Они не вернулись. Последним было
сообщение, что удалось измерить массу и объем Аномалии. Плотность ее
оказалась невелика - обычный разреженный газ. И разведчики решили пройти
сквозь Аномалию. Больше сообщений не поступало.
Вся последующая история исследований Аномалии стала историей неудач.
В туманность пошли киборги и впервые за сотню лет потерпели поражение. Не
вернулся ни один. Близ Аномалии собрали стационарную исследовательскую
станцию со сменным экипажем. Аномалию бомбардировали всеми видами
излучений, рассеянными и направленными пучками, вплоть до лазерных игл и
информационных потоков. И ни разу не удалось получить отраженного или
прошедшего сквозь Аномалию сигнала.
Перелом в исследованиях наступил, когда Дарчиев опубликовал работу, в
которой доказывал, что Аномалия - искусственно организованный объект. Ход
его рассуждений был таким. В природе одинаково невероятно как точное
следование одному-единственному закону, так и полное от него отступление.
Если вы встретите в космосе явление, которое можно описать одним и только
одним законом физики, такое явление можно считать искусственным. В природе
не бывает, например, абсолютно чистых металлов - только с примесями. Так и
с Аномалией. Если это искусственное сооружение, то внутренняя его
структура может быть какой угодно, возможны любые неожиданности.
Интерес к Аномалии резко возрос. В работу включились контактисты.
Тактику изменили: решено было отыскать, выделить и исследовать сигналы,
которые должны поступать к Аномалии от создавшей ее цивилизации. Поиск
вели несколько месяцев во всех мыслимых диапазонах всеми мыслимыми
приемниками - и с нулевым эффектом.
Двухлетие открытия Аномалии отпраздновали на всех базах, а на
следующий день произошло странное событие. Одна из грузовых ракет прошла в
непосредственной близости от Аномалии и, корректируя курс, "чиркнула" по
поверхности черного тела. Ракета исчезла, и диспетчеры, которые видели уже
много подобных картин, мысленно с ней распрощались. Но спустя шесть секунд
ракета опять появилась в зоне слежения. Двигаясь к базе по инерционной
траектории и не реагируя на командные импульсы, она должна была врезаться
в посадочный комплекс и смять его. Диспетчерам пришлось решать: уничтожить
ракету или попытаться спасти ее с риском для посадочных емкостей. Выбрали
второе: машина, вернувшаяся из Аномалии, была ценнее.
Ракету остановили магнитными щупами в нескольких метрах от
причального окна. Внешне она не пострадала, но во всех системах была, как
оказалось, стерта информация. Лишь в памятных ячейках нескольких
микромодулей, вышедших из строя еще в свободном полете, информация
сохранилась. Но она, конечно, не имела отношения к Аномалии.
Пожертвовали еще одним автоматом. Его направили по касательной к
Аномалии так, чтобы время его пребывания под видимой поверхностью черного
тела не превышало трех секунд. Резервные системы блокировали, чтобы они не
могли работать при выходе из строя основных.
Все шло по программе. Автомат исчез, появился, и тогда по команде с
базы включились резервные системы. Заработал двигатель, и все увидели, как
на месте ракеты полыхнуло пламя. Взрыв разнес машину на обломки, собрать
которые было невозможно.
Но за миллисекунды - от включения резерва до взрыва - автомат успел
кое-что сообщить. Главное, все основные системы не работали, а в одной из
дублирующих цепей вышел из строя датчик топлива. Он перестал регулировать
подачу рабочего тела, и двигатель пошел вразнос из-за перенасыщения
активными веществами.
Объяснение предложил Снайдерс - один из экологов экспедиции. По его
мнению. Аномалия была живым существом и поглощала информацию, преобразуя
ее в чистейший первозданный шум. Любой модулированный сигнал оказывался
прекрасной пищей для этого космического монстра, но именно поэтому
исследования недр Аномалии становились делом совершенно безнадежным.
Изучение Аномалии теперь переходило в ведение Комитета по контактам.
Следующий год тоже был годом неудач, но терпела их другая организация.
Арсенин знал о поражениях Комитета, но они его, в общем, не интересовали,
как и вся проблема. Он жил другой жизнью: вокализы, репетиции, спектакли.
Представитель Комитета отыскал Арсенина в театре, Андрей смывал
губкой грим (в тот вечер он пел Валентина в "Фаусте") и слушал
невнимательно. Лететь к неведомой Аномалии он не собирался. Это была
глупость, в которой он не желал участвовать.
Арсенин провел бессонную ночь и наутро вызвал по стерео председателя
Комитета. Хотел сказать одно лишь слово: нет. В кабинете оказалось
неожиданно много людей, они будто ждали звонка Арсенина, и он понял тогда,
что дело гораздо серьезнее, чем ему представлялось.
- Нужно лететь? - упавшим голосом спросил он.
- Да. Классические методы контакта провалились. Гениев-контактистов,
которые могли бы решить проблему интуитивно, в нашем времени просто нет.
Ждать, пока они появятся в будущем?.. А отыскать их в прошедших веках
можете только вы...
- Я певец, - сказал Арсенин. - Я не ощущаю в себе ничего такого...
Это было давно. Да вы и сами никогда не верили в идеи старика...
- Лишь вы, Андрей Сергеевич, - сказал председатель, - можете отыскать
человека, способного решить проблему Аномалии. И только вы можете держать
с ним постоянную связь.
Арсенин подавленно молчал. Мысленно он уже распрощался со сценой и
проклял старика Цесевича за его эксперимент, который, возможно, и не
удался, но чтобы в этом убедиться, ему, Арсенину, придется лететь неведомо
куда и взваливать на себя ответственность за первый контакт.

Вадим услышал бой часов, увидел свою руку с бокалом шампанского и
понял, что все прожитое им заняло лишь миг обычного времени. Пролетело в
сознании нечто, оставив глубокую борозду воспоминаний - не сон, не явь, не
жизнь, не галлюцинации. Все уместилось между седьмым и восьмым ударами
курантов и осталось в старом году.

Ирина заглянула на последние страницы. Речь там опять шла об Арсенине
- описывалась некая планета Орестея. Возможно, объяснение Странностей
где-то в середине, но не искать же наобум! Придется читать с того места,
где она остановилась...

Вадим прекрасно помнил детали. Молчать боялся, но боялся и
рассказывать. Он был один на один со Странностями. Все время прислушивался
к себе, анализировал ощущения, проверял реакции. К новому семестру он
пришел с взвинченными нервами, потому что все время находился в состоянии
ожидания.
Прошел почти месяц, прежде чем Странности появились опять. Вадим
сидел с приятелями в кино, смотрел мелодраматическую историю сестры Керри
и скучал. Произошло совпадение, давшее впоследствии пищу для бесплодных
раздумий. Вадим привычно подумал о Странности, и экран исчез, сердце
зашлось от страха, но в следующее мгновение собственные мысли и ощущения
пропали - в сознание ворвался певец и контактист Арсенин.

Ожидание затягивалось. Все понимали: не так-то просто сказать
решающее слово. Арсенин чувствовал нетерпение окружающих, но первым
правилом, которое вбил в него старик Цесевич, было: не заставляй себя. "Ты
уже обучен, - говорил дед, - все, что тебе нужно знать, ты знаешь
подсознательно, а все, что ты должен уметь, будет уметь тот человек, с
которым ты окажешься связан. Тебе незачем напрягать память, подсознание не
выдает знаний по крохам, оно не выдает сведений - оно дает решения".
И Арсенин молчал, хотя знал уже, что нужно делать. Решение проявилось
в неожиданном желании, и Арсенин медлил говорить о нем, потому что оно
выглядело абсурдным. Но там, внутри его подсознания, примостился
студент-физик, гениальный специалист по контактам с другими цивилизациями,
и он - самое главное! - внушал Арсенину это бессмысленное на вид желание.

Вадим вернулся в темный зал кинотеатра и просидел до конца сеанса,
закрыв глаза. Он заткнул бы и уши, но на это обратили бы внимание. Он
думал о том решении, которое только что подсказал Арсенину. Решении,
всплывшем неизвестно из каких глубин подсознания. Нужно просто взорвать
Аномалию. Уничтожить. Наверно, это будет красивое зрелище. И тогда все
станет ясно. Вадим не мог пока объяснить даже себе, что и почему станет
ясно после такого варварского действия. Но о решении, при всей
необратимости его последствий, не жалел и, кажется, впервые без затаенного
страха ожидал очередной Странности. Было любопытно...

Пришло серое утро, затянуло небо белесой дымкой, будто природа
израсходовала весь запас летних красок и рисовала теперь одними
полутонами. Дымка сгущалась туманом, Ирина стояла у окна, приходя в себя
после бессонной ночи и перемежаемого кошмарами короткого утреннего сна.
Новый рассказ Вадима воспринимался так же, как и прежние - будто
сквозь дымку, повисшую в небе. Это, впрочем, Ирину не беспокоило. Она
возвращалась в город и опять приезжала в обсерваторию, контуры будущего
романа об астрофизиках обрисовывались все четче, с Вадимом Ирина виделась
часто и подолгу разговаривала, старалась понять его или хотя бы поверить.
Не получалось. В глубине души Ирина не верила ни единой написанной им
строчке.

4
Арсенин смотрел на это зрелище с ощущением растерянности и полного
хаоса в мыслях. Он вовсе не желал того, что произошло. Так уж
получилось... Но так получилось из-за его, Арсенина, самонадеянности и еще
из-за этого студента-физика Гребницкого, жившего почти двести лет назад.
Арсенин смотрел на то, что осталось от Аномалии: бурые клочья
остывающего газа, в которых было не больше жизни, чем в обыкновенном
стуле.
Как же это случилось?
Студент-физик Гребницкий, единственный за сотни лет специалист по
контактам с внеземными цивилизациями, найденный в дебрях времени им,
Арсениным, этот Гребницкий, притаившийся в мыслях Арсенина, как джинн в
бутылке, подсказал нелепое решение - взорвать Аномалию. И его желание
стало желанием Арсенина.
Арсенин возвратился изогнутыми коридорами в свою комнату, на ходу
рассказывая, что истина контакта найдена и заключается она в уничтожении
объекта контакта. Это, может быть, против разума, но ему, Арсенину, все
равно, он лишь посредник и не сомневается в том, что все понял правильно.
Решение кажется странным. Точнее, идиотским. Придется с этим примириться.
Таковы издержки интуитивизма.
Арсенин понимал, что говорить так некорректно. Но У него
раскалывалась голова - такого еще никогда не случалось после хроносеанса.
Он вернулся к себе, лежал, думал. Мысли были обрывочными. Как тяжелые
бревна из воды, всплывали воспоминания детства. Хроносеанс еще не
закончился, Арсенин чувствовал краем сознания разброд мыслей этого
Гребницкого. Арсенин не знал, какая часть его ощущений становится
достоянием студента-физика, и во время хроносеанса старался думать четче.
А сейчас мысли разбегались. Арсенин вспомнил Цесевича, вечного путаника
Цесевича, как его называли. Он тридцать лет проработал в австралийских
рудниках, добывая с пятисоткилометровой глубины платину, был прекрасным
горным инженером. И все эти годы занимался на досуге проблемой поиска
гениев - делом, весьма далеким от его профессии. Он не был дилетантом,
удивительно быстро усвоил классические теории, но только для того, чтобы
объявить их неверными.
В то время вернулась на Землю Третья звездная и стартовала Четвертая,
мальчишки бредили звездолетами и генераторами Кедрина, Арсенин не
составлял исключения. Он знал всех в Международном Спейс-центре и
старательно пытался постигнуть сложные правила звездной экономики.
Андрей спорил с ребятами на детской площадке у сборной модели
звездолета, и дело едва не дошло до рукоприкладства. Цесевич подошел
незаметно - коренастый, с палкой-приемником и огромным портфелем - и в
двух словах растолковал ситуацию. Жил он в лесном массиве неподалеку от
Арсениных, и Андрей увязался за ним в его маленький, на редкость
захламленный коттеджик. У Цесевича была огромная борода, из которой он
выдирал по волоску, когда какой-нибудь научный противник - а сторонников у
него не было - выдвигал очередное возражение против его методов
специализации. Сдавать позиции он собирался, лишь полностью лишившись
бороды.
- Чего ты хочешь больше всего? - спросил Цесевич Андрея.
- Штурманом на "Зарю", - Андрей не был оригинален, того же хотели еще
сотни миллионов мальчишек.
- Ерунда, - объявил Цесевич.
- Почему? - насупился Андрей, абсолютно уверенный в том, что полетит
к звездам.
- Да потому, что нет одинаковых людей и одинаковых призваний.
Бессмысленно мечтать о том же, что и все.
И семидесятилетний Цесевич изложил семилетнему Арсенину свою
жизненную программу. "Допустим, - говорил Цесевич, - что твое призвание в
исследовании топологии банаховых пространств. Ты об этом не знаешь, но
математика тебя влечет, и ты становишься инженером-дизайнером, потому что
сейчас у общества высокая потребность в таких специалистах. В результате
мир лишается ученого высочайшего класса. Одно дело - смутно подозревать в
себе способности к чему-то, и иное - твердо знать свою дорогу. Гении
появлялись в истории человечества не потому, что какие-то комбинации генов
вдруг повышали уровень интеллекта значительно выше нормы. Нет, гений
появлялся, когда срабатывала теория вероятностей, когда один из многих
миллионов людей совершенно точно находил свое призвание. Дело именно в
этом. Неправы те, кто объясняет гениальность воспитанием, генной
предрасположенностью и даже болезнью.
Иногда удивительные прозрения случаются в середине жизни, когда
человек успел уже стать посредственным специалистом. Тогда возникают дикие
увлечения, которые кажутся всем бессмысленной тратой времени.
Действительно странно, когда зрелый человек, глава семейства, начинает
просиживать ночи над трактатами по космологии, не способный бросить свою
опостылевшую специальность экономиста, пришитый к ней сложившимся
жизненным укладом, многочисленными обязанностями, которые связывают
человека с обществом.
Мысль о том, что все люди потенциальные гении, не нова, - говорил
Цесевич. - Лет двести назад ее высказал астрофизик Фред Хойл, но
современникам она показалась очень уж спорной и была прочно забыта. И
возродилась теперь, потому что сейчас мы можем вмешаться в игру случая".
Пропагандировать свои идеи Цесевич начал задолго до рождения Андрея.
Ему, конечно, возражали. На Земле и колонизованных планетах живет около
двенадцати миллиардов человек. В среднем каждые сто тысяч человек, обладая
разными призваниями, вынуждены заниматься одним и тем же делом. Ведь набор
профессий, необходимых обществу в данный момент истории, ограничен. И
зачем рядовому потребителю знать, что недоволен он собой не оттого, что
несчастливо женился, не оттого, что не смог попасть на концерт братьев
Навахо, а потому, что с самого дня рождения он пошел не по своей дороге...
- Попробуйте распознать, - говорили Цесевичу, - в чем скрытая
гениальность любого человека. Вон того. Или этого. Наугад. Вот вам все
методы современной медицины, все современные психологические методики -
пробуйте.
Андрей не был у Цесевича первым или даже десятым. Класс Цесевича
никогда не пустовал, старик был отличным педагогом вне всяких
экспериментов - это и спасало его во время многочисленных инспекций. Люди
приходили и уходили, ребята подрастали и покидали класс. Гениев не было...
От воспоминаний Арсенина отвлекло появление на пороге Альбера Жиакомо
- руководителя экспедиции. "Сам пришел", - не без удовлетворения отметил
Арсении.
- Мы взорвали ее, - сказал Жиакомо.
Они убрали непрозрачность стен. Аномалия исчезла - так показалось
Арсенину в первый момент. Потом он разглядел с десяток бурых пятнышек,
которые растворялись в темноте неба, будто разум Аномалии погиб,
рассеялся. Как это могло произойти?
Арсенин смотрел долго, в голове звучала музыка, пятнышки
гипнотизировали его, он знал уже, что должен сказать, но еще не мог
выразить словами, потому что Гребницкий, подсказав решение, ускользал,
уходил в свое прошлое, сеанс кончался, и Арсенин с трудом улавливал
обрывки мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8