Кристофер Паолини
Брисингр
Серия: Эрагон – 3
Аннотация
В третьей книге тетралогии Кристофера Паолини "Наследие" легендарный Всадник Эрагон продолжает сражаться с ургалами и раззаками, беззаветно служить варденам и народу Алагейзии и учиться у гномов и эльфов. А в трудную минуту вспоминает советы своего наставника Брома. Вот только Бром, оказывается, не просто наставник… Тайну эту до поры до времени хранила от Эрагона даже верная дракониха Сапфира.
1. Врата смерти
Перед Эрагоном высилась темная башня; там таились чудовища. зверски замучившие Гэрроу, который был для него как отец.
Эрагон лежал на животе, прячась за редкими стеблями высокой травы, которой поросла вершина холма, за колючими кустиками и кактусами, похожими на бутоны роз. Колючая трава колола ладони, стоило ему пошевелиться в попытке получше разглядеть Хелгринд, который был похож на огромный черный кинжал, пронзивший чрево земли.
Вечерело, и среди невысоких холмов пролегли длинные узкие тени; где-то далеко на западе ярко светилась, отражаясь в небесах, поверхность озера Леона, и казалось, что вдоль линии горизонта кто-то провел сверкающую золотую полосу.
Слева Эрагон слышал ровное дыхание своего двоюродного брата Рорана, вытянувшегося рядом с ним на траве. Дыхание его, самое обычное и почти неслышное, Эрагону казалось неестественно громким, поскольку теперь слух его чрезвычайно обострился; и, надо сказать, это была далеко не единственная перемена, произошедшая в нем после прохождения эльфийского обряда Агэти Блёдрен, или праздника Клятвы Крови.
Сейчас, правда, ему было не до своих новых ощущений; он внимательно следил за длинной вереницей людей, движущихся к подножию холма Хелгринд и явно прибывших из Драс-Леоны, находившейся в нескольких милях отсюда. Во главе этой странной процессии шли двадцать четыре человека, мужчины и женщины, в толстых кожаных доспехах. Двигались они как-то неровно, да и походка у многих была чрезвычайно странная – кто прихрамывал, кто волочил ноги по земле, а некоторые на каждом шагу подскакивали и извивались; многие были на костылях, а кое-кто передвигался на четвереньках, поскольку не успевал за остальными на своих странно коротких ногах. В итоге Эрагон все же рассмотрел этих людей как следует и понял, что все это вполне объяснимо: просто у каждого из участников процессии не хватало руки, или ноги, или того и другого сразу. Их предводитель, гордо выпрямив спину, восседал на носилках. Носилки несли шестеро рабов, тела которых были обильно смазаны маслом и блестели. А позу предводителя Эрагон счел в высшей степени удивительной, ибо у этого мужчины (или женщины, этого он так и не понял) имелись только лишенное конечностей туловище и голова, на которой красовался низко надвинутый на лоб шлем в форме гребня фута в три высотой.
– Это жрецы Хелгринда, – шепнул он Рорану.
– А магией они пользоваться умеют?
– Возможно. Я не решаюсь мысленно обследовать Хелгринд, пока они оттуда не уйдут, ибо, если эти жрецы все-таки окажутся магами, они тут же меня обнаружат, каким бы легким ни было мое мысленное прикосновение к ним.
Позади жрецов тащились, построившись по двое, молодые люди в золотистых одеждах. Каждый из них нес прямоугольную металлическую раму с двенадцатью поперечными перекладинами, с которых свисали металлические колокольчики размером со спелую брюкву. Половина этих юношей, делая шаг вперед с правой ноги, с силой встряхивала эти рамы, и колокольчики звенели довольно громко и весьма немузыкально; вторая половина «музыкантов» в то же время делала шаг с левой ноги. Громкий звон, более всего похожий на похоронный, но отнюдь не столь мелодичный, разносился по окрестным холмам и полям. «Музыканты» сопровождали рыдания колоколов пронзительными криками, стонами и рыданиями, явно пребывая в некоем религиозном экстазе.
В хвосте этой нелепой процессии тащились жители Драс-Леоны: представители знатных семейств, купцы, торговцы, несколько офицеров высокого ранга и пестрое собрание горожан менее удачливых и богатых – рабочие, нищие и солдаты пехоты.
Интересно, подумал Эрагон, а губернатор Драс-Леоны, Маркус Табор, тоже где-то здесь?
Остановившись у отвесного, покрытого каменистыми осыпями склона Хелгринда, жрецы встали полукругом возле огромного валуна цвета ржавчины. Вершина камня блестела, как полированная. Когда же этого чудовищного алтаря достигла вся длинная вереница людей и застыла перед ним, существо на носилках шевельнулось и запело. Пение это было столь же немузыкальным, сколь немузыкальным был и перезвон колоколов на марше. Завывания шамана подхватывали, повторяли и уносили прочь порывы резкого ветра, но Эрагон все же уловил кое-какие слова древнего языка, странным образом измененного, даже исковерканного, с нелепыми ударениями; казалось, его перемешали с языком гномов и ургалов и объединили эту языковую мешанину с помощью древнего диалекта родного языка самого Эрагона. Но и то немногое, что он сумел понять, заставило его содрогнуться; это была некая клятва, и в ней говорилось о таких вещах, о которых лучше не знать. В ней звучала вся та злобная ненависть, что скопилась в течение долгих веков в темных душах этих жрецов, точно в подземных пещерах, и лишь теперь с исчезновением Всадников этой ненависти позволили, наконец, вырваться на волю и расцвести буйным цветом. Слова этой клятвы вызывали ощущение пролитой крови и безумия, они напоминали о страшных обрядах, отправляемых в безлунные ночи.
А под конец этой чудовищной мессы двое прислужников метнулись вперед и, приподняв верховного жреца – или жрицу, что тоже было вполне возможно, – с носилок перенесли его и усадили на полированную вершину алтаря. Затем верховный жрец что-то коротко приказал им. Блеснули два стальных клинка, и ручейки крови, брызнув из обоих плеч жреца, потекли по его телу-обрубку, по доспехам из толстой кожи и стали собираться на поверхности валуна в лужу, медленно стекая затем на землю.
К валуну подскочили еще двое жрецов и стали собирать алую жидкость в бокалы, наполняя их до краев и передавая другим членам братства, которые с жадностью пили кровь верховного жреца.
– Фу! – еле слышно выдохнул Роран. – Ты забыл упомянуть, что эти мерзкие калеки, эти жирные, скудоумные уроды еще иканнибалы в придачу.
– Не совсем. Мяса своих собратьев они вроде бы не едят.
Когда все присутствующие «промочили глотки», прислужники, подобострастно кланяясь, вернули верховного жреца на носилки и перевязали ему плечи полосками белой ткани, сквозь которую моментально проступили пятна свежей крови.
Страшные раны, казалось, никак не подействовали на это невероятное существо, лишенное конечностей. Жрец, повернувшись лицом к своим последователям, губы которых от выпитой крови были красны, как клюква, провозгласил:
– Теперь вы стали мне истинными братьями и сестрами, ибо отведали сок жил моих под сенью могущественного Хелгринда! Кровь взывает к крови, и если когда-либо вам или вашей семье понадобится помощь, сделайте сперва все, что в ваших силах, для нашего храма и для тех, кто признает власть нашего ужасного господина и повелителя… А теперь, дабы подтвердить дважды и трижды нашу преданность ему и нашему Триумвирату, повторяйте за мной слова священных Девяти Клятв… Клянемся Гормом, Илдой и Фелл Ангравой с должным почтением по меньшей мере трижды в месяц в сумеречный час приносить нашему великому и ужасному повелителю клятву верности и некую собственную жертву, дабы утишить его извечный голод… Клянемся в точности соблюдать все предписания, изложенные в священной книге Тоск… Клянемся всегда носить на теле своем наш брегнир, всегда воздерживаться от дюжины дюжин и от прикосновения веревки со многими узелками, пока она не порвется…
Внезапный порыв ветра унес в сторону слова верховного жреца, и остальная часть обязательств осталась для Эрагона неясна. Зато, к своему ужасу, он увидел, что каждый из присутствующих на церемонии вытащил по небольшому кинжалу с изогнутым лезвием, а затем все они стали наносить себе удары этим ножом по сгибу руки у локтя, орошая алтарь собственной кровью.
Через несколько минут рассерженный ветерок улегся, и Эрагон снова услышал жреца:
– И те вещи, которых вы давно и страстно желаете, будут даны вам в дар как вознаграждение за ваше послушание… Наше преклонение беспрекословно и абсолютно. Мы исполнили свой обет. Однако же, если среди вас есть такие, у кого хватит мужества, чтобы показать нам истинную глубину своей веры, пусть выйдут вперед!
И все собравшиеся с застывшими, неподвижными лицами дружно шагнули вперед; это, очевидно, и был тот момент, которого они ждали.
Довольно долго все молчали; казалось, они уже будут разочарованы в своих ожиданиях, но тут один из последователей культа, темноволосый юноша, вырвался вперед с криком: «Я готов! Я сделаю это!» С радостным ревом его братья по вере вновь, точно дикари, зазвенели своими колоколами, подстегивая собравшихся и приведя их этим звоном в такой экстаз, что они стали подпрыгивать и вопить, точно безумцы. Эта дикая музыка даже в душе Эрагона вызвала странное возбуждение – несмотря на отвращение от вида кровавого обряда – и пробудила в нем некие первобытные, буйные чувства.
Сорвав с себя золотистые одежды и оставшись в набедренной повязке, темноволосый юноша вспрыгнул на алтарь, разбрызгивая кровь, пролитую верховным жрецом. Он повернулся лицом к Хелгринду и стал исполнять какой-то ритуальный танец, дрожа, извиваясь, словно пораженный параличом, и стараясь попадать в ритм громкому перезвону металлических колоколов. Голова его вращалась как бы сама собой, и казалось, вот-вот она оторвется от шеи; в уголках губ выступила пена; руки извивались, точно змеи. Он обливался потом, и его обнаженное тело блестело в закатных лучах, точно бронзовая статуя.
Звон колоколов вскоре достиг какого-то совершенно сумасшедшего темпа; одна нота словно налезала на другую, не давая той отзвучать, и в этот момент молодой человек выбросил вперед руку. Один из жрецов тут же вложил в нее рукоять некоего странной формы клинка, широкое плоское лезвие которого было острым только с одной стороны, а с другой было снабжено зубцами и напоминало крыло дракона. Клинок был небольшим, фута два с половиной, и его лезвие длинным стержнем крепилось к рукояти, украшенной чешуйчатой резьбой и остаточной кросс-гардой. Это оружие было явно предназначено для одной-единственной цели: насквозь прорубать доспехи, а вместе с ними и кости с сухожилиями столь же легко, как если бы им вспарывали кожаный бурдюк.
Юноша поднял страшный клинок, направив его острие к вершине Хелгринда, затем упал на колено и с нечеловеческим воплем рубанул лезвием по своему правому запястью. Кровь оросила не только алтарь, но и каменистую насыпь вокруг.
Эрагон поморщился и отвел глаза, хотя не слышать пронзительных криков несчастного было невозможно. На поле брани Эрагону доводилось видеть и более страшные ранения, однако было нечто неправильное, уродливое в этом сознательном стремлении искалечить себя, когда и без того бед и увечий хватает даже в повседневной жизни.
Зашуршала жесткая сухая трава – это приподнялся и завозился Роран, сердито бормоча какие-то ругательства, которые заглушала его густая борода.
Пока один из жрецов перевязывал рану юноши – явно останавливая кровотечение с помощью магического заклятья, – второй отвязал от носилок верховного жреца двух рабов и приковал их цепями за щиколотки к железной петле, намертво вделанной в алтарный камень. Затем прислужники извлекли из-под своих одежд многочисленные свертки и сложили их горкой на землю, но на расстоянии, недоступном прикованным рабам.
Обряд подходил к концу; жрецы и их свита покинули Хелгринд и направились в сторону Драс-Леоны, завывая и звоня в колокола. Ставший теперь одноруким, последователь культа, спотыкаясь и пошатываясь, брел следом за носилками Верховного Жреца, и на лице его играла блаженная улыбка.
– Ну что ж… – сказал Эрагон, наконец-то позволяя себе выдохнуть, когда процессия скрылась за дальним холмом.
– Что? – спросил Роран.
– Я побывал и у гномов, и у эльфов, но нигде не видел ничего подобного, хоть сколько-нибудь похожего на те дикие вещи, которые совершают эти люди, точнее, эти человеческие существа!
– По-моему, они такие же чудовища, как и раззаки. – Роран мотнул подбородком в сторону Хелгринда. – А теперь, когда они ушли, можешь ты попробовать узнать, там ли Катрина?
– Сейчас. Но приготовься бежать, если что.
Закрыв глаза, Эрагон медленно направил свои мысли вовне, осторожно перемещая их и как бы ощупывая ими, точно щупальцами, души различных живых существ. Просачиваясь сквозь пространство, как вода сквозь песок, он касался своим мысленным взором перенаселенных городов, созданных насекомыми, суетливых ящериц и спешащих по своим неотложным делам змей, которые моментально прятались среди теплых камней; он проникал в души певчих птиц и бесчисленного множества млекопитающих. Впрочем, насекомые, звери и птицы были чрезвычайно заняты в преддверии близившейся ночи; некоторые уже успели удалиться в свои гнезда и логова, другие же, ведущие ночную жизнь, еще только пробуждались, готовясь к новой охоте или пастьбе.
Способность устанавливать мысленную связь, как и способность чувствовать, естественно уменьшалась с расстоянием, и к тому времени, когда мысленный «щуп» Эрагона добрался до подножия Хелгринда. он уже мог воспринимать только мысли наиболее крупных животных, да и то довольно слабо.
Но он продолжал свой осторожный поиск, готовый в любую минуту прекратить его, если случайно коснется мыслей тех, на кого они с Рораном, собственно, и затеяли охоту: раззаков и их сородичей, этих гигантских летхрблака. служивших раззакам скаковыми лошадьми. Эрагон решился на эту мысленную разведку, обнаруживая тем самым свое присутствие, только потому, что знал: никто из раззаков не способен воспользоваться магией. Эрагон также не верил и в то, что раззаки способны проникать в чужие мысли и использовать это в свою пользу. Впрочем, и раззакам, и летхрблака подобные умения были совершенно ни к чему, ведь одного их зловонного дыхания хватило бы, чтобы заставить оцепенеть даже самого крупного из великанов.
И все же Эрагон, безусловно, рисковал. Однако ему, Рорану и Сапфире просто необходимо было знать, где находится невеста Рорана – Катрина. Скорее всего, раззаки заключили ее в темницу именно в Хелгринде, и, узнав это, они с Рораном сразу поняли, что им делать дальше – попытаться спасти девушку или же поймать кого-то из раззаков и подвергнуть его жестокому допросу.
Эрагон обследовал души живых существ очень долго и очень тщательно, так что, когда он, наконец, вернулся «в себя», Роран смотрел на него, точно голодный волк. В его серых глазах горели гнев, надежда и отчаяние, которое было столь велико, что казалось, он вот-вот взорвется и подожжет все вокруг невообразимо мощным огнем своей души, так что расплавятся даже скалы.
Уж это-то Эрагон понимал отлично.
Отец Катрины, мясник Слоан, некогда предал Рорана, отдав его на растерзание раззакам. Однако раззаки так и не сумели взять Рорана в плен и вместо него увели с собой Катрину. Они взяли ее прямо в спальне и сразу же вместе с нею исчезли из долины Паланкар, оставив там многочисленное войско Гальбаторикса и предоставив ему возможность убивать и брать в рабство жителей Карвахолла. Оказавшись не в состоянии сразу последовать за Катриной, Роран все же сумел – и как раз вовремя! – убедить односельчан покинуть свои дома и последовать за ним через горы Спайна, а затем на юг, вдоль побережья Алагейзии, туда, где они воссоединились с войсками варденов. Во время этого долгого путешествия жителям Карвахолла довелось претерпеть немало страшных бед и тягот. Однако, как ни крути, а исход их странствий был благополучен; к тому же Роран воссоединился с Эрагоном, который знал, где находится логово раззаков, и пообещал брату помощь в спасении Катрины.
Успех сопутствовал Рорану только потому, как сам он признавался впоследствии, что сила любви заставила его делать такие вещи, которых опасались и избегали другие; только благодаря своей любви он и одержал верх над врагами.
Сходное чувство владело теперь и Эрагоном.
Он, не задумываясь о собственной безопасности, готов был ринуться навстречу любой беде, если она грозила кому-то из близких ему людей. Рорана он любил, как родного брата; а поскольку Катрина была возлюбленной и невестой Рорана, то и она была дорога Эрагону, он и ее считал членом своей семьи. Такое отношение к семье было тем более важно, что Эрагон и Роран оказались последними в своем роду. Эрагон отрекся от Муртага, своего сводного брата по матери, так что они с Рораном были теперь единственными родными друг другу людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Брисингр
Серия: Эрагон – 3
Аннотация
В третьей книге тетралогии Кристофера Паолини "Наследие" легендарный Всадник Эрагон продолжает сражаться с ургалами и раззаками, беззаветно служить варденам и народу Алагейзии и учиться у гномов и эльфов. А в трудную минуту вспоминает советы своего наставника Брома. Вот только Бром, оказывается, не просто наставник… Тайну эту до поры до времени хранила от Эрагона даже верная дракониха Сапфира.
1. Врата смерти
Перед Эрагоном высилась темная башня; там таились чудовища. зверски замучившие Гэрроу, который был для него как отец.
Эрагон лежал на животе, прячась за редкими стеблями высокой травы, которой поросла вершина холма, за колючими кустиками и кактусами, похожими на бутоны роз. Колючая трава колола ладони, стоило ему пошевелиться в попытке получше разглядеть Хелгринд, который был похож на огромный черный кинжал, пронзивший чрево земли.
Вечерело, и среди невысоких холмов пролегли длинные узкие тени; где-то далеко на западе ярко светилась, отражаясь в небесах, поверхность озера Леона, и казалось, что вдоль линии горизонта кто-то провел сверкающую золотую полосу.
Слева Эрагон слышал ровное дыхание своего двоюродного брата Рорана, вытянувшегося рядом с ним на траве. Дыхание его, самое обычное и почти неслышное, Эрагону казалось неестественно громким, поскольку теперь слух его чрезвычайно обострился; и, надо сказать, это была далеко не единственная перемена, произошедшая в нем после прохождения эльфийского обряда Агэти Блёдрен, или праздника Клятвы Крови.
Сейчас, правда, ему было не до своих новых ощущений; он внимательно следил за длинной вереницей людей, движущихся к подножию холма Хелгринд и явно прибывших из Драс-Леоны, находившейся в нескольких милях отсюда. Во главе этой странной процессии шли двадцать четыре человека, мужчины и женщины, в толстых кожаных доспехах. Двигались они как-то неровно, да и походка у многих была чрезвычайно странная – кто прихрамывал, кто волочил ноги по земле, а некоторые на каждом шагу подскакивали и извивались; многие были на костылях, а кое-кто передвигался на четвереньках, поскольку не успевал за остальными на своих странно коротких ногах. В итоге Эрагон все же рассмотрел этих людей как следует и понял, что все это вполне объяснимо: просто у каждого из участников процессии не хватало руки, или ноги, или того и другого сразу. Их предводитель, гордо выпрямив спину, восседал на носилках. Носилки несли шестеро рабов, тела которых были обильно смазаны маслом и блестели. А позу предводителя Эрагон счел в высшей степени удивительной, ибо у этого мужчины (или женщины, этого он так и не понял) имелись только лишенное конечностей туловище и голова, на которой красовался низко надвинутый на лоб шлем в форме гребня фута в три высотой.
– Это жрецы Хелгринда, – шепнул он Рорану.
– А магией они пользоваться умеют?
– Возможно. Я не решаюсь мысленно обследовать Хелгринд, пока они оттуда не уйдут, ибо, если эти жрецы все-таки окажутся магами, они тут же меня обнаружат, каким бы легким ни было мое мысленное прикосновение к ним.
Позади жрецов тащились, построившись по двое, молодые люди в золотистых одеждах. Каждый из них нес прямоугольную металлическую раму с двенадцатью поперечными перекладинами, с которых свисали металлические колокольчики размером со спелую брюкву. Половина этих юношей, делая шаг вперед с правой ноги, с силой встряхивала эти рамы, и колокольчики звенели довольно громко и весьма немузыкально; вторая половина «музыкантов» в то же время делала шаг с левой ноги. Громкий звон, более всего похожий на похоронный, но отнюдь не столь мелодичный, разносился по окрестным холмам и полям. «Музыканты» сопровождали рыдания колоколов пронзительными криками, стонами и рыданиями, явно пребывая в некоем религиозном экстазе.
В хвосте этой нелепой процессии тащились жители Драс-Леоны: представители знатных семейств, купцы, торговцы, несколько офицеров высокого ранга и пестрое собрание горожан менее удачливых и богатых – рабочие, нищие и солдаты пехоты.
Интересно, подумал Эрагон, а губернатор Драс-Леоны, Маркус Табор, тоже где-то здесь?
Остановившись у отвесного, покрытого каменистыми осыпями склона Хелгринда, жрецы встали полукругом возле огромного валуна цвета ржавчины. Вершина камня блестела, как полированная. Когда же этого чудовищного алтаря достигла вся длинная вереница людей и застыла перед ним, существо на носилках шевельнулось и запело. Пение это было столь же немузыкальным, сколь немузыкальным был и перезвон колоколов на марше. Завывания шамана подхватывали, повторяли и уносили прочь порывы резкого ветра, но Эрагон все же уловил кое-какие слова древнего языка, странным образом измененного, даже исковерканного, с нелепыми ударениями; казалось, его перемешали с языком гномов и ургалов и объединили эту языковую мешанину с помощью древнего диалекта родного языка самого Эрагона. Но и то немногое, что он сумел понять, заставило его содрогнуться; это была некая клятва, и в ней говорилось о таких вещах, о которых лучше не знать. В ней звучала вся та злобная ненависть, что скопилась в течение долгих веков в темных душах этих жрецов, точно в подземных пещерах, и лишь теперь с исчезновением Всадников этой ненависти позволили, наконец, вырваться на волю и расцвести буйным цветом. Слова этой клятвы вызывали ощущение пролитой крови и безумия, они напоминали о страшных обрядах, отправляемых в безлунные ночи.
А под конец этой чудовищной мессы двое прислужников метнулись вперед и, приподняв верховного жреца – или жрицу, что тоже было вполне возможно, – с носилок перенесли его и усадили на полированную вершину алтаря. Затем верховный жрец что-то коротко приказал им. Блеснули два стальных клинка, и ручейки крови, брызнув из обоих плеч жреца, потекли по его телу-обрубку, по доспехам из толстой кожи и стали собираться на поверхности валуна в лужу, медленно стекая затем на землю.
К валуну подскочили еще двое жрецов и стали собирать алую жидкость в бокалы, наполняя их до краев и передавая другим членам братства, которые с жадностью пили кровь верховного жреца.
– Фу! – еле слышно выдохнул Роран. – Ты забыл упомянуть, что эти мерзкие калеки, эти жирные, скудоумные уроды еще иканнибалы в придачу.
– Не совсем. Мяса своих собратьев они вроде бы не едят.
Когда все присутствующие «промочили глотки», прислужники, подобострастно кланяясь, вернули верховного жреца на носилки и перевязали ему плечи полосками белой ткани, сквозь которую моментально проступили пятна свежей крови.
Страшные раны, казалось, никак не подействовали на это невероятное существо, лишенное конечностей. Жрец, повернувшись лицом к своим последователям, губы которых от выпитой крови были красны, как клюква, провозгласил:
– Теперь вы стали мне истинными братьями и сестрами, ибо отведали сок жил моих под сенью могущественного Хелгринда! Кровь взывает к крови, и если когда-либо вам или вашей семье понадобится помощь, сделайте сперва все, что в ваших силах, для нашего храма и для тех, кто признает власть нашего ужасного господина и повелителя… А теперь, дабы подтвердить дважды и трижды нашу преданность ему и нашему Триумвирату, повторяйте за мной слова священных Девяти Клятв… Клянемся Гормом, Илдой и Фелл Ангравой с должным почтением по меньшей мере трижды в месяц в сумеречный час приносить нашему великому и ужасному повелителю клятву верности и некую собственную жертву, дабы утишить его извечный голод… Клянемся в точности соблюдать все предписания, изложенные в священной книге Тоск… Клянемся всегда носить на теле своем наш брегнир, всегда воздерживаться от дюжины дюжин и от прикосновения веревки со многими узелками, пока она не порвется…
Внезапный порыв ветра унес в сторону слова верховного жреца, и остальная часть обязательств осталась для Эрагона неясна. Зато, к своему ужасу, он увидел, что каждый из присутствующих на церемонии вытащил по небольшому кинжалу с изогнутым лезвием, а затем все они стали наносить себе удары этим ножом по сгибу руки у локтя, орошая алтарь собственной кровью.
Через несколько минут рассерженный ветерок улегся, и Эрагон снова услышал жреца:
– И те вещи, которых вы давно и страстно желаете, будут даны вам в дар как вознаграждение за ваше послушание… Наше преклонение беспрекословно и абсолютно. Мы исполнили свой обет. Однако же, если среди вас есть такие, у кого хватит мужества, чтобы показать нам истинную глубину своей веры, пусть выйдут вперед!
И все собравшиеся с застывшими, неподвижными лицами дружно шагнули вперед; это, очевидно, и был тот момент, которого они ждали.
Довольно долго все молчали; казалось, они уже будут разочарованы в своих ожиданиях, но тут один из последователей культа, темноволосый юноша, вырвался вперед с криком: «Я готов! Я сделаю это!» С радостным ревом его братья по вере вновь, точно дикари, зазвенели своими колоколами, подстегивая собравшихся и приведя их этим звоном в такой экстаз, что они стали подпрыгивать и вопить, точно безумцы. Эта дикая музыка даже в душе Эрагона вызвала странное возбуждение – несмотря на отвращение от вида кровавого обряда – и пробудила в нем некие первобытные, буйные чувства.
Сорвав с себя золотистые одежды и оставшись в набедренной повязке, темноволосый юноша вспрыгнул на алтарь, разбрызгивая кровь, пролитую верховным жрецом. Он повернулся лицом к Хелгринду и стал исполнять какой-то ритуальный танец, дрожа, извиваясь, словно пораженный параличом, и стараясь попадать в ритм громкому перезвону металлических колоколов. Голова его вращалась как бы сама собой, и казалось, вот-вот она оторвется от шеи; в уголках губ выступила пена; руки извивались, точно змеи. Он обливался потом, и его обнаженное тело блестело в закатных лучах, точно бронзовая статуя.
Звон колоколов вскоре достиг какого-то совершенно сумасшедшего темпа; одна нота словно налезала на другую, не давая той отзвучать, и в этот момент молодой человек выбросил вперед руку. Один из жрецов тут же вложил в нее рукоять некоего странной формы клинка, широкое плоское лезвие которого было острым только с одной стороны, а с другой было снабжено зубцами и напоминало крыло дракона. Клинок был небольшим, фута два с половиной, и его лезвие длинным стержнем крепилось к рукояти, украшенной чешуйчатой резьбой и остаточной кросс-гардой. Это оружие было явно предназначено для одной-единственной цели: насквозь прорубать доспехи, а вместе с ними и кости с сухожилиями столь же легко, как если бы им вспарывали кожаный бурдюк.
Юноша поднял страшный клинок, направив его острие к вершине Хелгринда, затем упал на колено и с нечеловеческим воплем рубанул лезвием по своему правому запястью. Кровь оросила не только алтарь, но и каменистую насыпь вокруг.
Эрагон поморщился и отвел глаза, хотя не слышать пронзительных криков несчастного было невозможно. На поле брани Эрагону доводилось видеть и более страшные ранения, однако было нечто неправильное, уродливое в этом сознательном стремлении искалечить себя, когда и без того бед и увечий хватает даже в повседневной жизни.
Зашуршала жесткая сухая трава – это приподнялся и завозился Роран, сердито бормоча какие-то ругательства, которые заглушала его густая борода.
Пока один из жрецов перевязывал рану юноши – явно останавливая кровотечение с помощью магического заклятья, – второй отвязал от носилок верховного жреца двух рабов и приковал их цепями за щиколотки к железной петле, намертво вделанной в алтарный камень. Затем прислужники извлекли из-под своих одежд многочисленные свертки и сложили их горкой на землю, но на расстоянии, недоступном прикованным рабам.
Обряд подходил к концу; жрецы и их свита покинули Хелгринд и направились в сторону Драс-Леоны, завывая и звоня в колокола. Ставший теперь одноруким, последователь культа, спотыкаясь и пошатываясь, брел следом за носилками Верховного Жреца, и на лице его играла блаженная улыбка.
– Ну что ж… – сказал Эрагон, наконец-то позволяя себе выдохнуть, когда процессия скрылась за дальним холмом.
– Что? – спросил Роран.
– Я побывал и у гномов, и у эльфов, но нигде не видел ничего подобного, хоть сколько-нибудь похожего на те дикие вещи, которые совершают эти люди, точнее, эти человеческие существа!
– По-моему, они такие же чудовища, как и раззаки. – Роран мотнул подбородком в сторону Хелгринда. – А теперь, когда они ушли, можешь ты попробовать узнать, там ли Катрина?
– Сейчас. Но приготовься бежать, если что.
Закрыв глаза, Эрагон медленно направил свои мысли вовне, осторожно перемещая их и как бы ощупывая ими, точно щупальцами, души различных живых существ. Просачиваясь сквозь пространство, как вода сквозь песок, он касался своим мысленным взором перенаселенных городов, созданных насекомыми, суетливых ящериц и спешащих по своим неотложным делам змей, которые моментально прятались среди теплых камней; он проникал в души певчих птиц и бесчисленного множества млекопитающих. Впрочем, насекомые, звери и птицы были чрезвычайно заняты в преддверии близившейся ночи; некоторые уже успели удалиться в свои гнезда и логова, другие же, ведущие ночную жизнь, еще только пробуждались, готовясь к новой охоте или пастьбе.
Способность устанавливать мысленную связь, как и способность чувствовать, естественно уменьшалась с расстоянием, и к тому времени, когда мысленный «щуп» Эрагона добрался до подножия Хелгринда. он уже мог воспринимать только мысли наиболее крупных животных, да и то довольно слабо.
Но он продолжал свой осторожный поиск, готовый в любую минуту прекратить его, если случайно коснется мыслей тех, на кого они с Рораном, собственно, и затеяли охоту: раззаков и их сородичей, этих гигантских летхрблака. служивших раззакам скаковыми лошадьми. Эрагон решился на эту мысленную разведку, обнаруживая тем самым свое присутствие, только потому, что знал: никто из раззаков не способен воспользоваться магией. Эрагон также не верил и в то, что раззаки способны проникать в чужие мысли и использовать это в свою пользу. Впрочем, и раззакам, и летхрблака подобные умения были совершенно ни к чему, ведь одного их зловонного дыхания хватило бы, чтобы заставить оцепенеть даже самого крупного из великанов.
И все же Эрагон, безусловно, рисковал. Однако ему, Рорану и Сапфире просто необходимо было знать, где находится невеста Рорана – Катрина. Скорее всего, раззаки заключили ее в темницу именно в Хелгринде, и, узнав это, они с Рораном сразу поняли, что им делать дальше – попытаться спасти девушку или же поймать кого-то из раззаков и подвергнуть его жестокому допросу.
Эрагон обследовал души живых существ очень долго и очень тщательно, так что, когда он, наконец, вернулся «в себя», Роран смотрел на него, точно голодный волк. В его серых глазах горели гнев, надежда и отчаяние, которое было столь велико, что казалось, он вот-вот взорвется и подожжет все вокруг невообразимо мощным огнем своей души, так что расплавятся даже скалы.
Уж это-то Эрагон понимал отлично.
Отец Катрины, мясник Слоан, некогда предал Рорана, отдав его на растерзание раззакам. Однако раззаки так и не сумели взять Рорана в плен и вместо него увели с собой Катрину. Они взяли ее прямо в спальне и сразу же вместе с нею исчезли из долины Паланкар, оставив там многочисленное войско Гальбаторикса и предоставив ему возможность убивать и брать в рабство жителей Карвахолла. Оказавшись не в состоянии сразу последовать за Катриной, Роран все же сумел – и как раз вовремя! – убедить односельчан покинуть свои дома и последовать за ним через горы Спайна, а затем на юг, вдоль побережья Алагейзии, туда, где они воссоединились с войсками варденов. Во время этого долгого путешествия жителям Карвахолла довелось претерпеть немало страшных бед и тягот. Однако, как ни крути, а исход их странствий был благополучен; к тому же Роран воссоединился с Эрагоном, который знал, где находится логово раззаков, и пообещал брату помощь в спасении Катрины.
Успех сопутствовал Рорану только потому, как сам он признавался впоследствии, что сила любви заставила его делать такие вещи, которых опасались и избегали другие; только благодаря своей любви он и одержал верх над врагами.
Сходное чувство владело теперь и Эрагоном.
Он, не задумываясь о собственной безопасности, готов был ринуться навстречу любой беде, если она грозила кому-то из близких ему людей. Рорана он любил, как родного брата; а поскольку Катрина была возлюбленной и невестой Рорана, то и она была дорога Эрагону, он и ее считал членом своей семьи. Такое отношение к семье было тем более важно, что Эрагон и Роран оказались последними в своем роду. Эрагон отрекся от Муртага, своего сводного брата по матери, так что они с Рораном были теперь единственными родными друг другу людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15