Лишенный привычной домашней опеки, он подпал под влияние дурной компании, был замешан в преступлении и осужден. Это окончательно сразило старика. После кровоизлияния у него отнялась правая рука и частично была парализована нога.
Целый год не работал Якименко. Уход за ним взяла на себя близкая подруга его покойной жены Зинаида Ивановна. Она навела порядок в запущенном доме, следила за тем, чтобы Андрей Андреевич вовремя ел, строго соблюдал назначенные режим и диету.
Товарищи по работе часто навещали Якименко на дому, держали его в курсе институтских событий. Они сообщили ему радостную весть. Талантливый инженер Степанковский, которого Андрей Андреевич знал по совместной работе на заводе и очень ценил, разработал новую, более усовершенствованную модель самолета с атомным двигателем. Для этого самолета, обладающего огромной скоростью, требовались соответствующие приборы. Узнав об этом, Якименко потерял покой. Он буквально засыпал директора института, своего старого друга, просьбами поручить ему создание таких приборов.
Всеволод Алексеевич Грибов — директор института, один из видных ученых страны — долго колебался прежде чем дать согласие на то, чтобы Андрея Андреевича, несмотря на возражения лечащих врачей, зачислили в штат института.
Для Якименко оборудовали на первом этаже лабораторию, и он приступил к делу.
Не зря, видно, говорится, что беда не приходит одна. Месяц спустя с Андреем Андреевичем стряслось новое несчастье. Переволновавшись на работе, он слег. Пришлось подчиниться категорическому требованию врачей: два месяца не вставать с постели. Но вот ему разрешили подниматься, и он уже начал мечтать, как возьмется за дело. Директор института, навестив больного, в очень осторожной форме дал понять, что работа, особенно разъезды по городу, Андрею Андреевичу вредны. В институт поступило официальное письмо лечащих врачей, составленное в весьма категорической форме.
На все просьбы и убеждения Андрея Андреевича директор отвечал решительным отказом. Всеволод Алексеевич задержался у Якименко дольше обычного, стараясь как-нибудь утешить старика. Наконец он распрощался и вышел ровной походкой, слегка согнув свое длинное и худое тело, чтобы не стукнуться лбом о притолоку.
Два дня Андрей Андреевич был молчалив и угрюм, не допускал к себе ни врачей, ни Валерия, возвратившегося домой после отбытия наказания. Только Зинаида Ивановна осмеливалась время от времени напоминать ему, что пора обедать или принимать лекарство. Он молча повиновался.
На третий день утром Андрей Андреевич позвонил в институт. Состоялся очень неприятный разговор с директором. Этот разговор был продолжен вечером, когда Всеволод Алексеевич сам пришел к Якименко.
Он сидел у кресла, выпрямившись, точно проглотил аршин, теребил длинные седые усы и спокойно доказывал всю несостоятельность затеи Якименко.
Умный и отзывчивый, Всеволод Алексеевич понимал, что своим отказом обрекает Андрея Андреевича на нравственные страдания; деятельный и энергичный, Якименко не сможет жить без любимой работы. Но директор остался непреклонен.
— Хорошо. В таком случае я буду работать дома, — вдруг решительно заявил Якименко.
— Видите ли, Андрей Андреевич, — после неловкой паузы заговорил директор, — такого прецедента у нас не было…
— А вы, Всеволод Алексеевич, создайте мне условия на дому. Квартира у меня обширная, есть где поместить сейфы, усадить чертежника. Причем чертежник может выполнять только наброски, а схемы будут разрабатываться уже в стенах института при помощи письменных пояснений к ним, которые я постараюсь давать самым подробным образом. К тому же я буду лично давать пояснения руководителю группы. Он ведь может приезжать ко мне. Это же так просто…
— Нет, извините меня, дорогой, но это неосуществимо, — Грибов порывисто поднялся, задев своей лысой головой абажур и учтиво распрощавшись, ушел.
Андрей Андреевич еще больше замкнулся и целые дни проводил в своей библиотеке. По утрам он одевался потеплее и выходил во двор подышать свежим воздухом. Волоча правую ногу, медленно пересекал двор вдоль и поперек, сопровождаемый заботливой Зинаидой Ивановной.
Прошло несколько месяцев. Якименко они показались годами. Лето было в полном цвету, когда порог его дома опять переступил Всеволод Алексеевич. Держался он со стариком более мягко, чем прежде, и под конец пожаловался, что работы по созданию новых приборов сильно затягиваются.
Андрей Андреевич произнес целую филиппику против тупого упрямства, свойственного некоторым руководителям, а именно сидящему перед ним высокочтимому и всеми уважаемому директору. Обидевшись, Всеволод Алексеевич на минуту потерял свою степенность, вскочил, задев головой абажур. По лицу Андрея Андреевича разбежались мелкие морщинки, и он заразительно расхохотался. Вытирая выступившие от смеха слезы, достал из тумбочки бутылку настойки, припасенной заботливой Зинаидой Ивановной, — единственный напиток, который врачи разрешили Андрею Андреевичу, выложил на стол сухие пирожки с творогом.
Прощались они, как и полагалось старым друзьям, очень тепло, добродушно подтрунивая друг над другом.
В последний раз задев абажур и машинально схватившись за лысину, Всеволод Алексеевич ушел.
Для Андрея Андреевича наступили радостные дни. Он мог снова вернуться к любимой работе, когда уже не надеялся на такое счастье.
Он сам взялся подыскать подходящего чертежника. В случае необходимости ему обещали присылать на дом институтскую стенографистку,
В дом Якименко доставили сейф, чертежный стол, все необходимые принадлежности. Андрей Андреевич трудился самозабвенно. Его часто посещали сотрудники института, знакомили с ходом работ. Он вносил поправки, давал советы. Дело сдвинулось с мертвой точки и быстро пошло вперед.
Вскоре возникла необходимость личного участия Якименко в разработке основных деталей трех видов новых приборов. Один из приборов предназначался для самолета Степанковского.
Андрею Андреевичу позарез требовался опытный и верный помощник, который бы не считался со временем. Старик очень расстраивался, не находя такого человека.
Помощь пришла неожиданно и со стороны, откуда он меньше всего ее ожидал. Как-то за обедом Андрей Андреевич пожаловался Зинаиде Ивановне на то, что ему не удается подобрать чертежника, и попросил поговорить с ее сыновьями-студентами, не согласятся ли они работать с ним.
На следующее утро Зинаида Ивановна сообщила огорченному Андрею Андреевичу, что сыновья готовятся к экзаменационной сессии и заняты курсовой работой. В разговор неожиданно вмешался Валерий. Он заявил, что одна его знакомая ищет работу чертежника. Скептически относясь к сыну и его знакомым, Андрей Андреевич ничего не ответил. Завтрак закончился в молчании.
Спустя день после разговора в дверь дома Якименко постучали. Зинаида Ивановна открыла и проводила к Андрею Андреевичу молодую женщину.
Андрей Андреевич внимательно оглядел посетительницу. Перед ним стояла стройная девушка, одетая более чем скромно: простенькое платье из искусственного шелка, старенькие босоножки. Бледное лицо с голубыми глазами обрамляли коротко остриженные черные волосы.
— Здравствуйте… — тихо произнесла она.
— Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста, — пригласил Якименко. Она присела на край стула и спокойно посмотрела в глаза хозяину дома.
— Чем могу служить? — осведомился Якименко.
— Мне сказали, что вам требуется человек, знающий чертежное дело. Может, я смогла бы справиться с этой работой?
— Кто вас направил ко мне?
— Ваш сын говорил мне, что…
— Я не просил сына об этом! — резко прервал ее Андрей Андреевич.
Женщина поднялась, растерянно глядя на рассерженного хозяина.
— Извините, пожалуйста, за беспокойство, — потупившись, сказала она и направилась к двери.
— Погодите, девушка.
Она вернулась и так же растерянно посмотрела на Андрея Андреевича.
— Раз уж вы пришли, давайте поговорим. Виноват, я несколько погорячился. Присаживайтесь, прошу вас, — Андрей Андреевич, не подымаясь с кресла, положил в шкаф какую-то папку. — Вы работали где-нибудь?
— Нет, я давно нигде не работаю.
— Почему?
— После рождения ребенка находилась на иждивении отца.
— А муж? — Андрей Андреевич не договорил, увидев, как страдальчески исказилось лицо молодой женщины.
— С фронта не вернулся… — со слезами на глазах ответила она.
Наступило неловкое молчание.
Андрей Андреевич сочувственно посмотрел на женщину и с грустью подумал, что, видно, еще не скоро заживут раны войны в сердцах людей.
— У вас специальное образование? — помолчав, спросил Андрей Андреевич.
— До войны училась в архитектурном техникуме. Война помешала кончить. Но у меня практический стаж работы…
— Какие у вас есть документы?
— Кроме паспорта — ничего: все сгорело во время пожара…
— Паспорт при вас?
— Да. Пожалуйста, — женщина протянула аккуратно завернутый в целлофан паспорт.
Андрей Андреевич несколько минут разглядывал документ.
— Для того, чтобы решить, — заговорил он, — подойдете ли вы, сумеете ли справиться с работой, необходимо проверить, что вы можете делать. Вас устроило бы, — он заглянул в паспорт, — Татьяна Лукьяновна, такое условие: вы поработаете дней пять—шесть, а затем мы решим?
— Вполне устроит. Когда можно будет приступить к работе?
— Да хоть завтра, с двенадцати дня, если вам это удобно.
— Я буду ровно в двенадцать.
— Хорошо. В таком случае жду вас.
Женщина откланялась и вышла из комнаты.
ГЛАВА X
«Победа» Комитета госбезопасности часто останавливалась на перекрестках, пропуская потоки пешеходов. Чудесный летний вечер выманил на улицу множество народу. Легкий ветерок, навевал прохладу, ласково обдувал лица прохожих, трепал полотно тентов на витринах магазинов и ларьков, покачивал верхушки деревьев, усыпанных сочной листвой. Высоко в небе повисли яркие звезды. В такой вечер, если ты молод, приятно веселой гурьбой, с песнями, с шутками побродить по улицам и бульварам города. Если, же молодость позади, а за плечами долгий и нелегкий жизненный путь, хорошо с верной подругой жизни тихо посидеть на скамье под душистой липой.
Решетов смотрел на шумную улицу и думал: а ведь это счастье — охранять покой людей; разве, в конечном счете, их счастье, их радость не есть и его радость!..
Он достал портсигар и хотел закурить, но спичек не оказалось. Шофер притормозил, и полковник с папиросой в руках высунулся в окно. Проходивший мимо молодой человек остановился и протянул коробок со спичками. Решетов поблагодарил внимательного парня и невольно залюбовался его открытым мужественным лицом.
Сколько славных молодых людей вырастила и воспитала страна! — думал Решетов. — Живут они интересной, полнокровной жизнью. Вот с такими ребятами строил он город юности Комсомольск. Позже воспитывал их е рядах Советской Армии и в органах госбезопасности. Как много хорошего, благородного заложено в каждом молодом сердце. Но бывает, иной споткнется, совершит ошибку. Как необходимы помощь и поддержка в таких случаях! Под чуждым влиянием в молодом сердце разрушается самое драгоценное, что воспитано в советском человеке, — любовь к труду, созиданию. Случается, что такой молодой человек попадает в сети врага.
Не отдавать врагу ни одной молодой души, вовремя поддержать оступившегося, не допускать, чтобы вредное влияние отбросов общества касалось чистых и светлых сердец нашей молодежи! Многое здесь могут сделать работники органов госбезопасности. Правда, обстоятельства при этом создаются особые…
Мысли полковника вернулись к юноше, доставленному в больницу с острым отравлением. Кто же этот парень, выглядевший, по словам капитана Смирнова, так же, как и сотни его сверстников? Он упорно отрицает свою связь с кем бы то ни было из враждебных элементов и убежден, что отравился колбасой случайно. А вот лабораторный анализ говорит о другом.
Причастен ли юноша к группе преступников или является их случайной жертвой? Документов при нем никаких нет. Называет себя Ивановым Степаном Яковлевичем и утверждает, что паспорт был при нем, а о том, что документы похищены, узнал только в больнице. Есть основания думать, что ответ на запрос с места, где юноша якобы проживает, окажется не в его пользу. Интересно, какого мнения об этом капитан Смирнов?
Около здания Комитета Решетов вышел из машины и поднялся к себе.
Капитан Смирнов вошел в кабинет полковника Решетова, когда тот внимательно разглядывал какие-то предметы, лежавшие на небольшом столике. Вещи эти были найдены у пострадавшего.
Полковник пригласил Смирнова присесть и отодвинул столик.
— Ну как, товарищ капитан, ответ на запрос с места жительства уже получен?
— Пока нет. Мы запросили один из районов Дальневосточного края, но еще ничего оттуда не поступало. Я убежден, что слова пострадавшего не подтвердятся. По всему видно, что он в тех краях не жил.
— При каких обстоятельствах доставлен этот человек в больницу?
— Около двух часов ночи старшине железнодорожной милиции пассажиры сообщили, что, в зале ожидания с человеком случился припадок. Старшина поспешил в зал. Больной лежал на скамье. Его сильно рвало. Говорить он не мог. Старшина уже собрался звонить в «Скорую помощь», но тут к больному подошел врач. Оказалось, его вызвали сюда к женщине, у которой начались предродовые схватки. Муж, не дождавшись прибытия «Скорой помощи», посадил жену в первую попавшуюся машину и увез в родильный дом. Врач распорядился немедленно доставить пострадавшего в больницу. Это, видимо, и спасло парню жизнь. Пакет, найденный около больного, врач захватил с собой.
— Когда вы собираетесь вести официальный допрос?
— Состояние больного улучшилось, и это можно сделать в любое время. Но сейчас я тороплюсь к Потрохову, поэтому думаю допрос поручить…
— Поручать никому не следует, товарищ Смирнов. Сведения, которые могут быть получены от этого человека, слишком важны… Я допрошу его сам… — С минуту Решетов о чем-то думал. — Что у Потрохова?
— Младший лейтенант настолько освоился с ролью, что, пожалуй, трудно найти более подходящую кандидатуру. Он ведет неусыпное наблюдение за лесной базой. Внимание его привлек некий рыболов, житель приозерного села. Потрохов находит, что за этим человеком следует установить наблюдение. В данный момент работники нашего отдела выясняют личность рыболова. Его прошлое наводит на серьезные размышления. Мы вытащим его на свет божий…
— Как работают помощники Потрохова?
— Отряд в составе восьми человек имеет вид обычной геологоразведочной группы. Они снабжены всем для задуманной операции, располагают верховыми лошадьми.
— Вы сегодня еще увидите Потрохова?
— Думаю, что да, Михаил Николаевич.
— Поставьте его в известность об изменениях в плане.
Решетов отпустил Смирнова, придвинул к себе столик и вновь принялся изучать лежавшие на нем вещи. Это были предметы повседневного обихода: расческа в футляре, кошелек, в котором лежало около двухсот рублей, перочинный нож, носовой платок не первой свежести и курительная трубка…
Внимание полковника привлекла курительная трубка. Бросалась в глаза необычайно тонкая работа, своеобразная форма, искусная инкрустация. Конусообразный деревянный стержень трубки венчала чашечка с изображением головы Мефистофеля из слоновой кости. Голова выполнена с большим знанием анатомии и незаурядным художественным мастерством. Свисавший на тонкой цепочке золотой кортик точно воспроизводил формы этого оружия.
Трубка могла принадлежать любителю-знатоку, а не этому молодому человеку, который, как свидетельствовало заключение медэксперта, вообще не курил. Было совершенно ясно, что служила она ему не для курения. Тогда для чего же?
Решетов в лупу исследовал поверхность трубки, но ничего подозрительного не обнаружил. Он хотел было отложить ее, когда под чашечкой заметил зазубринку. При более тщательном изучении обнаружилось четыре таких зазубрины, изображавшие якорную цепь. Но якоря не было… Это наводило на мысль, что трубка имела какое-то специальное назначение. Какое же именно?
По ассоциации Решетов вспомнил: как-то, еще до войны, ему доложили, что у человека, убитого при переходе границы, найдена курительная трубка. Трубка казалась на вид обычной, каких много. Но на ее чашечке был выгравирован якорь с одиноким звеном разорванной цепи. Стало ясно, что перебежчик шел на связь с сообщником. Не являются ли та трубка и вот эта звеньями одной и той же цепи? Однако с тех пор минуло столько лет. Может ли быть связь между ними?
Решетов позвонил в следственный отдел. Явился дежурный следователь. Полковник велел просмотреть дела тридцать девятого и сорокового годов и найти нужные сведения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Целый год не работал Якименко. Уход за ним взяла на себя близкая подруга его покойной жены Зинаида Ивановна. Она навела порядок в запущенном доме, следила за тем, чтобы Андрей Андреевич вовремя ел, строго соблюдал назначенные режим и диету.
Товарищи по работе часто навещали Якименко на дому, держали его в курсе институтских событий. Они сообщили ему радостную весть. Талантливый инженер Степанковский, которого Андрей Андреевич знал по совместной работе на заводе и очень ценил, разработал новую, более усовершенствованную модель самолета с атомным двигателем. Для этого самолета, обладающего огромной скоростью, требовались соответствующие приборы. Узнав об этом, Якименко потерял покой. Он буквально засыпал директора института, своего старого друга, просьбами поручить ему создание таких приборов.
Всеволод Алексеевич Грибов — директор института, один из видных ученых страны — долго колебался прежде чем дать согласие на то, чтобы Андрея Андреевича, несмотря на возражения лечащих врачей, зачислили в штат института.
Для Якименко оборудовали на первом этаже лабораторию, и он приступил к делу.
Не зря, видно, говорится, что беда не приходит одна. Месяц спустя с Андреем Андреевичем стряслось новое несчастье. Переволновавшись на работе, он слег. Пришлось подчиниться категорическому требованию врачей: два месяца не вставать с постели. Но вот ему разрешили подниматься, и он уже начал мечтать, как возьмется за дело. Директор института, навестив больного, в очень осторожной форме дал понять, что работа, особенно разъезды по городу, Андрею Андреевичу вредны. В институт поступило официальное письмо лечащих врачей, составленное в весьма категорической форме.
На все просьбы и убеждения Андрея Андреевича директор отвечал решительным отказом. Всеволод Алексеевич задержался у Якименко дольше обычного, стараясь как-нибудь утешить старика. Наконец он распрощался и вышел ровной походкой, слегка согнув свое длинное и худое тело, чтобы не стукнуться лбом о притолоку.
Два дня Андрей Андреевич был молчалив и угрюм, не допускал к себе ни врачей, ни Валерия, возвратившегося домой после отбытия наказания. Только Зинаида Ивановна осмеливалась время от времени напоминать ему, что пора обедать или принимать лекарство. Он молча повиновался.
На третий день утром Андрей Андреевич позвонил в институт. Состоялся очень неприятный разговор с директором. Этот разговор был продолжен вечером, когда Всеволод Алексеевич сам пришел к Якименко.
Он сидел у кресла, выпрямившись, точно проглотил аршин, теребил длинные седые усы и спокойно доказывал всю несостоятельность затеи Якименко.
Умный и отзывчивый, Всеволод Алексеевич понимал, что своим отказом обрекает Андрея Андреевича на нравственные страдания; деятельный и энергичный, Якименко не сможет жить без любимой работы. Но директор остался непреклонен.
— Хорошо. В таком случае я буду работать дома, — вдруг решительно заявил Якименко.
— Видите ли, Андрей Андреевич, — после неловкой паузы заговорил директор, — такого прецедента у нас не было…
— А вы, Всеволод Алексеевич, создайте мне условия на дому. Квартира у меня обширная, есть где поместить сейфы, усадить чертежника. Причем чертежник может выполнять только наброски, а схемы будут разрабатываться уже в стенах института при помощи письменных пояснений к ним, которые я постараюсь давать самым подробным образом. К тому же я буду лично давать пояснения руководителю группы. Он ведь может приезжать ко мне. Это же так просто…
— Нет, извините меня, дорогой, но это неосуществимо, — Грибов порывисто поднялся, задев своей лысой головой абажур и учтиво распрощавшись, ушел.
Андрей Андреевич еще больше замкнулся и целые дни проводил в своей библиотеке. По утрам он одевался потеплее и выходил во двор подышать свежим воздухом. Волоча правую ногу, медленно пересекал двор вдоль и поперек, сопровождаемый заботливой Зинаидой Ивановной.
Прошло несколько месяцев. Якименко они показались годами. Лето было в полном цвету, когда порог его дома опять переступил Всеволод Алексеевич. Держался он со стариком более мягко, чем прежде, и под конец пожаловался, что работы по созданию новых приборов сильно затягиваются.
Андрей Андреевич произнес целую филиппику против тупого упрямства, свойственного некоторым руководителям, а именно сидящему перед ним высокочтимому и всеми уважаемому директору. Обидевшись, Всеволод Алексеевич на минуту потерял свою степенность, вскочил, задев головой абажур. По лицу Андрея Андреевича разбежались мелкие морщинки, и он заразительно расхохотался. Вытирая выступившие от смеха слезы, достал из тумбочки бутылку настойки, припасенной заботливой Зинаидой Ивановной, — единственный напиток, который врачи разрешили Андрею Андреевичу, выложил на стол сухие пирожки с творогом.
Прощались они, как и полагалось старым друзьям, очень тепло, добродушно подтрунивая друг над другом.
В последний раз задев абажур и машинально схватившись за лысину, Всеволод Алексеевич ушел.
Для Андрея Андреевича наступили радостные дни. Он мог снова вернуться к любимой работе, когда уже не надеялся на такое счастье.
Он сам взялся подыскать подходящего чертежника. В случае необходимости ему обещали присылать на дом институтскую стенографистку,
В дом Якименко доставили сейф, чертежный стол, все необходимые принадлежности. Андрей Андреевич трудился самозабвенно. Его часто посещали сотрудники института, знакомили с ходом работ. Он вносил поправки, давал советы. Дело сдвинулось с мертвой точки и быстро пошло вперед.
Вскоре возникла необходимость личного участия Якименко в разработке основных деталей трех видов новых приборов. Один из приборов предназначался для самолета Степанковского.
Андрею Андреевичу позарез требовался опытный и верный помощник, который бы не считался со временем. Старик очень расстраивался, не находя такого человека.
Помощь пришла неожиданно и со стороны, откуда он меньше всего ее ожидал. Как-то за обедом Андрей Андреевич пожаловался Зинаиде Ивановне на то, что ему не удается подобрать чертежника, и попросил поговорить с ее сыновьями-студентами, не согласятся ли они работать с ним.
На следующее утро Зинаида Ивановна сообщила огорченному Андрею Андреевичу, что сыновья готовятся к экзаменационной сессии и заняты курсовой работой. В разговор неожиданно вмешался Валерий. Он заявил, что одна его знакомая ищет работу чертежника. Скептически относясь к сыну и его знакомым, Андрей Андреевич ничего не ответил. Завтрак закончился в молчании.
Спустя день после разговора в дверь дома Якименко постучали. Зинаида Ивановна открыла и проводила к Андрею Андреевичу молодую женщину.
Андрей Андреевич внимательно оглядел посетительницу. Перед ним стояла стройная девушка, одетая более чем скромно: простенькое платье из искусственного шелка, старенькие босоножки. Бледное лицо с голубыми глазами обрамляли коротко остриженные черные волосы.
— Здравствуйте… — тихо произнесла она.
— Здравствуйте! Садитесь, пожалуйста, — пригласил Якименко. Она присела на край стула и спокойно посмотрела в глаза хозяину дома.
— Чем могу служить? — осведомился Якименко.
— Мне сказали, что вам требуется человек, знающий чертежное дело. Может, я смогла бы справиться с этой работой?
— Кто вас направил ко мне?
— Ваш сын говорил мне, что…
— Я не просил сына об этом! — резко прервал ее Андрей Андреевич.
Женщина поднялась, растерянно глядя на рассерженного хозяина.
— Извините, пожалуйста, за беспокойство, — потупившись, сказала она и направилась к двери.
— Погодите, девушка.
Она вернулась и так же растерянно посмотрела на Андрея Андреевича.
— Раз уж вы пришли, давайте поговорим. Виноват, я несколько погорячился. Присаживайтесь, прошу вас, — Андрей Андреевич, не подымаясь с кресла, положил в шкаф какую-то папку. — Вы работали где-нибудь?
— Нет, я давно нигде не работаю.
— Почему?
— После рождения ребенка находилась на иждивении отца.
— А муж? — Андрей Андреевич не договорил, увидев, как страдальчески исказилось лицо молодой женщины.
— С фронта не вернулся… — со слезами на глазах ответила она.
Наступило неловкое молчание.
Андрей Андреевич сочувственно посмотрел на женщину и с грустью подумал, что, видно, еще не скоро заживут раны войны в сердцах людей.
— У вас специальное образование? — помолчав, спросил Андрей Андреевич.
— До войны училась в архитектурном техникуме. Война помешала кончить. Но у меня практический стаж работы…
— Какие у вас есть документы?
— Кроме паспорта — ничего: все сгорело во время пожара…
— Паспорт при вас?
— Да. Пожалуйста, — женщина протянула аккуратно завернутый в целлофан паспорт.
Андрей Андреевич несколько минут разглядывал документ.
— Для того, чтобы решить, — заговорил он, — подойдете ли вы, сумеете ли справиться с работой, необходимо проверить, что вы можете делать. Вас устроило бы, — он заглянул в паспорт, — Татьяна Лукьяновна, такое условие: вы поработаете дней пять—шесть, а затем мы решим?
— Вполне устроит. Когда можно будет приступить к работе?
— Да хоть завтра, с двенадцати дня, если вам это удобно.
— Я буду ровно в двенадцать.
— Хорошо. В таком случае жду вас.
Женщина откланялась и вышла из комнаты.
ГЛАВА X
«Победа» Комитета госбезопасности часто останавливалась на перекрестках, пропуская потоки пешеходов. Чудесный летний вечер выманил на улицу множество народу. Легкий ветерок, навевал прохладу, ласково обдувал лица прохожих, трепал полотно тентов на витринах магазинов и ларьков, покачивал верхушки деревьев, усыпанных сочной листвой. Высоко в небе повисли яркие звезды. В такой вечер, если ты молод, приятно веселой гурьбой, с песнями, с шутками побродить по улицам и бульварам города. Если, же молодость позади, а за плечами долгий и нелегкий жизненный путь, хорошо с верной подругой жизни тихо посидеть на скамье под душистой липой.
Решетов смотрел на шумную улицу и думал: а ведь это счастье — охранять покой людей; разве, в конечном счете, их счастье, их радость не есть и его радость!..
Он достал портсигар и хотел закурить, но спичек не оказалось. Шофер притормозил, и полковник с папиросой в руках высунулся в окно. Проходивший мимо молодой человек остановился и протянул коробок со спичками. Решетов поблагодарил внимательного парня и невольно залюбовался его открытым мужественным лицом.
Сколько славных молодых людей вырастила и воспитала страна! — думал Решетов. — Живут они интересной, полнокровной жизнью. Вот с такими ребятами строил он город юности Комсомольск. Позже воспитывал их е рядах Советской Армии и в органах госбезопасности. Как много хорошего, благородного заложено в каждом молодом сердце. Но бывает, иной споткнется, совершит ошибку. Как необходимы помощь и поддержка в таких случаях! Под чуждым влиянием в молодом сердце разрушается самое драгоценное, что воспитано в советском человеке, — любовь к труду, созиданию. Случается, что такой молодой человек попадает в сети врага.
Не отдавать врагу ни одной молодой души, вовремя поддержать оступившегося, не допускать, чтобы вредное влияние отбросов общества касалось чистых и светлых сердец нашей молодежи! Многое здесь могут сделать работники органов госбезопасности. Правда, обстоятельства при этом создаются особые…
Мысли полковника вернулись к юноше, доставленному в больницу с острым отравлением. Кто же этот парень, выглядевший, по словам капитана Смирнова, так же, как и сотни его сверстников? Он упорно отрицает свою связь с кем бы то ни было из враждебных элементов и убежден, что отравился колбасой случайно. А вот лабораторный анализ говорит о другом.
Причастен ли юноша к группе преступников или является их случайной жертвой? Документов при нем никаких нет. Называет себя Ивановым Степаном Яковлевичем и утверждает, что паспорт был при нем, а о том, что документы похищены, узнал только в больнице. Есть основания думать, что ответ на запрос с места, где юноша якобы проживает, окажется не в его пользу. Интересно, какого мнения об этом капитан Смирнов?
Около здания Комитета Решетов вышел из машины и поднялся к себе.
Капитан Смирнов вошел в кабинет полковника Решетова, когда тот внимательно разглядывал какие-то предметы, лежавшие на небольшом столике. Вещи эти были найдены у пострадавшего.
Полковник пригласил Смирнова присесть и отодвинул столик.
— Ну как, товарищ капитан, ответ на запрос с места жительства уже получен?
— Пока нет. Мы запросили один из районов Дальневосточного края, но еще ничего оттуда не поступало. Я убежден, что слова пострадавшего не подтвердятся. По всему видно, что он в тех краях не жил.
— При каких обстоятельствах доставлен этот человек в больницу?
— Около двух часов ночи старшине железнодорожной милиции пассажиры сообщили, что, в зале ожидания с человеком случился припадок. Старшина поспешил в зал. Больной лежал на скамье. Его сильно рвало. Говорить он не мог. Старшина уже собрался звонить в «Скорую помощь», но тут к больному подошел врач. Оказалось, его вызвали сюда к женщине, у которой начались предродовые схватки. Муж, не дождавшись прибытия «Скорой помощи», посадил жену в первую попавшуюся машину и увез в родильный дом. Врач распорядился немедленно доставить пострадавшего в больницу. Это, видимо, и спасло парню жизнь. Пакет, найденный около больного, врач захватил с собой.
— Когда вы собираетесь вести официальный допрос?
— Состояние больного улучшилось, и это можно сделать в любое время. Но сейчас я тороплюсь к Потрохову, поэтому думаю допрос поручить…
— Поручать никому не следует, товарищ Смирнов. Сведения, которые могут быть получены от этого человека, слишком важны… Я допрошу его сам… — С минуту Решетов о чем-то думал. — Что у Потрохова?
— Младший лейтенант настолько освоился с ролью, что, пожалуй, трудно найти более подходящую кандидатуру. Он ведет неусыпное наблюдение за лесной базой. Внимание его привлек некий рыболов, житель приозерного села. Потрохов находит, что за этим человеком следует установить наблюдение. В данный момент работники нашего отдела выясняют личность рыболова. Его прошлое наводит на серьезные размышления. Мы вытащим его на свет божий…
— Как работают помощники Потрохова?
— Отряд в составе восьми человек имеет вид обычной геологоразведочной группы. Они снабжены всем для задуманной операции, располагают верховыми лошадьми.
— Вы сегодня еще увидите Потрохова?
— Думаю, что да, Михаил Николаевич.
— Поставьте его в известность об изменениях в плане.
Решетов отпустил Смирнова, придвинул к себе столик и вновь принялся изучать лежавшие на нем вещи. Это были предметы повседневного обихода: расческа в футляре, кошелек, в котором лежало около двухсот рублей, перочинный нож, носовой платок не первой свежести и курительная трубка…
Внимание полковника привлекла курительная трубка. Бросалась в глаза необычайно тонкая работа, своеобразная форма, искусная инкрустация. Конусообразный деревянный стержень трубки венчала чашечка с изображением головы Мефистофеля из слоновой кости. Голова выполнена с большим знанием анатомии и незаурядным художественным мастерством. Свисавший на тонкой цепочке золотой кортик точно воспроизводил формы этого оружия.
Трубка могла принадлежать любителю-знатоку, а не этому молодому человеку, который, как свидетельствовало заключение медэксперта, вообще не курил. Было совершенно ясно, что служила она ему не для курения. Тогда для чего же?
Решетов в лупу исследовал поверхность трубки, но ничего подозрительного не обнаружил. Он хотел было отложить ее, когда под чашечкой заметил зазубринку. При более тщательном изучении обнаружилось четыре таких зазубрины, изображавшие якорную цепь. Но якоря не было… Это наводило на мысль, что трубка имела какое-то специальное назначение. Какое же именно?
По ассоциации Решетов вспомнил: как-то, еще до войны, ему доложили, что у человека, убитого при переходе границы, найдена курительная трубка. Трубка казалась на вид обычной, каких много. Но на ее чашечке был выгравирован якорь с одиноким звеном разорванной цепи. Стало ясно, что перебежчик шел на связь с сообщником. Не являются ли та трубка и вот эта звеньями одной и той же цепи? Однако с тех пор минуло столько лет. Может ли быть связь между ними?
Решетов позвонил в следственный отдел. Явился дежурный следователь. Полковник велел просмотреть дела тридцать девятого и сорокового годов и найти нужные сведения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37