Прислушался к гудкам. Двадцать раз прозвонил телефон где-то вдалеке. Затем раздался голос автоответчика. Хозяина нет дома. Он раздраженно швырнул трубку и вернулся в спальню.
Поднос стоял на коврике у кровати. Тихо играла музыка. Комната дышала покоем и умиротворением. Именно такую атмосферу Майкл стремился создать вокруг Элисон. Как можно больше тишины, как можно больше сна.
Он поднял поднос с пола и поставил его на буфет. Затем уселся в кожаное кресло. Он с любовью смотрел на ее закрытые глаза, следил, как поднимается и опускается ее грудь, отметив, что дыхание ее стало легче, нежели в последние три дня, когда порой казалось, что легкие ее вот-вот лопнут, словно слишком сильно надутые воздушные шары.
Элисон открыла глаза.
Они пристально смотрели друг на друга.
— Думаешь, я схожу с ума, — нарушила долгое молчание она.
— Я этого не говорил!
— А говорить незачем! Снова повисло молчание.
— При всей твоей хитрости и тщательно культивируемом спокойствии тебя можно видеть насквозь.
— Неужели?
Она кивнула.
Майкл потер виски. Взгляд его блуждал по стенам, от картины к картине. Абстракции. Ломаные линии. Хаос цвета и форм.
— Элисон, — начал он и замолчал, обдумывая продолжение фразы.
— Да, — отозвалась она.
— Хорошо. Я действительно считаю, что смерть твоего отца явилась причиной возникновения в твоем мозгу невероятных фантазий.
— То есть ты считаешь, что я сумасшедшая.
— Вовсе нет.
— А что еще это может означать? Он замялся.
— Только то, что я сказал.
— Ясно, — протянула она, хотя ясно ничего не было.
— Хочешь поговорить об этом?
— Да.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
Тяжело вздохнув, он поднялся и зашагал по комнате. Выключил проигрыватель и заговорил:
— Давай посмотрим, что мы знаком о событиях той ночи. Тебе в очередной раз приснился кошмар, от которого ты долго не могла прийти в себя. Накануне ты падала в обморок, да еще обнаружила, что в доме никто не живет.
— Но…
— Дай мне закончить! Преисполненная, храбрости, ты решаешь пойти наверх выяснить, кто же там шумит. Даже нож с собой прихватила. Что говорить, перетрухала ты здорово! И вдруг ты наступаешь на какую-то кошку.
— На Джезебель!
— На какую-то кошку! В обстановке, которая кого угодно напугала бы до смерти, ты входишь в квартиру и вступаешь в драку со своим… — Он замолчал и тряхнул головой. Все это было нелепо. С ее отцом!
— Продолжай.
— О'кей. Твой отец лежал в постели с двумя женщинами. Голыми. — Он подошел к окну и смотрел на крыши.
— Ну?
— Темнеть стало раньше.
— Это иногда— случается зимой.
Майкл наблюдал за машинами, ползущими по улице. Время от времени внизу вспыхивали мириады красных тормозных огней. Он прислушался. Шум улицы почти не доносился сюда, за исключением редких гудков автомобилей.
Он обернулся.
— Позволь мне задать один вопрос.
— Задавай.
— Что сделало тебя фригидной? Она взорвалась:
— Это, что, имеет какое-то отношение… Майкл перебил ее:
— Почему ты ушла из дома? Эдисон крепче сжала распятие.
— Почему в той квартире ты увидела своего отца с двумя голыми женщинами? Лицо ее исказила гримаса.
— Почему ты пыталась убить себя после смерти Карен?
Помолчав, он спросил:
— Хочешь, чтоб я тебе сказал? — Элисон хранила молчание. — Я могу, потому что знаю.
— Я хотела стать фотомоделью.
— Ив этом причина твоей фригидности?
— Вполне возможно.
— Хватит пороть чушь. Ты же говоришь со мной, Элисон.
— Я знаю, Майкл. Как я могу спутать тебя с кем-то?
— Осмелюсь предположить, ты любишь меня?
— Люблю.
— Тогда давно надо было все мне рассказать. К чему таиться? Тем более что обо всем прочем ты мне рассказывала.
Она прикрыла глаза.
— Майкл, мы все это уже проходили…
— Но на этот раз я все знаю.
— Откуда?
— Это мое дело. Все что угодно можно выяснить, если очень хочешь и можешь за это хорошо заплатить.
Комната погрузилась в тишину. Он стоял, прижавшись лбом к оконному стеклу; она лежала, обложенная подушками, бессильно свесив с кровати руки.
— Что ты знаешь? — спросила Элисон, свыкнувшись с мыслью, что ему что-то известно.
— Все, — мягко ответил он. Выдвинул ящик шкафа, достал картонную папку и вынул из нее Несколько документов. — Здесь отчеты психиатров и полицейские протоколы. Еще кое-какие бумаги. Весьма познавательно. Вот, например. Запись, датированная 12 марта 1966 года:
***
Папа подарил мне распятие на день рождения, когда мне исполнилось десять лет. Во время обеда. Оно было красивое. Я надела его прямо за столом. Я никогда не снимала его.
— А вот другая, от 9 апреля 1966 года:
***
Я всегда думала, что мама с папой счастливы. Я ошибалась. Они стали очень холодны друг с другом. Постоянно происходили скандалы. Он приходил домой пьяным и бил ее. Она заявляла, что у него другая женщина. Он вопил, как сумасшедший, называл ее «пуританской католичкой». Я бежала вниз по черной лестнице и пряталась в чулане. Однажды он нашел меня там и тоже избил. Я вся была в крови. Я была очень религиозной. Он — нет. Тем не менее он требовал, чтобы я постоянно ходила в церковь. Я не видела в этом смысла. Я запуталась.
Вот еще. 16 октября 1966 года.
Я ненавидела его. Я была в ужасе, когда он проходил мимо меня. Мой собственный отец. Он убил моего щенка. Пнул ногой в живот и Багль умер.
— Продолжать? — спросил он. Элисон безразлично кивнула.
— Полицейский протокол, 1966 год. Точной даты нет. Знаешь, что это? Она снова кивнула. Майкл читал:
Мы с мамой уехали на выходные отдыхать на озеро, примерно в тридцати милях от города. Мы собирались возвратиться лишь в понедельник, но я обгорела на солнце и решила уехать на день раньше. Я доехала на автобусе до почты и остаток пути шла в гору пешком. Было десять часов вечера. Я вошла в дом, поднялась по лестнице на второй этаж, повернула к своей комнате, но остановилась. Из родительской спальни доносился смех. В доме никого не должно было быть. Отец уехал из города по делам. Я подошла к приоткрытой двери, потянула ее на себя и заглянула внутрь. Отец, голый, лежал в кровати с двумя голыми женщинами. Все они были пьяны. Они ласкали друг друга. Меня стошнило. Отец скатился с кровати, он был испуган и взбешен. Он начал бить меня по голове. Я подняла руки, пытаясь защититься, но он схватил меня за горло и начал тянуть за цепь, на которой висело распятие. Я задыхалась. Он швырнул меня на пол, туже и туже затягивая петлю. Разодрал мне кожу на шее. У меня остался шрам. Я ударила его ногой в пах. Он остановился. Я пыталась дышать, но меня снова вырвало. Затем я взглянула на цепь, которую держала в руке; я смотрела, как он корчится от боли и хрипит. Я швырнула цепочку с распятием в него и попала в подбородок. Цепь и крест упали на пол. Я никогда больше не носила распятие. Я ни разу не была в церкви; Мама заколотила дверь спальни. Я уехала из дома в Нью-Йорк.
***
— Звучит знакомо?
— Да.
Она закрыла глаза. Подумала: «Наконец-то», ненавидя себя за то, что ей не хватало духу рассказать ему об этом самой. Или дело было не только в этом?
Майкл взял в руки еще какой-то документ.
— Полицейский протокол. Тоже 1966 года. Здесь описывается попытка самоубийства, вскоре после твоего столкновения с отцом. Ты пыталась перерезать себе вены. Неудачно. Ты никогда не говорила мне об этом.
— Я все бы рассказала тебе со временем. — Но не раньше, чем он умер.
— Да.
— Ты могла бы рассказать мне на прошлой неделе. Он был уже мертв. — Да, я знаю.
Майкл подошел, взял с подноса кусок хлеба и присел на край кровати.
— Семь лет назад ты пыталась убить себя из-за чувства вины, ненависти, одиночества, подавленности. Затем, после смерти Карен, попыталась снова, чувствуя себя виноватой, что была частью этого любовного треугольника.
Элисон ничего не ответила, лишь наклонила голову.
— Как насчет кошмаров? — спросил он.
— Кошмаров?
Майкл ваял еще один документ и зачитал:
— «Меня мучают ужасные кошмары'». — Он взглянул на нее, ища подтверждения. Элисон снова кивнула и сказала:
— Да.
— Ты признаешь, что та ночь снилась тебе в кошмарах?
— Да.
— Часто?
— Да. ;
— И это может повториться?
— Возможно.
— Что и случилось дождливой ночью на прошлой неделе.
— Нет! Нет! Нет!
— Ты не допускаешь такую возможность?
— Нет.
— Ты говоришь, не думая.
— В этом нет необходимости. Я была там. Я в состоянии отличить явь от сна.
— Но…
— Нет!
Он поднял руку.
— Ну хорошо, хорошо. Позволь мне продолжить. Ты бежала от него, он тебя поймал, как и много лет назад, и ты заколола его ножом, который взяла с собой.
— Правильно.
— Но там не обнаружили ни крови, ни тела. К тому же довольно сложно заколоть ножом человека, который умер три недели назад.
— Сложно, не сложно, но я это сделала. Майкл помолчал, обдумывая ее слова, и возразил:
— Полицейские обыскали квартиру, точнее, весь дом, и не нашли ничего, никаких следов борьбы.
— Здание проверял Гатц!
— Там были и другие. Гатц бы один не справился.
— Разве?
— Уж чего-чего, а прятать свидетельства преступления, в котором замешан я, Гатц не будет.
— От него можно ожидать, что угодно, он способен на все.
— До известных пределов. Элисон судорожно закашлялась и вытерла рот левой рукой, в правой продолжая держать распятие. Оно придавало ей силы.
— Позволь задать тебе один вопрос, — начала она.
— Задавай, — осторожно ответил Майкл.
— Официально установлено, что в том доме никто, кроме меня и старого священника, не живет. Так?
— Так.
— Тогда кто такой Чарльз Чейзен и откуда он взялся?
— Не знаю. Я его не видел. Никто его не видел.
— А все остальные?
— Могу повторить то же самое. Вполне вероятно, тебе кажется, что ты видела лесбиянок, потому что те две женщины в постели ласкали друг друга.
— Чепуха.
— Я…
— Ты видел на лестнице кошку, в точности соответствующую моему описанию.
— Я видел какую-то кошку, вовсе не обязательно, что именно эту.
— А фотография, Майкл! Фотография! Ее-то ты видел! Портрет Чейзена в маленькой золотой рамке! Он покусал ногти.
— Это единственное, чему я не могу найти объяснения.
— Единственное, что ставит под сомнение твое убеждение, что у меня не все дома?
— Возможно. Но фотография могла находиться в квартире и раньше, а в твоем утомленном мозгу родился образ этого человечка.
— Ну и кто из нас изобретает сомнительные версии и пытается игнорировать совпадения? — Ему ни за что не убедить ее с помощью своих хитроумных гипотез. Это был его излюбленный трюк, надо сказать, довольно успешный обычно. Особенно хорошо он проходил с людьми, легко поддающимися внушению. Но она будет стоять на своем, чего бы ей это ни стоило.
— Чейзен, Кларк, Клоткины и все остальные существуют, она видела их. И там, где произошло убийство, в ту ночь был ее отец. От одной этой мысли Элисон задрожала и начала читать про себя молитву.
— Так мы ни к чему не придем, — сказал Майкл.
— Отчего же? Надо только попытаться найти ответ на два вопроса.
— И что это за вопросы?
— Чейзен и прочие существуют. Где они? Имеют ли они какое-то отношение к тому, что произошло той ночью?
— Не знаю. Я ничего не знаю. Но я беспокоюсь за тебя. — Майкл подался вперед и обнял ее. — Меня не волнуют ни Гатц, ни твой отец, ни кто-либо другой. Только ты и твое здоровье.
Элисон обвила руками его шею. Цепочка распятия лежала у него на плече. Элисон взглянула на фигурку Христа и крепко зажмурилась.
— Ты больше не вернешься туда, — сказал он, — с этим покончено.
— Разве, Майкл? — Отстранившись, она враждебно взглянула на него.
— Да.
— Ты уверен?
— Да.
Она рассмеялась.
— В чем дело? — спросил Майкл.
— Порой ты бываешь очень наивным, — ответила она и снова засмеялась.
— Почему?
— Потому что ничего еще не кончилось.
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. Подобные вещи не кончаются никогда.
***
Элисон уже час находилась в одиночестве. Слава Богу. Майклу пришлось вернуться в свою контору, чтобы закончить составление апелляции. Она более не была в состоянии выслушивать его рассуждения и логические объяснения всему на свете. Все же вместо того, чтобы заставить себя думать о чем-нибудь другом, Элисон размышляла. О всей своей жизни, о последних двух неделях. Она читала записи психиатров и полицейские отчеты, погрузившись в воспоминания. Она начала формулировать свои собственные логические объяснения и проводить напрашивающиеся параллели между событиями.
И наконец, уже доведя себя до состояния полного изнеможения, она порыскала в картотечном ящике в шкафу в коридоре, извлекла оттуда старую газетную вырезку и положила ее на стол в гостиной. Включила настольную лампу и принялась читать.
ОСНОВНОЙ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ -МУЖ УБИТОЙ
Шеф полиции Морис Лазерман заявил сегодня, что полиция разработала альтернативную версию дела Карэн Фармер. В первичном заключении причиной смерти двадцатишестилетией представительницы высшего света было названо самоубийство. Тем не менее, по словам шефа полиции, вполне возможно, что Карен Фармер не покончила с собой в ночь на двадцать второе марта, а явилась жертвой тщательно продуманного изощренного убийства.
«Хотя вначале мы пришли к выводу, что здесь налицо самоубийство, — сказал Лазерман, — недавно обнаруженные факты и противоречивые показания свидетелей заставили нас изменить мнение и принять во внимание возможность убийства».
Капитан полиции Томас Гатц, непосредственно ведущий расследование, подтвердил заявление своего начальника, но отказался пояснить свои слова о том, что муж убитой — юрист Майкл Фармер — главный подозреваемый. Любопытно, что Лазерман в более раннем выступлении допустил возможность того, что Фармер имеет отношение к смерти жены. Как показало последующее расследование, он находился в любовной связи с Другой женщиной — фотомоделью Элисон Паркер, и, судя по всему, мисс Паркер не подозревала о том, что Фармер женат.
Было также установлено, что за Две недели до так называемого самоубийства Майкл Фармер попросил у жены развода. Согласно показаниям их общих, друзей, миссис Фармер в ответ рассмеялась и заявила, что никогда не даст ему развода и ему, чтобы от нее избавиться, остается лишь убить ее.
У мистера Фармера вначале было железное алиби, но в нем обнаружились некоторые изъяны, по крайней мере так считает детектив Гатц. Он сказал также, что любовница Фармера Элисон Паркер, которая находилась в отъезде, полностью свободна от подозрений.
Майкл Фармер — адвокат. До того как заняться частной практикой, он был в течение нескольких лет всеми уважаемым сотрудником прокуратуры Манхеттена. Небезынтересны отношения между детективом Гатцем и мистером Фармером. Фармер заявил, что между ними существует давняя вражда — со времени его работы в окружной прокуратуре, и что детектив мстит ему. До сих пор ни одно из этих обвинений не подкреплено доказательствами.
Шеф полиции Лазерман и детектив Гатц обещали, что черва несколько дней будут сделаны новые заявления по этому делу. Какова будет суть этих заявлений, остается неясным, ибо точки зрения двух полицейских чинов не совпадают.
Элисон еще раз перечитала статью, затем сложила вырезку вдвое и спрятала обратно в шкаф.
Глава 15
Кабинет был крошечным, с зарешеченным окном и доской объявлений на стене. Рядом стоял старый обшарпанный письменный стол. Кроме телефона на краю стола, готового в любой момент свалиться, старого сломанного стула и вешалки для одежды, ничего примечательного в комнате не было.
— Дальше, — велел Гатц. Он сидел за столом, не отрывая взгляда от экрана, на котором сменялись слайды. Изо рта у него свисала неизменная сигара. — Дальше В руках он держал длинный проволочный крюк, который отломал от вешалки у входа. Гатц поднес его к стоявшей на столе раскрытой мышеловке и ловко выхватил оттуда кусочек сыра, так, что ее челюсти не успели Защелкнуться. Снял сыр с крючка, положил его обратно и подготовил мышеловку к очередной попытке.
— Вернитесь к фотографии гостиной, — он щелкнул пальцами.
На экране появилось изображение.
— Нет, перед этим. Вот оно! — Гатц взял список и просмотрел его. — И то, что перед этим, — сказал он, листая страницы.
Слайды сменяли один другой.
— Как, по-вашему, похоже на то, что в этих комнатах кто-то живет?
Человек, стоявший у проектора, обернулся.
— Нет, — ответил он уверенно.
— Интересно, — бормотал Гатц, — в доме развал и запустение, но все-таки во всем этом что-то есть. — Он порылся в своих записях. — Увеличьте этот снимок.
При ближайшем рассмотрении ничего нового не обнаружилось. Гатц, развалясь на стуле, размышлял, покручивая проволочный крюк между пальцами. Затем открыл лежащую на столе папку и достал протокол Быстро просмотрел его, так как уже раньше ознакомился с ним в деталях. Взглянул на человека у проектора, который молча сидел, ожидая дальнейших указаний.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Хоган.
— Давно служите?
— Год.
Гатц испытующе смотрел на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Поднос стоял на коврике у кровати. Тихо играла музыка. Комната дышала покоем и умиротворением. Именно такую атмосферу Майкл стремился создать вокруг Элисон. Как можно больше тишины, как можно больше сна.
Он поднял поднос с пола и поставил его на буфет. Затем уселся в кожаное кресло. Он с любовью смотрел на ее закрытые глаза, следил, как поднимается и опускается ее грудь, отметив, что дыхание ее стало легче, нежели в последние три дня, когда порой казалось, что легкие ее вот-вот лопнут, словно слишком сильно надутые воздушные шары.
Элисон открыла глаза.
Они пристально смотрели друг на друга.
— Думаешь, я схожу с ума, — нарушила долгое молчание она.
— Я этого не говорил!
— А говорить незачем! Снова повисло молчание.
— При всей твоей хитрости и тщательно культивируемом спокойствии тебя можно видеть насквозь.
— Неужели?
Она кивнула.
Майкл потер виски. Взгляд его блуждал по стенам, от картины к картине. Абстракции. Ломаные линии. Хаос цвета и форм.
— Элисон, — начал он и замолчал, обдумывая продолжение фразы.
— Да, — отозвалась она.
— Хорошо. Я действительно считаю, что смерть твоего отца явилась причиной возникновения в твоем мозгу невероятных фантазий.
— То есть ты считаешь, что я сумасшедшая.
— Вовсе нет.
— А что еще это может означать? Он замялся.
— Только то, что я сказал.
— Ясно, — протянула она, хотя ясно ничего не было.
— Хочешь поговорить об этом?
— Да.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
Тяжело вздохнув, он поднялся и зашагал по комнате. Выключил проигрыватель и заговорил:
— Давай посмотрим, что мы знаком о событиях той ночи. Тебе в очередной раз приснился кошмар, от которого ты долго не могла прийти в себя. Накануне ты падала в обморок, да еще обнаружила, что в доме никто не живет.
— Но…
— Дай мне закончить! Преисполненная, храбрости, ты решаешь пойти наверх выяснить, кто же там шумит. Даже нож с собой прихватила. Что говорить, перетрухала ты здорово! И вдруг ты наступаешь на какую-то кошку.
— На Джезебель!
— На какую-то кошку! В обстановке, которая кого угодно напугала бы до смерти, ты входишь в квартиру и вступаешь в драку со своим… — Он замолчал и тряхнул головой. Все это было нелепо. С ее отцом!
— Продолжай.
— О'кей. Твой отец лежал в постели с двумя женщинами. Голыми. — Он подошел к окну и смотрел на крыши.
— Ну?
— Темнеть стало раньше.
— Это иногда— случается зимой.
Майкл наблюдал за машинами, ползущими по улице. Время от времени внизу вспыхивали мириады красных тормозных огней. Он прислушался. Шум улицы почти не доносился сюда, за исключением редких гудков автомобилей.
Он обернулся.
— Позволь мне задать один вопрос.
— Задавай.
— Что сделало тебя фригидной? Она взорвалась:
— Это, что, имеет какое-то отношение… Майкл перебил ее:
— Почему ты ушла из дома? Эдисон крепче сжала распятие.
— Почему в той квартире ты увидела своего отца с двумя голыми женщинами? Лицо ее исказила гримаса.
— Почему ты пыталась убить себя после смерти Карен?
Помолчав, он спросил:
— Хочешь, чтоб я тебе сказал? — Элисон хранила молчание. — Я могу, потому что знаю.
— Я хотела стать фотомоделью.
— Ив этом причина твоей фригидности?
— Вполне возможно.
— Хватит пороть чушь. Ты же говоришь со мной, Элисон.
— Я знаю, Майкл. Как я могу спутать тебя с кем-то?
— Осмелюсь предположить, ты любишь меня?
— Люблю.
— Тогда давно надо было все мне рассказать. К чему таиться? Тем более что обо всем прочем ты мне рассказывала.
Она прикрыла глаза.
— Майкл, мы все это уже проходили…
— Но на этот раз я все знаю.
— Откуда?
— Это мое дело. Все что угодно можно выяснить, если очень хочешь и можешь за это хорошо заплатить.
Комната погрузилась в тишину. Он стоял, прижавшись лбом к оконному стеклу; она лежала, обложенная подушками, бессильно свесив с кровати руки.
— Что ты знаешь? — спросила Элисон, свыкнувшись с мыслью, что ему что-то известно.
— Все, — мягко ответил он. Выдвинул ящик шкафа, достал картонную папку и вынул из нее Несколько документов. — Здесь отчеты психиатров и полицейские протоколы. Еще кое-какие бумаги. Весьма познавательно. Вот, например. Запись, датированная 12 марта 1966 года:
***
Папа подарил мне распятие на день рождения, когда мне исполнилось десять лет. Во время обеда. Оно было красивое. Я надела его прямо за столом. Я никогда не снимала его.
— А вот другая, от 9 апреля 1966 года:
***
Я всегда думала, что мама с папой счастливы. Я ошибалась. Они стали очень холодны друг с другом. Постоянно происходили скандалы. Он приходил домой пьяным и бил ее. Она заявляла, что у него другая женщина. Он вопил, как сумасшедший, называл ее «пуританской католичкой». Я бежала вниз по черной лестнице и пряталась в чулане. Однажды он нашел меня там и тоже избил. Я вся была в крови. Я была очень религиозной. Он — нет. Тем не менее он требовал, чтобы я постоянно ходила в церковь. Я не видела в этом смысла. Я запуталась.
Вот еще. 16 октября 1966 года.
Я ненавидела его. Я была в ужасе, когда он проходил мимо меня. Мой собственный отец. Он убил моего щенка. Пнул ногой в живот и Багль умер.
— Продолжать? — спросил он. Элисон безразлично кивнула.
— Полицейский протокол, 1966 год. Точной даты нет. Знаешь, что это? Она снова кивнула. Майкл читал:
Мы с мамой уехали на выходные отдыхать на озеро, примерно в тридцати милях от города. Мы собирались возвратиться лишь в понедельник, но я обгорела на солнце и решила уехать на день раньше. Я доехала на автобусе до почты и остаток пути шла в гору пешком. Было десять часов вечера. Я вошла в дом, поднялась по лестнице на второй этаж, повернула к своей комнате, но остановилась. Из родительской спальни доносился смех. В доме никого не должно было быть. Отец уехал из города по делам. Я подошла к приоткрытой двери, потянула ее на себя и заглянула внутрь. Отец, голый, лежал в кровати с двумя голыми женщинами. Все они были пьяны. Они ласкали друг друга. Меня стошнило. Отец скатился с кровати, он был испуган и взбешен. Он начал бить меня по голове. Я подняла руки, пытаясь защититься, но он схватил меня за горло и начал тянуть за цепь, на которой висело распятие. Я задыхалась. Он швырнул меня на пол, туже и туже затягивая петлю. Разодрал мне кожу на шее. У меня остался шрам. Я ударила его ногой в пах. Он остановился. Я пыталась дышать, но меня снова вырвало. Затем я взглянула на цепь, которую держала в руке; я смотрела, как он корчится от боли и хрипит. Я швырнула цепочку с распятием в него и попала в подбородок. Цепь и крест упали на пол. Я никогда больше не носила распятие. Я ни разу не была в церкви; Мама заколотила дверь спальни. Я уехала из дома в Нью-Йорк.
***
— Звучит знакомо?
— Да.
Она закрыла глаза. Подумала: «Наконец-то», ненавидя себя за то, что ей не хватало духу рассказать ему об этом самой. Или дело было не только в этом?
Майкл взял в руки еще какой-то документ.
— Полицейский протокол. Тоже 1966 года. Здесь описывается попытка самоубийства, вскоре после твоего столкновения с отцом. Ты пыталась перерезать себе вены. Неудачно. Ты никогда не говорила мне об этом.
— Я все бы рассказала тебе со временем. — Но не раньше, чем он умер.
— Да.
— Ты могла бы рассказать мне на прошлой неделе. Он был уже мертв. — Да, я знаю.
Майкл подошел, взял с подноса кусок хлеба и присел на край кровати.
— Семь лет назад ты пыталась убить себя из-за чувства вины, ненависти, одиночества, подавленности. Затем, после смерти Карен, попыталась снова, чувствуя себя виноватой, что была частью этого любовного треугольника.
Элисон ничего не ответила, лишь наклонила голову.
— Как насчет кошмаров? — спросил он.
— Кошмаров?
Майкл ваял еще один документ и зачитал:
— «Меня мучают ужасные кошмары'». — Он взглянул на нее, ища подтверждения. Элисон снова кивнула и сказала:
— Да.
— Ты признаешь, что та ночь снилась тебе в кошмарах?
— Да.
— Часто?
— Да. ;
— И это может повториться?
— Возможно.
— Что и случилось дождливой ночью на прошлой неделе.
— Нет! Нет! Нет!
— Ты не допускаешь такую возможность?
— Нет.
— Ты говоришь, не думая.
— В этом нет необходимости. Я была там. Я в состоянии отличить явь от сна.
— Но…
— Нет!
Он поднял руку.
— Ну хорошо, хорошо. Позволь мне продолжить. Ты бежала от него, он тебя поймал, как и много лет назад, и ты заколола его ножом, который взяла с собой.
— Правильно.
— Но там не обнаружили ни крови, ни тела. К тому же довольно сложно заколоть ножом человека, который умер три недели назад.
— Сложно, не сложно, но я это сделала. Майкл помолчал, обдумывая ее слова, и возразил:
— Полицейские обыскали квартиру, точнее, весь дом, и не нашли ничего, никаких следов борьбы.
— Здание проверял Гатц!
— Там были и другие. Гатц бы один не справился.
— Разве?
— Уж чего-чего, а прятать свидетельства преступления, в котором замешан я, Гатц не будет.
— От него можно ожидать, что угодно, он способен на все.
— До известных пределов. Элисон судорожно закашлялась и вытерла рот левой рукой, в правой продолжая держать распятие. Оно придавало ей силы.
— Позволь задать тебе один вопрос, — начала она.
— Задавай, — осторожно ответил Майкл.
— Официально установлено, что в том доме никто, кроме меня и старого священника, не живет. Так?
— Так.
— Тогда кто такой Чарльз Чейзен и откуда он взялся?
— Не знаю. Я его не видел. Никто его не видел.
— А все остальные?
— Могу повторить то же самое. Вполне вероятно, тебе кажется, что ты видела лесбиянок, потому что те две женщины в постели ласкали друг друга.
— Чепуха.
— Я…
— Ты видел на лестнице кошку, в точности соответствующую моему описанию.
— Я видел какую-то кошку, вовсе не обязательно, что именно эту.
— А фотография, Майкл! Фотография! Ее-то ты видел! Портрет Чейзена в маленькой золотой рамке! Он покусал ногти.
— Это единственное, чему я не могу найти объяснения.
— Единственное, что ставит под сомнение твое убеждение, что у меня не все дома?
— Возможно. Но фотография могла находиться в квартире и раньше, а в твоем утомленном мозгу родился образ этого человечка.
— Ну и кто из нас изобретает сомнительные версии и пытается игнорировать совпадения? — Ему ни за что не убедить ее с помощью своих хитроумных гипотез. Это был его излюбленный трюк, надо сказать, довольно успешный обычно. Особенно хорошо он проходил с людьми, легко поддающимися внушению. Но она будет стоять на своем, чего бы ей это ни стоило.
— Чейзен, Кларк, Клоткины и все остальные существуют, она видела их. И там, где произошло убийство, в ту ночь был ее отец. От одной этой мысли Элисон задрожала и начала читать про себя молитву.
— Так мы ни к чему не придем, — сказал Майкл.
— Отчего же? Надо только попытаться найти ответ на два вопроса.
— И что это за вопросы?
— Чейзен и прочие существуют. Где они? Имеют ли они какое-то отношение к тому, что произошло той ночью?
— Не знаю. Я ничего не знаю. Но я беспокоюсь за тебя. — Майкл подался вперед и обнял ее. — Меня не волнуют ни Гатц, ни твой отец, ни кто-либо другой. Только ты и твое здоровье.
Элисон обвила руками его шею. Цепочка распятия лежала у него на плече. Элисон взглянула на фигурку Христа и крепко зажмурилась.
— Ты больше не вернешься туда, — сказал он, — с этим покончено.
— Разве, Майкл? — Отстранившись, она враждебно взглянула на него.
— Да.
— Ты уверен?
— Да.
Она рассмеялась.
— В чем дело? — спросил Майкл.
— Порой ты бываешь очень наивным, — ответила она и снова засмеялась.
— Почему?
— Потому что ничего еще не кончилось.
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. Подобные вещи не кончаются никогда.
***
Элисон уже час находилась в одиночестве. Слава Богу. Майклу пришлось вернуться в свою контору, чтобы закончить составление апелляции. Она более не была в состоянии выслушивать его рассуждения и логические объяснения всему на свете. Все же вместо того, чтобы заставить себя думать о чем-нибудь другом, Элисон размышляла. О всей своей жизни, о последних двух неделях. Она читала записи психиатров и полицейские отчеты, погрузившись в воспоминания. Она начала формулировать свои собственные логические объяснения и проводить напрашивающиеся параллели между событиями.
И наконец, уже доведя себя до состояния полного изнеможения, она порыскала в картотечном ящике в шкафу в коридоре, извлекла оттуда старую газетную вырезку и положила ее на стол в гостиной. Включила настольную лампу и принялась читать.
ОСНОВНОЙ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ -МУЖ УБИТОЙ
Шеф полиции Морис Лазерман заявил сегодня, что полиция разработала альтернативную версию дела Карэн Фармер. В первичном заключении причиной смерти двадцатишестилетией представительницы высшего света было названо самоубийство. Тем не менее, по словам шефа полиции, вполне возможно, что Карен Фармер не покончила с собой в ночь на двадцать второе марта, а явилась жертвой тщательно продуманного изощренного убийства.
«Хотя вначале мы пришли к выводу, что здесь налицо самоубийство, — сказал Лазерман, — недавно обнаруженные факты и противоречивые показания свидетелей заставили нас изменить мнение и принять во внимание возможность убийства».
Капитан полиции Томас Гатц, непосредственно ведущий расследование, подтвердил заявление своего начальника, но отказался пояснить свои слова о том, что муж убитой — юрист Майкл Фармер — главный подозреваемый. Любопытно, что Лазерман в более раннем выступлении допустил возможность того, что Фармер имеет отношение к смерти жены. Как показало последующее расследование, он находился в любовной связи с Другой женщиной — фотомоделью Элисон Паркер, и, судя по всему, мисс Паркер не подозревала о том, что Фармер женат.
Было также установлено, что за Две недели до так называемого самоубийства Майкл Фармер попросил у жены развода. Согласно показаниям их общих, друзей, миссис Фармер в ответ рассмеялась и заявила, что никогда не даст ему развода и ему, чтобы от нее избавиться, остается лишь убить ее.
У мистера Фармера вначале было железное алиби, но в нем обнаружились некоторые изъяны, по крайней мере так считает детектив Гатц. Он сказал также, что любовница Фармера Элисон Паркер, которая находилась в отъезде, полностью свободна от подозрений.
Майкл Фармер — адвокат. До того как заняться частной практикой, он был в течение нескольких лет всеми уважаемым сотрудником прокуратуры Манхеттена. Небезынтересны отношения между детективом Гатцем и мистером Фармером. Фармер заявил, что между ними существует давняя вражда — со времени его работы в окружной прокуратуре, и что детектив мстит ему. До сих пор ни одно из этих обвинений не подкреплено доказательствами.
Шеф полиции Лазерман и детектив Гатц обещали, что черва несколько дней будут сделаны новые заявления по этому делу. Какова будет суть этих заявлений, остается неясным, ибо точки зрения двух полицейских чинов не совпадают.
Элисон еще раз перечитала статью, затем сложила вырезку вдвое и спрятала обратно в шкаф.
Глава 15
Кабинет был крошечным, с зарешеченным окном и доской объявлений на стене. Рядом стоял старый обшарпанный письменный стол. Кроме телефона на краю стола, готового в любой момент свалиться, старого сломанного стула и вешалки для одежды, ничего примечательного в комнате не было.
— Дальше, — велел Гатц. Он сидел за столом, не отрывая взгляда от экрана, на котором сменялись слайды. Изо рта у него свисала неизменная сигара. — Дальше В руках он держал длинный проволочный крюк, который отломал от вешалки у входа. Гатц поднес его к стоявшей на столе раскрытой мышеловке и ловко выхватил оттуда кусочек сыра, так, что ее челюсти не успели Защелкнуться. Снял сыр с крючка, положил его обратно и подготовил мышеловку к очередной попытке.
— Вернитесь к фотографии гостиной, — он щелкнул пальцами.
На экране появилось изображение.
— Нет, перед этим. Вот оно! — Гатц взял список и просмотрел его. — И то, что перед этим, — сказал он, листая страницы.
Слайды сменяли один другой.
— Как, по-вашему, похоже на то, что в этих комнатах кто-то живет?
Человек, стоявший у проектора, обернулся.
— Нет, — ответил он уверенно.
— Интересно, — бормотал Гатц, — в доме развал и запустение, но все-таки во всем этом что-то есть. — Он порылся в своих записях. — Увеличьте этот снимок.
При ближайшем рассмотрении ничего нового не обнаружилось. Гатц, развалясь на стуле, размышлял, покручивая проволочный крюк между пальцами. Затем открыл лежащую на столе папку и достал протокол Быстро просмотрел его, так как уже раньше ознакомился с ним в деталях. Взглянул на человека у проектора, который молча сидел, ожидая дальнейших указаний.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Хоган.
— Давно служите?
— Год.
Гатц испытующе смотрел на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26