Скажите честно, я угадал ваши мысли?
— Почти…
— Слушайте, это опять была бы грубая работа профанов!.. Вы плавать умеете? — спросил Ковачич, наливая себе и Василию вина.
— Умею.
— Отлично! В таком случае без риска утонуть вы искупаетесь в Сене. Благо, в это время года вода в реке не такая уж холодная и воспаление легких исключается!
— Извините меня, Джо, но я пока не могу уловить связь между паспортом и купанием в Сене, — сказал Василий, хотя ему был уже ясен не такой уж хитроумный план американца.
— Вот видите, даже вы, коммерсант, мастер рекламного дела, не можете уловить этой связи! — просиял Ковачич. — Вода в Сене загрязнена маслом, нефтью и всякой прочей дрянью. Разумеется, вы искупаетесь в одежде, имея в боковом кармане пиджака паспорт. И если еще чуть-чуть приоткроете страницу, где написана фамилия владельца, а также наклеена фотокарточка, то все будет в полном порядке. Ваш паспорт будет испорчен на совесть! Вы сейчас спросите — а как вам очутиться в Сене, да еще в одежде? Ну, это совсем просто! Разве у иностранца, впервые приехавшего в Париж, не может возникнуть желания покататься на лодке по Сене? И разве вы не можете сделать неловкий шаг и вместо лодки оказаться в мутных водах реки? Нырните себе на здоровье раза два, сделайте вид, что тонете, — прохожие кинутся вам на помощь, спасут вас. Это же событие — смелые французы спасли американца от верной смерти! Если, на ваше счастье, в это время окажется поблизости еще полисмен, — дело будет в шляпе: он составит протокол. Было бы идеально, если бы появилась хоть небольшая заметка об этом печальном происшествии на четвертой странице вечерней газеты. В условиях Парижа такую заметку нетрудно организовать за недорогую цену, даже если во время вашего купания не будет никакого репортера!..
— Джо, вы действительно все гениально продумали. Удовлетворите в последний раз мое любопытство, и я сдамся на милость победителя!
— Пожалуйста! Готов ответить на любые ваши вопросы. — Ковачич с довольным видом откинулся на спинку кресла и закурил.
— Предъявив вам испорченный паспорт, я должен буду дать сведения о себе: где родился в Штатах, где получил заграничный паспорт, адрес моей семьи в Америке, ну и тому подобное. Разве вы не сделаете запрос, чтобы установить, соответствуют ли действительности эти сведения?
— У вас отличная голова, Кочек! Я все время думал: догадается ли этот славянин уточнить такой первостепенной важности вопрос или пройдет мимо? Догадался! Славянин оказался не таким уже простачком… Хорошо, так и нужно, — терпеть не могу простачков! А теперь отвечаю на ваш вопрос; в некоторых случаях, когда у нас возникают сомнения, мы запрашиваем госдепартамент, в других нет. В вашем случае все предельно ясно. К тому же вашим делом заниматься буду я. Захочу — запрошу, захочу — не запрошу. Тут мне никто не указ. Вообще-то, должен вам сказать, Кочек, что вы родились под счастливой звездой. Примерно через месяц наш шеф уезжает в Африку поохотиться на слонов. В его отсутствие я остаюсь полным хозяином положения!
— Ну, Джо, сдаюсь и пью за ваше здоровье, — вы действительно гений! — Василий поднял бокал с вином и чокнулся с Ковачичем. — Скажите только, откуда все это у вас?
— Откуда, откуда!.. Думаете, я зря проторчал два года в спецшколе, прежде чем перешел на работу в госдепартамент?
— Не знаю, что за спецшкола и чему там учат, но могу сказать только одно; если у человека нет своей головы на плечах, то никакая школа ему не поможет!
— Это само собой! — охотно согласился американец.
Все последующие дни Василий обдумывал предложение Ковачича, не зная, на что решиться. Конечно, американский паспорт был ему необходим, но во имя чего Ковачич идет на такой риск? После долгих размышлений Василий все же решил, что терять ему нечего, да ведь и такой случай может не подвернуться больше… Если хорошенько разобраться, то в этом деле и риска большого нет. Правда, Ковачич признался, что учился в спецшколе, — следовательно, является разведчиком по совместительству. Ну и пусть! Выдавая ему этот паспорт, Ковачич совершает должностное преступление, — вряд ли он станет рисковать…
Дни неизвестности тянулись без конца. Лизы все не было, от «отца» тоже ни звука. Василий снова отправился к фрау Шульц — на этот раз, чтобы предложить ей поехать к «отцу».
— Если, конечно, — сказал он, — эта поездка не связана с большим риском для вас…
Фрау Шульц согласилась без колебаний, но ехать ей не пришлось: в Париж собственной персоной прибыл «отец». Он похудел, постарел, на лице появились морщины, глаза ввалились. Летнее пальто висело на нем, как на вешалке.
— Что с вами, почему от вас долго не было вестей? — спросил Василий в машине, по дороге к Сарьянам.
— Болел, почти три месяца пролежал в больнице, — ответил «отец».
— От Лизы нет никаких вестей, — уехала, как в воду канула, — продолжал Василий.
— Дело в том, что в стране, куда уехала твоя жена, положение очень осложнилось… Там вовсю орудуют немецкие фашисты. Не исключена возможность, что они не сегодня-завтра организуют государственный переворот и поставят во главе правительства своих людей. Меня не было на месте, а двое наших людей, посланных туда на связь с Лизой, не смогли добраться до нее, и только совсем недавно, буквально несколько дней назад, нам стало известно, что она жива, здорова и скоро будет здесь. Я и приехал сюда, чтобы повидаться с Лизой — узнать из первых рук, что же там творится.
— Это правда, Лиза скоро приедет? — От сильного волнения Василий на несколько секунд даже забыл, что сидит за рулем.
— Мне говорить неправду не положено…
Чтобы загладить свою неловкость, Василий спросил, надолго ли приехал «отец».
— Поживу немного у тебя, если, конечно, не будешь возражать. Дождусь Лизу, поговорю с нею, а там видно будет.
— Пожалуйста, живите сколько угодно, я очень рад! Мы посадим вас на усиленное питание, и вы скоро поправитесь.
— У нас говорят так: была бы кожа да кости… Спасибо за приглашение, — действительно, после больницы нужно бы отдохнуть, да все некогда. Вокруг такое творится, что только успевай поворачиваться… А что у тебя нового?
— Особых новостей нет. По словам фрау Шульц, стенографистка немецкого посла проявляет необычную нервозность. Ценной информации не дает, а деньги получает по-прежнему. Ганс Вебер объясняет ее поведение тем, что ей скоро предстоит возвращение в фатерланд. После Франции, где она вела свободную и сытую жизнь, не очень-то хочется в фашистский рай!.. Возможно, сам Вебер тоже поедет в Германию. По его словам, фашисты меняют весь дипломатический персонал за границей.
— Что еще?
— А еще — в скором времени актив нашей фирмы перевалит за триста тысяч франков, а там, смотришь, мы станем и миллионерами!.. На днях отправил в Америку одного своего художника-антифашиста, Клода Гомье, честного, но очень уж горячего парня, — боялся, что он бросит тень на нашу фирму. И есть у меня еще одна новость, требующая вашего совета… Хочу получить американский паспорт! — И Василий пересказал «отцу» свою недавнюю беседу с вице-консулом.
«Отец» некоторое время молчал, потом, глядя в сторону и как бы рассуждая вслух, сказал:
— Хотя в его положении заниматься рискованными операциями не положено, но, с другой стороны, упускать то, что само плывет в руки, тоже неразумно, тем более что такой случай не подвернется больше… Иметь же в кармане американский паспорт, полученный от самого консула, чего-то стоит! Рискнем, — заключил он, поворачиваясь к Василию, — американское подданство может сослужить тебе большую услугу в самое ближайшее время!
— Почему именно в ближайшее время?
— Потому, что в недалеком будущем тебе придется перебазироваться в Германию. Конечно, не сегодня и не завтра, но думаю, что скоро. Получив паспорт, поезжай в Америку, постарайся завязать там деловые отношения с фирмами, торгующими с Германией, стать их представителем в Берлине. Ты — богатый человек, опытный коммерсант, при твоих способностях тебе несложно осуществить такой план. Будет вполне логично, если ты, учтя неустойчивое положение в Европе, ликвидируешь свои дела во Франции и переведешь весь свой капитал в какой-нибудь солидный нью-йоркский банк. В Америке лучшего аттестата на благонадежность, чем сотни тысяч долларов на текущем счету, не придумаешь. Нельзя не оценить, Василий, положение человека, представляющего в Берлине крупные американские фирмы. Фашисты, весьма заинтересованные в торговле с Америкой, где, кстати, покупают главным образом стратегическое сырье, будут нянчиться с тобой, как с малым ребенком. Мы обо всем этом поговорим более подробно, когда придет время. Сейчас хочу посоветовать тебе: не теряй связи с Гансом Вебером и Браун, — они очень пригодятся в Германии. Вебер — как убежденный антифашист и честный человек, а Браун можно будет по-прежнему покупать за деньги, если она будет работать в каком-нибудь важном учреждении.
— Не хочется ехать в Германию! — вырвалось у Василия.
— Понимаю, — сказал «отец». — К сожалению, нам с тобой не дано жить там, где хочется, заниматься тем, что любо. Моя бы воля, я, например, занялся бы разведением цветов — тюльпанов и роз, которые очень люблю!..
В течение нескольких дней «отец» жил безвыездно у Василия за городом, наслаждался отдыхом. Он подолгу бродил по саду, ухаживал за цветами, как большой знаток этого дела, потом садился в шезлонг с книжкой. Устав от чтения, «отец» сладко подремывал. По всему было видно, что он устал и не оправился как следует от болезни.
В эти дни Василий освобождался пораньше и спешил домой. Он старался окружить «отца» заботой, привозил из города вкусную еду, фрукты, хорошие вина.
По вечерам, после ужина, к ним присоединялись Сарьяны. Вчетвером играли в покер, подолгу разговаривали. Во время этих бесед журналист невольно демонстрировал свои всесторонние знания, политическую зрелость и все больше и больше нравился «отцу». Жаннет тоже симпатизировала гостю, посмеивалась над его французским языком и угощала домашним печеньем.
В воскресенье Василий в город не поехал, и обычный распорядок дня «отца» нарушился. После завтрака они уселись в саду за шахматной доской. Первую партию выиграл «отец», но Василий был помоложе, упрямее, он всячески старался не ударить лицом в грязь — и вторую партию выиграл. Приступили к контровой и, увлеченные игрой, не услышали шума подъехавшего такси и скрипа калитки, когда в сад вошла Лиза. Увидев их за шахматной доской, в пижамах, она направилась прямо к ним.
Первой заметила Лизу из окна кухни Жаннет, но Лиза знаком попросила ее молчать, незаметно подкралась к Василию и руками закрыла ему глаза.
— Лиза! — Василий вскочил, опрокинул шахматную доску, рассыпал фигуры. Заключив жену в объятия, закружился с нею по саду.
— Хватит… оставь!.. Сумасшедший! — слабо сопротивлялась Лиза.
Василий бережно опустил жену на землю.
— Не пойму, почему ты так осунулась? Кормили тебя, что ли, плохо?
— Просто устала с дороги… А ты тоже хорош, жену не встретил. Приезжаю домой, моя телеграмма из Марселя — в почтовом ящике, в квартире — никого. Взяла такси и прямо сюда… Как хорошо, что «отец» здесь! Мне нужно поговорить сразу же, немедленно!
— Неотложных дел не бывает, их выдумывают нетерпеливые люди, — сказал «отец». — У нас здесь времени хоть отбавляй, успеем поговорить о делах!
Как ни старался он отложить деловые разговоры, все же ему пришлось после обеда выслушать сообщение Лизы о поездке. Закончив свой рассказ, она еще раз попросила «отца» спасти профессора Николаи.
— Над ним занесена рука убийцы, — если вы не поможете, он погибнет!.. Я видела своими глазами всех этих подонков. Уверяю вас, эти цивилизованные звери в модных галстуках ни перед чем не остановятся! Раз Соковский дал обещание фон Болену заняться профессором Николаи, значит, займется!
— Хорошо, подумаем, как помочь твоему профессору!..
— Нужно не думать, а делать, — делать срочно, иначе поздно будет!
— Еще раз повторяю: мы сделаем все, чтобы спасти профессора Николаи, а как практически приступить к делу, признаться, пока еще не знаю… Ты лучше повтори еще раз содержание письма, якобы отправленного МИДом Франции своему послу…
Повторив текст письма, Лиза добавила, что, насколько она помнит, немцы сказали, будто письмо подписано генеральным секретарем министерства иностранных дел Алексисом не то Ленжен, не то Леже.
— Алексис Леже, — уточнил Василий.
— Черт возьми, это же целый заговор! А как помешать — не знаешь, — сказал «отец». — Доказательств у нас никаких, нам могут и не поверить. Сидеть же сложа руки и ничего не предпринимать тоже нельзя, — воспользовавшись этой фальшивкой, фашисты такое натворят там, что потом локти будешь кусать…
— Ситуация сложная, — согласился Василий. — Может быть, стоит привлечь к этому делу Сарьяна? У него широкие связи в правительственных и научных кругах, он-то наверняка сможет что-то предпринять.
— Можно попробовать, — сказал «отец». — Лиза, ты продиктуй содержание письма по-французски, как его помнишь, а Василий запишет.
Когда письмо было готово и «отец» предложил пригласить журналиста, Василий сказал:
— Можно попросить Сарьяна организовать срочный вызов профессора Николаи через Сорбонну или Французскую академию.
— По-твоему, это в его силах?
— Уверен, что он может это сделать.
— Ну что ж, попросим журналиста… Я думаю, что, пока нет никаких разговоров о письме, это не вызовет у фашистов подозрения. Лиза, пригласи Сарьяна подняться к нам, если он не очень занят, а сама останься внизу. Лучше, если мы поговорим с ним без тебя!..
— Дорогой друг, есть к вам конфиденциальный разговор, — сказал Василий, как только журналист вошел в их большую светлую комнату. — Но прежде всего ознакомьтесь с этой бумагой и скажите нам, что это такое?
— Фальшивка! — решительно сказал Сарьян, возвращая Василию письмо. — Фальшивка гнусная, страшная, составленная с целью провокации. Министерство иностранных дел Франции никогда не написало бы такое письмо, прежде всего потому, что факты, изложенные в нем, не соответствуют действительности. Правительство Франции не только не замышляет допустить русские войска на свою территорию, но и вообще далеко от мысли заключить с большевиками какой бы то ни было военный союз. Потом… потом, — помилуй бог! — какой идиот напишет такое письмо открытым текстом! Разве у французов нет надежных шифровок или дипломатических курьеров, чтобы доставить такого рода документ адресату надежным путем? Если Леже увидит свою подпись под этим письмом, он умрет от разрыва сердца!..
— Право, Сарьян, ваша исключительная проницательность никогда не была столь поразительной! — сказал Василий. — К сожалению, в нашем распоряжении нет ни подлинника этого письма, сфабрикованного, по всей вероятности, в Берлине, ни других доказательств, а между тем вы правы — это провокация, причем очень серьезная. При помощи этой фальшивки немецкие фашисты собираются организовать государственный переворот в одной союзной Франции стране, с тем чтобы целиком подчинить ее интересам третьего рейха. Затевается крупная игра. Даже если бы у нас и были доказательства, мы все равно не могли бы дать им огласку из соображений безопасности человека, добывшего копию этого письма, — в том-то и сложность нашего положения!.. Быть может, все же стоит довести до сведения одного из членов кабинета о существовании этой фальшивки, но с просьбой, чтобы он не дал ей широкой огласки?
— Я не совсем представляю, как можно сделать что-либо толковое и в то же время не дать огласки такому письму? — чуть раздраженно сказал Сарьян.
— При желании можно, — вмешался в разговор молчавший до сих пор «отец». — Почему, например, член кабинета министров не может информировать через закрытые дипломатические каналы главу государства той страны о готовящемся заговоре?
— Пожалуй, — журналист внимательно посмотрел на гостя.
— Скоро у нас появится еще одна возможность — фашисты рано или поздно заговорят о существовании этого письма, иначе зачем оно им? Вот тогда можно напечатать на страницах французских газет всю правду! — продолжал развивать свою мысль «отец».
— Вы могли бы взять на себя такую нелегкую миссию? — спросил Василий Сарьяна.
— Что именно?
— Передать, по вашему усмотрению, одному из министров копию этого письма, предупредив, что оно записано по памяти, и сообщить о заговоре. А позже, когда это будет возможно, разоблачить фальшивку на страницах французской прессы.
— Думаю, что это я сумею сделать… Вы только дайте мне копию письма.
— Позволю себе напомнить, — сказал «отец», — что преждевременное обнародование письма повлечет за собой большую опасность для человека, доставившего его нам с риском для жизни!
— Понимаю…
— И еще одна просьба, — сказал Василий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Почти…
— Слушайте, это опять была бы грубая работа профанов!.. Вы плавать умеете? — спросил Ковачич, наливая себе и Василию вина.
— Умею.
— Отлично! В таком случае без риска утонуть вы искупаетесь в Сене. Благо, в это время года вода в реке не такая уж холодная и воспаление легких исключается!
— Извините меня, Джо, но я пока не могу уловить связь между паспортом и купанием в Сене, — сказал Василий, хотя ему был уже ясен не такой уж хитроумный план американца.
— Вот видите, даже вы, коммерсант, мастер рекламного дела, не можете уловить этой связи! — просиял Ковачич. — Вода в Сене загрязнена маслом, нефтью и всякой прочей дрянью. Разумеется, вы искупаетесь в одежде, имея в боковом кармане пиджака паспорт. И если еще чуть-чуть приоткроете страницу, где написана фамилия владельца, а также наклеена фотокарточка, то все будет в полном порядке. Ваш паспорт будет испорчен на совесть! Вы сейчас спросите — а как вам очутиться в Сене, да еще в одежде? Ну, это совсем просто! Разве у иностранца, впервые приехавшего в Париж, не может возникнуть желания покататься на лодке по Сене? И разве вы не можете сделать неловкий шаг и вместо лодки оказаться в мутных водах реки? Нырните себе на здоровье раза два, сделайте вид, что тонете, — прохожие кинутся вам на помощь, спасут вас. Это же событие — смелые французы спасли американца от верной смерти! Если, на ваше счастье, в это время окажется поблизости еще полисмен, — дело будет в шляпе: он составит протокол. Было бы идеально, если бы появилась хоть небольшая заметка об этом печальном происшествии на четвертой странице вечерней газеты. В условиях Парижа такую заметку нетрудно организовать за недорогую цену, даже если во время вашего купания не будет никакого репортера!..
— Джо, вы действительно все гениально продумали. Удовлетворите в последний раз мое любопытство, и я сдамся на милость победителя!
— Пожалуйста! Готов ответить на любые ваши вопросы. — Ковачич с довольным видом откинулся на спинку кресла и закурил.
— Предъявив вам испорченный паспорт, я должен буду дать сведения о себе: где родился в Штатах, где получил заграничный паспорт, адрес моей семьи в Америке, ну и тому подобное. Разве вы не сделаете запрос, чтобы установить, соответствуют ли действительности эти сведения?
— У вас отличная голова, Кочек! Я все время думал: догадается ли этот славянин уточнить такой первостепенной важности вопрос или пройдет мимо? Догадался! Славянин оказался не таким уже простачком… Хорошо, так и нужно, — терпеть не могу простачков! А теперь отвечаю на ваш вопрос; в некоторых случаях, когда у нас возникают сомнения, мы запрашиваем госдепартамент, в других нет. В вашем случае все предельно ясно. К тому же вашим делом заниматься буду я. Захочу — запрошу, захочу — не запрошу. Тут мне никто не указ. Вообще-то, должен вам сказать, Кочек, что вы родились под счастливой звездой. Примерно через месяц наш шеф уезжает в Африку поохотиться на слонов. В его отсутствие я остаюсь полным хозяином положения!
— Ну, Джо, сдаюсь и пью за ваше здоровье, — вы действительно гений! — Василий поднял бокал с вином и чокнулся с Ковачичем. — Скажите только, откуда все это у вас?
— Откуда, откуда!.. Думаете, я зря проторчал два года в спецшколе, прежде чем перешел на работу в госдепартамент?
— Не знаю, что за спецшкола и чему там учат, но могу сказать только одно; если у человека нет своей головы на плечах, то никакая школа ему не поможет!
— Это само собой! — охотно согласился американец.
Все последующие дни Василий обдумывал предложение Ковачича, не зная, на что решиться. Конечно, американский паспорт был ему необходим, но во имя чего Ковачич идет на такой риск? После долгих размышлений Василий все же решил, что терять ему нечего, да ведь и такой случай может не подвернуться больше… Если хорошенько разобраться, то в этом деле и риска большого нет. Правда, Ковачич признался, что учился в спецшколе, — следовательно, является разведчиком по совместительству. Ну и пусть! Выдавая ему этот паспорт, Ковачич совершает должностное преступление, — вряд ли он станет рисковать…
Дни неизвестности тянулись без конца. Лизы все не было, от «отца» тоже ни звука. Василий снова отправился к фрау Шульц — на этот раз, чтобы предложить ей поехать к «отцу».
— Если, конечно, — сказал он, — эта поездка не связана с большим риском для вас…
Фрау Шульц согласилась без колебаний, но ехать ей не пришлось: в Париж собственной персоной прибыл «отец». Он похудел, постарел, на лице появились морщины, глаза ввалились. Летнее пальто висело на нем, как на вешалке.
— Что с вами, почему от вас долго не было вестей? — спросил Василий в машине, по дороге к Сарьянам.
— Болел, почти три месяца пролежал в больнице, — ответил «отец».
— От Лизы нет никаких вестей, — уехала, как в воду канула, — продолжал Василий.
— Дело в том, что в стране, куда уехала твоя жена, положение очень осложнилось… Там вовсю орудуют немецкие фашисты. Не исключена возможность, что они не сегодня-завтра организуют государственный переворот и поставят во главе правительства своих людей. Меня не было на месте, а двое наших людей, посланных туда на связь с Лизой, не смогли добраться до нее, и только совсем недавно, буквально несколько дней назад, нам стало известно, что она жива, здорова и скоро будет здесь. Я и приехал сюда, чтобы повидаться с Лизой — узнать из первых рук, что же там творится.
— Это правда, Лиза скоро приедет? — От сильного волнения Василий на несколько секунд даже забыл, что сидит за рулем.
— Мне говорить неправду не положено…
Чтобы загладить свою неловкость, Василий спросил, надолго ли приехал «отец».
— Поживу немного у тебя, если, конечно, не будешь возражать. Дождусь Лизу, поговорю с нею, а там видно будет.
— Пожалуйста, живите сколько угодно, я очень рад! Мы посадим вас на усиленное питание, и вы скоро поправитесь.
— У нас говорят так: была бы кожа да кости… Спасибо за приглашение, — действительно, после больницы нужно бы отдохнуть, да все некогда. Вокруг такое творится, что только успевай поворачиваться… А что у тебя нового?
— Особых новостей нет. По словам фрау Шульц, стенографистка немецкого посла проявляет необычную нервозность. Ценной информации не дает, а деньги получает по-прежнему. Ганс Вебер объясняет ее поведение тем, что ей скоро предстоит возвращение в фатерланд. После Франции, где она вела свободную и сытую жизнь, не очень-то хочется в фашистский рай!.. Возможно, сам Вебер тоже поедет в Германию. По его словам, фашисты меняют весь дипломатический персонал за границей.
— Что еще?
— А еще — в скором времени актив нашей фирмы перевалит за триста тысяч франков, а там, смотришь, мы станем и миллионерами!.. На днях отправил в Америку одного своего художника-антифашиста, Клода Гомье, честного, но очень уж горячего парня, — боялся, что он бросит тень на нашу фирму. И есть у меня еще одна новость, требующая вашего совета… Хочу получить американский паспорт! — И Василий пересказал «отцу» свою недавнюю беседу с вице-консулом.
«Отец» некоторое время молчал, потом, глядя в сторону и как бы рассуждая вслух, сказал:
— Хотя в его положении заниматься рискованными операциями не положено, но, с другой стороны, упускать то, что само плывет в руки, тоже неразумно, тем более что такой случай не подвернется больше… Иметь же в кармане американский паспорт, полученный от самого консула, чего-то стоит! Рискнем, — заключил он, поворачиваясь к Василию, — американское подданство может сослужить тебе большую услугу в самое ближайшее время!
— Почему именно в ближайшее время?
— Потому, что в недалеком будущем тебе придется перебазироваться в Германию. Конечно, не сегодня и не завтра, но думаю, что скоро. Получив паспорт, поезжай в Америку, постарайся завязать там деловые отношения с фирмами, торгующими с Германией, стать их представителем в Берлине. Ты — богатый человек, опытный коммерсант, при твоих способностях тебе несложно осуществить такой план. Будет вполне логично, если ты, учтя неустойчивое положение в Европе, ликвидируешь свои дела во Франции и переведешь весь свой капитал в какой-нибудь солидный нью-йоркский банк. В Америке лучшего аттестата на благонадежность, чем сотни тысяч долларов на текущем счету, не придумаешь. Нельзя не оценить, Василий, положение человека, представляющего в Берлине крупные американские фирмы. Фашисты, весьма заинтересованные в торговле с Америкой, где, кстати, покупают главным образом стратегическое сырье, будут нянчиться с тобой, как с малым ребенком. Мы обо всем этом поговорим более подробно, когда придет время. Сейчас хочу посоветовать тебе: не теряй связи с Гансом Вебером и Браун, — они очень пригодятся в Германии. Вебер — как убежденный антифашист и честный человек, а Браун можно будет по-прежнему покупать за деньги, если она будет работать в каком-нибудь важном учреждении.
— Не хочется ехать в Германию! — вырвалось у Василия.
— Понимаю, — сказал «отец». — К сожалению, нам с тобой не дано жить там, где хочется, заниматься тем, что любо. Моя бы воля, я, например, занялся бы разведением цветов — тюльпанов и роз, которые очень люблю!..
В течение нескольких дней «отец» жил безвыездно у Василия за городом, наслаждался отдыхом. Он подолгу бродил по саду, ухаживал за цветами, как большой знаток этого дела, потом садился в шезлонг с книжкой. Устав от чтения, «отец» сладко подремывал. По всему было видно, что он устал и не оправился как следует от болезни.
В эти дни Василий освобождался пораньше и спешил домой. Он старался окружить «отца» заботой, привозил из города вкусную еду, фрукты, хорошие вина.
По вечерам, после ужина, к ним присоединялись Сарьяны. Вчетвером играли в покер, подолгу разговаривали. Во время этих бесед журналист невольно демонстрировал свои всесторонние знания, политическую зрелость и все больше и больше нравился «отцу». Жаннет тоже симпатизировала гостю, посмеивалась над его французским языком и угощала домашним печеньем.
В воскресенье Василий в город не поехал, и обычный распорядок дня «отца» нарушился. После завтрака они уселись в саду за шахматной доской. Первую партию выиграл «отец», но Василий был помоложе, упрямее, он всячески старался не ударить лицом в грязь — и вторую партию выиграл. Приступили к контровой и, увлеченные игрой, не услышали шума подъехавшего такси и скрипа калитки, когда в сад вошла Лиза. Увидев их за шахматной доской, в пижамах, она направилась прямо к ним.
Первой заметила Лизу из окна кухни Жаннет, но Лиза знаком попросила ее молчать, незаметно подкралась к Василию и руками закрыла ему глаза.
— Лиза! — Василий вскочил, опрокинул шахматную доску, рассыпал фигуры. Заключив жену в объятия, закружился с нею по саду.
— Хватит… оставь!.. Сумасшедший! — слабо сопротивлялась Лиза.
Василий бережно опустил жену на землю.
— Не пойму, почему ты так осунулась? Кормили тебя, что ли, плохо?
— Просто устала с дороги… А ты тоже хорош, жену не встретил. Приезжаю домой, моя телеграмма из Марселя — в почтовом ящике, в квартире — никого. Взяла такси и прямо сюда… Как хорошо, что «отец» здесь! Мне нужно поговорить сразу же, немедленно!
— Неотложных дел не бывает, их выдумывают нетерпеливые люди, — сказал «отец». — У нас здесь времени хоть отбавляй, успеем поговорить о делах!
Как ни старался он отложить деловые разговоры, все же ему пришлось после обеда выслушать сообщение Лизы о поездке. Закончив свой рассказ, она еще раз попросила «отца» спасти профессора Николаи.
— Над ним занесена рука убийцы, — если вы не поможете, он погибнет!.. Я видела своими глазами всех этих подонков. Уверяю вас, эти цивилизованные звери в модных галстуках ни перед чем не остановятся! Раз Соковский дал обещание фон Болену заняться профессором Николаи, значит, займется!
— Хорошо, подумаем, как помочь твоему профессору!..
— Нужно не думать, а делать, — делать срочно, иначе поздно будет!
— Еще раз повторяю: мы сделаем все, чтобы спасти профессора Николаи, а как практически приступить к делу, признаться, пока еще не знаю… Ты лучше повтори еще раз содержание письма, якобы отправленного МИДом Франции своему послу…
Повторив текст письма, Лиза добавила, что, насколько она помнит, немцы сказали, будто письмо подписано генеральным секретарем министерства иностранных дел Алексисом не то Ленжен, не то Леже.
— Алексис Леже, — уточнил Василий.
— Черт возьми, это же целый заговор! А как помешать — не знаешь, — сказал «отец». — Доказательств у нас никаких, нам могут и не поверить. Сидеть же сложа руки и ничего не предпринимать тоже нельзя, — воспользовавшись этой фальшивкой, фашисты такое натворят там, что потом локти будешь кусать…
— Ситуация сложная, — согласился Василий. — Может быть, стоит привлечь к этому делу Сарьяна? У него широкие связи в правительственных и научных кругах, он-то наверняка сможет что-то предпринять.
— Можно попробовать, — сказал «отец». — Лиза, ты продиктуй содержание письма по-французски, как его помнишь, а Василий запишет.
Когда письмо было готово и «отец» предложил пригласить журналиста, Василий сказал:
— Можно попросить Сарьяна организовать срочный вызов профессора Николаи через Сорбонну или Французскую академию.
— По-твоему, это в его силах?
— Уверен, что он может это сделать.
— Ну что ж, попросим журналиста… Я думаю, что, пока нет никаких разговоров о письме, это не вызовет у фашистов подозрения. Лиза, пригласи Сарьяна подняться к нам, если он не очень занят, а сама останься внизу. Лучше, если мы поговорим с ним без тебя!..
— Дорогой друг, есть к вам конфиденциальный разговор, — сказал Василий, как только журналист вошел в их большую светлую комнату. — Но прежде всего ознакомьтесь с этой бумагой и скажите нам, что это такое?
— Фальшивка! — решительно сказал Сарьян, возвращая Василию письмо. — Фальшивка гнусная, страшная, составленная с целью провокации. Министерство иностранных дел Франции никогда не написало бы такое письмо, прежде всего потому, что факты, изложенные в нем, не соответствуют действительности. Правительство Франции не только не замышляет допустить русские войска на свою территорию, но и вообще далеко от мысли заключить с большевиками какой бы то ни было военный союз. Потом… потом, — помилуй бог! — какой идиот напишет такое письмо открытым текстом! Разве у французов нет надежных шифровок или дипломатических курьеров, чтобы доставить такого рода документ адресату надежным путем? Если Леже увидит свою подпись под этим письмом, он умрет от разрыва сердца!..
— Право, Сарьян, ваша исключительная проницательность никогда не была столь поразительной! — сказал Василий. — К сожалению, в нашем распоряжении нет ни подлинника этого письма, сфабрикованного, по всей вероятности, в Берлине, ни других доказательств, а между тем вы правы — это провокация, причем очень серьезная. При помощи этой фальшивки немецкие фашисты собираются организовать государственный переворот в одной союзной Франции стране, с тем чтобы целиком подчинить ее интересам третьего рейха. Затевается крупная игра. Даже если бы у нас и были доказательства, мы все равно не могли бы дать им огласку из соображений безопасности человека, добывшего копию этого письма, — в том-то и сложность нашего положения!.. Быть может, все же стоит довести до сведения одного из членов кабинета о существовании этой фальшивки, но с просьбой, чтобы он не дал ей широкой огласки?
— Я не совсем представляю, как можно сделать что-либо толковое и в то же время не дать огласки такому письму? — чуть раздраженно сказал Сарьян.
— При желании можно, — вмешался в разговор молчавший до сих пор «отец». — Почему, например, член кабинета министров не может информировать через закрытые дипломатические каналы главу государства той страны о готовящемся заговоре?
— Пожалуй, — журналист внимательно посмотрел на гостя.
— Скоро у нас появится еще одна возможность — фашисты рано или поздно заговорят о существовании этого письма, иначе зачем оно им? Вот тогда можно напечатать на страницах французских газет всю правду! — продолжал развивать свою мысль «отец».
— Вы могли бы взять на себя такую нелегкую миссию? — спросил Василий Сарьяна.
— Что именно?
— Передать, по вашему усмотрению, одному из министров копию этого письма, предупредив, что оно записано по памяти, и сообщить о заговоре. А позже, когда это будет возможно, разоблачить фальшивку на страницах французской прессы.
— Думаю, что это я сумею сделать… Вы только дайте мне копию письма.
— Позволю себе напомнить, — сказал «отец», — что преждевременное обнародование письма повлечет за собой большую опасность для человека, доставившего его нам с риском для жизни!
— Понимаю…
— И еще одна просьба, — сказал Василий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48