дерущихся тупо открывался и закрывался лифт, заклиненный валенком Деда.
Сам Дед хотел одного — вырваться живым из этой переделки.
Верткая и цепкая внучка руками-ногами молотила его по всему лежачему фронту. Французская тушь, американские тени, итальянская помада не выдерживали жаркого русского боя — стекали, сползали, размазывались, превращая щекастое чалдонское лицо Снегурочки в жуткую индейскую харю.
— Тает! Тает! — побежала домой Валюшка. — Надо заморозить, как горку.
И приволокла кастрюлю с холодной водой. Снегурочке вода для заморозки попала в горло. Она закашлялась…
Дед Мороз воспользовался паузой в избивании, в одном валенке поскакал вниз по ступенькам.
Снегурочка вскочила в лифт, но помня «фартовые» обязанности, выбросила мешок с подарком Валюшке.
Та, отрабатывая полученное, затараторила во след убегающему и догоняющей:
У дедушки Мороза
Снегурочка живет,
Ее он гладит косы,
Красавицей зовет.
А папа-Новоселов, довольно потирая руки, пошел к телефону докладывать начальнику «Фарта» результаты поздравления.
НЛА или ПОСЛАННИКИ КОЗЕРАКА
веселое повествование в десяти главах с прологом, эпилогом и реальной фантастикой
ПРОЛОГ
Теоретики утверждают, что в начале было слово, а уж потом каша заварилась. Мы люди практические, однако и в нашей истории вначале слово прозвучало. И не одно — целый рассказ.
Глава первая
РАССКАЗ ПЕЧЁНКИНА
Мяч круглый — поле ровное. — Под воздействием УФО жизнь героя дает трещину. — Беспощадно встает вопрос: быть или не быть?
В тот вечер футбол был. Если бы вечером, а то ночью. В час ноль-ноль. Я, собственно, и в три часа смотрел бы. Не каждую неделю наши с французами играют. Да хотя бы и каждую. Мяч круглый — поле ровное. Мы тоже не лаптем щи хлебаем, при случае можем любой команде наказаловку устроить. Можем и без случая причесать.
В десять вечера сел я перед телевизором. А матч в час. И уснул. А там сон — наши с французами играют. В одни ворота, как с детьми. Смотрю и радуюсь. Все получается: дриблинг, пас, удар через себя под штангу, вратарь в правый угол, мяч в левый. Блеск!
Просыпаться не хочется.
Вдруг звонок. Глаза продрал. Ба, по телевизору вовсю футбол идет. Пас, удар! Наш вратарь в правый угол, их мяч тоже в правый, но встреча не состоялась — 2:0 в пользу французов.
Ах, ты едрит твою в ангидрит марганца!
И звонок в прихожей надрывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Давненько это было. Восемнадцать лет назад закончил Женя мехфак университета. После чего кандидатскую защитил. Не задницей, надо сказать, вымучивал ее, головой написал. Светлую Жене Бог дал голову. И с годами не темнела она. Однако солидности это не прибавляло. Лоску и презентабельности Женя не имел ни без степени, ни остепенившись. Он был по жизни всегда гонкий, звонкий, пацанистый. И спортивный, в любой момент оторви от стула, дай кроссовки, километров десять пробежит, не запыхается.
Особенно в последние годы в форме был. Летом с метлой каждое утро разминался в соседнем дворе. Зимой в этом же дворе с лопатой и снегом регулярно тренировался.
И не потому, что на олимпиаду метил попасть — с деньгами туго стало. И опять бзик, теперь относительно работы в НИИ. Не брошу, говорит, ее ради коммерции. Я, дескать, ученый, пусть не семи пядей во лбу, но тоже делами государственной важности занимаюсь. Даже, если государству сегодня наплевать с горки на эту важность.
Через это бзик юношеский в отношении платы за проезд пришлось урезать. На работу Женя добирался с пересадкой. В день на транспортные расходы уходило в пересчете на харч больше двух буханок хлеба, или 200 граммов хорошего мяса, или два литра молока. Молоко Женя не пил, а мясо ел, когда были деньги. В НИИ их по полгода не давали. Женя перебивался за счет метлы и лопаты. За метлу платили не больше, чем в НИИ, зато аккуратно.
Тем не менее, ездить полным зайцем Женя все равно не мог — покупал студенческий проездной.
Женя подрабатывал дворником, Коля Селезнев — контролером. Был он, вообще-то, студентом. Учился неважненько, приходилось часто перед преподавателями дурочку гнать, юлить и лебезить. Зато в автобусах он был кум королю, зайцев не щадил. Физиономия «восемь на семь» и рост 188 позволяли многих брать за «шкварник», вытряхивая штраф. Обычно быстро делал дневной план, и навар оставался пиво попить.
— Предъяви студенческий билет! — потребовал Коля, когда Женя показал свой проездной.
Прищучил Коля Прыткова на конечной остановке, в опустевшем салоне.
— У меня нет студенческого, — по-заячьи заколотилось Женино сердце.
— Тогда давай сюда проездной! — строго сказал Женя. — Приедешь за ним со студенческим.
— У меня нет студенческого.
— Что значит нет? — сурово свел брови Коля.
— Откуда быть в моем возрасте.
Коля внимательно посмотрел на Женю и согласился: староват пассажир для сессий и зачетов.
— Почему тогда по студенческому ездишь?
— Потому, что он в два раза дешевле.
— У тебя че, ку-ку замкнуло? — вышел из себя Коля, ему порядком надоела эта волынка. — Тогда тебе в дурдом надо на излечение. Но сначала штраф заплати!
— Какой дурдом? — петушком прокричал Женя. Он страшно обиделся на «дурдом». — Я, если хотите знать, рассчитываю надежность автомата защиты ядерного реактора!
— Кого ты можешь рассчитывать? — презрительно бросил Коля. — Ты на себя посмотри, тебе только по теплотрассам бомжевать. Академик нашелся! Плати штраф, а то в мильтонку отвезем.
Хочешь не хочешь, а контролеры тоже встречают по одежке. На Жене были старенькие брючишки, рубашка пятилетней выдержки, кроссовки, оттоптавшие не одну сотню пыльных километров. Оно вроде как и не бич, но и на ученого слабо смахивает.
— Реактор он рассчитывает. Это когда бутылки по помойкам собираешь?
В этот момент открылась задняя дверь автобуса, водитель решил проветрить салон. Женя не хотел в милицию. Он отбросил контролера и ломанулся на свежий воздух.
Все было против него в тот день, — двери захлопнулись перед носом. Женя ухватился двумя руками за створку и рванул что было мочи. Дверь подалась, приоткрывая путь к свободе от контролеров, милиционеров, позора. А уж на свободе попробуй его догони! Не пьет, не курит, с метлой тренируется. Шаг осталось шагнуть до воли вольной, когда последовал страшный удар в поясницу. В глазах потемнело, на сознание тоже пало затмение.
И что обидно — ладно бы послал в нокаут контролер. Нет. Родной радикулит отключил от внешней действительности. Капризный и своенравный, он требовал уважительного отношения к себе в любой ситуации. Не переваривал резких телодвижений. И вдруг такое пренебрежение к его персоне — скачки, рывки, напряжения…
Пришел Женя в себя от чужих рук, проворно обшаривающих его карманы. Коля-контролер надеялся найти штраф.
— Уйди! — грозно сжал кулаки Женя.
Однако махать ими радикулит не позволял. Не то, что махать — пошевелиться было невмоготу.
Коля-контролер беспрепятственно нашарил удостоверение кандидата наук.
— Ты че, кандидат? — Коля сверил фотографию с оригиналом, скривившимся от боли.
И пожалел оригинал.
— Ладно, Евгений Михайлович, в милицию вас не поведу.
«Бомжуйте дальше», — хотел сказать, но сдержался из уважения к ученым. А вдруг Прытков знаком с его преподавателями?..
Неся, как хрустальную вазу, свой радикулит, Женя вышел из автобуса, доковылял до ближайшей стенки, притулился к ней с невеселой думой: «Надежность автомата защиты реактора я и в ракообразном состоянии рассчитаю, — прикрыл глаза от боли, — а вот метлой на пару с радиком много не наработаешь…»
А без метлы только бомжевать оставалось в этой жизни…
ВЫБИРАЙ, НЕ ТО ПРОЛЕТИШЬ
Ситуация была «прощайте, красотки, прощай небосвод». Дуло пистолета холодно уперлось в грудь Владимира Арсентьевича Горячего.
«От сессии до сессии живут студенты весело». Остальным россиянам тоже скучать не приходится. Выборы не реже, чем у студентов сессия. Только успевай лапшу агитационную с ушей стряхивать.
Владимир Арсентьевич не стряхивал, сам развешивал направо-налево. Как-никак глава администрации сельского района, а губернатор Хазаров всей душой болел за победу демократии на местах.
Но как ни бился Владимир Арсентьевич, его район в последнее время подкачивал.
Сам Горячий голосовал за коммунистов. «Да ну?» — скажите вы.
«Загну!» — ответил бы Владимир Арсентьевич, коснись вслух этого вопроса. Но вслух даже родимой жене не говорил правды, в чью копилку бросал свой голос.
Данное явление можно расценить, как тщательно скрываемый политический мазохизм. Иначе как объяснить вопиющий парадокс? Да, при коммунистах Горячий, будучи директором совхоза, конечно, с хлеба на воду не перебивался, но слаще Болгарии с Венгрией ничего не видел. И то за свой счет. А тут на дармовщинку поглазел как в Пекине китайцы живут, в Нидерландах голландцы поживают. Коттедж двухэтажный дала новая власть, дочь любимица училась в коммерческом вузе с международным уклоном.
И этот же самый папа, заходя в кабинку, голосовал за вчерашний день. Но агитировал за демократию и лично президента Ельцина.
В день его выборов, 16 июня, Владимир Арсеньтьевич взошел на сцену клуба, в зале вместо кресел стояли кабинки для голосования, толпился народ. Взошел и произнес яркую речь. Дескать — выбирай, а то пролетишь мимо кассы. Решается судьба страны. Куда ей, болезной, оглобли направить — взад к застойному социализму или вперед — от него. И призвал голосовать за «вперед» и лично…
Не дожидаясь рукоплесканий, Владимир Арсентьевич ушел за кулисы, где вместо аплодисментов уперся ему в грудь пистолет.
— За что? — оборвалось сердце.
Оборвется — пистолет находился в руках сержанта милиции.
— Предъявите ордер на арест! — возмутился Горячий.
— Вот тебе ордер! — сунул под нос «макарова» сержант. — Ты за кого агитируешь, гад? Вы мне 4 месяца зарплату не платите! Жена вообще разучилась, что такое деньги получать. Детские и то зажали…
— Переходный период, — начал объяснять Горячий, — надо затянуть пояса.
— А ты че его распустил в два обхвата? Я бы так всю жизнь в вашем переходе жировал! А нам заработанное не даете!
— Пойдемте я из своих заплачу, — пытаясь разрядить обстановку, предложил Владимир Арсентьевич, — за все 4 месяца…
— Хватит подачек. Нужно менять курс реформ. Сейчас ты у меня будешь за коммунистов агитировать.
Милиционер снял пистолет с предохранителя, приставил к спине Горячего и повел главу администрации на сцену.
— Принародно застрелю, если что не так, — грозно прошептал в ухо. — Давай за Зюганова!
И Владимир Арсентьевич дал! Ух, как дал!
— Какая это к чертям собачьим демократия? — кричал он. — Зарплату задерживают по 4 месяца. Детские не платят. Когда я был директором «Октября», у нас в молочном стаде насчитывалось 500 голов, а сейчас одни рожки да ножки остались. Срамота — доярки в безработных ходят? Наркомания на селе появилась…
Народ ушам своим не верил, про урны с бюллетенями забыл. Такое несет глава-голова! А он нес, пока не зашел начальник милиции.
Горячий вниз головой прыгнул в толпу.
— Вяжите его! — кричал на лету. — Он хочет меня застрелить!
Клуб грохнул от смеха так, что пару листов шифера сорвало с крыши, унесло за реку. Сержант в момент, когда Горячий сиганул со сцены, упирался ему в спину уже не вороненым дулом, а прокуренным пальцем.
Горячий не видел этого позора. Уходя от пуль, он зайцем петлял между сельчанами к выходу. Вынырнув за порог, резво заперебирал ногами вдоль села, невзирая на возраст, шестипудовый вес и весомую должность. Вырвавшийся из-под пиджака галстук, красным языком бил по животу, чуб лез в глаза. В голове кипели слезы: «За что судьба собачья? Сверху губернатор Хазаров, снизу пистолет Макаров».
Заскочив домой, закрылся на все запоры и бросился к телефону.
— Ты в своем уме? — с полоборота заискрил Хазаров. — Демократ лучше умрет стоя, чем на коленях перед коммуняками! Ты и под пулями должен был кричать: ГОЛОСУЙТЕ ЗА ЕЛЬЦИНА! Иди агитируй снова!
— Сегодня нельзя!
— Если хочешь жить хорошо, то можно!
Владимир Арсентьевич поправил галстук и побрел в клуб.
Тихохонько проголосовал за Зюганова, потом решительно поднялся на сцену агитировать за демократию…
У ДЕДУШКИ МОРОЗА СНЕГУРОЧКА ЖИВЁТ
Перед Новым годом директор фирмы «Фарт» постановил: поздравить «фартовых» деток Дедом Морозом. Не лицемерно-заказным — со стихами и бородой по прейскуранту, а чтоб от души и с экономией.
— Дед Мороз, Дед Мороз, борода из ваты! — продекламировал маркетолог Александр Блохин. — Ты подарки нам принес, баламут лохматый!
— Дед Мороз есть, — сделал первое праздничное назначение начальник.
— С хорошенькой Снегурочкой и Кощеем могу выступить!
— Снегурочкой назначили спеца по рекламе Светку Горохову.
Мужчины позавидовали Блохину. Только не Новоселов, он однажды получил от Светкиных ворот резкий поворот.
И наступил день поздравления.
Новоселова Валюша, шести лет от роду, с утра прилипла к окну в ожидании Деда Мороза. Но на маршруте гостей из леса их дом стоял последним.
Первая остановка — внук начальника «Фарта». Дед Мороз со Снегурочкой вывернулись наизнанку под елкой главного внука фирмы: в песнях, плясках и хороводах. После чего довольный начальник изрек:
— У Деда Мороза в лесу руки-ноги озябли, чайком их надо погреть.
И пригласил на кухню.
На месте самовара стояли коньяк и шампанское.
Впереди Деда Мороза понеслась весть: ручки-ножки у путников зябнут, начальник обогревал конечности изнутри.
К средине праздничного маршрута Дед Мороз уже не смущался при появлении на кухне ребенка.
— О, летит! — тыкал в окно посохом.
И пока ребенок таращил глазенки в поисках летательного аппарата, Дед Мороз лихо вздергивал бороду на лоб, вбрасывал в освободившийся от маскарадной волосни рот отогревающую «ручки-ножки» жидкость и возвращал декорацию на место. Грех дите обманывать, да и разбивать сказочные иллюзии о бутылку не меньший.
Вскоре в «жигулевской» повозке Дед Мороз горланил: «В лесу родилась телочка!» — и декламировал: «Ручки-ножки не озябнут, если будем мы дерябнуть!» Заходя в дом, вместо: «Где тут елка?» — бухал: «Где тут дерябнуть?» А когда Снегурочка все же заворачивала его к зеленой красавице, падал в кресло и сидел красноносым истуканом пока внучка, злясь на немычачего деда, развлекала «фартовых» детей.
Разнаряженная в пух и прах Валюшка Новоселова томилась у окна.
— Наверное, Дед Мороз растаял, — успокаивали ее.
— Нет! — кричала Валюша. — Не растаял.
Уже в сумерках радостно посыпалась со стула:
— Приехал! Приехал!
Поднимаясь к Валюшке в искушающе-тесном пространстве лифта, Дед Мороз решил: Снегурочка за время поздравительного круга удалилась от кровосмесительных границ на безопасное расстояние, превратилась из девоньки-внучки в девицу-штучку. Отбросив посох и мешок, навалился на белоснежную красавицу, запустил руки под серебристую шубку. А вытянутые губешки нацелил в сахарные уста.
Прицел был сбит ударом по ребрам.
— Ну, че ты? — продолжал рваться сквозь шубу к плоти Снегурочки Дед Мороз. — Че как неродная!
Они вывалились из лифта. Дед Мороз на Снегурочку. Поверженная на лопатки та и не думала сдаваться. Аэробически гибкая, всадила колено в живот пожираемого страстью Деда. Тот ухватил ее за прицепную косу…
Выбежавшая встречать дорогих гостей Валюшка приняла возню перед лифтом за начало новогоднего действа, начала декламировать:
У дедушки Мороза
Снегурочка живет,
Ее он гладит косы,
И умницей зовет.
Под стихи Дед Мороз оторвал косу и пропустил еще одну болезненную оплеуху.
— Бл… — открыл ругательно рот.
Гадость не успела вылететь, Снегурочка заклепала оскорбление бородой до самых гланд.
Валюшина мама прыгнула в жар схватки разнимать новогодний турнир и словила под глаз удар, предназначавшийся Деду Морозу. С воплем:
— Как я с синяком на праздник?! — побежала к зеркалу.
А Дед Мороз, законопаченный до гланд бородой, синел, пучил глаза, задыхался. По щекам текли слезы.
— Дед Мороз тает! — закричала Валюшка.
— Кобелина он сивый! — возразила Снегурочка и закрепила сказанное коленом в дедушкин живот. Борода от удара вылетела, как пробка из бутылки, прямо внучке в глаз. Брызнули слезы.
— И Снегурочка тает! — запаниковала Валюшка.
— Не растает, — сказал Валюшкин папа, он с наслаждением наблюдал сцену борьбы. Деда Мороза-Блохина не переваривал — выскочка, а Снегурочка-Светка — ломака.
За спиной дерущихся тупо открывался и закрывался лифт, заклиненный валенком Деда.
Сам Дед хотел одного — вырваться живым из этой переделки.
Верткая и цепкая внучка руками-ногами молотила его по всему лежачему фронту. Французская тушь, американские тени, итальянская помада не выдерживали жаркого русского боя — стекали, сползали, размазывались, превращая щекастое чалдонское лицо Снегурочки в жуткую индейскую харю.
— Тает! Тает! — побежала домой Валюшка. — Надо заморозить, как горку.
И приволокла кастрюлю с холодной водой. Снегурочке вода для заморозки попала в горло. Она закашлялась…
Дед Мороз воспользовался паузой в избивании, в одном валенке поскакал вниз по ступенькам.
Снегурочка вскочила в лифт, но помня «фартовые» обязанности, выбросила мешок с подарком Валюшке.
Та, отрабатывая полученное, затараторила во след убегающему и догоняющей:
У дедушки Мороза
Снегурочка живет,
Ее он гладит косы,
Красавицей зовет.
А папа-Новоселов, довольно потирая руки, пошел к телефону докладывать начальнику «Фарта» результаты поздравления.
НЛА или ПОСЛАННИКИ КОЗЕРАКА
веселое повествование в десяти главах с прологом, эпилогом и реальной фантастикой
ПРОЛОГ
Теоретики утверждают, что в начале было слово, а уж потом каша заварилась. Мы люди практические, однако и в нашей истории вначале слово прозвучало. И не одно — целый рассказ.
Глава первая
РАССКАЗ ПЕЧЁНКИНА
Мяч круглый — поле ровное. — Под воздействием УФО жизнь героя дает трещину. — Беспощадно встает вопрос: быть или не быть?
В тот вечер футбол был. Если бы вечером, а то ночью. В час ноль-ноль. Я, собственно, и в три часа смотрел бы. Не каждую неделю наши с французами играют. Да хотя бы и каждую. Мяч круглый — поле ровное. Мы тоже не лаптем щи хлебаем, при случае можем любой команде наказаловку устроить. Можем и без случая причесать.
В десять вечера сел я перед телевизором. А матч в час. И уснул. А там сон — наши с французами играют. В одни ворота, как с детьми. Смотрю и радуюсь. Все получается: дриблинг, пас, удар через себя под штангу, вратарь в правый угол, мяч в левый. Блеск!
Просыпаться не хочется.
Вдруг звонок. Глаза продрал. Ба, по телевизору вовсю футбол идет. Пас, удар! Наш вратарь в правый угол, их мяч тоже в правый, но встреча не состоялась — 2:0 в пользу французов.
Ах, ты едрит твою в ангидрит марганца!
И звонок в прихожей надрывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12