ПЛАНЕТА С СЕМЬЮ МАСКАМИ

Дневной свет внезапно уступил место разноцветному блеску праздничной
ночи, когда он, равномерно шагая, миновал жемчужные врата. Воздух опьянял.
Круто спускающиеся вниз улицы, которые разделяли странную архитектуру
чужого города на темные, симметричные каменные блоки, завораживали его
своим призрачным движением и приглушенным шепотом безличных голосов. Он с
удовольствием повернулся еще раз, чтобы бросить последний грустный взгляд
через врата на бесцветную даль пустыни.
Он сделал последние шаги по дюнам после того, как пересек местность,
которая показалась ему вымершей и бесконечной, как пустынный космос. Он
был одним из тех существ, которые нигде не чувствовали себя дома, и даже
там, где они родились. Лицо его покрыла серая песчаная пыль, которая
иногда налетала из пустыни на Город Семи Врат. Еще год назад он услышал о
Планете с Семью Масками и преодолел огромное расстояние, чтобы разыскать
это чудо, мир вечного праздника. Из предосторожности он оставил свой
космический корабль далеко от города, в пустыне, потому что хрупкие
строения не выдержали бы грохота выплевывающих потоки энергии двигателей.
День за днем он карабкался на дюны, оставляя их позади, боролся с красными
песчаными бурями, которые залетали далеко на запад с северных, покрытых
кристаллами берегов огромного высохшего моря.
Он был вынослив. Он не боялся усталости. Он уже давно ощущал голод и
жажду, но все же не делал никаких остановок для отдыха. Бесконечное
любопытство гнало его вперед, да и усталость постепенно нарастала. Он
знал, что Планета с Семью Масками представляла собой своеобразный мир, в
котором не были известны войны, вражда и страдания. Здесь цивилизация
достигла конечной стадии и застыла на вершине своего развития. Кое-кто на
Земле называл ее декадансом, но именно это мнение возбудило любопытство
Стелло. Он хотел видеть, как блекнет яркое сияние успеха, как полыхание
факела уступает место тихому язычку пламени свечи. Наконец, он хотел быть
свидетелем долгом заката, затянувшегося конца. Ведь никто не оспаривал,
что Планета с Семью Масками находилась в своем теперешнем состоянии еще до
того, как на Земле появилась жизнь.
Он оставил позади одни из семи врат, которые под жестокими лучами
местного солнца казались какой-то причудливой редкой раковиной. Обходя
город, он рассматривал своеобразные, блестящие, как мишура, стены и считал
врата, в существовании которых скрывалась совершенно определенная, но
непонятная ему символика. В нем зашевелилось что-то, чего он давно не
испытывал, находясь в других мирах, в космосе, и, как ему казалось,
утратил, наблюдая робкое свечение лампочек бортовых приборов и
вспыхивающие цифры на множестве экранов.
Ему казалось, что он снова делает первые шаги по мостовой земного
города, города, в котором он родился и который постепенно вспоминался ему.
Он представил себе, как открывает дверь старого дома, в котором когда-то
прошло его детство, и к этому примешались любопытство, удивление и
нахлынувшие воспоминания.
Эта часть города была почти не населена. Гладкие фасады сверкали. Он
подумывал о могучих, массивных строениях, которые он видел на других
планетах. Здесь здания были так хрупки, что даже неосторожный взгляд
наблюдателя, казалось, мог сокрушить их.
Его занимал еще один вопрос, который не давал ему покоя на всем пути
через пустыню. Гуманоиды ли существа, живущие на Планете с Семью Масками?
Сообщения об этом были недостаточными, неполными, в общем, они были
неудовлетворительными. Определения и цифры, которые приводились - только
оболочка, она ничего не говорила о сути.
Жители планеты, следуя странной традиции, постоянно носили маски.
Поэтому считалось, что жизнь их - вечный маскарад, праздник без конца.
Может быть, это было образом жизни, формой существования, возведением
непреодолимого барьера между внутренним и внешним, или, может быть, это
была отпугивающая усмешка, выражающая недосягаемость совершенства.
Семь масок, семь врат и семь лун на себе, а также семь гласных
древнего языка, которые своим звучанием указывали путь в коварном
лабиринте бессмертных слов. Семь масок, символы семи голубых чувств,
которые ложились на застывшие черты потерянных лиц. Своя маска у каждых
врат, свои врата у каждой луны. И, вероятно, своя луна соответствует
каждому гласному звуку. Язык, звуки котором были воплощены в архитектуре,
в стенах находящегося в центре пустыни города, древний язык, который,
может быть, древнее всех других языков.

От треугольного строения отделилась тень и приблизилась к нему.
Фигура напоминала человека, закутанного в перекинутую через плечо накидку.
Маска пурпурным пятном выделялась на черном фоне. Глубоким голосом
существо заговорило на древнем языке Галактики, происхождение которого
было неизвестно, на языке, который знали все народы, даже те, у
представителей которых не было зубов и губ.
- Откуда вы прибыли? - вежливо спросила тень.
- Я прибыл с Земли, - ответил Стелло.
- Я понимаю. Вы прошли через жемчужные врата.
Пестрая накидка призрачно затрепетала, когда порыв ветра коснулся ее.
Стелло подошел поближе, так он лучше мог разглядеть черты ярко-алой маски.
Голубой камень, как глаз, сверкал на гладком металлическом лице. Там, где
должны были быть губы, он увидел странный орнамент, изображающий
невообразимо большие, насмешливо и одновременно задорно изогнутые губы,
которые не хотели выдавать смысловую информацию.
- Я понимаю, - повторила тень. - Вы носите бледную маску. Вы прошли
через жемчужные врата. С Земли, сказали вы?
Стелло занервничал. Он решил пройти через эти врата просто потому,
что они были пустыми. Он хотел обойти шушукающихся друг с другом существ,
которые стояли около других врат. Жемчужные врата, единственные из семи
врат, были свободными.
- Я не ношу маски, - подчеркнул Стелло.
Пурпурная маска присвистнула сквозь свои мертвые губы.
- Ах так, - сказала она. Ее мягкий голос напоминал шорох
отполированной песком гальки и холодное дыхание кристаллов огромного
высохшего моря. Даже слова древнего языка были как камни, истершиеся от
употребления множеством народов за тысячелетия, и выражали
разнообразнейшие чувства, от вспыльчивости ревнивой любви до полного
умиротворения глубокой старости.
Развевающаяся тень ждала. Стелло спросил себя, что она хочет от него.
Может быть, она недовольна славой своего мира, достигшей Земли? Может
быть, она считает его преступником? Может быть, вход через перламутровые
врата сюда запрещен?
- Конечно, вы уже знаете, куда вам идти, - сказала маска,
повернувшись к центру города. - Разумеется, у вас здесь есть друг,
чужеземец?
- Я проделал долгий путь, - сказал Стелло, постепенно теряя
самообладание. - Я голоден, хочу пить и, кроме того, я устал. Я принес с
собой несколько предметов, которые ценятся в моей стране. Могу я их здесь
продать?
Голубой камень переливался в свете одного из мерцающих фонарей.
Стелло казалось, что по отлитым из металла губам скользнула усмешка.
- Я слышал о ваших обычаях, - сказала пурпурная маска, - но здесь они
не приняты. Здесь вам не нужны деньги. Вы здесь в Городе Семи Врат, не
забывайте об этом, чужеземец. Вашу просьбу выражает луна, врата и маска.
Вы получите здесь то, что хотели найти.
- Вы можете провести меня через город? - спросил Стелло. - Мне нужен
приют, - звуки древнего языка медленно срывались с его губ.
Бесчисленные переливающиеся накидки заметно поблекли, блеск голубого
камня в центре металлической маски угас.
- Разве вы не заметили блеск моей маски? - спросила тень размеренным
голосом, в котором Стелло уловил нотки печали.
- Прошу прощения, - не понял Стелло.
- Пожалуйста, - сказала тень. - Здесь вы можете каждого попросить
провести вас через город. Я сожалею, что ничего не могу для вас сделать,
потому что я ношу пурпурную маску.
Накидка перестала развеваться, ее краски снова стали яркими.
- До свидания, - сказал Стелло и повернул к центру города.
- Подождите, - воскликнула тень, - откуда, вы сказали, вы прибыли?
- С Земли.
- Ах так, с Земли. Не были ли вы легкомысленны в выборе вашей маски?
У вас еще есть время сменить ее. До свидания.

Снова Стелло остался один. Он задумчиво побрел дальше. Что значило
это упоминание о масках? Он был рад, что так ловко выпутался из
затруднительного положения. Но он беспрерывно внушал себе, что находится в
чужом городе, жители которого, вероятно, придают словам древнего языка
иное значение, чем он сам. Обычаи и история этих существ не были его
обычаями и историей, он ничего не знал о них, и они ничего не знали о нем.
Для них далекий мир, Земля, был лишь пустым звуком, так же как он видел в
них до сих пор лишь одну только оболочку, блестящие предметы, которые в
свете лун переливались множеством красок. Они же видели в нем только
дикого зверя, который, должно быть, сбежал на эту песчаную планету из
неизвестных джунглей. Может быть, между ним и жителями Города Семи Врат
вообще не было ничего общего? Он не был, как они, рожден за этими вратами,
не смотрел постоянно на пустыню, на красные песчаные бури и едва
различимое огромное высохшее море, пламенеющее от жары далеко на западе,
на эти слои микроскопической пыли, перемешанной с рассеянными повсюду
острыми кристаллами.
Он вырос в несовершенном, суровом мире. Он осознавал свою силу и
твердость и в то же время чуждость чувств внешнему миру, свое варварство.
Он были дикой скалой, бурным горным потоком, которым сверкающий мрамор и
спокойные воды равнинной реки так же неведомы, как и гонимый ветром песок;
человеком с Земли, одним из тех, кто нигде не задерживается, вечным
странником.
Он провел в путешествиях всю свою жизнь. Ему нравилось шататься меж
мирами, хотелось стать дразнящей легендой, пользоваться дурной славой,
возбуждать любопытство, приветствовать порты величественным жестом
прибывшего издалека путешественника. Да, такое общение с космосом
доставляло ему удовольствие, даже тогда, когда он чуть не потерялся на
Таре, и даже в те жуткие дни, которые он провел в одиночестве под низким
небом, вляпавшись в мусоросборник, который оказался на его пути в звездный
порт. Но здесь?
Здесь он чувствовал преграду, отделяющую его от этого мира, от его
сущности. Это ощущение он не мог описать, не мог высказать, оно маячило
перед его взором, словно размытая дымка.
Он поднял голову и посмотрел на семь лун в небе. Они образовали над
планетой ореол света. Каждая луна испускала прозрачный луч, изливала
сверкающие яркие краски. Над каждыми вратами своя луна: рубиновая,
серебристая, золотая, смарагдовая и еще одна, жемчуг...
Жемчужная луна... Бледная звезда, блеклый язычок пламени в ночи,
зловеще прищуренный глаз.
Он отвел взгляд от лун и посмотрел на строения, которые заполняли
город, и медленно побрел дальше. Внезапно он заметил, что попал в
окружение громадин, которые высились перед ним как скалы среди волн,
неистово вздымающихся вверх, покрытых клочьями взлетающей пены. Они были
похожи на мыльные пузыри, лопающиеся от дуновения ветерка.
Он брел сквозь ряды деревьев, видел башни цитадели, через стеклянные
купола которых семь застывших на темном небе лун казались размазанными. За
окнами метались маски, призрачные накидки, словно летучие
бабочки-однодневки, порхали по винтовым лестницам, то тут, то там
раскрывались хрустальные чашечки странных растений-минералов.
Все выглядело нереальным. Ночь была прозрачной. Сверкали планета и
луны на небе, сверкали семь врат, в звуках древнего языка слышался звон
металла, тускло отливал жемчуг, застывшая и превратившаяся за много
столетий в камень плоть... а он, Стелло, был безнадежно жив. Он чувствовал
кровь, бьющуюся в его жилах, тепло и твердость мускулов под кожей. Он
провел ладонью по огрубевшему от ветра и солнца лицу, на котором были
следы долгих путешествий в космосе, и щетина едва заметной бороды,
которая, повинуясь неудержимому течению жизни, значительно выросла под его
пальцами.
Что скрывалось за этими масками? Холодное, идеальное совершенство?
Формы из песка и грязи, на которых нежелательно было задерживаться
постороннему взгляду? Кристаллы с острыми гранями? Тонкая шлифовка
металла? Вращающиеся, цепляющиеся друг за друга шестеренки передаточных
механизмов? Были ли это существа из плоти и крови или это только
театральные роботы с чувствительными датчиками?
Или у них под маской было бесконечное количество других масок,
запутывающих, чтобы невозможно было узнать истинное лицо и заводящих в
безвыходные тупики внутренних лабиринтов? Или маски были древним, давно
уже потерявшим смысл атрибутом?
Он подумал о том, каким загадочным может быть лицо. Как горы на
горизонте можно оставить позади только один раз, так и сами собой
разумеющиеся формы и выражения лиц имели здесь совсем не тот смысл, что на
Земле. Маски могли быть языком чувств.
Он спешил по улицам города, направляясь к центральной, еще не
определенной цели, и наткнулся на большую группу переливающихся огней.
Золотые маски, серебряные маски, ониксовые и смоляно-черные маски. Он
встретил одинокую пурпурную маску. Маски могли или даже должны были быть
знаками или символами, которые соответствовали определенному социальному
или кастовому положению, причем контакты с некоторыми из них, по-видимому,
были запрещены. Однако потом Стелло снова почувствовал сомнительность
своей теории.

Перед ним внезапно открылась равнина; он не сразу осознал, что вышел
из-под защиты толстых стен. Перед его глазами танцевали огни. Скоро он
понял, что это отражение толпы; игра расцветок масок и кружение накидок,
свет множества мерцающих фонарей. Огромное пустое пространство было всего
лишь песчаной равниной с таким мелким песком, какого он еще никогда не
видел. Это была не пыль, а мягчайший ковер, словно дно спокойного моря,
безграничная даль, символ внезапно охватывающей тебя агорафобии. Он не мог
себе представить, что какое-то существо сумело бы достичь другого конца
этой равнины.
Он и не пытался этого сделать. Благоговейная, мирная тишина, нависшая
над толпой, спокойное молчание, нарушаемое только шелестом развевающихся
одежд.
Ярко-алая накидка вздулась, поднялась вверх и вспыхнула в центре
песчаной арены; Стелло услышал согласное бормотание, обрывки древнего
языка, к которому примешивалось что-то чуждое. Огни вспыхивали, взлетали
вверх, тихо парили. Музыка звучала все громче и громче, огни танцевали в
такт. На мгновение ему показалось, что серый песок является экраном, на
котором внезапно вспыхивали огни, появлявшиеся из ничего. Но скоро он
почувствовал, что жизнь была как в огнях, так и в звуках, наполняющих
воздух над равниной, но он не обнаружил никаких музыкальных инструментов.
На мгновение вспыхнула бледным сиянием гладкая серебряная маска. Он
тотчас же узнал ярко-алую накидку местного жителя и, хотя он не понимал
смысла этого внутреннего языка, почувствовал, как что-то едва сдерживаемое
поднялось в его душе. Ни произведения искусства Земли или других планет,
ни живые существа никогда еще так сильно на него не действовали. Он
задрожал, но не от страха и не от холода, хотя дул ветер, а от одиночества
и непреодолимого ощущения своей чуждости этому месту. На земле этой
планеты его внезапно охватило сознание несовершенства своего собственного
существа.
Что-то коснулось его руки, но он не обратил на это внимания.
Песок, несмотря на свою хрупкость, вероятно, был чрезвычайно тяжелым,
потому что местные жители не поднимали ни малейшего облачка песчинок. Во
время танца песок должен был подниматься, впрочем, смотря по тому, что
называть танцем. Эго понятие казалось устаревшим, потому что танец на
Земле являлся прикладным видом искусства. Можно назвать их движения
пространственной игрой, хотя такое словесное образование выглядело немного
странным, даже если его облечь в звуки древнего языка.
1 2