Человек, с которым я только что разговаривал, смотрел на меня с иронией.
— Я так и думал, что вы вернетесь ко мне за помощью, — произнес он.
— Значит, вы так и не уходили с того места, где мы расстались?
Он снова отвесил церемонный поклон. — Это был мой долг — подождать вас. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие. Действительно, в моем положении было бы лучше всего расспросить человека, как найти дорогу. И я решаюсь на это. Но вместо того чтобы показать мне направление, он начинает рассуждать, тот ли отель я выбрал.
— Не могу поверить, чтобы человек вашего склада мог заказать такой низкопробный отель, — начал он выговаривать мне. — Вы считаете это допустимым?
Прежде чем я успел послать его к дьяволу, он вежливо улыбнулся:
— Разве мы путешествуем не для того, чтобы получать удовольствие? И добавил доверительным шепотом: — Вы, конечно, уже поняли, что я тоже не здешний. Я махнул рукой, показывая, что этот факт мне абсолютно безразличен.
Он воскликнул:
— Кстати, я разве не представился?
Запустив в карманчик жилета два пальца, он достал визитную карточку и протянул ее мне. Я с деланным интересом вгляделся в длинную фамилию, которую невозможно было прочесть; успел только заметить, что над ней изображен дворянский герб. Я пробормотал в ответ свою плебейскую фамилию. Не слушая меня, он пустился в новый длинный монолог, завершив его предлинной фразой:
— … и вы, конечно же, знакомы с моими произведениями.
Я воскликнул:
— Впервые слышу!
Он не высказал разочарования и произнес странную фразу:
— Однако нет других исследователей амазонок, кроме меня!
И погрузился в какие-то свои размышления, предоставив мне наконец возможность пуститься наутек.
Я обежал площадь, не узнавая ничего, и остановился в полном недоумении. Где вода, где берег? Мне не вырваться своими силами из этого дьявольского лабиринта!
Возвращаюсь, побежденный, к освещенному островку — единственному месту, где можно бросить якорь. Странный человек снова начинает свои рассуждения, как будто не заметив моего отсутствия:
— Согласитесь, что нельзя общаться с людьми, не делая между ними никаких различий. Роду человеческому грозит вырождение. И наш долг — не допустить этого. Но, кстати, вам будет спокойнее в частном доме…
— Я был бы вам очень признателен, если бы вы подсказали, как пройти кратчайшим путем к мосту Академии, — грустно попросил я.
— Следуйте за мной, — коротко отозвался он.
Неужели этот человек наконец-то услышал меня? Но он остановился у фонтана, украшенного высокими фризами с изображением вздыбленных коней.
— Изучите хорошенько эти фигуры! — воскликнул барон. — И вы сразу поймете связь между ними и моими героинями.
Я опустил чемодан на скользкую брусчатку мостовой и погладил мраморный зев фонтана, который, кажется, дышал под моими пальцами.
— Эти лошадки позволяли оседлать себя только тому, кто их любил, — продолжал рассказчик. — А любить друг друга могут только существа, созданные одинаковыми.
Я устало ответил, уловив его мысль:
— Пол перестает быть злом, если не подчиняется законам вида? Он вдруг посмотрел на меня как на старого знакомого.
— Вы упрямо используете слова, чтобы скрыть свои мысли, — воскликнул он. — Это секрет любого самоубийцы. Амазонкам помогло выжить то, что они не разговаривали.
Несомненно, делаю ошибку, притворяясь, что принимаю его игру:
— Так вот откуда идет их дурная слава?
— То, что им никогда не могли простить, — это их стремление к однополому существованию.
— Как же они продолжали свой род?
— Иллюзия необходимости противоположного пола еще не делает любовь возможной, но лишь скрывает ее истинные возможности.
— Природа, однако, распорядилась по-своему…
— Природа чаще обрекает нас на несчастья, чем на радости.
— Но мы не можем выбрать себе другие условия для жизни.
— Можно просто не подчиняться условиям.
— Убежать в фантастику?
— Мудрость амазонок заключается в том, что они отбросили сказку о мире, разделенном на мужчин и женщин.
— Отказ от признания полового плюрализма не может изменить реальность бытия.
— Они всегда знали, что существует только один пол.
— В каком мифическом пространстве?
— В том, где мифы становятся реальностью.
— Единственная реальность, о которой можно говорить с уверенностью — это смерть.
— Смерть понятна только там, где существует любовь, которая является антитезой смерти, — это отмена всех различий. — А амазонки вели войны из любви к жизни или из любви к смерти?
— Они сражались только за свободу любить.
— И какими мерками они измеряли эту свободу?
— Самой красотой их обнаженных торсов!
— То есть вы хотите сказать, что они были лесбиянками?
— Они были сами себе хозяйками.
— Такое искусство может иметь различный смысл.
— Смысл, который в этом заложен, еще никем не понят.
— Ну конечно, иначе амазонки не дожили бы до наших дней.
Он не реагирует на сарказм, просто замечает:
— В противном случае зачем я был бы здесь?
Я стараюсь казаться объективным:
— И каким образом они воспроизводятся?
— Кооптированием.
Мое молчание, по-видимому, заставляет моего странного собеседника думать, что я размышляю над этим открытием. Поэтому он уточняет:
— Вербуются среди женщин, способных быть мужчинами, и среди мужчин, способных быть женщинами.
Должно быть, я на какое-то мгновение закрыл глаза, потому что, осмотревшись, вдруг никого не увидел рядом с собой. Жду какое-то мгновение, зову. Никто не отвечает. С некоторым сожалением поднимаю свой чемодан и снова пускаюсь в путь с новым болезненным усилием, в попытке вырваться из лабиринта, в который я позволил себя завлечь.
Удаляюсь от фонтана, пока не натыкаюсь на стену. Обойдя ее, нахожу проход. В конце прохода вижу обычные венецианские стены. Но канал, идущий вдоль этих стен, имеет узкую неогороженную мостовую, и приходится ступать по воде. Чем дальше, тем вода становится выше. Может, это начало одного из очередных наводнений, которые так часто случаются в Венеции? Может, начинается период, когда расположение луны и солнца поднимает уровень моря? Знаю только, что в этом направлении идти больше нельзя. Но только делаю несколько шагов в другую сторону, как снова коварная вода настигает меня. Теряя голову, опрометью бегу с этого места. Туман превратился в жидкий лед, который морозит губы и жжет глаза. Руки и ноги становятся ватными. Кажется, я чувствую за спиной журчание настигающей меня темной и густой массы. Больше нет моих сил.
Я громко кричу, уже не соображая, какие слова срываются с моих губ. Чувствую, как они, словно смеясь надо мной, отскакивают от черной поверхности ледяной воды. — Фонтан! Где Фонтан амазонок? От звуков этой безнадежной молитвы прихожу в себя и вдруг начинаю смеяться: очевидно, слова барона настолько утомили меня, что голова пошла кругом. Теперь мне лучше. Если бы не тяжесть этого бесполезного чемодана, я чувствовал бы себя еще более готовым преодолеть последний этап. Но поскольку я считаю его бесполезным, зачем таскать лишний груз? Просто из привычки? Или в самом деле мне так уж дорого содержимое чемодана?
Делаю над собой усилие — может даже большее, чем нужно, — и оставляю свой груз возле стены. Ухожу, стараясь не прислушиваться к долго преследующим меня воплям сожаления.
Почти сразу же снова оказываюсь у знакомого фонтана. Или это другой, просто похожий на прежний? Их так много на больших и малых площадях Венеции. Наверное, я проделал больший путь, чем мне показалось.
Внимательно рассматриваю барельефы на парапете фонтана. Узнаю неспешный аллюр, мягкость взгляда, нежные изгибы молодых лошадок, грациозность которых так расхваливал мне ученый. И правда, они прекрасны. Становлюсь на колени, чтобы получше рассмотреть их очертания и снова погладить их шелковистые спины. Не всякая обнаженная девица в этой каменной плоти способна вызвать столько человеческих чувств. С каким наслаждением я сел бы без седла на эти чувственные спины, обнял руками их грациозные, пронизанные теплыми венами шеи, окунул лицо в пахнущие луговыми травами гривы!
Осторожное прикосновение отвлекает меня от этого сна. Повернув голову, вижу глаза с золотым отливом, глядящие на меня с таким доверием, что не испытываю ни удивления, ни страха. Протягиваю руку и трогаю мягкую густую шерсть, настолько короткую, что она позволяет ощутить теплоту тела. Это собака, которая, по-видимому, заблудилась, как я, в этом промозглом тумане и пришла составить мне компанию.
Как мне кажется, это дворняга, хотя морда у нее вытянутая и прямая, как у легавой. На лбу у животного странная рана, похожая на отпечатавшийся поцелуй.
Чем больше вглядываюсь, тем более странной мне кажется эта рана. Ее эллиптические линии и пропорции так совершенны, что это не может быть результатом несчастного случая или насилия. С этим животным сделали что-то такое, что природа сама по себе не могла изобрести.
Сука или кобель? Я ласкаю ее. Оказывается, сука. Кажется, в ее глазах, сверкающих золотыми искорками, лучится усмешка. Я улыбаюсь ей в ответ. Собака кладет мне на колено лапу — она длинная и тонкая, не как у обычной собаки. Я сжимаю тонкое запястье. За всю жизнь не помню случая, чтобы я испытывал такую нежность к животному. Но эта собака была необычной. И без тени смущения я мог бы представить ее в своих объятиях. Может, потому, что этот необычный рот, высеченный у нее на лбу, вызывает желание наклонить голову и прижаться к нему губами?
Не отрывая от меня глаз, гостья старается высвободить свою лапу. Я разжимаю руку. Она отступает, поворачивается, поднимает ко мне голову, как бы приглашая следовать за ней. Зачем заставлять себя уговаривать? Без сомнения, она знает лучше меня, куда идти.
Действительно, место, которое я так долго искал, оказалось всего в нескольких шагах отсюда: огороженный железной оградой дом с мраморными колоннами, высоким фронтоном и портиками неизвестного мне стиля.
Собака кладет лапу на засов, я толкаю калитку, и она беззвучно открывается. Четвероногая проводница ведет меня через едва освещенные своды, под которыми я успеваю разглядеть изящные изваяния. Подхожу к одному из них. Это скульптурное изображение обнаженной женщины в античном стиле, обнимающей оленя, — может быть, это богиня охоты, хотя и без лука и стрел. Собака остановилась в ожидании, и я уже собрался за ней поспешить, как вдруг одна любопытная деталь привлекла мое внимание: треугольник Венеры высечен и обработан с такой тщательностью, что трудно поверить в древнее происхождение этой скульптуры. Однако все другие части фигуры сохранили следы многих веков. Может быть, скульптура и ее интимные места выполнены в разное время?
Вслед за собакой поднимаюсь по мраморной лестнице на второй этаж, сплошь покрытый богатыми коврами. Несколько бронзовых канделябров, укрепленных на дубовой панели, излучают неяркий свет, располагающий к созерцательности. Одна из дверей приоткрыта, и моя проводница исчезает за ней. Следом и я вхожу в зал, освещенный слишком слабо, чтобы разглядеть, какие сокровища хранят все эти мавры из бронзы и черного дерева, что населяют каждую комнату этого столь же роскошного, сколь и загадочного дворца.
Никаких признаков жизни: ни звука, ни книг, ни каких-либо следов человеческого присутствия. Мысль о том, что в этом доме я найду кого-то, чтобы попроситься переночевать, кажется мне все более проблематичной по мере того, как мы проходим одну за другой удручающе пустые комнаты.
В конце концов решаю прекратить этот бесполезный визит: диван в комнате, где я нахожусь, кажется, дает достаточные удобства, чтобы дождаться дня.
С наслаждением растягиваюсь на кожаных подушках. Но тут же собака возвращается назад и останавливается возле меня. Ее взгляд так ясно выражает нетерпение, что я встаю, почти не осознавая, что делаю, и иду дальше изучать дворец.
Неужели мои муки когда-нибудь кончатся? Проникаю еще в одну комнату. Яркий свет, радужные цвета поднимают мое настроение. Антикварная мебель подчеркивает богатство и вкус хозяев дома. В центре, под коричневым с золотом балдахином возвышается кровать под меховым покрывалом.
Собака приблизилась к ней и, не спуская с меня глаз, с царственным видом растянулась на покрывале; теперь уже почти ничего в ее фигуре сфинкса не напоминает той мягкой доверчивости, которую я заметил там, у фонтана. На стене, позади нее, возвышается деревянная скульптура, покрытая эмалью и драгоценными камнями, изображающая гордого и могучего единорога. Его топазовый взгляд, направленный на меня, удивительно похож на взгляд собаки. Между мифическим животным и тем, что спасло меня от ночных галлюцинаций, одна видимая разница: на лбу первого несуразный и хрупкий, кажущийся чужеродным хрустальный рог.
Я с усилием сбрасываю с себя колдовское наваждение и направляюсь к тяжелой двери справа от кровати, чтобы поскорее покинуть этот странный необитаемый дворец, который начинает вызывать у меня страх. Но, открыв дверь, понимаю, что теперь уже отсюда никуда не уйду. Ванна из желтого мрамора с бронзовыми кранами наполнена вспененной горячей водой. По всему видно, меня здесь ждали. Мыло, мочалки, свежие полотенца отражаются в зеркалах… Бессмысленно сопротивляться этому соблазну!
Раздеваюсь и долго плещусь в ароматной пене; кто знает, сколько проходит времени, пока я отмываюсь от переживаний и обманчивых видений в тумане…
Когда возвращаюсь в комнату, посвежевший, выбритый, пахнущий лесными ароматами, собаки-мучительницы уже нет. Нужно ли признаваться, что какое-то неосознанное разочарование сжало мое сердце? Но усталость была слишком велика, чтобы это чувство надолго завладело мной. Я с наслаждением растянулся на кровати. Нежность шкуры под моей голой спиной была последним ощущением, прежде чем глаза мои закрылись, в последний раз взглянув на прозрачный, нависщий надо мной огромный мифический рог.
Мне приснилось, что собака с человеческим лицом встает на лапы и, голая, приближается ко мне. Протягиваю к ней руки, она скалит зубы… Руки мои немеют и бессильно опускаются. Я никогда не узнаю ее любви!
Она наклоняется надо мной, как бы спрашивая: чего ты от меня хочешь? Ее губы касаются моих.
Я просыпаюсь. Нет никакой собаки. Загадочное животное исчезло. Неужели я действительно один?
Неожиданно какая-то фигура скользит мимо кровати, с обнаженным торсом, в котором каждый мускул кажется просвечивающим сквозь тонкую кожу. Бюст невысокий, с темными и острыми сосками. Лицо похоже на скульптуру: от изящной шеи до лба, окаймленного гладкими черными волосами, собранными сзади в длинный конский хвост, который, пока она с грацией гимнастки проходит по комнате, хлещет ее по гибкой спине, бедрам и округлым гладким ягодицам. Упругая сила и молодость, наполняющие жизнью это изумительное тело, заставили меня забыть о своей наготе. Поднимаюсь на кровати и вожделенно созерцаю этот слишком реальный мираж. Чудное видение поворачивается лицом ко мне. В ее темных, чуть раскосых глазах, опушенных густыми ресницами, я не могу прочесть ни интереса, ни гнева. Широкие полные губы сжаты в спокойном молчании. Неподвижные ноздри не выдают никаких эмоций. Ни один вздох не всколыхнул упругую шелковистую грудь.
Мое орудие приходит в боевое состояние, пока я созерцаю красивый живот с симметричными впадинами, с тенью ямочки, какие иногда бывают на щеке; смелый рисунок треугольника внизу грубо опровергает кажущуюся девственность. Ничто не скрывает его бесстыдно обнаженные выпуклости. И еще одна очаровательная особенность: заветная щель не скрыта, как у других женщин, на три четверти между ног, а располагается высоко, совершенно открыто, как лоно ребенка. Кажется, свободная и буйная сила наполняет своей кровью продолговатые вертикальные губы, которые предстают перед моим жадным взором с откровенным и пассивным бесстыдством экзотического двуполого растения.
На какие любовные деяния способно это гордое тело? Если оно соткано из плоти, моя страсть не в силах нарушить его порядок. И все-таки предоставит ли мне судьба еще раз такой случай?
Прежде чем я решаюсь предпринять шаг, который помог бы мне завоевать эту красоту, видение предугадывает мою атаку и отступает. Прислоняется к стене, наклонив вперед плечи. Неужели собирается убежать? Или, наоборот, готовится со злостью броситься на меня, о чем говорят ее напрягшееся тело и потемневший взгляд?
Постепенно взгляд ее становится более теплым и лицо светлеет. В глубине глаз появляются разноцветные искорки. Она подходит без улыбки, но и без какого-либо проявления страха передо мной, протягивает руку и закрывает мне ладонью рот. Может, для того, чтобы помешать мне говорить? Другой рукой прикасается к моему члену.
Боясь возбудить в ней какие-то сомнения, я расслабляюсь и принимаю положение, в котором она застала меня спящим.
1 2 3 4 5 6