— В общем-то да. Пока мы не наберем достаточно фактов, чтобы принять решительные меры, Нагуки будет выполнять отвлекающие маневры, как, собственно, и вы. Нам ни к чему давать повод Монаху заподозрить утечку информации из его организации. Но только, пожалуйста, забудьте об этом, Эрик. Как вы сами понимаете, ситуация деликатная, и внутреннему агенту была обещана полная свобода действий. И еще абсолютная анонимность. Я дал слово, что о его существовании не будет знать никто. В противном случае сотрудничество не состоялось бы.Я покривился и произнес:— Люблю я этих стукачей, которые хотят оказаться в стане победителей, не рискуя ничем.— Я дал слово, Эрик, — спокойно напомнил Мак. Он одарил меня редкой и холодной улыбкой.— Зато вы не давали слова, не так ли? Поэтому все, что вы узнаете из независимых источников, а также то, как вы поступите с полученной информацией, не имеет ко мне никакого отношения.Мы поглядели друг на друга, и я сказал:— Да, сэр. Это отчасти проясняет ситуацию.— В теории на связь с вами выйдут лишь в случае необходимости. Как только мне удастся вступить в контакт с источником, я передам, что вы едете. Процедура идентификации — как условлено.Я кивнул.— Судя по вашим словам, Монах не знает, что его продали, но имеет ли он представление о том, что мы вышли на его след, даже если ему неизвестно, как это могло случиться?— Боюсь, он начал это подозревать. Потому-то я и велел Нагуки отправляться туда и сразу заявить о своем присутствии. Создать впечатление, что именно он раскопал инкриминирующие факты.— Жестоко по отношению к Нагуки, — заметил я. — Монах может быть безжалостным.— Именно, — ровным тоном произнес Мак. — Вот поэтому я и ввожу вас в курс дела. С тем, чтобы вы могли заменить Нагуки, если с ним что-то случится. Вам понятно?Я подумал: а кого же он наметил на мое место, если что-то случится со мной, но вслух я сказал:— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.Мой сарказм — если это можно считать сарказмом — не произвел на Мака ни малейшего эффекта. Как ни в чем не бывало он продолжал:— Вы, надеюсь, понимаете, что официально Монах — старший оперативник, которому мы всецело доверяем. Собственно, чем больше я размышляю над проблемой, тем больше склоняюсь к мысли о том, что если кто и должен находиться под подозрением, так это вы.Мне пришлось сделать над собой небольшое, но все-таки усилие, чтобы не порадовать его выражением замешательства на моем лице.— Под подозрением в чем, сэр?— Излишняя болтливость и слишком вольное поведение. Как результат, временное отстранение от работы и нахождение под наблюдением. Да, пожалуй, это должно сработать. Монах терпеть вас не может и потому скорее всего поверит, что вы впали в немилость. Очень часто даже самые проницательные из нас начинают верить в то, что их больше всего устраивает.Мой месячный отпуск стал растворяться в туманных далях.— Интересно, — подал голос я, — могу ли я узнать, что же такого я наболтал?— Конечно. Например, среди прочего вы говорили, что зря мы воюем не с Россией, а завязли в Азии — и что любой паршивый лейтенантишко, который во время сражения позволил бы себе роскошь повернуться спиной к врагу, немедленно угодил бы под трибунал. Разумеется, я цитирую вас дословно.— Ясно. Ну, а должен ли я немного поплакать над бедными коммунистическими младенцами, поджаренными на капиталистическом напалме?— Только в том случае, если вы сумеете сделать это абсолютно убедительно. С вашей репутацией циничного и опытного оперативника вы произведете более убедительное впечатление — по крайней мере, на первых порах — если ваши комментарии будут основываться на чисто военном подходе. Разумеется, если вам понадобится войти в доверие к кому-то из конкретных лиц, вы можете позволить себе какие-то более резкие суждения. Или, напротив, отойти на более безопасные позиции, если того потребует обстановка. Все дело в том, на кого вы захотите произвести впечатление. Вас снабдят сведениями насчет лексикона, который используется в таких дискуссиях.— Да, сэр, — сказал я. — В вашем описании мои высказывания не носят предосудительного характера и не дают повода для подозрений и слежки. Итак, я высказываю мнение, что Россия — куда более опасный враг, чем Китай. Ну и что с того?— Для солдата, Эрик, всегда предосудительно ставить под сомнения решения начальства, — строго возразил Мак. — Ну, а если секретный агент при посторонних сомневается в правильности политики своего правительства, то он, мягко говоря, оплошность, ставящая под сомнение его профессионализм.— Да, сэр, — отозвался я. — Извините, что поднял этот вопрос.Но Мак не собирался так легко отпускать меня. Он продолжал, цитируя из учебного пособия по подготовке агентов:— Агент не имеет права выражать непопулярные точки зрения, независимо от степени их справедливости, если, конечно, того не требует характер задания. В нерабочее время он должен быть политически незаметным, дабы не утратить свою профессиональную пригодность в будущем. Нарушение этого правила может повлечь за собой дисциплинарные взыскания. — Мак поднял голову и продолжал уже обычным голосом: — Могу только добавить, что Монах оказался у нас под подозрением именно потому, что его люди позволили себе высказывать свою точку зрения в подобных дебатах, и с его стороны не последовало никаких ответных мер.— Думаю, что не надо даже спрашивать, на чью сторону они вставали. Ну, а что там за люди? Помимо человека изнутри, на помощь которого мы рассчитываем, кто бы он ни был, кто еще там имеет место?Мак помрачнел.— К сожалению, наши операции в Тихоокеанском регионе носили достаточно автономный характер, в первую очередь из-за больших расстояний и языковых особенностей. По сути дела, возникла организация в организации. Не имея доказательств, опровергающих этот тезис, готов предположить, что люди, там работающие, сохраняют верность именно Монаху. Большинство из них оказалось завербовано лично им, и все они привыкли отчитываться ему непосредственно или через него, а не мне лично, как поступают оперативники в других регионах. — Он тоскливо пожал плечами. — Это явная административная оплошность, но таких ошибок непросто избежать, учитывая географические проблемы.— Ясно, сэр. Стало быть, под командой Монаха создана маленькая секретная империя. Очень неплохо для человека с амбициями.— Да, — согласился Мак, — только у нее есть присущий всем империям недостаток. Без императора она рушится.Эту фразу он произнес удивительно мягко. Я посмотрел на него и сказал:— Ясно, сэр...— Эрик?— Да, сэр.— Я говорил, что официально Монах вне подозрений. Для всех заинтересованных лиц было бы неплохо, если бы все осталось так до самого конца.— Да, сэр, — отозвался я. — До самого конца.Какое-то мгновение мы грустно смотрели друг на друга. Кажется, все уже было сказано. Я встал и вышел из кабинета Мака.А теперь я ехал вдоль моря, и за мной следовала японская машина “дацун”. За рулем сидел круглолицый и усатый молодой человек, в котором я узнал одного из наших, точнее, “монашеских” агентов по кличке Фрэнсис, действовавшего под именем Билл Менандер. Судя по тому, как откровенно-назойливо он следил за мной, ему еще не хватало опыта, а может, Монах дал ему инструкции ехать так, чтобы я сразу догадался, что за мной следят. Это было вполне в духе Монаха.За машиной Фрэнсиса ехал, то отставая, то нагоняя его, светлый “форд” примерно позапрошлогоднего выпуска. Я не мог понять, участвует ли он в параде или просто мирно едет себе по своему делу в ту же сторону.Проезжая по Гонолулу в предзакатном освещении, я подумал, что если не обращать внимания на высокие и живописные горы явно вулканического происхождения, то этот город вполне можно принять за Лос-Анджелес или Майами-Бич. Зато его никак уж не спутать с теми серыми немецкими городами, где мы с Монахом выполняли то равнее задание. С тех пор много воды утекло, но тем не менее, вспоминая те дни, я напоминал себе, что, позволив ему вернуться назад живым, я совершил серьезную ошибку, которую, учитывая все то, что я с ним сделал, мне рано или поздно придется исправлять. Глава 3 Мне понравился живописный экзотический облик отеля “Халекулани”. Он состоял из разбросанных то здесь, то там старомодных коттеджей, утопавших в сочной тропической зелени. Я уже готов был смириться с необходимостью угодить в устланную нейлоновыми коврами пронумерованную ячейку в одном из этих небоскребов из стекла и хрома, но этот отель выглядел обнадеживающе — он явно предназначался для того, чтобы в нем жили люди, а не хранились визитные карточки.Мальчики в бело-голубых спортивных рубашках, занявшиеся выгрузкой моего багажа из такси, выглядели так, словно только что откатались на доске для серфинга. Такой же свежий вид был у смуглого гавайца за конторкой администратора, который оформил мой приезд, сообщил местонахождение пляжа, бара и ресторана, а потом, обернувшись, извлек ворох конвертов и стал просматривать, нет ли для меня письма.— Прошу, — сказал он, протягивая авиаконверт. — Надеюсь, вам понравится у нас, мистер Хелм. Алоха, как говорят на Гавайях.— Я думал, алоха означает “до свидания”.— Это может означать все, что угодно, — улыбнулся администратор. — И здравствуй, и прощай, и привет, главное заключается в добрых интонациях, мистер Хелм. Это самое важное.Он передал ключ мальчику. Следуя за мальчиком наверх — меня, судя по всему, решили поместить в главном корпусе, — я осторожно взглянул на письмо, которое держал в руке. Я не привык получать письма. Люди нашей профессии не заводят друзей, склонных к писанию писем. Нам и счета-то редко присылают на наши фамилии, во всяком случае, с моими счетами разбираются без меня.Письма, как правило, означают новые неприятности, скрывающиеся за шифровкой. Но это послание не имело официального вида. По крайней мере, у меня нет потенциальных контактов под крышей сан-францисской адвокатской конторы. Я сунул письмо в карман и вошел за мальчиком в номер, дверь которого он отпер ключом. Это был номер-люкс. Поскольку все приготовления делались в последнюю минуту, мне пришлось брать то, что имелось в наличии, независимо от расценок. Это, впрочем, теперь не имело особого значения, поскольку, как оказалось, дядя Сэм собирался оплачивать все расходы.Номер производил внушительное впечатление. Ванная, небольшая туалетная комната, большая спальня с двойной кроватью, а также комната поменьше — гостиная, которая на самом деле представляла собой крытую веранду, выходившую в сад. Как сообщил мне мальчик, здесь такое архитектурное усовершенствование именовалось “ланаи”. На столике в этом самом ланаи стоял букет ярко-красных и казавшихся восковыми цветов — любезность администрации. Обстановка отличалась уютной роскошью без кричащей новизны. Я решил, что, сделав над собой небольшое усилие, я, пожалуй, смогу немножко понежиться здесь то время, что отпустит мне Монах.Дав на чай мальчику, я выждал, когда дверь за ним закроется, затем снял пиджак и галстук, вынул из чемодана фляжку, обнаружил на туалетном столике стаканы и лед и сделал себе выпивку, чтобы не угас тот приятный пожар, что зажгло во мне принятое еще в самолете. Перелет через Тихий океан не опасен с алкогольной точки зрения, если вы в состоянии выдержать натиск хорошеньких стюардесс, которые превосходят вас числом в отношении один к двум или к трем. Лично я не могу в таких ситуациях долго сопротивляться.Затем я присел на кровать и стал читать письмо от адвоката по имени Уилсон Д. Пратт из юридической фирмы “Прескотт, Хавер”.Дорогой мистер Хелм!В качестве исполнителей завещания покойного Филиппа Гранта Марнера мы были проинформированы о трагической смерти во Франции миссис Хелм, урожденной Уиннифред Филиппа Марнер, которая, как вам, несомненно, известно, являлась одной из двух основных наследников мистера Марнера. Просим принять наши искренние соболезнования.Мы были бы рады, если бы вы связались с нами в любое удобное для вас время.Искренне Ваш У. Д. Пратт.Я сделал новый глоток из моего стакана, но это не помогло. Смысл послания по-прежнему оставался для меня туманным. Меня смущало то обстоятельство, что ранее я несколько раз использовал такое “супружеское” прикрытие. А когда-то я и в самом деле был женат. Моя супруга вовсе не была урожденной Марнер, и мы развелись несколько лет назад, но мне пришлось еще раз перечитать текст послания, прежде чем до меня дошло: речь идет вовсе не о ней, но о моей недавней псевдоневесте, каковую я знал под ее кодовым именем Клэр.Уиннифред Филиппа Марнер... Филиппа, Господи! Неудивительно, что она так и не сказала, как ее зовут на самом деле, хотя использовала имя Уиннифред, исполняя роль невесты. А теперь, значит, какая-то сан-францисская фирма вознамерилась сделать меня богатым исключительно потому, что мы несколько раз записывались как муж и жена, когда останавливались в европейских отелях. Вроде бы для опытных юристов это не должно было служить серьезным доводом, хотя, возможно, общая сумма состояния не отличалась значительностью.Если же состояние было приличным, продолжал размышлять я, то очень жаль, что они не выбрали человека с более четко выраженными воровскими инстинктами, чем у меня, который заставил бы их покрутиться за их денежки — вернее, за денежки Филиппа Гранта Марнера. В моем мозгу завертелись варианты. Да уж, учитывая мою подготовку и опыт, было бы нетрудно провернуть маленькую аферу.Тяжело вздохнув, — в основе своей я очень честен, по крайней мере, насчет денег, — я сунул письмо в фирменный конверт моего отеля и приложил к нему записку Маку с просьбой освободить меня от внимания этих адвокатов. Затем я немного посидел, размышляя, что случится, если это письмо будет перехвачено: совместима ли эта просьба с положением агента, навлекшего на себя неприятности по причине излишней болтливости.В конце концов, я счел, что такой агент будет из кожи вон лезть, чтобы прослыть кристально честным человеком, и пошел вниз купить марку для авиаписьма, а также разыскать почтовый ящик. Когда я вернулся в номер, зазвонил телефон. Я снял трубку. Сначала в ней не было ничего, кроме обычного гула, потом вдруг кто-то простонал от невыносимой боли.— Алло! — сказал я. — Алло! Кто это? Сочный баритон, который я сразу узнал, хотя прошло много, лет, отозвался:— Это Хелм? С тобой хочет поговорить твой приятель Нагуки. Поговори с ним, Бернард.Услышав еще один стон, я раздраженно сказал:— Хватит меня разыгрывать. Я не знаю никакого Нагуки. Всего доброго, — и бросил трубку.На туалетном столике по-прежнему стояла фляжка с бурбоном. Сначала я решил выпить еще немного, но тут же передумал. Я люблю выпить, когда мне нужно расслабиться, но сейчас был не тот случай. Как я и предполагал, телефон зазвонил опять. Я дал ему немножко позвонить, потом снял трубку.— Эрик? — спросил тот же голос.— Ну ладно, шутник, — сказал я, — рассказывай, кто ты такой и откуда узнал, как меня зовут.— Это Монах, Эрик. Помнишь такого? Помнишь Хофбаден?— Боже! — воскликнул я. — Старина Монах! Я-то думал, ты ненароком укусил себя и помер от бешенства в прошлом году. Что, черт возьми, ты делаешь на этой скале в Тихом океане?— Слежу за тобой, Эрик. Ты всегда был плохим мальчиком. Ты всегда много говорил.— Честно говоря, я решил, что живу в демократическом обществе. Свобода слова и так далее. Вышла ошибка. Но не надейся по-пустому, больше я не ошибусь. — Он промолчал, и я продолжал: — Значит, в Вашингтоне тебе велели за мной следить? Если разобраться, я заметил какого-то неумеху на самокате с мотором. Он прицепился ко мне по дороге из аэропорта.Ну, еще что скажешь?— Ты уверен, что не знаком с человеком по имени Нагуки?Ну, конечно, я не знал никакого Нагуки. Мне неоткуда и незачем было его знать. В противном случае моя легенда рушилась безвозвратно, и я уже не мог разыгрывать из себя провинившегося агента, коротающего время на Гавайях, хотя именно это и хотел вытянуть из меня Монах.— Иди к черту! — буркнул я. — На Гавайях я не знаю никого, кроме этого олимпийского чемпиона Дьюка Каханамоку. По крайней мере, я где-то видел его портрет. Поэтому, amigo, не надо на меня ничего вешать. Я просто сболтнул лишнее. И все. Точка. Не делай из мухи слона. Я могу стерпеть слежку, потому как понимаю: ты работаешь по приказу, но не надо добавлять собственные финтифлюшки. Не надо выбивать из какого-то там мальчика на побегушках показания, что я пытался продать ему государственные тайны. Мы друг друга знаем отлично, так что лучше не надо. И думать об этом забудь. Ну, а кто такой этот твой Нагуки?— Если ты его не знаешь, не все ли тебе равно?— Господи, если ты хочешь что-то мне сказать, выкладывай. Если нет, положи трубку и дай мне отдохнуть. У меня был трудный день, а самолет — штука утомительная.— Если ты не знаешь Нагуки, — тяжко произнес Монах, — то, наверное, не станешь возражать, если мы его немножко поубиваем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20