Все считали, что им посчастливилось: десять дней они ехали через вражескую территорию, и никто их не обнаружил. Один Баралис знал причину такого везения.
Поначалу его так и подмывало навести хальков на отряд, чтобы те убили Мейбора. Баралис ничего так не желал, как гибели наглого, напыщенного лорда. Однако такая вылазка была бы слишком опасной — кто знает, к чему она приведет. Сам Баралис тоже мог бы пострадать. Нет, собой рисковать нельзя. Есть менее опасные способы избавиться от Мейбора.
То, что от владетеля Восточных Земель надо избавиться, сомнению не подлежало. Баралис не собирался терпеть чьего-либо вмешательства в свои планы по прибытии в Брен. Брачные переговоры потребуют тонкости и хитроумия — Мейбору этих качеств прискорбно недостает. Более того, Мейбор представляет собой угрозу: не только Баралису лично — хотя Баралис не сомневался, что Мейбор постоянно помышляет об убийстве, — но и всему брачному делу. Мейбор хотел выдать за принца Кайлока свою дочь, и неудача явно ожесточила его против новой невесты.
Баралис оглядел колонну — и впереди на великолепном скакуне нашел предмет своих размышлений. Вон он красуется — в пышных, алых с серебром, одеждах. Даже то, как он сидит на коне, говорит о его непомерно раздутом самомнении. Губы Баралиса сложились в привычную презрительную гримасу.
Он просто не может позволить Мейбору доехать до Брена живым. Королева сыграла с Баралисом гнусную шутку, назначив Мейбора королевским послом. Кому, как не королевскому советнику, благодаря которому и стал возможен союз между Кайлоком и Катериной, следовало бы первенствовать в Брене? Однако королева назначила его послом не короны, а принца и тем самым подчинила Мейбору.
Баралис не потерпит подобного бесчестья.
Герцог Бренский и его прелестная дочь — это забота Баралиса, и нечего Мейбору примазываться. Баралис хорошо понимал, что двигало королевой, но и она поймет, что ее уловка потерпела крах, когда весть о кончине Мейбора дойдет до Королевств.
Это дело решенное. В этот морозный день, когда северный ветер, как демон, воет над бездной, Мейбор найдет свою смерть.
* * *
Мелли остерегалась открывать ветхую ставню. Надвигалась буря, и только эта хлипкая преграда защищала их от стихии. И то неизвестно, выдержит ли щеколда. Авось устоит — Мелли всегда везло на такие вещи. Прославленная удача Мейборов служила их роду уже несколько веков. Вернее, мужчинам их рода — те как будто забрали всю удачу себе, совсем обделив женщин.
Кроме нее. Она — первая женщина в роду, наделенная этим самым капризным из жизненных даров.
Мелли приникла глазом к щелке, глядя на зимние равнины Халькуса. Блеск снега на миг ослепил ее. Ветер с того времени, как она выглядывала в последний раз, окреп, и поднялась метель. Ни зги не видно — только белая земля и белое небо. Равнина, летом, вероятно, служившая пастбищем, теперь лежала беззащитная, отданная на произвол зимы.
Холод жег глаза, и Мелли отстранилась, заткнув дыру клочком промасленной тряпки. Поймав на себе взгляд Джека, она отчего-то покраснела и безотчетным движением поправила волосы. Не глупо ли, что вдали от двора и его обычаев она все еще сохраняет привычки придворной дамы. У дам в замке Харвелл на все были свои правила: в поведении, в одежде, в разговоре. Удалившись от двора, Мелли понемногу поняла, что все они сводятся к одному: женщина всегда должна нравиться мужчине.
Даже теперь, пережив такое, о чем придворные дамы не могли даже догадываться, Мелли сохранила свои старые навыки и прежде всего привычку прихорашиваться.
Она улыбнулась собственной глупости, и Джек, поняв ее, усмехнулся в ответ. Для Мелли счастьем было видеть его красивое мужественное лицо, разрумянившееся от холода. Она внезапно залилась веселым звонким смехом, и Джек присоединился к ней. Они стояли друг против друга в старом заброшенном курятнике и хохотали вовсю.
Мелли не знала, чему смеется Джек, чему смеется она сама, — просто ей было хорошо, впервые за долгое время.
Погода с самого начала ополчилась против них — а когда они вступили на землю Халькуса, совсем распоясалась. Не зная этих краев, они быстро сбились с дороги — притом им приходилось всякий раз сворачивать в сторону, завидев вдали человеческую фигуру. В детстве Мелли читала истории о людях, путешествующих по солнцу и звездам, но в жизни все выглядело иначе. В книгах не говорилось о том, что зимой ни солнца, ни звезд не видно порой неделями. И бледное дневное небо, и темное ночное сплошным покровом затягивали тучи.
В итоге путники потеряли всякое представление, в какой стороне от них Брен и Аннис. Наверняка они знали только одно: что они все еще в Халькусе. То, что их окружают враги, подтвердилось не далее как два дня назад.
Погода становилась все хуже и хуже, и Мелли заметила, что Джек все еще страдает от раны в плече. Он, конечно, изо всех сил старался скрыть это от нее: мужчины всегда так поступают — и в книгах, и в жизни. У него выработалась привычка вешать котомку только на левое плечо, чтобы не утруждать правое. Они брели по колено в снегу, и ветер выдувал из-под одежды скудные остатки тепла. Через некоторое время они наткнулись на заброшенную крестьянскую усадьбу — она сгорела дотла, остались лишь присыпанные снегом головешки.
Между тем надвигалась буря. На горизонте собирались темные тучи, и ветер завывал по-волчьи. Усталые и продрогшие до костей путники воспрянули духом, углядев за кустами курятник. Он стоял в отдалении от прочих построек, и пожар его не тронул.
Когда дверь не уступила и изнутри явственно послышался звук задвигаемой щеколды, Мелли поняла, что дело добром не кончится. Двери не запираются сами по себе. В курятнике кто-то прячется. Они с Джеком переглянулись — Мелли видела, что он прикидывает, насколько сильно она нуждается в убежище. Под открытым небом буря могла погубить их. Мелли слабо мотнула головой в знак того, что им лучше уйти. Запертая дверь — это люди, а люди — это опасность. Джек, пристально посмотрев на нее, перевел взгляд к горизонту. Буря готовилась к прыжку словно хищный зверь.
Джек неожиданно с силой пнул дверь ногой. Задвижка треснула, и дверь покосилась, повиснув на одной нижней петле. Внутри сидели двое мужчин с ножами наготове.
Рука Джека резко толкнула Мелли в грудь, отбросив ее назад. Шлепнувшись в снег, она подивилась тому, как быстро он выхватил свой нож — нож, который дала ему старая свинарка. Мелли ощутила резкий запах эля — он шел от тех двоих. Они разделились, чтобы обойти Джека с боков. Джек отступил назад — и даже неопытному глазу Мелли это показалось ловким маневром. Теперь противникам придется проходить в дверь по одному.
Первый сунулся вперед, свирепо размахивая ножом, и Джек упал на него — иначе не скажешь. Мелли впервые видела его таким: он обезумел от ярости. Ярость восполняла ему недостаток мастерства. Мелли казалось, что он дерется куда ожесточеннее, чем подмятый им человек. В этом бою враг обречен был проиграть. Джек сражался с судьбой, с обстоятельствами — а может, и с самим собой. Его бешеные удары предназначались не противнику, а чему-то менее материальному, но куда более грозному.
Второй готовился напасть.
— Джек, осторожнее! — завопила Мелли. — Он сзади.
Джек обернулся, и неприятель, испугавшись выражения его лица, бросился наутек по глубокому снегу, оставляя за собой ямы следов.
Первый лежал мертвый, со вспоротым животом. Джек встал, не глядя на Мелли, и побрел в хижину. Мелли последовала за ним, далеко обойдя труп и кровь вокруг него.
С тех пор никто из них не сказал об этом ни слова. Что было у Мелли на уме — дело иное. Джек держался отчужденно. Он был внимателен к ней, как всегда, но что-то в нем угрожало вырваться наружу, как клинок из ножен. Убитый хальк испытал это на себе. Мелли благодарила судьбу и за то, что Джек убил его ножом, — могло быть и хуже. Джек был более смертоносен, чем целый арсенал.
Мысли о колдовстве втайне волновали Мелли. В детстве ее учили, что ворожба — дело злое и занимаются ею только приспешники дьявола. Ее отец наотрез отказывался верить в подобные вещи, заявляя, что колдуны, драконы и феи существуют только в сказках. Но Мелли не раз слышала, что некогда ворожба была повсеместно распространена в Обитаемых Землях и занимались ею обыкновенные люди — ни хорошие, ни плохие. И разве случай с Джеком этого не доказывает?
Если на то пошло, он стал ей еще ближе, когда она увидела, на что он способен, в день стычки с наемниками. Раньше он был обычным мальчишкой: неуклюжим и неуверенным в себе, длинноволосым и длинноногим. Тайная сила расправила его, словно вода — кожаный мех. Он стал тверже, стал лучше владеть своим телом. Он мужал на глазах, и колдовская сила, со всеми сопутствующими ей россказнями, окружала его ореолом, которому Мелли с трудом могла противиться.
Были у него, впрочем, и свои недостатки. Мелли опасалась, к примеру, что ожесточение, с которым он напал на халька, так и останется в его характере.
Мелли вдруг расхотелось смеяться. Ее одолевало желание открыть дырку в ставне и снова выглянуть наружу. Дорого им дался этот курятник — а может даться еще дороже.
Джек, словно прочтя ее мысли, сказал успокаивающе:
— Не волнуйся. Никто сюда не придет. Хальк не мог уйти далеко — и даже если он добрался до селения, никому не захочется устраивать на нас облаву в этакую непогоду.
Мелли допустила оплошность. Если бы не ее предостерегающий окрик, уцелевший хальк не узнал бы, откуда они пришли. Певучий выговор Четырех Королевств выдал их с головой. Если б она промолчала, они с Джеком могли бы сойти за своих. Хальк, понятно, все равно не обрадовался бы, лишившись крова и товарища в придачу, — но такие случаи не редкость в обеих странах, и все могло бы сойти им с рук, если б Мелли не заговорила.
Теперь человек, убежавший от них через снежное поле, знает, что они пришли из Королевств. Если он доберется до деревни, он всех там поднимет на ноги грозным кличем «Враг близко!».
Хальки ненавидели жителей Четырех Королевств той глубокой ненавистью, которую дает только близость. Они веками жили бок о бок — а соседей, как известно, недолюбливают больше всех остальных. К тому же последние пять лет шла война — война за ту же реку, за которую и прежде дрались несчетное число раз. Между столь жестоко оспариваемыми берегами реки Нестор текло уже, должно быть, больше крови, чем воды. В настоящее время перевес был на стороне Королевств, что давало халькам причину ненавидеть их еще пуще.
— Может, он еще ничего и не понял. Ты ведь сказала всего несколько слов, — сказал Джек, подходя к Мелли.
Она, с сомнением покачав головой, подала ему руку. Они стояли рядом, прислушиваясь к реву бури. Здесь они как в западне: уйти сейчас — значит обречь себя на верную гибель; остается сидеть тут в надежде, что никто не придет. Пока бушует буря, они в безопасности — только полные дураки да влюбленные отваживаются высунуть нос на улицу в такую погоду.
Рука Мелли покоилась в руке Джека. Он держал ее легко, не сжимая, и Мелли отчасти недоставало его крепкого пожатия. Ей вдруг вспомнился, непонятно отчего, королевский советник, лорд Баралис, и, когда ей стала ясна связь между прошлым и настоящим, она отняла свою руку. Все дело в прикосновении — в том прикосновении, которое несколько недель назад вызвало в ней и восторг, и отвращение. Ей вспомнилась рука Баралиса, бегущая вдоль ее спины. Любопытные штуки выкидывает порой память, соединяя, казалось бы, несоединимое: двух мужчин, сильных не только крепостью своих мышц.
Не обидела ли она Джека, так внезапно отдернув руку? Кто знает. Его нелегко разгадать. Мелли понятия не имела, что Джек о ней думает. Одно она знала наверняка: он всегда готов встать грудью на ее защиту. Сила, с которой он недавно оттолкнул ее, спасая от опасности, лишний раз подтверждала это.
Но что он думает о ней — придворной даме, дочери лорда Мейбора, благородной девице, стоящей рядом с ним, подмастерьем пекаря?
Джека часто мучило что-то во сне. С закрытыми глазами и блестящим от пота лицом он ворочался на своей подстилке, выкрикивая непонятные Мелли слова. Ночь, которую они провели две недели назад под покровом хвойного леса, была самой тяжелой из всех.
Мелли тогда проснулась сама не зная отчего. В ту ночь, что бывало редко, утих ветер и смягчился мороз. Мелли взглянула на Джека и сразу поняла, что его мучит кошмар. Щеки его ввалились, а жилы на шее напряглись. «Нет! — бормотал он, срывая с себя плащ и одеяло. — Нет!»
Мелли села, решив подойти и разбудить его. Но не успела она встать, по лесу прокатился душераздирающий вопль: «Не надо!»
Этот крик точно изменил самую сущность ночи и Вселенной. Все стало живее, ближе — и страшнее. От мучительной мольбы, заключенной в этом вопле, кровь застыла у Мелли в жилах — а Джек затих и погрузился в более спокойный сон. Ей же так и не удалось больше уснуть. Луна, точно повинуясь крику Джека, померкла, и настала тьма. Мелли лежала без сна среди неестественной ночной тишины, боясь, что, если она уснет, мир наутро станет другим.
Мелли содрогнулась при этом воспоминании и плотнее запахнулась в плащ. Джек сидел в своем углу, обдирая мокрую кору с поленьев. Курятник слишком мал, чтобы разводить огонь, и дыму некуда будет выйти, потому что ставни закрыты, — но Джек не любил сидеть сложа руки.
Мелли в десятый раз за день вытащила затычку из ставни — будто бы для того, чтобы посмотреть, что делается на дворе. Но буря надвигалась с востока, Мелли же смотрела на запад, стараясь различить что-то в слепящей белизне, где исчез второй хальк.
* * *
Тавалиск поднял прикрывавшую сыр салфетку и втянул в себя аромат. Превосходно. Профаны всегда первым делом осматривают сыр, ища голубые жилки, которые должны быть четкими и в то же время тонкими. Но Тавалиску было достаточно одного запаха. От голубого сыра не должно пахнуть приторно, как от молочницы, — нет, это король сыров, и пахнуть он должен как король. Предпочтительно покойный. Не все, к сожалению, способны оценить этот аромат начинающегося распада, идущий от грибницы, пронизавшей тело сыра.
Да, запах — это все. Резкий, дразнящий, беззастенчивый. Он должен врываться в ноздри, как кнут ложится на спину: сначала ему противятся, но потом, обвыкнув, начинают находить в нем своего рода удовольствие.
Тавалиск, священнодействуя, как хирург, отделил серебряным ножичком солидный ломоть сыра. Когда нож взрезал корку, запах стал еще пронзительнее — от него мутилось в голове. В такие минуты архиепископ был как никогда близок к религиозному экстазу.
В дверь постучали.
— Входи, Гамил! — Тавалиск научился распознавать своих секретарей по стуку. Нечего и говорить, что Гамил стучался противнее всех: робко и в то же время нетерпеливо.
— Добрый день, ваше преосвященство, — произнес секретарь — чуть менее смиренно, чем обычно.
— Какие новости на этот раз, Гамил? — спросил Тавалиск, даже не думая отвлекаться от сыра.
— Очень примечательные новости, ваше преосвященство. Без преувеличения.
— Гамил, твое дело — сообщать мне новости. А мое — судить, примечательны они или нет. — Тавалиск положил кусочек крошащегося сыра в рот, смакуя изысканный вкус плесени. — Ну же, Гамил, выкладывай. Не дуйся, как девица, которой нечего надеть на танцы.
— Помните рыцаря, ваше преосвященство?
— Которого? Их так много в древних сказаниях, — забавлялся Тавалиск.
— Вальдисского рыцаря, ваше преосвященство, Таула.
— Ах этого! Так бы сразу и говорил. Разумеется, помню. Пригожий молодец. Только вот кнута не любит, кажется. — Тавалиск отрезал немного сыра кошке.
— И ваше преосвященство помнит также, что мы следили за его путешествием на север?
— Я что, по-твоему, из ума уже выжил? Я ничего не забываю, — оскалил зубы архиепископ, — ничего. Запомни это хорошенько, Гамил.
— Примите мои извинения, ваше преосвященство.
— Принять приму, — смягчился Тавалиск, — но и дерзости твоей тоже не забуду. — Кошка, понюхав протянутый ей сыр, шмыгнула прочь. — Продолжай, Гамил.
— Рыцарь, как вы и подозревали, направлялся к Бевлину.
— Известно ли, к чему привела их встреча? — Тавалиск, присев, тыкал сыр забившейся под кушетку кошке.
— Известно, ваше преосвященство. Один из наших шпионов спешно прибыл в город, чтобы доложить об этом.
— Лично? Неслыханное дело. Почему он не прислал гонца? — Архиепископ ухитрился словить кошку за шею и насильно впихивал сыр ей в рот.
— Он считал эти новости настолько важными, ваше преосвященство, что не решился доверить их третьему лицу.
— А быть может, он надеялся, что его наградят?
— Если ваше преосвященство выслушает меня, — с тенью досады ответил Гамил, — то, возможно, сочтет, что этот человек и впрямь заслужил какую-то награду.
— Да ну? Что же он мог такого сообщить? Уж не поразило ли Тирена молнией?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Поначалу его так и подмывало навести хальков на отряд, чтобы те убили Мейбора. Баралис ничего так не желал, как гибели наглого, напыщенного лорда. Однако такая вылазка была бы слишком опасной — кто знает, к чему она приведет. Сам Баралис тоже мог бы пострадать. Нет, собой рисковать нельзя. Есть менее опасные способы избавиться от Мейбора.
То, что от владетеля Восточных Земель надо избавиться, сомнению не подлежало. Баралис не собирался терпеть чьего-либо вмешательства в свои планы по прибытии в Брен. Брачные переговоры потребуют тонкости и хитроумия — Мейбору этих качеств прискорбно недостает. Более того, Мейбор представляет собой угрозу: не только Баралису лично — хотя Баралис не сомневался, что Мейбор постоянно помышляет об убийстве, — но и всему брачному делу. Мейбор хотел выдать за принца Кайлока свою дочь, и неудача явно ожесточила его против новой невесты.
Баралис оглядел колонну — и впереди на великолепном скакуне нашел предмет своих размышлений. Вон он красуется — в пышных, алых с серебром, одеждах. Даже то, как он сидит на коне, говорит о его непомерно раздутом самомнении. Губы Баралиса сложились в привычную презрительную гримасу.
Он просто не может позволить Мейбору доехать до Брена живым. Королева сыграла с Баралисом гнусную шутку, назначив Мейбора королевским послом. Кому, как не королевскому советнику, благодаря которому и стал возможен союз между Кайлоком и Катериной, следовало бы первенствовать в Брене? Однако королева назначила его послом не короны, а принца и тем самым подчинила Мейбору.
Баралис не потерпит подобного бесчестья.
Герцог Бренский и его прелестная дочь — это забота Баралиса, и нечего Мейбору примазываться. Баралис хорошо понимал, что двигало королевой, но и она поймет, что ее уловка потерпела крах, когда весть о кончине Мейбора дойдет до Королевств.
Это дело решенное. В этот морозный день, когда северный ветер, как демон, воет над бездной, Мейбор найдет свою смерть.
* * *
Мелли остерегалась открывать ветхую ставню. Надвигалась буря, и только эта хлипкая преграда защищала их от стихии. И то неизвестно, выдержит ли щеколда. Авось устоит — Мелли всегда везло на такие вещи. Прославленная удача Мейборов служила их роду уже несколько веков. Вернее, мужчинам их рода — те как будто забрали всю удачу себе, совсем обделив женщин.
Кроме нее. Она — первая женщина в роду, наделенная этим самым капризным из жизненных даров.
Мелли приникла глазом к щелке, глядя на зимние равнины Халькуса. Блеск снега на миг ослепил ее. Ветер с того времени, как она выглядывала в последний раз, окреп, и поднялась метель. Ни зги не видно — только белая земля и белое небо. Равнина, летом, вероятно, служившая пастбищем, теперь лежала беззащитная, отданная на произвол зимы.
Холод жег глаза, и Мелли отстранилась, заткнув дыру клочком промасленной тряпки. Поймав на себе взгляд Джека, она отчего-то покраснела и безотчетным движением поправила волосы. Не глупо ли, что вдали от двора и его обычаев она все еще сохраняет привычки придворной дамы. У дам в замке Харвелл на все были свои правила: в поведении, в одежде, в разговоре. Удалившись от двора, Мелли понемногу поняла, что все они сводятся к одному: женщина всегда должна нравиться мужчине.
Даже теперь, пережив такое, о чем придворные дамы не могли даже догадываться, Мелли сохранила свои старые навыки и прежде всего привычку прихорашиваться.
Она улыбнулась собственной глупости, и Джек, поняв ее, усмехнулся в ответ. Для Мелли счастьем было видеть его красивое мужественное лицо, разрумянившееся от холода. Она внезапно залилась веселым звонким смехом, и Джек присоединился к ней. Они стояли друг против друга в старом заброшенном курятнике и хохотали вовсю.
Мелли не знала, чему смеется Джек, чему смеется она сама, — просто ей было хорошо, впервые за долгое время.
Погода с самого начала ополчилась против них — а когда они вступили на землю Халькуса, совсем распоясалась. Не зная этих краев, они быстро сбились с дороги — притом им приходилось всякий раз сворачивать в сторону, завидев вдали человеческую фигуру. В детстве Мелли читала истории о людях, путешествующих по солнцу и звездам, но в жизни все выглядело иначе. В книгах не говорилось о том, что зимой ни солнца, ни звезд не видно порой неделями. И бледное дневное небо, и темное ночное сплошным покровом затягивали тучи.
В итоге путники потеряли всякое представление, в какой стороне от них Брен и Аннис. Наверняка они знали только одно: что они все еще в Халькусе. То, что их окружают враги, подтвердилось не далее как два дня назад.
Погода становилась все хуже и хуже, и Мелли заметила, что Джек все еще страдает от раны в плече. Он, конечно, изо всех сил старался скрыть это от нее: мужчины всегда так поступают — и в книгах, и в жизни. У него выработалась привычка вешать котомку только на левое плечо, чтобы не утруждать правое. Они брели по колено в снегу, и ветер выдувал из-под одежды скудные остатки тепла. Через некоторое время они наткнулись на заброшенную крестьянскую усадьбу — она сгорела дотла, остались лишь присыпанные снегом головешки.
Между тем надвигалась буря. На горизонте собирались темные тучи, и ветер завывал по-волчьи. Усталые и продрогшие до костей путники воспрянули духом, углядев за кустами курятник. Он стоял в отдалении от прочих построек, и пожар его не тронул.
Когда дверь не уступила и изнутри явственно послышался звук задвигаемой щеколды, Мелли поняла, что дело добром не кончится. Двери не запираются сами по себе. В курятнике кто-то прячется. Они с Джеком переглянулись — Мелли видела, что он прикидывает, насколько сильно она нуждается в убежище. Под открытым небом буря могла погубить их. Мелли слабо мотнула головой в знак того, что им лучше уйти. Запертая дверь — это люди, а люди — это опасность. Джек, пристально посмотрев на нее, перевел взгляд к горизонту. Буря готовилась к прыжку словно хищный зверь.
Джек неожиданно с силой пнул дверь ногой. Задвижка треснула, и дверь покосилась, повиснув на одной нижней петле. Внутри сидели двое мужчин с ножами наготове.
Рука Джека резко толкнула Мелли в грудь, отбросив ее назад. Шлепнувшись в снег, она подивилась тому, как быстро он выхватил свой нож — нож, который дала ему старая свинарка. Мелли ощутила резкий запах эля — он шел от тех двоих. Они разделились, чтобы обойти Джека с боков. Джек отступил назад — и даже неопытному глазу Мелли это показалось ловким маневром. Теперь противникам придется проходить в дверь по одному.
Первый сунулся вперед, свирепо размахивая ножом, и Джек упал на него — иначе не скажешь. Мелли впервые видела его таким: он обезумел от ярости. Ярость восполняла ему недостаток мастерства. Мелли казалось, что он дерется куда ожесточеннее, чем подмятый им человек. В этом бою враг обречен был проиграть. Джек сражался с судьбой, с обстоятельствами — а может, и с самим собой. Его бешеные удары предназначались не противнику, а чему-то менее материальному, но куда более грозному.
Второй готовился напасть.
— Джек, осторожнее! — завопила Мелли. — Он сзади.
Джек обернулся, и неприятель, испугавшись выражения его лица, бросился наутек по глубокому снегу, оставляя за собой ямы следов.
Первый лежал мертвый, со вспоротым животом. Джек встал, не глядя на Мелли, и побрел в хижину. Мелли последовала за ним, далеко обойдя труп и кровь вокруг него.
С тех пор никто из них не сказал об этом ни слова. Что было у Мелли на уме — дело иное. Джек держался отчужденно. Он был внимателен к ней, как всегда, но что-то в нем угрожало вырваться наружу, как клинок из ножен. Убитый хальк испытал это на себе. Мелли благодарила судьбу и за то, что Джек убил его ножом, — могло быть и хуже. Джек был более смертоносен, чем целый арсенал.
Мысли о колдовстве втайне волновали Мелли. В детстве ее учили, что ворожба — дело злое и занимаются ею только приспешники дьявола. Ее отец наотрез отказывался верить в подобные вещи, заявляя, что колдуны, драконы и феи существуют только в сказках. Но Мелли не раз слышала, что некогда ворожба была повсеместно распространена в Обитаемых Землях и занимались ею обыкновенные люди — ни хорошие, ни плохие. И разве случай с Джеком этого не доказывает?
Если на то пошло, он стал ей еще ближе, когда она увидела, на что он способен, в день стычки с наемниками. Раньше он был обычным мальчишкой: неуклюжим и неуверенным в себе, длинноволосым и длинноногим. Тайная сила расправила его, словно вода — кожаный мех. Он стал тверже, стал лучше владеть своим телом. Он мужал на глазах, и колдовская сила, со всеми сопутствующими ей россказнями, окружала его ореолом, которому Мелли с трудом могла противиться.
Были у него, впрочем, и свои недостатки. Мелли опасалась, к примеру, что ожесточение, с которым он напал на халька, так и останется в его характере.
Мелли вдруг расхотелось смеяться. Ее одолевало желание открыть дырку в ставне и снова выглянуть наружу. Дорого им дался этот курятник — а может даться еще дороже.
Джек, словно прочтя ее мысли, сказал успокаивающе:
— Не волнуйся. Никто сюда не придет. Хальк не мог уйти далеко — и даже если он добрался до селения, никому не захочется устраивать на нас облаву в этакую непогоду.
Мелли допустила оплошность. Если бы не ее предостерегающий окрик, уцелевший хальк не узнал бы, откуда они пришли. Певучий выговор Четырех Королевств выдал их с головой. Если б она промолчала, они с Джеком могли бы сойти за своих. Хальк, понятно, все равно не обрадовался бы, лишившись крова и товарища в придачу, — но такие случаи не редкость в обеих странах, и все могло бы сойти им с рук, если б Мелли не заговорила.
Теперь человек, убежавший от них через снежное поле, знает, что они пришли из Королевств. Если он доберется до деревни, он всех там поднимет на ноги грозным кличем «Враг близко!».
Хальки ненавидели жителей Четырех Королевств той глубокой ненавистью, которую дает только близость. Они веками жили бок о бок — а соседей, как известно, недолюбливают больше всех остальных. К тому же последние пять лет шла война — война за ту же реку, за которую и прежде дрались несчетное число раз. Между столь жестоко оспариваемыми берегами реки Нестор текло уже, должно быть, больше крови, чем воды. В настоящее время перевес был на стороне Королевств, что давало халькам причину ненавидеть их еще пуще.
— Может, он еще ничего и не понял. Ты ведь сказала всего несколько слов, — сказал Джек, подходя к Мелли.
Она, с сомнением покачав головой, подала ему руку. Они стояли рядом, прислушиваясь к реву бури. Здесь они как в западне: уйти сейчас — значит обречь себя на верную гибель; остается сидеть тут в надежде, что никто не придет. Пока бушует буря, они в безопасности — только полные дураки да влюбленные отваживаются высунуть нос на улицу в такую погоду.
Рука Мелли покоилась в руке Джека. Он держал ее легко, не сжимая, и Мелли отчасти недоставало его крепкого пожатия. Ей вдруг вспомнился, непонятно отчего, королевский советник, лорд Баралис, и, когда ей стала ясна связь между прошлым и настоящим, она отняла свою руку. Все дело в прикосновении — в том прикосновении, которое несколько недель назад вызвало в ней и восторг, и отвращение. Ей вспомнилась рука Баралиса, бегущая вдоль ее спины. Любопытные штуки выкидывает порой память, соединяя, казалось бы, несоединимое: двух мужчин, сильных не только крепостью своих мышц.
Не обидела ли она Джека, так внезапно отдернув руку? Кто знает. Его нелегко разгадать. Мелли понятия не имела, что Джек о ней думает. Одно она знала наверняка: он всегда готов встать грудью на ее защиту. Сила, с которой он недавно оттолкнул ее, спасая от опасности, лишний раз подтверждала это.
Но что он думает о ней — придворной даме, дочери лорда Мейбора, благородной девице, стоящей рядом с ним, подмастерьем пекаря?
Джека часто мучило что-то во сне. С закрытыми глазами и блестящим от пота лицом он ворочался на своей подстилке, выкрикивая непонятные Мелли слова. Ночь, которую они провели две недели назад под покровом хвойного леса, была самой тяжелой из всех.
Мелли тогда проснулась сама не зная отчего. В ту ночь, что бывало редко, утих ветер и смягчился мороз. Мелли взглянула на Джека и сразу поняла, что его мучит кошмар. Щеки его ввалились, а жилы на шее напряглись. «Нет! — бормотал он, срывая с себя плащ и одеяло. — Нет!»
Мелли села, решив подойти и разбудить его. Но не успела она встать, по лесу прокатился душераздирающий вопль: «Не надо!»
Этот крик точно изменил самую сущность ночи и Вселенной. Все стало живее, ближе — и страшнее. От мучительной мольбы, заключенной в этом вопле, кровь застыла у Мелли в жилах — а Джек затих и погрузился в более спокойный сон. Ей же так и не удалось больше уснуть. Луна, точно повинуясь крику Джека, померкла, и настала тьма. Мелли лежала без сна среди неестественной ночной тишины, боясь, что, если она уснет, мир наутро станет другим.
Мелли содрогнулась при этом воспоминании и плотнее запахнулась в плащ. Джек сидел в своем углу, обдирая мокрую кору с поленьев. Курятник слишком мал, чтобы разводить огонь, и дыму некуда будет выйти, потому что ставни закрыты, — но Джек не любил сидеть сложа руки.
Мелли в десятый раз за день вытащила затычку из ставни — будто бы для того, чтобы посмотреть, что делается на дворе. Но буря надвигалась с востока, Мелли же смотрела на запад, стараясь различить что-то в слепящей белизне, где исчез второй хальк.
* * *
Тавалиск поднял прикрывавшую сыр салфетку и втянул в себя аромат. Превосходно. Профаны всегда первым делом осматривают сыр, ища голубые жилки, которые должны быть четкими и в то же время тонкими. Но Тавалиску было достаточно одного запаха. От голубого сыра не должно пахнуть приторно, как от молочницы, — нет, это король сыров, и пахнуть он должен как король. Предпочтительно покойный. Не все, к сожалению, способны оценить этот аромат начинающегося распада, идущий от грибницы, пронизавшей тело сыра.
Да, запах — это все. Резкий, дразнящий, беззастенчивый. Он должен врываться в ноздри, как кнут ложится на спину: сначала ему противятся, но потом, обвыкнув, начинают находить в нем своего рода удовольствие.
Тавалиск, священнодействуя, как хирург, отделил серебряным ножичком солидный ломоть сыра. Когда нож взрезал корку, запах стал еще пронзительнее — от него мутилось в голове. В такие минуты архиепископ был как никогда близок к религиозному экстазу.
В дверь постучали.
— Входи, Гамил! — Тавалиск научился распознавать своих секретарей по стуку. Нечего и говорить, что Гамил стучался противнее всех: робко и в то же время нетерпеливо.
— Добрый день, ваше преосвященство, — произнес секретарь — чуть менее смиренно, чем обычно.
— Какие новости на этот раз, Гамил? — спросил Тавалиск, даже не думая отвлекаться от сыра.
— Очень примечательные новости, ваше преосвященство. Без преувеличения.
— Гамил, твое дело — сообщать мне новости. А мое — судить, примечательны они или нет. — Тавалиск положил кусочек крошащегося сыра в рот, смакуя изысканный вкус плесени. — Ну же, Гамил, выкладывай. Не дуйся, как девица, которой нечего надеть на танцы.
— Помните рыцаря, ваше преосвященство?
— Которого? Их так много в древних сказаниях, — забавлялся Тавалиск.
— Вальдисского рыцаря, ваше преосвященство, Таула.
— Ах этого! Так бы сразу и говорил. Разумеется, помню. Пригожий молодец. Только вот кнута не любит, кажется. — Тавалиск отрезал немного сыра кошке.
— И ваше преосвященство помнит также, что мы следили за его путешествием на север?
— Я что, по-твоему, из ума уже выжил? Я ничего не забываю, — оскалил зубы архиепископ, — ничего. Запомни это хорошенько, Гамил.
— Примите мои извинения, ваше преосвященство.
— Принять приму, — смягчился Тавалиск, — но и дерзости твоей тоже не забуду. — Кошка, понюхав протянутый ей сыр, шмыгнула прочь. — Продолжай, Гамил.
— Рыцарь, как вы и подозревали, направлялся к Бевлину.
— Известно ли, к чему привела их встреча? — Тавалиск, присев, тыкал сыр забившейся под кушетку кошке.
— Известно, ваше преосвященство. Один из наших шпионов спешно прибыл в город, чтобы доложить об этом.
— Лично? Неслыханное дело. Почему он не прислал гонца? — Архиепископ ухитрился словить кошку за шею и насильно впихивал сыр ей в рот.
— Он считал эти новости настолько важными, ваше преосвященство, что не решился доверить их третьему лицу.
— А быть может, он надеялся, что его наградят?
— Если ваше преосвященство выслушает меня, — с тенью досады ответил Гамил, — то, возможно, сочтет, что этот человек и впрямь заслужил какую-то награду.
— Да ну? Что же он мог такого сообщить? Уж не поразило ли Тирена молнией?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10