На утро лег плотный туман, скрыв очертания даже ближайших деревьев. Туман клубился и стекал мутными волнами, скрадывая звуки. Из белесой мглы доносились непонятые шорохи и потрескивания. До самого тракта Аттон не выпускал из рук обнаженного меча.
Дорога, укрытая липкой молочной взвесью тумана, была пуста. Караванщики решили, видимо, переждать туман, опасаясь засад. Аттон пришпорил коня, намереваясь, сегодня же к вечеру достигнуть Виеста. Выше к перевалу, туман почти рассеялся, в просветах между деревьями показались далекие желтые холмы. Задул пронзительный холодный ветер. Лес, вдоль тракта, становился гуще, появились широкие разлапистые ели, хмурое небо, все чаще скрывалось за переплетением могучих ветвей.
От длительного переутомления, чувства Аттона притупились, бессонная ночь отзывалась тупой болью в висках, и поэтому, когда конь под ним резко дернулся в сторону, Аттон успел, лишь, кубарем скатиться в мокрые кусты. Конь пробежал еще несколько шагов и, захрипев, упал.
Из его шеи, там, откуда торчал толстый арбалетный болт, бил фонтан темной крови. Из леса, матерясь и размахивая оружием, выбежали люди. Аттон стиснув зубы, потянул из-за плеча меч, и вышел им навстречу. Их было трое. Замедлив шаг, они приближались, глядя на мертвую лошадь, совершенно не обращая внимания на него. Один из них, здоровенный детина, сжимал в руках огромный аведжийский арбалет, заряженный зазубренной толстой стрелой, двое других были вооружены тяжелыми секирами.
— Ты че, свин джайлларский, ты куда целил, мать твою? В седока целить надоть было…
— В седока и целил…
— Вон он, мать твою, седок твой, страшный такой. Ща мечом махать начнет…
Детина глянул на Аттона, мерзко ухмыльнулся, и поднял арбалет. Аттон, отставив меч чуть в сторону, шел прямо на них.
— Ты гляди, не пужливый. А зря… Ий-и-и-х!
Аттон с легкостью отбил стрелу мечом, и одним прыжком оказавшись возле арбалетчика, снес ему голову. Пока второй разбойник провожал испуганным взглядом, крутящийся в воздухе болт, Аттон вырвал у него из-за пояса нож, и всадил ему в глаз, по гарду, и тут же, не давая третьему поднять секиру, разрубил его почти пополам. Сзади тихо звякнула, упавшая на камень, стрела.
Аттон, стоя среди порубленных тел, внимательно вглядывался в лес. Убедившись, что разбойников было всего трое, он обшарил карманы их грязных кожаных рубах, и, с досады, плюнул. Теперь у него не было коня. Тогда, унося ноги из Предела Лесов, где его настигли собаки маркиза и ему пришлось бросить оленя, тогда он хотя бы знал, что есть короткая дорога черед Пустоши. Когда-то он ходил к Виесту, но северным трактом, из Данлона… Здешние же места ему были совершенно не знакомы. Идти по дороге пешком было бы слишком опасно. Не считая разбойников, на тракте могут встретиться охотники за головами, о которых говорил громила из таверны, а для этих, подорожные грамоты — лишний повод обшарить карманы странника. Идти лесом вдоль дороги долго, к тому же он слишком устал, что бы пробираться через завалы и буреломы. Аттон снял седло и закинул его в кусты. Потом, собрав все самое необходимое, заполнил дорожный мешок и двинулся в гору. Оставалось надеяться на случай.
37
— Герцог Латерратский признает Императора своим сюзереном, лишь в том случае, если после смерти герцога его титул перейдет правящему Императору.
Россенброк долго молчал. Он прижимал ладони к вискам и напряженно думал. Гир смотрел на старика с жалостью. Только они двое, на всю Лаору могли осознать, к каким последствиям приведет этот шаг.
— Правители Атегатта всегда славились своей прямотой и следовали древним канонам чести. За редким исключением. Может, поэтому, они чаще других становились Императорами. Аведжийцы в глазах всей Лаоры были и остаются проклятыми предателями. Это правда и нет, одновременно, и ты это знаешь ничуть не хуже меня. Но никто не хочет, чтобы они правили миром. Я думаю, что это понимают не только епископы, но и король, если он не пропил окончательно свои мозги. Но сейчас, они сильны, как никогда. Мой герцог провел много времени в переговорах с Циче. И он убежден — Фердинанд страшней всех нелюдей, драконов, епископов и мятежных генералов вместе взятых. Подумай об этом, граф.
— Надеюсь, твой герцог понимает, какое непосильное бремя он взваливает на хрупкие плечи Конрада? Что после его смерти, начнется такая бойня, за обладание землями Латеррата, что все остальные войны просто померкнут. Латеррат далеко, между ним и Атегаттом враждебная Забриния и Штикларн. Твой герцог знает, сколько найдется желающих, на освободившийся престол.
— И поэтому, он и желает отдать его Атегатту.
— Мы слишком долго воевали. Кристофер, чтобы сохранить Империю в том виде, в каком она есть сейчас. И будь я проклят, если знамя Латеррата, поднимут над развалинами этого мира.
— Но ты всегда ратовал за расширение влияния Атегатта, граф!
— Я долгие годы готовил мир к этому. Но это делал я. Если Иллар позволит, я проживу столько времени, сколько хватило бы на то, чтобы сделать из Конрада настоящего правителя. Я рад тому, что герцог обеспечит, хотя бы на короткий срок, безопасность нашим западным границам. Но будущее — будущее туманно, как парк за окном. Сейчас, в этом мире существует баланс, пусть хрупкий, но достаточный для того, чтобы армии не кромсали друг друга. Пока никто не рвется к мировому господству…
— Пока, граф. Пока…
— Да, Кристофер. Я понимаю, что решение твоего повелителя бесповоротно?
— Да, граф. Все документы уже подготовлены. Необходимо официальное признание. И мы оповестим церковь, и всех послов…
— Признание? А разве твой герцог оставил Императору выбор? Я понимаю, что архиепископ Новерганский уже в курсе?
— Да, граф!
— Циничный толстый пройдоха… Не сказал мне и слова! Ну и хорошо, на том и порешим. Можешь не ждать официального ответа двора, Кристофер. Поезжай в Дрир, к Вальтеру, обрадуй старого ублюдка… Я надеюсь, что с этого дня, мы начнем делать общее дело…
38
Случай представился буквально сразу, Аттон не успел пройти и шести стрел. У обочины, погрузившись по самые ступицы в жидкую грязь, стояла доверху груженая телега, запряженная двойкой волов. У телеги, утопая по колено в грязи, вяло размахивал шестопером пожилой приземистый аведжиец, с широченными плечами и бородой лопатой. На него, наседая со всех сторон, и так же вяло размахивая секирами и булавами, нападали шестеро, точь-в-точь, как и те, которых зарубил Аттон.
Несмотря на явное численное преимущество, разбойникам не удавалось одолеть купца. Один из них, на глазах у Аттона, неловко оскользнулся в грязи, и тут же рухнул с размозженной головой, забрызгав дружков кровью и мозгом. Разбойники матерились и подбадривали друг друга тычками. Аттон выбрал место почище, и скинул заплечный мешок. Потом достал из голенищ ножи и двинулся к месту боя, обходя обширную лужу. Купец, заметив его, заработал шестопером быстрее, заставив грабителей, слегка пятится назад.
— Что за упертый хрен такой попался? Да мы ж тебя на куски порежем и …
Грабитель, издав истошный вопль, обмяк, тщетно стараясь дотянуться до ножа, торчащего между лопаток. Остальные, в недоумении уставились на упавшего, что немедленно стоило двоим из них жизни. Один схватился за рассеченное широким лезвие горло и с хрипом повалился на другого, которому досталось шестопером по голове. Оставшиеся, не раздумывая, бросились в лес.
Аттон, вытащил свои ножи, и внимательно посмотрел на бородача. Тот, по-прежнему, прижимался спиной к телеге, и держа в готовности шестопер, с тревогой поглядывал куда-то назад, в сторону желтых кустов.
— Тряпка сухая есть?
— Чего?
— Чего-чего… Сухая тряпка у тебя есть? — Аттон подобрал метательное лезвие, вымазанное грязью и кровью. Бородач, опустил шестопер, и по-прежнему подозрительно таращась, полез за пазуху.
— На вот… — Он швырнул Аттону лоскут грязноватой холстины. — Эй, Гарр! Что с ней?
— По-моему все, господин купец… — отозвался из кустов совсем юный, плачущий голос.
— Что, мать твою, всё?
— Она, это… умерла…
Бородач швырнул шестопер в грязь, и не глядя на Аттона, побрел вокруг телеги. По дороге, он со злобной гримасой пнул труп разбойника, и забормотал проклятия. Аттон, тщательно протер клинки и пошел следом.
За кустами, прислонившись спиной к поваленному дереву, сидел юноша, почти мальчик, с красивым, по-детски округлым лицом и ясными серыми глазами, полными слез. У него на коленях лежала девушка, в длинном сером шерстяном платье, тонкие черты ее красивого лица уже заострила смерть. В груди, там, где прошла насквозь арбалетная стрела, зияла страшная кровавая дыра с рваными краями.
— Ублюдки! Потомки Джайлларских свиней! О, горе мне… — бородач прижал ладони к лицу покойницы, и закачал головой из стороны в сторону. Аттон пошел обратно к телеге. Оттащив трупы грабителей к краю дороги, он взял волов за удила, и потянул за собой. Телега жалобно скрипнула, и раздвигая зловонную жижу, подалась вперед.
Когда задние колеса повозки прочно обосновались на достаточно сухом участке тракта, вдали послышался стук копыт. Аттон отпустил поводья и, перехватив поудобней рукоять меча, двинулся навстречу всадникам.
— Это они, господин купец, они вернулись за нами…
Бородач перестал причитать, и посмотрел на подъехавших всадников. Их было семеро — двое юношей, смуглых, как и сам купец, остальные — усатые и толстые дружинники, видимо, из местной охраны. Юноши соскочили с коней и бросились к аведжийцу. Купец прикрыл девушке глаза и встал.
— Она умерла, дядя?
— Да… Почему вы так долго, мать вашу…
— Господа охранники, ехать отказывались, говорят, далеко…
— Молчи, щенок… — Дружинники спешились, и подошли поближе, рассматривая мертвых грабителей. Аттон отошел к краю дороги и, присев на корточки, достал из мешка шило и нитку.
— Что же это ты, господин купец, в дорогу-то пустился, с малолетними малолетками, а?
— Так, вот. Господа дружинники. Мать ихнюю, — бородатый указал на юношей, — зверь лесной задрал, намедни. А тут, как раз, я с помощником проезжал домой из Васселя. А мать ихняя, мне сестрой приходится, двоюродной… Ну, пожалел, племянников-то, заберу думаю их с собой, в Лишанцу, прокормлю, в люди выведу… Да вот, девочку… Там, внизу, под холмом, из леса… — в его глазах показались слезы. Дружинники отворачивали лица от мертвого тела и сипло дышали.
— Как, стрелой проткнуло, её-то, погнал я волов, да вот застрял… Послал тогда братьев к посту, за подмогою… А тут, гляжу — бегут, сзади, разбойники, мать их. Хорошо, добрый человек вмешался, помог… Не устоял бы против них. Нет.
Дружинники посмотрели на Аттона. Тот, с видом полного безразличия, подшивал надорвавшуюся перевязь.
— Ты кто ж такой будешь, странник?
Аттон отложил шило, и встал.
— Еду, из Хоронга, к господину Монтессе, с торговыми поручениями… Моего коня срезали… Там же, где и девчонку… Я их убил, всех. Там, под холмом. Поглядите, может за кого награду дадут… — Самый длинноусый дружинник, видимо старший, махнул товарищу рукой.
— Сгоняй-ка, под гору, посмотри… — Потом взял, протянутые Аттоном бумаги.
— Могемец?
Аттон отрицательно покачал головой. Он смотрел, как бородатый купец взял с телеги лопату, и сойдя к обочине, принялся рыть могилу.
— Армельтинец… — ответил он дружиннику, и обратился к бородачу, — Господин купец, заберите тело с собой, его здесь выроют гурпаны. Похороните в городе.
— И то верно. — Купец бросил лопату заплаканному помощнику и, аккуратно подняв тело, положил на повозку. Осунувшиеся мальчишки держали за поводья лошадей, и с тоской смотрели на мертвую сестру.
— Печать не поддельная?
Аттон хмыкнул и забрал бумаги обратно. Из-за деревьев, разбрызгивая грязь и навоз, выскочил, посланный проверить слова Аттона, дружинник.
— Старшой, там это… Джуппа, значит, мертвый. Сам Джуппа Камень… Еле разобрал, так раскурочило его… и брательник евонный, тот воще без головы…
Старшой с уважением посмотрел на Аттона.
— Мастер ты, армельтинец, мечом махать. Далековато от родины забрался. У герцога на побегушках?
— Тороплюсь я, господа. Срочное дело, в Виесте. Господин купец, я понимаю ваше горе, но не могли бы вы продать мне коня?
— Погоди… — Дружинник расправил пышные усы. — Езжай с нами до заставы. А оттуда, с разъездом доскачешь до самого Виеста. Думаю, воевода расщедрится на коня, коль уж ты зарубил самого Джуппу. Залазь сзади.
39
Каммо Кирр выпроводил последнего посетителя, пересчитал мелкие деньги, и запер массивным замком тяжелый сундук. День явно удался — такого количества контрабанды, не проходило через его руки никогда. Он подсчитал в уме барыш, и весело пустился в пляс по комнате, высоко подкидывая коротенькие толстые ножки. Заработанных, за последнее время денег, ему с лихвой должно было хватить на небольшой замок в Форелне, с прислугой и собственной дружиной. Он мог бы взять под охрану пару-тройку дорог, и стричь купцов, как они стригут своих баранов. Кирр даже немного помечтал, с нежностью глядя на окованный медными полосами, сундук. Он представлял себе, как желающие проехать через его земли, валяются перед ним в пыли и жалобно стонут. А он, одетый в черный бархат, с самих Островов, в окружении пучеглазых молодцев, вальяжно и степенно проплывает мимо, словно чернопарусная бантуйская галера. А контрабандистов, вовремя не заплативших дань, он будет, собственноручно, вешать на перекрестках. И тогда, никто не посмеет попрекнуть Каммиуса Кирра Третьего, в том, что он трус и невежда.
Окрыленный радужными мечтаниями, Каммо нырнул в маленький погребок, и вылез оттуда, весь в паутине, с кувшинчиком старого данлонского вина, припрятанного еще с тех пор, как он только начинал торговать контрабандой. Не спеша, он наполнил бокальчик, и смакуя чудесный напиток, сделал маленький глоток. Вино было восхитительным. Причмокнув от удовольствия, Каммо нарезал бисквит и, сделав жест бокалом в сторону сундука, произнес тост:
— За Каммиуса Кирра Третьего, славного богача!
За его спиной тихо скрипнула дверь.
Каммо повернулся, и мгновенно побелев, как полотно, выронил бокал из рук. По полу у его ног растеклась ярко—красная лужа.
В дверях стоял, загородив проход, невысокий мужчина в сером верховом костюме. Он смотрел на Каммо маленькими ядовито-желтыми глазами. На его смуглом, побитом оспинами лице, играла злая усмешка. Гость аккуратно прикрыл за собой дверь, и опустил засов. Потом, не спеша, снял с плеча арбалет и вложил в ложе стрелу. Каммо, увидев направленное на него оружие, постарался придать своему лицу бесстрашный и надменный вид, но колени подвели его, и он грузно опустился, прямо в лужу разлитого вина.
— Обмываешь удачную сделку? — Человек встал напротив Каммо, и посмотрел на него сверху вниз.
— Д-да…
— Ты, знаешь, кто я…
— Д-да, господин. Вы Гайсер, Щ-щ-уколов… — Язык совсем не хотел слушаться Каммо, он прилип где-то к гортани, и стал тяжелый и твердый, как кусок дерева.
— Вот и хорошо. Тогда ты, без сомнения, знаешь, зачем я пришел…
— Н-н-нет, господин…
— Нет? Гм… Ну, хорошо, я попробую тебе объяснить… — Видя, что после его слов Каммо зажмурил глаза и прикрыл лицо рукой, Гайсер тихо рассмеялся. — Я же сказал, что попытаюсь тебе объяснить цель своего визита. Я вовсе не собирался тебя бить… — Каммо убрал руки и заискивающе улыбнулся, и тут же получил резкий и мощный удар кулаком, затянутым в обшитую металлическими бляхами перчатку. Каммо взвыл и разбрызгивая кровь и слюну, рухнул к ногам аведжийца.
— Вот же… Не смог удержатся… И что это со мной сегодня? — Гайсер ухмыляясь обошел страдающего Кирра вокруг. — Дело в том, мой скаредный друг, что господин Дибо, очень недоволен тобою. И из-за этого он волнуется… А волноваться господину Дибо противопоказано, у него очень слабое сердце… Его может хватить удар! — Гайсер сел в кресло и положил заряжений арбалет себе на колени. — Господин Дибо считает, что ты намеренно обманываешь его. Но ведь это же неправда? Скажи мне, мой удивительно жадный друг, что это неправда…
— Я вас не об-м-манываю, клянусь здоровьем папаши… — Каммо стоял на четвереньках, и в промежутках между словами, выплевывал сгустки крови с обломками зубов.
— Ну, скажем, что папаша вряд ли бы стал гордится таким сыном… Еще три недели назад, ты сказал нам, к тебе направляется за распоряжениями какой-то особенный человек, из Норка. Потом, ты сказал, что он задерживается потому, что якобы, едет через королевство. Три дня назад, мы оцепили все дороги через Хоронг, и как минимум полсотни замеченных, подходили под твое описание. Но прошло три дня, ты встретился за это время, больше, чем с сотней человек… Где же твой посланник?
— Н-не знаю, господин Щуколов. Условный знак не тронут. Он не появлялся.
— Гм. Может, ты его уже предупредил?
— Нет, что вы…
— Ну, хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35