Мы меняемся друг с другом этими элементами декора, которые, впрочем, больше, чем декор, — это составляющие нашего настроения. Ты заметил, должно быть, что Агвилла-орел — само воплощение благородства, могучих и прямых черт характера, а Агвилла-человек — личность вдумчивая и лишенная сильных порывов, не воин, а ученый. И в каждую особенную жизненную ситуацию мне надо стать новым, поменять свой облик, чтоб почувствовать, что нужно делать.— Интересно, и сколько же таких комбинаций внешнего облика у вас есть? Бесчисленное количество?— Всех возможных комбинаций — да, бесчисленное количество. Но ни один териантроп не станет использовать все варианты своего облика — иначе его личность попросту растворилась бы в этом множестве. Нет, все эти формы — не более, чем оттенки одного и того же цвета нашего я. У каждого из нас есть 3-4 любимых варианта облика, этакий гардероб, а остальными мы пользуемся в исключительных случаях, да и то это грозит серьезной травмой нашей психике.— И какие же у тебя любимые ипостаси?— Их всего три, две из них ты уже видел, а третью — еще увидишь, я думаю, — хитро усмехнулся Агвилла.Раздался цокот копыт и в дверях появился все тот же кентавр; его обожженная солнцем физиономия ухмылялась.— Только что поговорил с братьями. Позвольте пригласить вас на альтернативное пиршество по поводу примирения с крестьянами! Его устраиваем мы, териантропы.— Это, должно быть, интересно, — заметил Рональд.— Еще бы! — воскликнул кентавр. — Не занудство за пиршественным столом, как у маркиза, а танцы до упаду, море пива, красивые женщины. А самое главное, все свои.— Как понимать это «все свои»? — полюбопытствовал граф.— Ну, там будут исключительно териантропы и те, кто является нашим другом. А именно: вы двое, Лукас, Полифем и несколько человеческих женщин.
— Я слышал, что некоторые крестьянки путаются с кентаврами, — с возмущением стал рассказывать Иегуда, когда Эмпедокл (так звали кентавра) ускакал вперед, — Ничего не скажу плохого про этого нашего друга, но для любой земной женщины спать с ним — грех! Мало того, что он язычник, он же еще и животное наполовину…— Согласен, — сказал Рональд, подумав. — Это противоестественно. Ну ладно, можно любить животное платонически, но спать-то с ним зачем?— Платонически? — поразился Иегуда и умолк. Видно, такая постановка проблемы ему никогда и в голову не приходила.— Полчаса назад этот кентавр жаловался, что его женщины не любят, — заметил Рональд, — а теперь хвастается количеством своих любовниц.— Количество женщин состоит в обратной пропорции к их качеству, — глубокомысленно рек монах.Темное поле, через которое тянулась дорога, закончилось, и они выехали на лужайку. Здесь словно проходила граница между миром людей и дремучим лесом, а в качестве пограничной заставы виднелось строение, похожее на поросший грибами гигантский пень.— Приехали! — крикнул Эмпедокл, носившийся кругами, что не очень вязалось с его возрастом.Рыцарь и монах спешились перед двухэтажным бревенчатым домом с резным коньком на крыше.
— Это просто избушка на курьих ножках, — усмехнулся Рональд.— Правда? — заинтересовался Иегуда. — Я не очень ее вижу. Вернее, форму ее не очень четко могу рассмотреть, а вот печь внутри ярко светится.Синие листья шелестели над головой, в лесу кричали неведомые твари. А может, вовсе не в лесу, а в избушке. Дом стоял действительно на ножках, но не на двух, а на шести — выкованных из железа, и впечатление производил самое что ни на есть языческое. «Звериный стиль», — подумал граф, рассматривая наличники окон в виде переплетающихся змей, вцепившихся друг в друга зубами. — «Впрочем, какому же еще стилю быть у териантропов, как не звериному? Человеческому, что ль?»Эмпедокл, подскакавший к самому входу, подождал гостей, а затем вежливо отворил перед ними дубовую дверь, которая, к слову, была вся в шрамах от рубящих ударов меча.Внутри горели желтые огни оплывших свеч, и в свете их был виден длинный-предлинный стол, за которым сидели двунадесять хвостов: сатиры, кентавры, русалки, совсем уже нечеловекоподобная нечисть — и, наконец, самые обычные люди, из крестьян, среди которых был и барон Лукас. Шум в комнате был густым, словно вода: казалось, можно лечь в нем и поплыть.Полулюди-полуживотные смотрели на них по-разному: кое-кто с любопытством, кое-кто — исподлобья, с нескрываемым недружелюбием. Лучше всего к людям относились те, у кого лицо было человеческим, сразу же подметил Рональд, сколько бы у них там ни было рогов и копыт. Они уселись за стол.Обычно во всяких рыцарских романах XXI века стоило главным героям зайти в какую-нибудь корчму, к ним «тут же подбегала бойкая служаночка». Но та девица, что подошла к их столу с кувшином, может быть, и была бойкой, но как-то не очень увязывалась со всем этим словосочетанием — «бойкая служаночка».Она была вполне привлекательна, хоть и на довольно грубый вкус: крашеная блондинка с черными глазами.— Эй! А старых знакомых уже не замечаете? — спросила она, глядя с вызовом на Рональда. Рыцарь было задумался, где же он мог видеть столь запоминающуюся личность, но вовремя понял, что вопрос обращен не к нему.— О, Луиза! — Эмпедокл обхватил ее ниже талии мощной рукой. Девушка захихикала и погрозила пальчиком:— Я сегодня с Поликратом! Если хочешь мне счастья, не подавай виду, что мы… близко знакомы…Кентавр заметно погрустнел и медленно пошел прочь, помахивая хвостом. Служанка налила Иегуде и Рональду по кружке вина, весьма сомнительного на вкус, но после этого не ушла, а посмотрела на обоих нагло и бесстыдно.— Что? — спросила Луиза Рональда с вызовом. — Думаете, человеческая женщина не должна спать с животными?Рональд помотал головой, потом вспомнил свою страсть к Розалинде и устыдился. Иегуду служанка, кажется, и вовсе не замечала.— Настоящий мужчина должен любить, как кентавр, — сказала Луиза, провожая взглядом мощные задние ноги уходящего кентавра, — драться, как кентавр, думать, как кентавр. Скажу прямо: мне не нравятся мужчины-люди. Жалкое племя: ни благородства, ни красоты, ни силы, ни стати…— Боюсь ошибиться, но мне кажется, вы просто искательница экзотики, — предположил Рональд, опираясь локтем на спинку тяжелого дубового кресла.Луиза вспыхнула и метнула на него презрительный взгляд.— Вы так говорите, поскольку и сами мало на что годны. Я слышала о ваших подвигах во время обороны замка. Да только с тех пор никому не удавалось уличить вас ни в чем героическом.Рональд равнодушно пожал плечами.— Продолжайте пить — вам это идет. Вам, мужчинам-людям, алкоголь необычайно к лицу. Заметьте, какое странное сочетание: мужчина-человек. — И она отошла к своим четвероногим.— Три года назад ее ежемесячным новым молодым человеком был непременно сарацин, — пояснил Агвилла, неслышно материализовавшись из полумрака. — Затем были цыгане, монахи, цирковые уродцы, женщины и дети. Вы совершенно правы: любительница экзотики.И он заскользил вдоль стола, вступая в необычайно краткие, в две-три фразы, разговоры с каждым из гостей, попадавшихся на его пути.Но Луизе явно было нужно все время оказываться в центре внимания. Не успел Рональд опустошить первую кружку, как произошла история, скандальная и кровавая.Музыканты, обосновавшиеся возле печки, заиграли нечто нечеловеческое, тоскливое и восторженное одновременно, похожее не то на вой, не то на свадебную песнь волка. Играли они чем попало: хвостами, ногами, зубами и даже ушами, зажимая между мочкой и воронкой длинных ушей смычки, проводя по струнам арф острыми клыками, отчего струны стонали и вскрикивали, стуча копытами в бубны.Луиза и еще дюжина девиц такого же вида, ее подруг, дефилировали по центру комнаты, раскачивая бедрами. Луизу сопровождал ее молодцеватый спутник, Поликрат. Однако было заметно, что легкомысленная девушка уже с ним скучает. Приметив это, бородатый кентавр оторвался от группы приятелей и подошел к парочке, развязно вихляя копытами.— Разрешите даму на танец! — воскликнул бородатый.— Конечно, красавчик! — отвечала Луиза, поглаживая бок Эмпедокла, словно вопрос был обращен к ней.— Не сметь! — гневно воскликнул Поликрат. — Редьку в хвост получишь!— Копыта отбросишь, — заверил его Эмпедокл, отвязывая от седла секиру.— Гриву оборву, — парировал молодой, отталкивая Луизу в сторону от мощного крупа бородатого, к которому она так и льнула.Эмпедокл одним движением прянул вперед; секира свистнула в воздухе и срубила прядь волосков с кудрявой головы Поликрата — но только прядь волос, не больше: у молодого кентавра была на редкость хорошая реакция. Он уже обнажил свою секиру и гарцевал вокруг противника, то делая ложный выпад вперед, то отскакивая назад. Он явно пытался спровоцировать бородатого на необдуманную атаку; однако тот не торопился.Поликрат наворачивал обороты вокруг Эмпедокла, словно Луна вокруг Земли; бородатый неспешно поворачивался, слегка покачивая секирой, но не делая ни одного выпада. Молодой кентавр, напротив, хорохорился и время от времени замахивался, как бы для удара — но умудренного годами битв воина смутить было трудно.Наконец после дюжины ложных атак Поликрат решился на настоящую. Он лениво помахал хвостом, оглянулся на обеденный стол — а потом молниеносно рубанул своим двойным топором по торсу своего противника.Бородатый ударил левой рукой вперед и вбок; секира скользнула по броне, защищающей запястье и локоть. Поликрат потерял равновесие и сделал лишний шаг вперед — в тот же самый момент двойной топор Эмпедокла сверкнул своим лезвием на уровне его колена.— АААА!!! — взвыл Поликрат неожиданно истошным голосом. Эмпедокл уже убирал секиру, пока его соперник, припавший к полу, пытался подняться на трех ногах. Кровь хлестала из открывшейся раны так, что зрители поневоле отворачивались. Благородных дам, впрочем, среди толпы не было, и в обморок никто не падал. Эмпедокла уже уводили под руки его друзья, едва отобравшие у него секиру.— Вот что я называю настоящей силой! — сказала Луиза, без всякого сожаления бросив взгляд на свою любовь минутной давности. — Покатай меня, бородатый!Она вспрыгнула Эмпедоклу на спину. Глаза того налились бесноватым весельем. Он помчался по залу галопом вкруг пиршественного стола.— Ногу ему новую приделают, — успокоил Рональда Агвилла. — Это совсем несложно. Надо посмотреть, есть ли на складе запчасти.Кентавры уже изрядно поднапились и принялись петь и танцевать, взявшись за руки. За столом остались только те, кто танцевать не мог в силу особенностей телосложения — русалки, а также те, кто считал это ниже своего достоинства, — Рональд, Агвилла, Иегуда и… Лукас.Впрочем, нет: барон уже забрался на стол и принялся танцевать чардаш — нелепо, в одиночку, комично подпрыгивая и размахивая полами мундира. При этом он ронял рюмки, наступал в салаты, цеплял шпорами сапог окорока, раскидывая их по всему столу — а еще орал во все горло песню на неожиданный для чардаша мотив «Ах, мой милый Августин». Самого флегматичного человека зрелище не оставило бы равнодушным — он непременно возмутился бы. (Рональд уж хотел встать и задать трепку нахалу, но статус гостя и сообразные этому статусу приличия не позволяли решиться на такой шаг.) Кентавры же сгрудились у стола, хлопали и вовсю хохотали.— Все прошло, прошло, прошло! — допел барон и рухнул со стола на стул, глухо стукнувшись черепом о высокую спинку. Едва отдышавшись, он тут же схватил кружку и влил ее содержимое в себя.Я пью за свободу! — воскликнул он. — За то, чтобы белый и черный, двуногий и четвероногий, крестьяне и дворяне, волки и ягнята — все, все жили вместе! У меня есть мечта — да-с, господа, мечта! Как ни странно, Лукас цитирует начало знаменитой речи Мартина Лютера Кинга «I have a dream»
— Свобода-это рай, — громыхнул смехом Полифем, тискавший в углу одну из Луизиных подружек. — Скоро вот от маркиза оставим рожки да ножки, тогда вы, кентавры, приходите к нам жить. Противники вы достойные, надо сказать, не мразь чародейская, как ваш хозяин.— Придем, придем, — отозвались кентавры. — Что ж, топор войны с вами мы уже зарыли… Да и против крестьян ничего не имеем — что нам морду воротить, сами, чай, не дворяне и даже не добрые христиане…— А что это у вас, барон, роза в петлице? — вкрадчиво спросил Агвилла.— Я с вами, друзья мои! — воскликнул барон.— Мы видим, что ты не в огороде и не в лесу, — захихикали кентавры. — Роза-то зачем?— Я в высшем смысле! — воскликнул барон. — Я хочу сказать, что я считаю своими друзьями всех, кто за революцию и равноправие естественных людей! — напыщенно произнес Лукас.— А позвольте полюбопытствовать, что такое «естественные люди»? — без тени усмешки в голосе спросил Агвилла.— Естественные люди… это те люди, которые по естественному праву Руссо, — поспешно отвечал барон, надувая губы.— Которые по естественному праву Руссо — что? Какой глагол-то вы пропустили? — не отставал Агвилла.— Я хочу сказать, что люди имеют изначально! — краснея и надуваясь, произнес барон. — Что с самого начала времен они располагали! Цветы жизни и удовольствий, будучи сорваны, произвели кодекс естественных прав, да-с, да-с, Кодекс! мне не стыдно этого слова!Териантропы хихикали, барон ерзал на стуле.— И когда, обретаясь под сенью струй, люди осознали, да-с, осознали! — воскликнул Лукас. — Тогда пламя революции объяло и запылало!— Знатная у вас космология, барон! — одобрил человек-орел. Кентавры уже не хихикали, а вовсю гоготали, стуча передними копытами в знак великого одобрения.— Знатная… — этого слова барон явно испугался. — К знати я отношения никакого уже не имею! И не барон я никакой, а просто Лукас, можно даже товарищ Лукас.— Гусь кентавру не товарищ! — гаркнул Эмпедокл, и это вызвало новую бурю гомерического хохота в зале. Барон, и без того не отличавшийся ростом, весь съеживался, теряясь за столешницей.Впрочем, кентавры оказались народом отходчивым.— Ладно, товарищ барон, не куксись! — добродушно сказал Эмпедокл и хлопнул Лукаса по плечу, да так, что тот врезался тонкими губами в край стола и потерял молочный зуб. — Кто к нам относится, как кентавр, к тому и мы по-кентаврически относимся!И кентавры дружно поскакали в другой угол залы, где стали хватать девиц, бросать на спины, заставляя совершать с ними разного рода наезднические трюки.Рональда уже подташнивало от этой пирушки: у него было такое чувство, что он попал на церемонию венчания в курятнике и теперь пытается взгромоздиться на насест, чтобы не ударить перед курами в грязь лицом, когда появится красавец-петух во фраке.Надо было отсюда уходить — но он медлил, словно ждал чего-то.— Мне уже надоело это нелепое празднество, — признался Иегуда, словно мысли его угадал. — Может быть, пора домой, в теплые постели? В замке мне все-таки больше нравится, чем здесь.— Можно и в замок, — согласился Рональд, но тут музыканты забили в барабаны, и верхом на химере на сцену выехала танцовщица.Химера тотчас же убежала; танцовщица, спрыгнувшая с ее спины, сбросила полупрозрачное одеяние, обнажив белоснежный живот и молочные плечи.Музыканты заиграли нечто восточное, сарацинское — как ни странно, даже приятное уху. Да что там приятное — просто чарующее!Девушка выпрямила спинку и сделалась недвижна, как статуя. Граф поразился ее совершенной красоте: должно быть, и лицо ее, скрытое вуалью, было столь же прекрасно, как и тело. Только вот глаза отчего-то насторожили Рональда — где-то он уже их видел!Химера, стоящая напротив замершей красавицы, раздувалась и явно готовилась наброситься. У Рональда даже мышцы напряглись — инстинкт чуть было не толкнул его на сцену: закрыть грудью красавицу, спасти от грозящей ей опасности.Но никакой опасности не было — он понял это, как только химера сделал первый бросок. Танцовщица преловко увернулась, показав залу белые ягодицы из-под взлетевшей юбочки.Химера нападала на нее со всех сторон, извиваясь буквально змеей — сверху (красавица закрывалась белоснежными руками), с боков (красавица вертела лунными боками), снизу (тут красавица и вовсе поднимала юбочку, составленную из блестящих лент). При этом она успевала бить в бубен, изгибаясь под стремительными выпадами химеры, стремящейся вцепиться в нее своими мерзкими лапами…Ее божественный живот занимал все помыслы Рональда. Бывают такие красивые животы: вокруг нежного кружочка пупка он поднимается кольцом лунных гор. Его белизна была молоком расплесканных в безвоздушном пространстве звезд. Рональд задыхался. Космос, в котором больше не было ни глотка живительного кислорода, овладевал им, он подался вперед и прикоснулся губами к этому белоснежному, дивному животу.— Ты что, о Рональд! — прошипел Иегуда в самое его ухо. — Разве ты не видишь, что это мужчина!Рональд оторопел, у него даже волосы дыбом поднялись.Чаровница послала залу воздушный поцелуй, извернулась ласковой кошкой и убежала со сцены, шурша разноцветными шелками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Я слышал, что некоторые крестьянки путаются с кентаврами, — с возмущением стал рассказывать Иегуда, когда Эмпедокл (так звали кентавра) ускакал вперед, — Ничего не скажу плохого про этого нашего друга, но для любой земной женщины спать с ним — грех! Мало того, что он язычник, он же еще и животное наполовину…— Согласен, — сказал Рональд, подумав. — Это противоестественно. Ну ладно, можно любить животное платонически, но спать-то с ним зачем?— Платонически? — поразился Иегуда и умолк. Видно, такая постановка проблемы ему никогда и в голову не приходила.— Полчаса назад этот кентавр жаловался, что его женщины не любят, — заметил Рональд, — а теперь хвастается количеством своих любовниц.— Количество женщин состоит в обратной пропорции к их качеству, — глубокомысленно рек монах.Темное поле, через которое тянулась дорога, закончилось, и они выехали на лужайку. Здесь словно проходила граница между миром людей и дремучим лесом, а в качестве пограничной заставы виднелось строение, похожее на поросший грибами гигантский пень.— Приехали! — крикнул Эмпедокл, носившийся кругами, что не очень вязалось с его возрастом.Рыцарь и монах спешились перед двухэтажным бревенчатым домом с резным коньком на крыше.
— Это просто избушка на курьих ножках, — усмехнулся Рональд.— Правда? — заинтересовался Иегуда. — Я не очень ее вижу. Вернее, форму ее не очень четко могу рассмотреть, а вот печь внутри ярко светится.Синие листья шелестели над головой, в лесу кричали неведомые твари. А может, вовсе не в лесу, а в избушке. Дом стоял действительно на ножках, но не на двух, а на шести — выкованных из железа, и впечатление производил самое что ни на есть языческое. «Звериный стиль», — подумал граф, рассматривая наличники окон в виде переплетающихся змей, вцепившихся друг в друга зубами. — «Впрочем, какому же еще стилю быть у териантропов, как не звериному? Человеческому, что ль?»Эмпедокл, подскакавший к самому входу, подождал гостей, а затем вежливо отворил перед ними дубовую дверь, которая, к слову, была вся в шрамах от рубящих ударов меча.Внутри горели желтые огни оплывших свеч, и в свете их был виден длинный-предлинный стол, за которым сидели двунадесять хвостов: сатиры, кентавры, русалки, совсем уже нечеловекоподобная нечисть — и, наконец, самые обычные люди, из крестьян, среди которых был и барон Лукас. Шум в комнате был густым, словно вода: казалось, можно лечь в нем и поплыть.Полулюди-полуживотные смотрели на них по-разному: кое-кто с любопытством, кое-кто — исподлобья, с нескрываемым недружелюбием. Лучше всего к людям относились те, у кого лицо было человеческим, сразу же подметил Рональд, сколько бы у них там ни было рогов и копыт. Они уселись за стол.Обычно во всяких рыцарских романах XXI века стоило главным героям зайти в какую-нибудь корчму, к ним «тут же подбегала бойкая служаночка». Но та девица, что подошла к их столу с кувшином, может быть, и была бойкой, но как-то не очень увязывалась со всем этим словосочетанием — «бойкая служаночка».Она была вполне привлекательна, хоть и на довольно грубый вкус: крашеная блондинка с черными глазами.— Эй! А старых знакомых уже не замечаете? — спросила она, глядя с вызовом на Рональда. Рыцарь было задумался, где же он мог видеть столь запоминающуюся личность, но вовремя понял, что вопрос обращен не к нему.— О, Луиза! — Эмпедокл обхватил ее ниже талии мощной рукой. Девушка захихикала и погрозила пальчиком:— Я сегодня с Поликратом! Если хочешь мне счастья, не подавай виду, что мы… близко знакомы…Кентавр заметно погрустнел и медленно пошел прочь, помахивая хвостом. Служанка налила Иегуде и Рональду по кружке вина, весьма сомнительного на вкус, но после этого не ушла, а посмотрела на обоих нагло и бесстыдно.— Что? — спросила Луиза Рональда с вызовом. — Думаете, человеческая женщина не должна спать с животными?Рональд помотал головой, потом вспомнил свою страсть к Розалинде и устыдился. Иегуду служанка, кажется, и вовсе не замечала.— Настоящий мужчина должен любить, как кентавр, — сказала Луиза, провожая взглядом мощные задние ноги уходящего кентавра, — драться, как кентавр, думать, как кентавр. Скажу прямо: мне не нравятся мужчины-люди. Жалкое племя: ни благородства, ни красоты, ни силы, ни стати…— Боюсь ошибиться, но мне кажется, вы просто искательница экзотики, — предположил Рональд, опираясь локтем на спинку тяжелого дубового кресла.Луиза вспыхнула и метнула на него презрительный взгляд.— Вы так говорите, поскольку и сами мало на что годны. Я слышала о ваших подвигах во время обороны замка. Да только с тех пор никому не удавалось уличить вас ни в чем героическом.Рональд равнодушно пожал плечами.— Продолжайте пить — вам это идет. Вам, мужчинам-людям, алкоголь необычайно к лицу. Заметьте, какое странное сочетание: мужчина-человек. — И она отошла к своим четвероногим.— Три года назад ее ежемесячным новым молодым человеком был непременно сарацин, — пояснил Агвилла, неслышно материализовавшись из полумрака. — Затем были цыгане, монахи, цирковые уродцы, женщины и дети. Вы совершенно правы: любительница экзотики.И он заскользил вдоль стола, вступая в необычайно краткие, в две-три фразы, разговоры с каждым из гостей, попадавшихся на его пути.Но Луизе явно было нужно все время оказываться в центре внимания. Не успел Рональд опустошить первую кружку, как произошла история, скандальная и кровавая.Музыканты, обосновавшиеся возле печки, заиграли нечто нечеловеческое, тоскливое и восторженное одновременно, похожее не то на вой, не то на свадебную песнь волка. Играли они чем попало: хвостами, ногами, зубами и даже ушами, зажимая между мочкой и воронкой длинных ушей смычки, проводя по струнам арф острыми клыками, отчего струны стонали и вскрикивали, стуча копытами в бубны.Луиза и еще дюжина девиц такого же вида, ее подруг, дефилировали по центру комнаты, раскачивая бедрами. Луизу сопровождал ее молодцеватый спутник, Поликрат. Однако было заметно, что легкомысленная девушка уже с ним скучает. Приметив это, бородатый кентавр оторвался от группы приятелей и подошел к парочке, развязно вихляя копытами.— Разрешите даму на танец! — воскликнул бородатый.— Конечно, красавчик! — отвечала Луиза, поглаживая бок Эмпедокла, словно вопрос был обращен к ней.— Не сметь! — гневно воскликнул Поликрат. — Редьку в хвост получишь!— Копыта отбросишь, — заверил его Эмпедокл, отвязывая от седла секиру.— Гриву оборву, — парировал молодой, отталкивая Луизу в сторону от мощного крупа бородатого, к которому она так и льнула.Эмпедокл одним движением прянул вперед; секира свистнула в воздухе и срубила прядь волосков с кудрявой головы Поликрата — но только прядь волос, не больше: у молодого кентавра была на редкость хорошая реакция. Он уже обнажил свою секиру и гарцевал вокруг противника, то делая ложный выпад вперед, то отскакивая назад. Он явно пытался спровоцировать бородатого на необдуманную атаку; однако тот не торопился.Поликрат наворачивал обороты вокруг Эмпедокла, словно Луна вокруг Земли; бородатый неспешно поворачивался, слегка покачивая секирой, но не делая ни одного выпада. Молодой кентавр, напротив, хорохорился и время от времени замахивался, как бы для удара — но умудренного годами битв воина смутить было трудно.Наконец после дюжины ложных атак Поликрат решился на настоящую. Он лениво помахал хвостом, оглянулся на обеденный стол — а потом молниеносно рубанул своим двойным топором по торсу своего противника.Бородатый ударил левой рукой вперед и вбок; секира скользнула по броне, защищающей запястье и локоть. Поликрат потерял равновесие и сделал лишний шаг вперед — в тот же самый момент двойной топор Эмпедокла сверкнул своим лезвием на уровне его колена.— АААА!!! — взвыл Поликрат неожиданно истошным голосом. Эмпедокл уже убирал секиру, пока его соперник, припавший к полу, пытался подняться на трех ногах. Кровь хлестала из открывшейся раны так, что зрители поневоле отворачивались. Благородных дам, впрочем, среди толпы не было, и в обморок никто не падал. Эмпедокла уже уводили под руки его друзья, едва отобравшие у него секиру.— Вот что я называю настоящей силой! — сказала Луиза, без всякого сожаления бросив взгляд на свою любовь минутной давности. — Покатай меня, бородатый!Она вспрыгнула Эмпедоклу на спину. Глаза того налились бесноватым весельем. Он помчался по залу галопом вкруг пиршественного стола.— Ногу ему новую приделают, — успокоил Рональда Агвилла. — Это совсем несложно. Надо посмотреть, есть ли на складе запчасти.Кентавры уже изрядно поднапились и принялись петь и танцевать, взявшись за руки. За столом остались только те, кто танцевать не мог в силу особенностей телосложения — русалки, а также те, кто считал это ниже своего достоинства, — Рональд, Агвилла, Иегуда и… Лукас.Впрочем, нет: барон уже забрался на стол и принялся танцевать чардаш — нелепо, в одиночку, комично подпрыгивая и размахивая полами мундира. При этом он ронял рюмки, наступал в салаты, цеплял шпорами сапог окорока, раскидывая их по всему столу — а еще орал во все горло песню на неожиданный для чардаша мотив «Ах, мой милый Августин». Самого флегматичного человека зрелище не оставило бы равнодушным — он непременно возмутился бы. (Рональд уж хотел встать и задать трепку нахалу, но статус гостя и сообразные этому статусу приличия не позволяли решиться на такой шаг.) Кентавры же сгрудились у стола, хлопали и вовсю хохотали.— Все прошло, прошло, прошло! — допел барон и рухнул со стола на стул, глухо стукнувшись черепом о высокую спинку. Едва отдышавшись, он тут же схватил кружку и влил ее содержимое в себя.Я пью за свободу! — воскликнул он. — За то, чтобы белый и черный, двуногий и четвероногий, крестьяне и дворяне, волки и ягнята — все, все жили вместе! У меня есть мечта — да-с, господа, мечта! Как ни странно, Лукас цитирует начало знаменитой речи Мартина Лютера Кинга «I have a dream»
— Свобода-это рай, — громыхнул смехом Полифем, тискавший в углу одну из Луизиных подружек. — Скоро вот от маркиза оставим рожки да ножки, тогда вы, кентавры, приходите к нам жить. Противники вы достойные, надо сказать, не мразь чародейская, как ваш хозяин.— Придем, придем, — отозвались кентавры. — Что ж, топор войны с вами мы уже зарыли… Да и против крестьян ничего не имеем — что нам морду воротить, сами, чай, не дворяне и даже не добрые христиане…— А что это у вас, барон, роза в петлице? — вкрадчиво спросил Агвилла.— Я с вами, друзья мои! — воскликнул барон.— Мы видим, что ты не в огороде и не в лесу, — захихикали кентавры. — Роза-то зачем?— Я в высшем смысле! — воскликнул барон. — Я хочу сказать, что я считаю своими друзьями всех, кто за революцию и равноправие естественных людей! — напыщенно произнес Лукас.— А позвольте полюбопытствовать, что такое «естественные люди»? — без тени усмешки в голосе спросил Агвилла.— Естественные люди… это те люди, которые по естественному праву Руссо, — поспешно отвечал барон, надувая губы.— Которые по естественному праву Руссо — что? Какой глагол-то вы пропустили? — не отставал Агвилла.— Я хочу сказать, что люди имеют изначально! — краснея и надуваясь, произнес барон. — Что с самого начала времен они располагали! Цветы жизни и удовольствий, будучи сорваны, произвели кодекс естественных прав, да-с, да-с, Кодекс! мне не стыдно этого слова!Териантропы хихикали, барон ерзал на стуле.— И когда, обретаясь под сенью струй, люди осознали, да-с, осознали! — воскликнул Лукас. — Тогда пламя революции объяло и запылало!— Знатная у вас космология, барон! — одобрил человек-орел. Кентавры уже не хихикали, а вовсю гоготали, стуча передними копытами в знак великого одобрения.— Знатная… — этого слова барон явно испугался. — К знати я отношения никакого уже не имею! И не барон я никакой, а просто Лукас, можно даже товарищ Лукас.— Гусь кентавру не товарищ! — гаркнул Эмпедокл, и это вызвало новую бурю гомерического хохота в зале. Барон, и без того не отличавшийся ростом, весь съеживался, теряясь за столешницей.Впрочем, кентавры оказались народом отходчивым.— Ладно, товарищ барон, не куксись! — добродушно сказал Эмпедокл и хлопнул Лукаса по плечу, да так, что тот врезался тонкими губами в край стола и потерял молочный зуб. — Кто к нам относится, как кентавр, к тому и мы по-кентаврически относимся!И кентавры дружно поскакали в другой угол залы, где стали хватать девиц, бросать на спины, заставляя совершать с ними разного рода наезднические трюки.Рональда уже подташнивало от этой пирушки: у него было такое чувство, что он попал на церемонию венчания в курятнике и теперь пытается взгромоздиться на насест, чтобы не ударить перед курами в грязь лицом, когда появится красавец-петух во фраке.Надо было отсюда уходить — но он медлил, словно ждал чего-то.— Мне уже надоело это нелепое празднество, — признался Иегуда, словно мысли его угадал. — Может быть, пора домой, в теплые постели? В замке мне все-таки больше нравится, чем здесь.— Можно и в замок, — согласился Рональд, но тут музыканты забили в барабаны, и верхом на химере на сцену выехала танцовщица.Химера тотчас же убежала; танцовщица, спрыгнувшая с ее спины, сбросила полупрозрачное одеяние, обнажив белоснежный живот и молочные плечи.Музыканты заиграли нечто восточное, сарацинское — как ни странно, даже приятное уху. Да что там приятное — просто чарующее!Девушка выпрямила спинку и сделалась недвижна, как статуя. Граф поразился ее совершенной красоте: должно быть, и лицо ее, скрытое вуалью, было столь же прекрасно, как и тело. Только вот глаза отчего-то насторожили Рональда — где-то он уже их видел!Химера, стоящая напротив замершей красавицы, раздувалась и явно готовилась наброситься. У Рональда даже мышцы напряглись — инстинкт чуть было не толкнул его на сцену: закрыть грудью красавицу, спасти от грозящей ей опасности.Но никакой опасности не было — он понял это, как только химера сделал первый бросок. Танцовщица преловко увернулась, показав залу белые ягодицы из-под взлетевшей юбочки.Химера нападала на нее со всех сторон, извиваясь буквально змеей — сверху (красавица закрывалась белоснежными руками), с боков (красавица вертела лунными боками), снизу (тут красавица и вовсе поднимала юбочку, составленную из блестящих лент). При этом она успевала бить в бубен, изгибаясь под стремительными выпадами химеры, стремящейся вцепиться в нее своими мерзкими лапами…Ее божественный живот занимал все помыслы Рональда. Бывают такие красивые животы: вокруг нежного кружочка пупка он поднимается кольцом лунных гор. Его белизна была молоком расплесканных в безвоздушном пространстве звезд. Рональд задыхался. Космос, в котором больше не было ни глотка живительного кислорода, овладевал им, он подался вперед и прикоснулся губами к этому белоснежному, дивному животу.— Ты что, о Рональд! — прошипел Иегуда в самое его ухо. — Разве ты не видишь, что это мужчина!Рональд оторопел, у него даже волосы дыбом поднялись.Чаровница послала залу воздушный поцелуй, извернулась ласковой кошкой и убежала со сцены, шурша разноцветными шелками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40