И свершилось это в невероятно короткий срок – в какие-нибудь четыре недели.
Дон, понятно, ничего не знал. Итог всей этой деятельности сложного механизма глобальной бюрократии вылился для него в слова, которыми встретил его капитан, когда он вошел в столовую «Полосатика», с вожделением думая о запоздалом завтраке.
– Привет, Дон. Начальство вызывает тебя в Брисбен, тебе приготовлено какое-то задание. Надеюсь, ненадолго. У нас и без того нехватка людей, сам знаешь.
– Какое еще задание? – насторожился Дон. Он не забыл, как ему поручили быть гидом одного помощника министра, глуповатого, на его взгляд, малого, с которым он и обращался соответственно. А потом выяснилось, что этот помощник – голова конечно, иначе он не занимал бы такую должность! и видел Дона насквозь.
– Они ничего не сказали, – ответил капитан. – Похоже, и сами толком не знают. Передай мой нежный привет Квинсленду и держись подальше от казино на Золотом берегу.
– Казино, с моим-то жалованьем, – фыркнул Дон. – Последний раз меня чуть не раздели в Серферс Парадайз.
– Зато в первый раз ты унес несколько тысяч.
– Новичкам везет, а потом... От того выигрыша давно уже ничего не осталось. И пусть счет останется ничейным, я больше не игрок.
– Спорим? Ставлю пятерку!
– Спорим.
– Можешь платить – спор та же игра. Ложка переработанного планктона застыла в воздухе; Дон лихорадочно искал выход.
– Черта с два ты с меня получишь, – сказал он. – Свидетелей нет, а я не джентльмен.
Быстро допив кофе, он отодвинулся от стола и встал.
– Что ж, пора собираться. Пока, капитан, до новой встречи.
И старший смотритель пулей вылетел из столовой, провожаемый взглядом командира «Полосатика». Словно ураган пронесся по переходам судна, потом опять воцарилась относительная тишина.
– Держись, Брисбен, – буркнул себе под нос капитан и отправился на мостик, мысленно перестраивая график вахт; одновременно он сочинял неотразимый меморандум, в котором спрашивал начальство, как работать на судне, где тридцать процентов команды постоянно то в отпуске, то выполняют спецзадания.
Когда он вошел в свою каюту, только одно удерживало его от того, чтобы немедленно подать заявление об уходе: при всем желании капитан не мог представить себе лучшей работы.
Глава 2
Уолтер Франклин пришел всего несколько минут назад, но уже нетерпеливо мерял шагами приемную. Скользнул равнодушным взглядом по развешанным на стенах глубоководным фотографиям, с минуту посидел на краешке стола, перелистывая журналы, обзоры, доклады, которые всегда копятся в таких местах. Журналы знакомы – последние недели он только и делал, что читал, – остальное тоже малоинтересно. А ведь кто-то обязан по долгу службы изучать все эти размноженные на электропринте отчеты ВОП; как только голова выдерживает этакую уйму цифр! Более привлекательно выглядел орган Морского управления «Нептун», но и он быстро наскучил Уолтеру, которому все эти дискуссии почти ничего не говорили. Даже самые популярные статьи были выше его разумения, так как пестрили незнакомыми терминами.
Секретарша посматривала на него. Конечно, отметила нетерпение посетителя и, наверно, уразумела, что за этим кроется нервозность и душевный разлад. Франклин с трудом заставил себя сесть и сосредоточиться на вчерашнем номере брисбенского «Курьера». Он почти увлекся статьей, в которой редакция отпевала австралийский крикет только что закончились отборочные соревнования , когда молодая особа, охранявшая кабинет начальника отдела, мило улыбнулась ему и сказала:
– Пожалуйста, мистер Франклин, входите.
Он надеялся, что начальник примет его один; секретари не в счет. Но плечистый молодой человек, занимающий второе кресло для посетителей, выглядел чужим в этом строгом кабинете и смотрел на него скорее с любопытством, чем с дружелюбием. Понятно, они говорили о нем; Франклин тотчас насторожился и ощетинился.
Начальник отдела Кери разбирался в людях почти так же хорошо, как в морских млекопитающих. Он сразу заметил, что посетитель не в своей тарелке, и постарался его ободрить.
– Входите, Франклин, садитесь, – сказал он с преувеличенной сердечностью. – Ну, как вам у нас живется? Хорошо устроились?
Франклин был избавлен от необходимости отвечать, потому что директор тут же продолжал:
– Прошу вас, познакомьтесь с Доном Берли. Дон-старший смотритель на «Полосатике», один из наших лучших работников. Он займется вами. Дон, это Уолтер Франклин.
Они обменялись легким рукопожатием, испытующе глядя друг на друга.
Наконец Дон через силу улыбнулся улыбкой человека, которому поручили неприятное дело, но он полон решимости добросовестно выполнить его.
– Очень рад, – сказал он. – Приветствую нового сторожа наяд.
Франклин попытался улыбнуться. Итог был неутешительным. Он понимал, что обязан этим людям, которые изо всех сил стараются помочь ему.
Понимал умом, но не сердцем, и не мог заставить себя пойти им навстречу.
Боязнь оказаться предметом жалости и назойливое подозрение, что они тут, вопреки всему обещанному, перемывали его косточки, начисто отбивала у него всякую охоту быть с ними на дружеской ноге.
Дон Берли ни о чем не догадывался. Он знал только, что кабинет начальника не самое подходящее место, чтобы знакомиться с новым коллегой, и не успел Франклин опомниться, как они уже вышли на улицу, протиснулись сквозь толпу на Джордж-стрит и нырнули в маленький бар напротив нового почтамта.
Здесь было тихо, хотя сквозь цветное стекло стен Франклин видел снующие силуэты прохожих. Воздух в баре казался особенно прохладным после знойной улицы; власти до сих пор не решили, быть или не быть Брисбену кондиционированным городом и кому передать выгодный подряд, а пока горожане каждое лето изнемогали от жары.
Дон Берли подождал, пока Франклин управится с первой кружкой пива, и заказал вторую. Тут явно кроется какая-то тайна; ему не терпелось поскорее разгадать ее. Это затея какого-нибудь высокого чина в управлении, если не во Всемирном секретариате. Старшего смотрителя не оторвут от работы, чтобы приставить нянькой к первому попавшемуся новичку, который к тому же намного старше обычных курсантов. Ему, должно быть, тридцать с хвостиком; Дон еще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь в этом возрасте проходил спецобучение на смотрителя.
Одно было очевидно, и это лишь усугубляло загадочность истории:
Франклин-космонавт, их за милю узнаешь. А что, вот и зацепка. Но тут же Дон вспомнил слова начальника отдела: «Не расспрашивайте Франклина. Я не знаю, что у него было, но нас особо просили не касаться прошлого в разговорах с ним».
Это, конечно, неспроста. Можно представить себе, что Франклин был пилотом и его списали на Землю за какую-нибудь грубую ошибку – скажем, он по рассеянности вместо Марса прилетел на Венеру.
– Вы впервые в Австралии? – осторожно спросил Дон. Не самый сильный ход, и ответ Франклина как будто не располагал к продолжению.
– Я здесь родился, – сказал он.
Но Дона нелегко было привести в замешательство. Он усмехнулся и продолжал примирительным тоном:
– Мне никто ничего не рассказывает, вот и привык сам дознаваться.
Я-то родился на другом конце земного шара, в Ирландии, но меня послали работать в Тихоокеанский филиал отдела. Так я попал в Австралию и теперь уже считаю ее как бы своей второй родиной. Правда, на берегу почти не бываю. Такая работа, восемьдесят процентов времени – в море. Сами понимаете, не всякому понравится этакая жизнь.
– Меня это вполне устроит, – сказал Франклин, однако не стал объяснять почему.
Из этого типа надо каждое слово клещами вытягивать! А ему с ним работать, и не одну неделю... За что такая кара? Все же Дон мужественно продолжал наступать:
– Шеф сказал, что у вас хорошая научная и инженерная подготовка.
Значит, вы в общем знакомы с тем, что у нас проходят на первом курсе. А про организацию нашей отрасли вам толковали?
– Меня напичкали под гипнозом кучей фактов и цифр. Могу прочесть вам двухчасовую лекцию о Морском управлении – история, структура, очередные задачи всего управления, и Отдела китов в частности. Но пока что все это для меня пустые слова.
Так, лед тронулся. Оказывается, парень все-таки умеет говорить, Глядишь, еще кружка-другая, и он совсем человеком станет.
– С этой гипнопедией всегда так, – подтвердил Дон. – Накачают в тебя сведений дальше некуда, а что из этого останется в памяти? Я уж не говорю о физических навыках или о том, как действовать в аварийных случаях. Тут никакой гипноз не спасет. Только в деле можно научиться чему-то по-настоящему.
В этом месте Дона отвлек скользнувший по стеклу стройный силуэт.
Франклин проследил его взгляд и чуть улыбнулся. Дон тотчас уловил этот первый намек на какую-то непринужденность, и у него появилась надежда на более короткие отношения с порученным ему сфинксом.
Влажным от пива указательным пальцем он принялся чертить на пластиковой крышке стола.
– Глядите, – пояснял он. – Вот это архипелаг Каприкорн – четыреста миль к северу от Брисбена и сорок миль от материка. Здесь находится наш главный учебный центр, который готовит людей для мелководных операций.
Отсюда начинается южное заграждение, оно идет на восток до Новой Каледонии и Фиджи. Когда киты с антарктических пастбищ направляются на север, в тропики, чтобы там произвести на свет свое потомство, они могут пройти только через ворота, которые мы оставляем. Мы считаем самыми важными воротами вот эти, у побережья Квинсленда, как раз тут южный проход в Большом Барьерном рифе. Между рифом и материком почти до самого экватора тянется как бы пролив шириной около пятидесяти миль. Когда киты войдут сюда, ими уже легко управлять. А направить их в пролив тоже не трудно. Большинство из них привыкло ходить этим путем задолго до того, как мы вмешались в их жизнь, а остальных мы приучили, и теперь, даже если выключить заграждение, вряд ли от этого изменится их миграция.
– Это заграждение, – перебил его Франклин, – оно что – чисто электрическое?
– Что вы! Электрическое поле только для рыб годится. Для млекопитающих, вроде китов, оно слабовато. Наше заграждение почти сплошь ультразвуковое, на глубине полумили тянется цепочка акустических генераторов, и получается как бы звуковой занавес. А на ворота подаются специальные команды. Мы можем направить стадо в любую сторону, куда нам надо, достаточно проиграть сигнал бедствия, который издает кит. Но это крайние меры, к ним мы прибегаем редко, киты уже приучены.
– Понимаю, – сказал Франклин. – Я даже где-то читал или слышал, что заграждения нужны не столько для китов, сколько для других животных, чтобы не пускать их.
– Это верно отчасти, но и китами надо управлять – скажем, когда их загоняют для подсчета или для боя. Правда, мы еще не довели заграждение до полного совершенства. Есть слабые точки на стыках акустических полей, и время от времени приходится выключать секции, пропускать мигрирующую рыбу. Глядишь, и прорвется крупная акула или косатки проскочат. И натворят бед. Косатки хуже всего, они нападают на китов на пастбищах в Антарктике, из-за них мы до десяти процентов стада теряем. Все ждут не дождутся, когда истребят косаток, вот только не могут придумать дешевого способа. Нельзя же патрулировать подводными лодками всю область пакового льда. А жаль – особенно когда увидишь кита, с которым расправилась косатка.
Берли говорил так горячо – Франклин даже удивился. Считается, что китопасы (ласковое название, придуманное народом, которому непременно подавай героев) не склонны ни размышлять, ни чувствовать. И хотя Франклин отлично понимал, что грубоватые и немногословные парни, шествующие по страницам повестей из жизни подводников, очень далеки от действительности, трудно было отрешиться от утвердившегося штампа.
Конечно, Дона Берли молчуном не назовешь, но в остальном он как будто соответствует этому штампу.
Как он поладит со своим наставником, спрашивал себя Франклин, да и вообще со своей новой работой? Пока что она его не увлекла. А что будет потом – время покажет. Судя по всему, эта область богата интересными, даже захватывающими задачами и возможностями. Хоть бы увлечься, найти себе применение! За последний год – тяжелый, долгий год – он многого лишился, потерял вкус к жизни, к работе.
И не верится, чтобы к нему когда-нибудь вернулось воодушевление, продвинувшее его так далеко по пути, который теперь заказан ему навсегда. А Дон все рассказывал, говоря легко и живо, как человек, знающий и любящий свое дело. Франклина вдруг укололо чувство вины. Разве это честно – отрывать Берли от работы и превращать его не то в няньку, не то в воспитательницу детского сада?.. Впрочем, если бы Франклин знал, что Берли сам уже задавал себе этот вопрос, его сочувствие живо прошло бы.
– А теперь пойдем, не то пропустим автобус в аэропорт, – сказал Дон, взглянув на часы и осушив свою кружку. – Самолет вылетает через тридцать минут. Ваши вещи отправлены?
– В гостинице обещали все сделать.
– Ладно, в аэропорту проверим. Поехали.
Прошло полчаса, прежде чем Франклин смог опять вздохнуть полной грудью. Он уже понял, что это свойственно Берли: до последней секунды он не спешил, потом вдруг словно взрывался. Последняя вспышка энергии перенесла их из тихого бара в еще более тихую кабину самолета. Они отыскали свои места, и тут случилось маленькое происшествие, которое надолго озадачило Дона.
– Садитесь у окна, – сказал он. – Я сто раз летал по этому маршруту.
Отказ Франклина он принял за обычную учтивость и повторил свое предложение. И только после третьего или четвертого «нет», произносимого все более решительно, даже раздраженно, он смекнул, что вежливость тут ни при чем. Это казалось невероятным, но Дон мог бы поклясться, что его спутник отчаянно трусил. Он впервые видел человека, который боялся бы сидеть у окошка в самолете. И мрачные предчувствия, отчасти развеянные разговором в баре, с новой силой овладели им.
Город и знойное побережье ушли вниз; реактивные двигатели легко подняли машину в небо. Франклин штудировал газету с усердием, которое ни на секунду не обмануло Берли. «Ничего, повременю пока, – решил он, – а потом еще раз проверю его».
Над изрезанной оврагами равниной торчали причудливые клыки – Гласхауз-Маунтинз. Но и они остались позади, и замелькали порты, через которые когда-то, еще до того, как сельское хозяйство перекочевало в моря, вывозили плоды Земли. Казалось, не прошло и мига, а в голубой мгле на горизонте уж вырисовались темными пятнами островки Большого Барьерного рифа.
Солнце светило почти прямо в глаза, но память Дона хранила подробности, которые сейчас терялись в слепящем блеске моря, и он видел плоские зеленые острова, опоясанные лентой песчаного пляжа и широкой каймой кораллов, чуть-чуть прикрытых водой. Остров за островом, риф за рифом, о которые вечно дробятся тихоокеанские валы... И на тысячи миль к северу поверхность моря исчертили белоснежные барашки.
Сто лет назад – даже пятьдесят – среди множества островов Большого рифа лишь десять – пятнадцать были обитаемы. Но вездесущий авиатранспорт в сочетании с дешевой энергией и установками для очистки воды позволил не только государству, но и частным лицам нарушить древний покой рифа.
Некоторым счастливчикам удалось даже – неведомо как – стать единоличными владельцами кое-каких мелких островков. Появились здесь и организации, ведающие отдыхом и развлечениями; это не всегда способствовало украшению творений природы. Но главенствующую роль, бесспорно, играла Всемирная организация продовольствия с ее сложной системой рыбных промыслов, морских ферм и исследовательских учреждений; их было несметное количество.
– Уже почти прилетели, – сказал Берли. – Только что прошли над островом Леди Масгрейв, на нем стоят главные генераторы западной секции заграждения. А вот и архипелаг Каприкорн под нами – Мастхед, Уантри, Нортвест, Вильсон... Вон тот, посередине, со всеми строениями, это Герон. В большой башне находится администрация, а возле бассейна – аквариум. И две подводные лодки видны, смотрите, у длинного пирса, который тянется до края рифа.
Говоря, Дон уголком глаза следил за Франклином. Тот наклонился к окошку и как будто слушал этот репортаж, но Берли мог бы поклясться, что он не смотрит на раскинувшуюся внизу панораму рифов и островов. Лицо Франклина напряглось, и взгляд был отсутствующим, точно он принуждал себя ничего не видеть.
В душе Дона боролись жалость и презрение. Он узнал симптомы, хотя не понимал причин болезни. Самая настоящая высотобоязнь. А он-то принял Франклина за космонавта! Но кто же он? Во всяком случае, не тот человек, с которым Дону хотелось бы делить тесное пространство двухместной учебной лодки.
Амортизаторы самолета коснулись посадочной площадки острова Герон, и Франклин, ступив на прямоугольник стесанного коралла и щурясь от яркого солнца, мгновенно оправился от своего недуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Дон, понятно, ничего не знал. Итог всей этой деятельности сложного механизма глобальной бюрократии вылился для него в слова, которыми встретил его капитан, когда он вошел в столовую «Полосатика», с вожделением думая о запоздалом завтраке.
– Привет, Дон. Начальство вызывает тебя в Брисбен, тебе приготовлено какое-то задание. Надеюсь, ненадолго. У нас и без того нехватка людей, сам знаешь.
– Какое еще задание? – насторожился Дон. Он не забыл, как ему поручили быть гидом одного помощника министра, глуповатого, на его взгляд, малого, с которым он и обращался соответственно. А потом выяснилось, что этот помощник – голова конечно, иначе он не занимал бы такую должность! и видел Дона насквозь.
– Они ничего не сказали, – ответил капитан. – Похоже, и сами толком не знают. Передай мой нежный привет Квинсленду и держись подальше от казино на Золотом берегу.
– Казино, с моим-то жалованьем, – фыркнул Дон. – Последний раз меня чуть не раздели в Серферс Парадайз.
– Зато в первый раз ты унес несколько тысяч.
– Новичкам везет, а потом... От того выигрыша давно уже ничего не осталось. И пусть счет останется ничейным, я больше не игрок.
– Спорим? Ставлю пятерку!
– Спорим.
– Можешь платить – спор та же игра. Ложка переработанного планктона застыла в воздухе; Дон лихорадочно искал выход.
– Черта с два ты с меня получишь, – сказал он. – Свидетелей нет, а я не джентльмен.
Быстро допив кофе, он отодвинулся от стола и встал.
– Что ж, пора собираться. Пока, капитан, до новой встречи.
И старший смотритель пулей вылетел из столовой, провожаемый взглядом командира «Полосатика». Словно ураган пронесся по переходам судна, потом опять воцарилась относительная тишина.
– Держись, Брисбен, – буркнул себе под нос капитан и отправился на мостик, мысленно перестраивая график вахт; одновременно он сочинял неотразимый меморандум, в котором спрашивал начальство, как работать на судне, где тридцать процентов команды постоянно то в отпуске, то выполняют спецзадания.
Когда он вошел в свою каюту, только одно удерживало его от того, чтобы немедленно подать заявление об уходе: при всем желании капитан не мог представить себе лучшей работы.
Глава 2
Уолтер Франклин пришел всего несколько минут назад, но уже нетерпеливо мерял шагами приемную. Скользнул равнодушным взглядом по развешанным на стенах глубоководным фотографиям, с минуту посидел на краешке стола, перелистывая журналы, обзоры, доклады, которые всегда копятся в таких местах. Журналы знакомы – последние недели он только и делал, что читал, – остальное тоже малоинтересно. А ведь кто-то обязан по долгу службы изучать все эти размноженные на электропринте отчеты ВОП; как только голова выдерживает этакую уйму цифр! Более привлекательно выглядел орган Морского управления «Нептун», но и он быстро наскучил Уолтеру, которому все эти дискуссии почти ничего не говорили. Даже самые популярные статьи были выше его разумения, так как пестрили незнакомыми терминами.
Секретарша посматривала на него. Конечно, отметила нетерпение посетителя и, наверно, уразумела, что за этим кроется нервозность и душевный разлад. Франклин с трудом заставил себя сесть и сосредоточиться на вчерашнем номере брисбенского «Курьера». Он почти увлекся статьей, в которой редакция отпевала австралийский крикет только что закончились отборочные соревнования , когда молодая особа, охранявшая кабинет начальника отдела, мило улыбнулась ему и сказала:
– Пожалуйста, мистер Франклин, входите.
Он надеялся, что начальник примет его один; секретари не в счет. Но плечистый молодой человек, занимающий второе кресло для посетителей, выглядел чужим в этом строгом кабинете и смотрел на него скорее с любопытством, чем с дружелюбием. Понятно, они говорили о нем; Франклин тотчас насторожился и ощетинился.
Начальник отдела Кери разбирался в людях почти так же хорошо, как в морских млекопитающих. Он сразу заметил, что посетитель не в своей тарелке, и постарался его ободрить.
– Входите, Франклин, садитесь, – сказал он с преувеличенной сердечностью. – Ну, как вам у нас живется? Хорошо устроились?
Франклин был избавлен от необходимости отвечать, потому что директор тут же продолжал:
– Прошу вас, познакомьтесь с Доном Берли. Дон-старший смотритель на «Полосатике», один из наших лучших работников. Он займется вами. Дон, это Уолтер Франклин.
Они обменялись легким рукопожатием, испытующе глядя друг на друга.
Наконец Дон через силу улыбнулся улыбкой человека, которому поручили неприятное дело, но он полон решимости добросовестно выполнить его.
– Очень рад, – сказал он. – Приветствую нового сторожа наяд.
Франклин попытался улыбнуться. Итог был неутешительным. Он понимал, что обязан этим людям, которые изо всех сил стараются помочь ему.
Понимал умом, но не сердцем, и не мог заставить себя пойти им навстречу.
Боязнь оказаться предметом жалости и назойливое подозрение, что они тут, вопреки всему обещанному, перемывали его косточки, начисто отбивала у него всякую охоту быть с ними на дружеской ноге.
Дон Берли ни о чем не догадывался. Он знал только, что кабинет начальника не самое подходящее место, чтобы знакомиться с новым коллегой, и не успел Франклин опомниться, как они уже вышли на улицу, протиснулись сквозь толпу на Джордж-стрит и нырнули в маленький бар напротив нового почтамта.
Здесь было тихо, хотя сквозь цветное стекло стен Франклин видел снующие силуэты прохожих. Воздух в баре казался особенно прохладным после знойной улицы; власти до сих пор не решили, быть или не быть Брисбену кондиционированным городом и кому передать выгодный подряд, а пока горожане каждое лето изнемогали от жары.
Дон Берли подождал, пока Франклин управится с первой кружкой пива, и заказал вторую. Тут явно кроется какая-то тайна; ему не терпелось поскорее разгадать ее. Это затея какого-нибудь высокого чина в управлении, если не во Всемирном секретариате. Старшего смотрителя не оторвут от работы, чтобы приставить нянькой к первому попавшемуся новичку, который к тому же намного старше обычных курсантов. Ему, должно быть, тридцать с хвостиком; Дон еще никогда не слышал, чтобы кто-нибудь в этом возрасте проходил спецобучение на смотрителя.
Одно было очевидно, и это лишь усугубляло загадочность истории:
Франклин-космонавт, их за милю узнаешь. А что, вот и зацепка. Но тут же Дон вспомнил слова начальника отдела: «Не расспрашивайте Франклина. Я не знаю, что у него было, но нас особо просили не касаться прошлого в разговорах с ним».
Это, конечно, неспроста. Можно представить себе, что Франклин был пилотом и его списали на Землю за какую-нибудь грубую ошибку – скажем, он по рассеянности вместо Марса прилетел на Венеру.
– Вы впервые в Австралии? – осторожно спросил Дон. Не самый сильный ход, и ответ Франклина как будто не располагал к продолжению.
– Я здесь родился, – сказал он.
Но Дона нелегко было привести в замешательство. Он усмехнулся и продолжал примирительным тоном:
– Мне никто ничего не рассказывает, вот и привык сам дознаваться.
Я-то родился на другом конце земного шара, в Ирландии, но меня послали работать в Тихоокеанский филиал отдела. Так я попал в Австралию и теперь уже считаю ее как бы своей второй родиной. Правда, на берегу почти не бываю. Такая работа, восемьдесят процентов времени – в море. Сами понимаете, не всякому понравится этакая жизнь.
– Меня это вполне устроит, – сказал Франклин, однако не стал объяснять почему.
Из этого типа надо каждое слово клещами вытягивать! А ему с ним работать, и не одну неделю... За что такая кара? Все же Дон мужественно продолжал наступать:
– Шеф сказал, что у вас хорошая научная и инженерная подготовка.
Значит, вы в общем знакомы с тем, что у нас проходят на первом курсе. А про организацию нашей отрасли вам толковали?
– Меня напичкали под гипнозом кучей фактов и цифр. Могу прочесть вам двухчасовую лекцию о Морском управлении – история, структура, очередные задачи всего управления, и Отдела китов в частности. Но пока что все это для меня пустые слова.
Так, лед тронулся. Оказывается, парень все-таки умеет говорить, Глядишь, еще кружка-другая, и он совсем человеком станет.
– С этой гипнопедией всегда так, – подтвердил Дон. – Накачают в тебя сведений дальше некуда, а что из этого останется в памяти? Я уж не говорю о физических навыках или о том, как действовать в аварийных случаях. Тут никакой гипноз не спасет. Только в деле можно научиться чему-то по-настоящему.
В этом месте Дона отвлек скользнувший по стеклу стройный силуэт.
Франклин проследил его взгляд и чуть улыбнулся. Дон тотчас уловил этот первый намек на какую-то непринужденность, и у него появилась надежда на более короткие отношения с порученным ему сфинксом.
Влажным от пива указательным пальцем он принялся чертить на пластиковой крышке стола.
– Глядите, – пояснял он. – Вот это архипелаг Каприкорн – четыреста миль к северу от Брисбена и сорок миль от материка. Здесь находится наш главный учебный центр, который готовит людей для мелководных операций.
Отсюда начинается южное заграждение, оно идет на восток до Новой Каледонии и Фиджи. Когда киты с антарктических пастбищ направляются на север, в тропики, чтобы там произвести на свет свое потомство, они могут пройти только через ворота, которые мы оставляем. Мы считаем самыми важными воротами вот эти, у побережья Квинсленда, как раз тут южный проход в Большом Барьерном рифе. Между рифом и материком почти до самого экватора тянется как бы пролив шириной около пятидесяти миль. Когда киты войдут сюда, ими уже легко управлять. А направить их в пролив тоже не трудно. Большинство из них привыкло ходить этим путем задолго до того, как мы вмешались в их жизнь, а остальных мы приучили, и теперь, даже если выключить заграждение, вряд ли от этого изменится их миграция.
– Это заграждение, – перебил его Франклин, – оно что – чисто электрическое?
– Что вы! Электрическое поле только для рыб годится. Для млекопитающих, вроде китов, оно слабовато. Наше заграждение почти сплошь ультразвуковое, на глубине полумили тянется цепочка акустических генераторов, и получается как бы звуковой занавес. А на ворота подаются специальные команды. Мы можем направить стадо в любую сторону, куда нам надо, достаточно проиграть сигнал бедствия, который издает кит. Но это крайние меры, к ним мы прибегаем редко, киты уже приучены.
– Понимаю, – сказал Франклин. – Я даже где-то читал или слышал, что заграждения нужны не столько для китов, сколько для других животных, чтобы не пускать их.
– Это верно отчасти, но и китами надо управлять – скажем, когда их загоняют для подсчета или для боя. Правда, мы еще не довели заграждение до полного совершенства. Есть слабые точки на стыках акустических полей, и время от времени приходится выключать секции, пропускать мигрирующую рыбу. Глядишь, и прорвется крупная акула или косатки проскочат. И натворят бед. Косатки хуже всего, они нападают на китов на пастбищах в Антарктике, из-за них мы до десяти процентов стада теряем. Все ждут не дождутся, когда истребят косаток, вот только не могут придумать дешевого способа. Нельзя же патрулировать подводными лодками всю область пакового льда. А жаль – особенно когда увидишь кита, с которым расправилась косатка.
Берли говорил так горячо – Франклин даже удивился. Считается, что китопасы (ласковое название, придуманное народом, которому непременно подавай героев) не склонны ни размышлять, ни чувствовать. И хотя Франклин отлично понимал, что грубоватые и немногословные парни, шествующие по страницам повестей из жизни подводников, очень далеки от действительности, трудно было отрешиться от утвердившегося штампа.
Конечно, Дона Берли молчуном не назовешь, но в остальном он как будто соответствует этому штампу.
Как он поладит со своим наставником, спрашивал себя Франклин, да и вообще со своей новой работой? Пока что она его не увлекла. А что будет потом – время покажет. Судя по всему, эта область богата интересными, даже захватывающими задачами и возможностями. Хоть бы увлечься, найти себе применение! За последний год – тяжелый, долгий год – он многого лишился, потерял вкус к жизни, к работе.
И не верится, чтобы к нему когда-нибудь вернулось воодушевление, продвинувшее его так далеко по пути, который теперь заказан ему навсегда. А Дон все рассказывал, говоря легко и живо, как человек, знающий и любящий свое дело. Франклина вдруг укололо чувство вины. Разве это честно – отрывать Берли от работы и превращать его не то в няньку, не то в воспитательницу детского сада?.. Впрочем, если бы Франклин знал, что Берли сам уже задавал себе этот вопрос, его сочувствие живо прошло бы.
– А теперь пойдем, не то пропустим автобус в аэропорт, – сказал Дон, взглянув на часы и осушив свою кружку. – Самолет вылетает через тридцать минут. Ваши вещи отправлены?
– В гостинице обещали все сделать.
– Ладно, в аэропорту проверим. Поехали.
Прошло полчаса, прежде чем Франклин смог опять вздохнуть полной грудью. Он уже понял, что это свойственно Берли: до последней секунды он не спешил, потом вдруг словно взрывался. Последняя вспышка энергии перенесла их из тихого бара в еще более тихую кабину самолета. Они отыскали свои места, и тут случилось маленькое происшествие, которое надолго озадачило Дона.
– Садитесь у окна, – сказал он. – Я сто раз летал по этому маршруту.
Отказ Франклина он принял за обычную учтивость и повторил свое предложение. И только после третьего или четвертого «нет», произносимого все более решительно, даже раздраженно, он смекнул, что вежливость тут ни при чем. Это казалось невероятным, но Дон мог бы поклясться, что его спутник отчаянно трусил. Он впервые видел человека, который боялся бы сидеть у окошка в самолете. И мрачные предчувствия, отчасти развеянные разговором в баре, с новой силой овладели им.
Город и знойное побережье ушли вниз; реактивные двигатели легко подняли машину в небо. Франклин штудировал газету с усердием, которое ни на секунду не обмануло Берли. «Ничего, повременю пока, – решил он, – а потом еще раз проверю его».
Над изрезанной оврагами равниной торчали причудливые клыки – Гласхауз-Маунтинз. Но и они остались позади, и замелькали порты, через которые когда-то, еще до того, как сельское хозяйство перекочевало в моря, вывозили плоды Земли. Казалось, не прошло и мига, а в голубой мгле на горизонте уж вырисовались темными пятнами островки Большого Барьерного рифа.
Солнце светило почти прямо в глаза, но память Дона хранила подробности, которые сейчас терялись в слепящем блеске моря, и он видел плоские зеленые острова, опоясанные лентой песчаного пляжа и широкой каймой кораллов, чуть-чуть прикрытых водой. Остров за островом, риф за рифом, о которые вечно дробятся тихоокеанские валы... И на тысячи миль к северу поверхность моря исчертили белоснежные барашки.
Сто лет назад – даже пятьдесят – среди множества островов Большого рифа лишь десять – пятнадцать были обитаемы. Но вездесущий авиатранспорт в сочетании с дешевой энергией и установками для очистки воды позволил не только государству, но и частным лицам нарушить древний покой рифа.
Некоторым счастливчикам удалось даже – неведомо как – стать единоличными владельцами кое-каких мелких островков. Появились здесь и организации, ведающие отдыхом и развлечениями; это не всегда способствовало украшению творений природы. Но главенствующую роль, бесспорно, играла Всемирная организация продовольствия с ее сложной системой рыбных промыслов, морских ферм и исследовательских учреждений; их было несметное количество.
– Уже почти прилетели, – сказал Берли. – Только что прошли над островом Леди Масгрейв, на нем стоят главные генераторы западной секции заграждения. А вот и архипелаг Каприкорн под нами – Мастхед, Уантри, Нортвест, Вильсон... Вон тот, посередине, со всеми строениями, это Герон. В большой башне находится администрация, а возле бассейна – аквариум. И две подводные лодки видны, смотрите, у длинного пирса, который тянется до края рифа.
Говоря, Дон уголком глаза следил за Франклином. Тот наклонился к окошку и как будто слушал этот репортаж, но Берли мог бы поклясться, что он не смотрит на раскинувшуюся внизу панораму рифов и островов. Лицо Франклина напряглось, и взгляд был отсутствующим, точно он принуждал себя ничего не видеть.
В душе Дона боролись жалость и презрение. Он узнал симптомы, хотя не понимал причин болезни. Самая настоящая высотобоязнь. А он-то принял Франклина за космонавта! Но кто же он? Во всяком случае, не тот человек, с которым Дону хотелось бы делить тесное пространство двухместной учебной лодки.
Амортизаторы самолета коснулись посадочной площадки острова Герон, и Франклин, ступив на прямоугольник стесанного коралла и щурясь от яркого солнца, мгновенно оправился от своего недуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22