В нем слишком сильна демократическая тенденция. Хотя бы потому, что язычник претендует на особость, он сам склонен замечать и поддерживать особость другого. С заявления о терпимости к различиям начала свою деятельность WCER. К подлинному федерализму и содружеству народов призывает симпатизирующая неоязычеству и пересекающаяся с ним в своей деятельности «Европейская синергия» . А стремление дистанцироваться от тоталитаристских тенденций вызвало полемику между ее лидером Ж.Сенсиром и А.де Бенуа. По словам Сенсира, коричневые идеи синергистам так же чужды, как и красные .
Плюралистичность неоязычества более всего проявляется в его религиозных установках и базируется на том, что несмотря на разночтения в понимании вопроса, экивоки в сторону монотеизма и послабления ему, основной вектор неоязыческого понимания того, что связано с абсолютом, развернут в сторону политеизма.
Один из основных идеологов и разработчиков неоязыческой тематики Владимир Авдеев, в своей книге «Преодоление христианства» выделил 16 признаков многобожия, отличающих его от монотеизма. Вот некоторые из них:
«1. Естественное природное происхождение политеистических религий, их органическая связь с космосом, культурой, обычаями и пространством, занимаемыми данным народом».
Действительно, еще в середине XIX века немецкий филолог и философ Макс Мюллер отмечал парадоксальность ситуации, когда в Европе арийские по языку и крови народы, являются носителями семитической по происхождению религии. Естественное происхождение отличает язычество от религий, которые, как, например, христианство, навязаны силой.
«2. Отсутствие претензий на свою исключительность и истинность».
Сознание язычника стремится уйти от единственного, заданного на веки вечные понимания истины, свойственного монистическими доктринами. Уйти от догматической уточненности. Истина понимается как конкретная и все возрастающая сложность, а не как нечто застывшее (Андриена Риш) и неизменное. Такое понимание проблемы близко тому, что подразумевал под реляционной истинностью К.Манхейм . Нет истины одной и на все времена. Язычник видит в противоречии и диалектике не столько богохульство, сколько динамику, необходимую для поддержания жизни в движении. «Противоречие — настоящий двигатель жизни; стремление искоренить его — стремление к смерти» (А. де Бенуа).
«3. Отсутствие претензий на моральное превосходство и на особую роль в истории»
Естественно способствовать укреплению своей веры, но язычество не страдает манией величия мировых монорелигий, не стремится к мировому господству, как христианский или коммунистический миссиолизм. Оно апеллирует к малой народной традиции и различает «языки». Поэтому язычество не стремится к победе во всемирном масштабе. К такой победе, в результате которой сам субъект веры оказался бы на краю исчезновения. Оно дорожит кровью избранных. Сознавая малочисленность рядов своих сторонников, оно отстаивает свой естественный ареал распространения, а не занимается прозелетизмом и духовной экспансией на чужих землях.
«4. Терпеливое, уважительное отношение к чужим святыням».
«5. Отсутствие принуждения к обращению в религию».
«6. Вольное толкование культа и всей знаковой системы религии».
Язычество «учит индивидуальной свободе и активному сопротивлению светским властям в случае недовольства их политикой» (пункт 8), а не покорности, терпению и подчинению. Язычник решительно сопротивляется идее послушания «всемогущему богу». И действительно, какой покорности можно ожидать от правых нонконформистов, готовых отстаивать свою свободу с помощью приемов славяно-горицкой борьбы. В этом пункте члены неоязыческих организаций наиболее радикально расходятся с такими пацифистующими сектантами, как, например, кришнаиты.
«10. Отсутствие обязательной исповеди» и
«11. Индивидуальная ответственность за содеянное на уровне религиозного сознания» ,
а не перекладывание ответственности за содеянное на мифических первогрешников. Из индивидуальной ответственности вытекает и необходимость признания права на индивидуальный выбор и отказ от проекта коллективного спасения, чем особенно грешит никонианское православие.
«12. Проповедь счастья на земле» , а так же
«13. Витальность и жизнерадостность религий и их обрядовой стороны» .
Язычеству свойственен умеренный гедонизм и культ жизнеспособности и здоровья, стремление к свободному творческому самовыражению, а не унылый аскетизм. Естественно, что члены неоязыческих организаций, будучи в основном выходцами из городских семей, в значительной степени прошедших в своем развитии путь от традиционной иерархии отношений к умеренному эгалитаризму, признают равенство и взаимодополняемость полов. В этом отношении язычники в большей степени являются современными людьми, чем ортодоксальные сторонники традиционных конфессий.
Религиозная позиция европейского и русского неоязычества вырабатывается в полемике с христианством. Собственно неоязычество во многом и началось с нападок на православие. Яркий пример — окопавшийся в вятских лесах главный вождь и идеолог Русского Освободительного Движения Доброслав. Как говорил Ницше, «средство сделаться пророком своего времени, теперь то же самое, как и прежде: надобно жить в стороне, с'небольшими знаниями, с немногими мыслями и с очень большим мнением о самом себе: в конце концов у нас является вера, что человечество не может существовать без нас, потому что мы, совершенно очевидно, существуем без него» . Однако неверно, было бы приписывать всем неоязыческим авторам желание объявить последователям Миссии крестовый поход. Так, например, призывает к взвешенной позиции А.Асов: «Не нужно плодить новых врагов. Тут я прежде всего призываю не враждовать с христианами» .
Бесспорно, в умеренной позиции есть свои сильные стороны, тем более, что язычество играет на «свободном поле». Оно прежде всего претендует не на души православных, каковых не более 30%, а направляет свои усилия параллельно православию. Черпает неофитов из среды тех, кто или индифферентен в вопросах религии, или совмещает в своем мировоззрении причудливую смесь из религиозного невежества, астрологии (согласно опросам примерно 50% населения России верит в гороскопы и влияние знаков Зодиака на человеческую судьбу) и мистики. Многие, также, закономерно пришли к принятию неоязыческих установок в результате эволюции и ревизии собственных патриотических взглядов.
Но отношение язычников к христианству — это не главное. У язычества слишком много своего, чтобы попадать в зависимость от каких бы то ни было дискуссий с кем бы то ни было. За короткое время, опираясь на наследие Ницше и консервативных революционеров (Эрнест Юнгер, Армии Мелер, Артур Мюллер ван ден Брук), идеи Хайдеггера и неотрадиционалистов (Рене Генон, Юлиус Эвола), движимое и развиваемое усилиями «новых правых», оно выработало свое собственное кредо и основные принципы.
Это течение способно создавать специфическое мироощущение, побуждающее к политической и жизненной активности. Жизнеутверждающий активизм язычников резко контрастирует с пассивностью и унынием монотеистических культов. Гармония достигается язычником через борьбу, а не через примирение и следование рабской морали. Язычество, отвергающее веру в абсолют, предоставляет своим сторонникам нелегкий выбор быть для самих себя мерилом собственных поступков. Быть для самого себя авторитетом и источником развития, что предполагает формирование сильной личной воли. Поэтому необходимо познать самого себя и преодолеть мелочную эгоистичность и цинизм. Языческие боги безразличны, и язычник ничего не ждет от своих богов: ни спасения, ни откровения, ни навеки установленных правил поведения. Боги — это лишь образцы для подражания, с ними беседуют на равных, как и подобает белым людям. Мир пронизан и удерживается различными силами. Эти силы и есть боги. И отношения к ним выстраивается через языческую систему положительных ценностей.
Монотеистическому фатализму противостоит языческий активный героизм сознательного развития врожденных и приобретенных черт личности. Язычники не ведают судьбы в христианском смысле слова. Они знают, что нет абсолютного начала и конца, нет линейного восхождения в некое тоталитаристское царство, как это представляется логике монотеизма, либерализма или коммунизма. Время языческим мировоззрением понимается не как линейное, а как вертикально-сферическое становление. Все находится в беспрестанном становлении, а исчезнув — воскресает снова и снова. Сущее не может застыть в неизменных формах, к.ак это предписывает консерватизм или традиционализм.
Современные русские неоязычники в своей массе не стремятся возвратиться к некоему «золотому веку». Веку расовой и этнической чистоты. Хотя есть группы, занятые восстановлением точных ритуалов и отживших социальных форм. Такие группы по своей функциональной роли социального резервата, во многом похожи на другие многочисленные организации, формирующиеся на совершенно других ценностных основах, которые служат социальным прибежищем для тех, кто по каким-либо причинам не смог адаптироваться к общественным переменам. Для основного числа неоязычников обращение к древним ритуалам и их реконструкция представляется не самым важным. Собственно архаикой увлечены немногие.
В связи с вышесказанным, несомненный интерес представляют усилия лидера Русского Воинского сословия и президента Национального клуба древнерусских ратоборств Александра Белова. Ему удалось создать дееспособную закрытую структуру, члены которой, оставаясь современными людьми и не теряя связи с окружающим миром, в то же время способны в любое время и в любом месте отстаивать собственные идеалы.
Приток новых членов в воинское сословие обеспечивается через Федерацию славяно-горицкой борьбы. Штурмовое искусство славяно-горицкой борьбы, созданное Беловым, по некоторым показателям действительно лучше приспособлено к отечественным условиям и современности, чем многочисленные школы восточных единоборств . Интересно, что в последнее время Белов все больше адаптирует и развивает свою систему ратоборств применительно к условиям пространственного и силового построения мегаполиса, который рассматривается как одна из основных арен беспрестанно идущей борьбы за выживание. Борьбы за выживание, к которой всегда должна быть готова конструируемая и собираемая с помощью неоязыческой системы ценностей нация, управляемая воинским сословием. Новая нация, созданная и мобилизованная на обломках нынешнего кризиса и более адаптированная к условиям, предъявляемым модернизацией и современным миром.
В условиях, когда в России, во многом, сложилась монополия на СМИ антинациональных группировок, а доступ к ресурсам власти перекрыт олигархическими кланами, использующими государственный аппарат в своекорыстных интересах, члены Воинского сословия готовы применить тактику инфильтрации и выстраивают параллельную боевую и властную структуру. Эта тактика базируется на тезисе о том, что для того, чтобы остаться в политике, надо из нее уйти. Уйти и играть на свободном поле. Создать свои собственные центры кристаллизации. Тем, более что массовый радикальный национализм в России невозможен. Отечественные националисты традиционно жмутся к государству, а государство успешно абсорбирует национальные импульсы.
Ценностная ориентация неоязычества ставит его в оппозицию к либерализму и буржуазии. В теоретическом плане обоснование отрицательного отношения к торгашеству капиталистического общества опирается на некоторые идеи «новых правых» (например, А. де Бенуа «Дух буржуа») и известную концепцию Дюмезиля о трехчленном делении традиционного индоевропейского общества . В этом моменте наблюдается определенная перекличка с идеями левых. Не исключено, что со временем проблема отношения к капитализму спровоцирует в неоязыческом движении дифференциацию на левое и правое течение.
В то же время, неотъемлемый экологизм неоязычества ставит его «по ту сторону» традиционного лево-правого деления. А в западноевропейском неоязычестве присутствует и феминистская составляющая, что пока нельзя сказать об отечественном движении. Так же в отечественном неоязычестве приглушена и аристократическая составляющая. Впрочем, с аристократизмом и кодексом чести не все в порядке и в Дворянском Собрании.
Неоязыческие организации — это не только узко политические, но и мировоззренческие структуры, связанные со всеми аспектами социального и культурного бытия. Их идеологи вырабатывают свою стратегии по отношению ко всем секторам общественной жизни, в том числе и к музыкальной культуре. В отечественном роке идеи левых нонконформистов и национал-большевиков вполне четко выражают некоторые панк-группы (например, «Гражданская оборона» Егора Летова). Идеи крайне правых — «Коррозия металла», скинхедов — такие группы, как «Коловрат» и «Штурм». А языческое настроение, с характерной только ему поэтикой и образностью, явно присутствует в творчестве новосибирской группы «Калинов мост» (Дмитрий Ревякин).
Политеизм неоязычества более соответствует такой важной особенности современного мира как тенденция к полицентризму и регионализации. Русское и европейское неоязычество отличаются от неотрадиционалистских реакций в отсталых регионах на вызовы современности (ваххабизм, трайбализм) тем, что в нем присутствует неотъемлемая постмодернистская составляющая. Традиция и священное зачастую интерпретируются в неоязычестве символически и образно. Реализм сочетается с мистикой, которые не взаимоисключают, а дополняют друг друга. Это линия постклассической логики, преодолевающей дуализм. «Неустранимая множественность точек зрения на одну и ту же реальность означает невозможность существования божественной точки зрения, с которой открывается „вид“ на всю реальность» . Единственной божественной точки зрения. Понимание неоязычниками, относительности своего религиозного опыта, плюралистичности любого восприятия и знания, приводит их в результате к тому, что все виды постижения мира становятся для них равноправными. Стирается грань между наукой и религией, знанием и верой. Данная установка вполне согласуется с основным принципом магии, зафиксированным в текстах Алистера Кроули, Густава Майринка и др.
Современный человек долго учился жить в отрыве от родных корней. Особенно это относится к городскому населению посткоммунистических стран. Такие философы, как Хайдеггер, убедительно показали, что прошлое и будущее неизменно присутствуют в настоящем. Различные времена переплетены друг с другом. Для язычника место происхождения и родина священны. Обращение неоязычества к культу предков вооружают его инструментарием, используемым в рамках групповой психотерапии геносоциодрамой. Семейные и конструируемые теоретиками этно-расовые родословные оказываются в нынешней кризисной ситуации мощным психологическим ресурсом. Тем более, что многих в неоязычестве привлекает именно игровой момент. Язычники, как никто другой, — представители вида homo ludens (Хейзинга). Язычество — это скорее не рецидив детства («Детство было, черт с ним, с детством!»), а обращение к «новому началу» (Хайдеггер).
Все вместе это создает особый неоязыческий стиль и набор стратегий, который во многом может быть понят только герметически и исходя из него самого. Тоталитаристское разрушение языческой традиции христианским и квазирелигиозным коммунизмом не привело к ее исчезновению. Просто традиция стала наследоваться подсознательно, через бесконечную череду семейных трансакций, через искусство. Обращение к мифу и сакральному — эффективный прием в деструктурированном обществе, в котором не работают старые идеологии. «Мы создали миф; миф — это вера, благородный энтузиазм, он и не должен быть реальностью, он — импульс и надежда, вера и мужество. Наш миф — нация, великая нация, которую мы хотим превратить в конкретную реальность» (Муссолини). Грядущая нация, которая возникнет на обломках старого и нежизнеспособного.
Новые племена начали свой поход. Независимо от дальнейшей судьбы отдельных лидеров и организаций язычество уже стало важной составляющей отечественного национального движения и закладывает основы формирующейся в России синкретической правой субкультуры.
В условиях нынешнего кризиса и нарастающей депопуляции неоязычество предлагает свою собственную оригинальную альтернативу общественного и духовного развития.
1 2
Плюралистичность неоязычества более всего проявляется в его религиозных установках и базируется на том, что несмотря на разночтения в понимании вопроса, экивоки в сторону монотеизма и послабления ему, основной вектор неоязыческого понимания того, что связано с абсолютом, развернут в сторону политеизма.
Один из основных идеологов и разработчиков неоязыческой тематики Владимир Авдеев, в своей книге «Преодоление христианства» выделил 16 признаков многобожия, отличающих его от монотеизма. Вот некоторые из них:
«1. Естественное природное происхождение политеистических религий, их органическая связь с космосом, культурой, обычаями и пространством, занимаемыми данным народом».
Действительно, еще в середине XIX века немецкий филолог и философ Макс Мюллер отмечал парадоксальность ситуации, когда в Европе арийские по языку и крови народы, являются носителями семитической по происхождению религии. Естественное происхождение отличает язычество от религий, которые, как, например, христианство, навязаны силой.
«2. Отсутствие претензий на свою исключительность и истинность».
Сознание язычника стремится уйти от единственного, заданного на веки вечные понимания истины, свойственного монистическими доктринами. Уйти от догматической уточненности. Истина понимается как конкретная и все возрастающая сложность, а не как нечто застывшее (Андриена Риш) и неизменное. Такое понимание проблемы близко тому, что подразумевал под реляционной истинностью К.Манхейм . Нет истины одной и на все времена. Язычник видит в противоречии и диалектике не столько богохульство, сколько динамику, необходимую для поддержания жизни в движении. «Противоречие — настоящий двигатель жизни; стремление искоренить его — стремление к смерти» (А. де Бенуа).
«3. Отсутствие претензий на моральное превосходство и на особую роль в истории»
Естественно способствовать укреплению своей веры, но язычество не страдает манией величия мировых монорелигий, не стремится к мировому господству, как христианский или коммунистический миссиолизм. Оно апеллирует к малой народной традиции и различает «языки». Поэтому язычество не стремится к победе во всемирном масштабе. К такой победе, в результате которой сам субъект веры оказался бы на краю исчезновения. Оно дорожит кровью избранных. Сознавая малочисленность рядов своих сторонников, оно отстаивает свой естественный ареал распространения, а не занимается прозелетизмом и духовной экспансией на чужих землях.
«4. Терпеливое, уважительное отношение к чужим святыням».
«5. Отсутствие принуждения к обращению в религию».
«6. Вольное толкование культа и всей знаковой системы религии».
Язычество «учит индивидуальной свободе и активному сопротивлению светским властям в случае недовольства их политикой» (пункт 8), а не покорности, терпению и подчинению. Язычник решительно сопротивляется идее послушания «всемогущему богу». И действительно, какой покорности можно ожидать от правых нонконформистов, готовых отстаивать свою свободу с помощью приемов славяно-горицкой борьбы. В этом пункте члены неоязыческих организаций наиболее радикально расходятся с такими пацифистующими сектантами, как, например, кришнаиты.
«10. Отсутствие обязательной исповеди» и
«11. Индивидуальная ответственность за содеянное на уровне религиозного сознания» ,
а не перекладывание ответственности за содеянное на мифических первогрешников. Из индивидуальной ответственности вытекает и необходимость признания права на индивидуальный выбор и отказ от проекта коллективного спасения, чем особенно грешит никонианское православие.
«12. Проповедь счастья на земле» , а так же
«13. Витальность и жизнерадостность религий и их обрядовой стороны» .
Язычеству свойственен умеренный гедонизм и культ жизнеспособности и здоровья, стремление к свободному творческому самовыражению, а не унылый аскетизм. Естественно, что члены неоязыческих организаций, будучи в основном выходцами из городских семей, в значительной степени прошедших в своем развитии путь от традиционной иерархии отношений к умеренному эгалитаризму, признают равенство и взаимодополняемость полов. В этом отношении язычники в большей степени являются современными людьми, чем ортодоксальные сторонники традиционных конфессий.
Религиозная позиция европейского и русского неоязычества вырабатывается в полемике с христианством. Собственно неоязычество во многом и началось с нападок на православие. Яркий пример — окопавшийся в вятских лесах главный вождь и идеолог Русского Освободительного Движения Доброслав. Как говорил Ницше, «средство сделаться пророком своего времени, теперь то же самое, как и прежде: надобно жить в стороне, с'небольшими знаниями, с немногими мыслями и с очень большим мнением о самом себе: в конце концов у нас является вера, что человечество не может существовать без нас, потому что мы, совершенно очевидно, существуем без него» . Однако неверно, было бы приписывать всем неоязыческим авторам желание объявить последователям Миссии крестовый поход. Так, например, призывает к взвешенной позиции А.Асов: «Не нужно плодить новых врагов. Тут я прежде всего призываю не враждовать с христианами» .
Бесспорно, в умеренной позиции есть свои сильные стороны, тем более, что язычество играет на «свободном поле». Оно прежде всего претендует не на души православных, каковых не более 30%, а направляет свои усилия параллельно православию. Черпает неофитов из среды тех, кто или индифферентен в вопросах религии, или совмещает в своем мировоззрении причудливую смесь из религиозного невежества, астрологии (согласно опросам примерно 50% населения России верит в гороскопы и влияние знаков Зодиака на человеческую судьбу) и мистики. Многие, также, закономерно пришли к принятию неоязыческих установок в результате эволюции и ревизии собственных патриотических взглядов.
Но отношение язычников к христианству — это не главное. У язычества слишком много своего, чтобы попадать в зависимость от каких бы то ни было дискуссий с кем бы то ни было. За короткое время, опираясь на наследие Ницше и консервативных революционеров (Эрнест Юнгер, Армии Мелер, Артур Мюллер ван ден Брук), идеи Хайдеггера и неотрадиционалистов (Рене Генон, Юлиус Эвола), движимое и развиваемое усилиями «новых правых», оно выработало свое собственное кредо и основные принципы.
Это течение способно создавать специфическое мироощущение, побуждающее к политической и жизненной активности. Жизнеутверждающий активизм язычников резко контрастирует с пассивностью и унынием монотеистических культов. Гармония достигается язычником через борьбу, а не через примирение и следование рабской морали. Язычество, отвергающее веру в абсолют, предоставляет своим сторонникам нелегкий выбор быть для самих себя мерилом собственных поступков. Быть для самого себя авторитетом и источником развития, что предполагает формирование сильной личной воли. Поэтому необходимо познать самого себя и преодолеть мелочную эгоистичность и цинизм. Языческие боги безразличны, и язычник ничего не ждет от своих богов: ни спасения, ни откровения, ни навеки установленных правил поведения. Боги — это лишь образцы для подражания, с ними беседуют на равных, как и подобает белым людям. Мир пронизан и удерживается различными силами. Эти силы и есть боги. И отношения к ним выстраивается через языческую систему положительных ценностей.
Монотеистическому фатализму противостоит языческий активный героизм сознательного развития врожденных и приобретенных черт личности. Язычники не ведают судьбы в христианском смысле слова. Они знают, что нет абсолютного начала и конца, нет линейного восхождения в некое тоталитаристское царство, как это представляется логике монотеизма, либерализма или коммунизма. Время языческим мировоззрением понимается не как линейное, а как вертикально-сферическое становление. Все находится в беспрестанном становлении, а исчезнув — воскресает снова и снова. Сущее не может застыть в неизменных формах, к.ак это предписывает консерватизм или традиционализм.
Современные русские неоязычники в своей массе не стремятся возвратиться к некоему «золотому веку». Веку расовой и этнической чистоты. Хотя есть группы, занятые восстановлением точных ритуалов и отживших социальных форм. Такие группы по своей функциональной роли социального резервата, во многом похожи на другие многочисленные организации, формирующиеся на совершенно других ценностных основах, которые служат социальным прибежищем для тех, кто по каким-либо причинам не смог адаптироваться к общественным переменам. Для основного числа неоязычников обращение к древним ритуалам и их реконструкция представляется не самым важным. Собственно архаикой увлечены немногие.
В связи с вышесказанным, несомненный интерес представляют усилия лидера Русского Воинского сословия и президента Национального клуба древнерусских ратоборств Александра Белова. Ему удалось создать дееспособную закрытую структуру, члены которой, оставаясь современными людьми и не теряя связи с окружающим миром, в то же время способны в любое время и в любом месте отстаивать собственные идеалы.
Приток новых членов в воинское сословие обеспечивается через Федерацию славяно-горицкой борьбы. Штурмовое искусство славяно-горицкой борьбы, созданное Беловым, по некоторым показателям действительно лучше приспособлено к отечественным условиям и современности, чем многочисленные школы восточных единоборств . Интересно, что в последнее время Белов все больше адаптирует и развивает свою систему ратоборств применительно к условиям пространственного и силового построения мегаполиса, который рассматривается как одна из основных арен беспрестанно идущей борьбы за выживание. Борьбы за выживание, к которой всегда должна быть готова конструируемая и собираемая с помощью неоязыческой системы ценностей нация, управляемая воинским сословием. Новая нация, созданная и мобилизованная на обломках нынешнего кризиса и более адаптированная к условиям, предъявляемым модернизацией и современным миром.
В условиях, когда в России, во многом, сложилась монополия на СМИ антинациональных группировок, а доступ к ресурсам власти перекрыт олигархическими кланами, использующими государственный аппарат в своекорыстных интересах, члены Воинского сословия готовы применить тактику инфильтрации и выстраивают параллельную боевую и властную структуру. Эта тактика базируется на тезисе о том, что для того, чтобы остаться в политике, надо из нее уйти. Уйти и играть на свободном поле. Создать свои собственные центры кристаллизации. Тем, более что массовый радикальный национализм в России невозможен. Отечественные националисты традиционно жмутся к государству, а государство успешно абсорбирует национальные импульсы.
Ценностная ориентация неоязычества ставит его в оппозицию к либерализму и буржуазии. В теоретическом плане обоснование отрицательного отношения к торгашеству капиталистического общества опирается на некоторые идеи «новых правых» (например, А. де Бенуа «Дух буржуа») и известную концепцию Дюмезиля о трехчленном делении традиционного индоевропейского общества . В этом моменте наблюдается определенная перекличка с идеями левых. Не исключено, что со временем проблема отношения к капитализму спровоцирует в неоязыческом движении дифференциацию на левое и правое течение.
В то же время, неотъемлемый экологизм неоязычества ставит его «по ту сторону» традиционного лево-правого деления. А в западноевропейском неоязычестве присутствует и феминистская составляющая, что пока нельзя сказать об отечественном движении. Так же в отечественном неоязычестве приглушена и аристократическая составляющая. Впрочем, с аристократизмом и кодексом чести не все в порядке и в Дворянском Собрании.
Неоязыческие организации — это не только узко политические, но и мировоззренческие структуры, связанные со всеми аспектами социального и культурного бытия. Их идеологи вырабатывают свою стратегии по отношению ко всем секторам общественной жизни, в том числе и к музыкальной культуре. В отечественном роке идеи левых нонконформистов и национал-большевиков вполне четко выражают некоторые панк-группы (например, «Гражданская оборона» Егора Летова). Идеи крайне правых — «Коррозия металла», скинхедов — такие группы, как «Коловрат» и «Штурм». А языческое настроение, с характерной только ему поэтикой и образностью, явно присутствует в творчестве новосибирской группы «Калинов мост» (Дмитрий Ревякин).
Политеизм неоязычества более соответствует такой важной особенности современного мира как тенденция к полицентризму и регионализации. Русское и европейское неоязычество отличаются от неотрадиционалистских реакций в отсталых регионах на вызовы современности (ваххабизм, трайбализм) тем, что в нем присутствует неотъемлемая постмодернистская составляющая. Традиция и священное зачастую интерпретируются в неоязычестве символически и образно. Реализм сочетается с мистикой, которые не взаимоисключают, а дополняют друг друга. Это линия постклассической логики, преодолевающей дуализм. «Неустранимая множественность точек зрения на одну и ту же реальность означает невозможность существования божественной точки зрения, с которой открывается „вид“ на всю реальность» . Единственной божественной точки зрения. Понимание неоязычниками, относительности своего религиозного опыта, плюралистичности любого восприятия и знания, приводит их в результате к тому, что все виды постижения мира становятся для них равноправными. Стирается грань между наукой и религией, знанием и верой. Данная установка вполне согласуется с основным принципом магии, зафиксированным в текстах Алистера Кроули, Густава Майринка и др.
Современный человек долго учился жить в отрыве от родных корней. Особенно это относится к городскому населению посткоммунистических стран. Такие философы, как Хайдеггер, убедительно показали, что прошлое и будущее неизменно присутствуют в настоящем. Различные времена переплетены друг с другом. Для язычника место происхождения и родина священны. Обращение неоязычества к культу предков вооружают его инструментарием, используемым в рамках групповой психотерапии геносоциодрамой. Семейные и конструируемые теоретиками этно-расовые родословные оказываются в нынешней кризисной ситуации мощным психологическим ресурсом. Тем более, что многих в неоязычестве привлекает именно игровой момент. Язычники, как никто другой, — представители вида homo ludens (Хейзинга). Язычество — это скорее не рецидив детства («Детство было, черт с ним, с детством!»), а обращение к «новому началу» (Хайдеггер).
Все вместе это создает особый неоязыческий стиль и набор стратегий, который во многом может быть понят только герметически и исходя из него самого. Тоталитаристское разрушение языческой традиции христианским и квазирелигиозным коммунизмом не привело к ее исчезновению. Просто традиция стала наследоваться подсознательно, через бесконечную череду семейных трансакций, через искусство. Обращение к мифу и сакральному — эффективный прием в деструктурированном обществе, в котором не работают старые идеологии. «Мы создали миф; миф — это вера, благородный энтузиазм, он и не должен быть реальностью, он — импульс и надежда, вера и мужество. Наш миф — нация, великая нация, которую мы хотим превратить в конкретную реальность» (Муссолини). Грядущая нация, которая возникнет на обломках старого и нежизнеспособного.
Новые племена начали свой поход. Независимо от дальнейшей судьбы отдельных лидеров и организаций язычество уже стало важной составляющей отечественного национального движения и закладывает основы формирующейся в России синкретической правой субкультуры.
В условиях нынешнего кризиса и нарастающей депопуляции неоязычество предлагает свою собственную оригинальную альтернативу общественного и духовного развития.
1 2