Передо мной снова встала та сцена. Пистолет, падающий в мои окровавленные руки, лицо, которого не стало, и тепло, медленно уходящее из ее тела, обнимаемого моими руками. Забуду ли я когда-нибудь об этом?— Забуду ли я когда-нибудь об этом?.. — закрыв глаза, прошептал я.— Nevermore! — крикнул мне в ответ ворон.— Да что же это! — воскликнул я. — Зачем ты говоришь мне это?! Ты не друг вовсе, ты — мучитель, черная душа! Скажи, избавлюсь ли я когда-нибудь от этой муки?! Забуду ли я ее?!— Nevermore! — каркнул ворон и захлопал крыльями. Я словно обезумел от этого крика. Скрещивая свой исступленный взгляд с его сверкающими глазами, я продолжал требовать от него ответов, не веря, что его клюв хрипло проклинает мою никчемную жизнь одним заученным навсегда словом:— Если есть Бог на свете и мою грешницу искупила моя любовь, встретятся ли наши души там, где мы сможем снова обнять друг друга? Ответь, и я сделаю последний шаг в вечность! Суждено ли нам встретиться там?— Nevermore!Я не выдержал. Я не мог принять такого ответа. Я бросился к окну, раскрыл его и крикнул ворону:— Убирайся прочь! Я предпочту свое одиночество твоей компании, лживая птица! Оставь мне мою последнюю надежду! Уходи, растворись с ветром и тьмой, исчезни, чтобы я навсегда забыл о тебе!— Nevermore! — тихо отозвался ворон и отвел взгляд.Я проснулся. Лицо Лизы в полутьме было надо мной.— Что ты делаешь? — испуганно спросил я.— Ты плакал во сне… — Она показала носовой платок, который держала в руке. — Не хотела тебя будить. Когда человек плачет во сне, значит, он видит далеких, но любимых людей.Я посмотрел ей в глаза — в них отражалась луна за окном, не задернутым шторами. Я смотрел, смотрел… Приподнялся и поцеловал ее в губы. Этот поцелуй не знаю что сделал со мной. Но теперь я все понимал и отдавал себе отчет в том, что происходит. Я хотел этого. Я обнял ее — Лиза покачала головой. Я остановился, но она просто вынула иглу капельницы и прижала ранку пластырем. И в следующую секунду мы уже целовались без памяти.Не знаю, была ли это самая лучшая ночь в моей жизни, Если я скажу, что она была совершенно особенной, то придется объяснять, в чем эта особенность заключалась. А этого-то я как раз сделать не смогу.Я понимал, что это не любовь — я знаю, что такое секс без любви. Just sex, как говорят американцы. Но это был особенный just sex. Сейчас скажу пошлую фразу: Лиза была богиня в постели. А для меня это было блаженство вперемешку со страхом. Я в тот момент забыл обо всем, но этот страх, не ее даже, а ее непонятной сущности, не покидал меня. Я не знал, с кем занимаюсь сексом. И когда все кончилось, я не выдержал:— Скажи… Ты… вампир?Я услышал, как Лиза тихонько засмеялась:— А ты веришь во все эти сказки про вампиров? Ну так я тебе скажу, что все это ерунда. Хочешь проверить, тащи чеснок — съем, сколько захочешь. Я просто больной человек. Человек, понимаешь? А в сказки не верь. Ни единому слову. Чепуха все это. И ко мне не имеет ни малейшего отношения.
Когда мундиры часовых совсем скрылись за деревьями, Роман опустил ремешок кивера и, нервно сжав повод, пришпорил коня. Умный скакун, словно чувствуя напряжение хозяина, не заставил повторять дважды и перешел на галоп. Но Роман, даже после этого с трудом сдерживаясь, чтобы не подгонять коня, постанывал от нетерпения, закусив губу. Пять верст между мелькающих вдоль лесной тропы деревьев конь покрыл за считанные минуты. Когда тропа неожиданно разошлась в стороны и превратилась в поляну, Роман дернул повод, так что конь резко замедлил бег, коротко заржал и встал на дыбы.Стройный молодой человек в юнкерском мундире, видимо, ждавший Романа, бросился к разгоряченной лошади. Роман уже спрыгивал на траву, срывая с головы кивер и швыряя его в сторону. Он схватил молодого юнкера на руки, крепко обнял и страстно поцеловал в губы. Поцелуй этот длился долго, и красноречиво сомкнутые длинные ресницы юноши не желали его прерывания. Но Роман, отняв губы, прижал его светловолосую голову к своей груди. Удивительно нежные черты лица молодого человека имели то выражение, которое свойственно всем влюбленным во время долгожданного, но короткого свидания: лоб, губы, уголки глаз искажаются нетерпеливой страстью, и ясно — сдерживать ее бесполезно.Роман нащупал на его затылке тугой пучок, вытащил невидимую шпильку — и последний штрих лишил странности эту картину. Золотистые волосы, накрывшие плечи, превратили юношу в очаровательную девушку. Роман нежно взял ее за подбородок и, пожирая взглядом, прошептал:— Лизонька, душа моя, я думал, не доживу до утра!.. Лиза нетерпеливо схватила его за руку:— У нас мало времени. Пойдем.Она потянула его на край поляны, за деревья, на ходу расстегивая пуговицы тугого мундира. Две лошади, свободные и предоставленные сами себе, неторопливо обнюхали друг друга и принялись щипать траву.Лиза упала на землю, увлекая за собой Романа. Тот, уже не сдерживая себя и едва не срывая остальную одежду, целовал ее обнаженную грудь.Бури страсти утихают быстрее всех прочих бурь, не встречая преград. Чувствуя что-то вроде ласкового стыда. Роман старался не встречаться взглядом с Лизой. Он уже оделся, подложив только куртку под сорочку, чтобы не испачкать белую ткань травой. Лиза, зная, что сейчас происходит в нем, не искала взгляда любовника, но и не торопилась упаковывать свое тело в жесткую ткань мундира. Она вытянулась на траве и равнодушно смотрела в голубые просветы высоко над головой. Прохладный воздух ласкал ее кожу, а волосы короной рассыпались вокруг лица. Роман, пристроив свой взгляд, протянул руку и дотронулся до них:— Почему ты не пострижешь их? Ведь это опасно.Лиза улыбнулась:— Стричь такую красоту?То же самое Роман сейчас подумал, но Лиза его опередила. Эта мысль была для него естественна, да и вообще Лизе легко давалось угадывать его мысли. Но для женщины, неизвестно каким чудом проникшей в юнкерский полк и тайно продолжавшей служить в нем на войне, такой ответ был более чем странен.О том, что Мишенька Разин, которому стать всеобщим любимцем мешала только странная нелюдимость, на самом деле женщина. Роман узнал случайно. Однажды, прогуливаясь ранним утром, он забрел далеко вдоль берега и заметил на речке купающуюся девушку. Девушка была так красива, что он не удержался и стал наблюдать за ней из-за кустов. А когда она вышла на берег и стала натираться красным вином из бутылки, Роман понял, что медленно теряет рассудок. Он показался из своего укрытия сам не зная, с какой целью. Но девушка не испугалась, и когда он подошел ближе, то с изумлением узнал в ней одного из молодых юнкеров своего эскадрона, хрупкого Мишеньку.В тот раз, как и много раз после, страсть в Романе одолела разум. Позже ему было стыдно спрашивать, зачем Лиза пошла на войну, он ждал, что она расскажет сама. Но Лиза, несмотря на то что их связало, не стала более открыта для него. Она сводила Романа с ума, когда он часами наблюдал ее в форме, гарцующей на лошади или машущей саблей. Он вспоминал, что под этой маской неразговорчивого, уверенного в себе, хоть и юного, гусара скрывается золотоволосая красавица, и тогда страсть вспыхивала в нем с чудовищной силой, требуя немедленного удовлетворения. Это стыдное чувство удерживало его от многих расспросов.— Пора, — тихо сказал он. — Надо возвращаться. Езжай первая, а я— попозже.Лиза понимающе кивнула и поднялась с травы. Пока она одевалась. Роман занимался тем, до чего ему не было дела получасом раньше — разглядывал ее со всех сторон. Его удивляла необычная сила, скрытая в хрупком Лизином теле, позволявшая ей без труда управляться с саблей (именно тяжелая сабля в ее руке не давала другим офицерам поводов для сомнений). Но и это удивление оставалось без объяснений.Прежде чем вскочить в седло, Лиза поцеловала его, и Роман остался один. Он готовился к тому, чтобы целый день не смотреть в ее сторону, а если смотреть, то только равнодушно-проверяющим взглядом, которым командир смотрит на подчиненного. Даже говорить с ней он мог лишь командным тоном, боясь выдать себя. Со времени их первой встречи, в паузах между близостью Роман мечтал только об одном: чтобы немедленно началось сражение, внезапная атака, которая позволила бы ему на время забыть о своей страсти. Мечтал он об этом и сейчас.Возвратившись в село, Роман столкнулся нос к носу с полковником. Старый гусар, с густой щеткой усов и прилизанными седыми волосами, быстро и неловко шел на своих двоих. Остановившись перед лошадью, полковник яростно взглянул на Романа снизу вверх и рявкнул:— Где вас черти носят, ротмистр! Немедленно привести эскадрон в боевую готовность! Французы недалече.Сказав это, полковник, переваливаясь, зашагал дальше. Сердце Романа забилось сильнее, он почувствовал сладкую истому в теле, как несколько часов назад, когда он мчался на свидание с Лизой. Бог услышал его молитвы! Не мешкая, он поскакал к конюшне, у которой расположился его эскадрон. По дороге он замечал, как суетятся крестьяне, бегают, гремя ружьями, гренадеры, строятся под крики капитанов. Почти на скаку спрыгивая с лошади, Роман вбежал в избу, отыскивая у стены саблю. Она стояла в одиночестве — офицеры, делившие с ним избу, уже разобрали оружие. Роман схватил саблю и выбежал из избы.Гусары уже расселись по лошадям, и скакуны, чувствуя напряжение хозяев, нетерпеливо пританцовывали на месте. Ро— ман прошелся взглядом по лицам юнкеров. На некоторых проступил румянец возбуждения, на некоторых —робкая бледность, усиленно изгоняемая решимостью. Пальцы то и дело касаются эфесов, нервно сжимают поводья. Встретился он глазами и с Лизой. Но от Лизы не осталось и следа: то был уже Мишенька. И даже не Мишенька, а Михаил Разин, Спокойствие на его лице, не показное, а глубинное, настоящее, теперь выгодно отличало его. Но, глянув в эти серые глаза, Роман вздрогнул и отвернулся.— К равне… — Голос предательски хрипнул, не готовый к резкому напряжению. — К равнению по двое! На рысях — за мной! — крикнул он и решительно повернул лошадь в сторону передовых позиций.Навстречу им уже скакал адъютант.— Приказано встать за холмом на левом фланге и ожидать команды! — выкрикнул он, осадив коня.Когда эскадрон Романа приближался к холму, грянули первые выстрелы. Они звучали с той стороны, и звучали, как звучит только первый ружейный залп: дружно, в один голос. Под сердцем заныло, а голова немного закружилась.Отсюда Роман не видел, что происходило на поле сражения, но он хорошо слышал протяжные завывания орудийных снарядов, рвавших сейчас землю где-то у деревни. Изредка доносились особенно зычные команды дивизионеров, говорившие, что пехота уже пошла в атаку. Время бежало непонятно: то ли рысью, то ли галопом, то ли вообще шло пешим. Роман не замечал времени. От того ли, что не терпелось в бой, или, наоборот, от того, что где-то глубоко инстинкты сохранения жизни протестовали неизбежному.— В колонну к атаке стройсь! — раздался голос полковника густой, надрывный. Вот и все. Все прошло: и время, и нервы, и страхи. Роман только успел повторить команду полковника. Его следующий выкрик он уже не разобрал, но догадался, то был клич: «За царя! За Отечество!» «Господи, сохрани!» — подумал Роман, и его ноги сами тронули коня.Вот он уже несется на холм, чувствуя рядом дыхание чужих коней, вот его выносит на вершину…Дым, свист, ветер — все нахлынуло разом, ослепило, оглушило, лишило последнего разума, в мгновение опьянило. Рука вынула саблю, тускло блеснул искрой заходящего солнца длинный клинок — а конь все нес, подчиняясь стадному инстинкту, и что-то первобытное ревело внутри Романа.Он очнулся от вопля: его сабля рассекла наискось синего драгуна. Тот еще валился с седла наземь, а сабля Романа уже отражала чей-то следующий удар. Дым в центре оказался не таким густым, и сквозь него хорошо было видно, что творится вокруг. Драгун было больше, чем гусар, — их синие мундиры были заметны лучше, чем зеленоватые гусарские. Внизу передвигалась пехота, и ротные пытались строить разрозненных солдат идти в штыковую.Вдруг Роман увидел Лизу. Это, без сомнений, была она: легкая, стройная, сверкая саблей, она отбивалась одновременно от трех драгун. Но боже, как она это делала! Странным образом держа саблю назад клинком, она водила ей легко, как дама на балу веером. Лицо ее сохраняло при этом полную невозмутимость, даже равнодушие. И тут случилось нечто, от чего Роман на мгновение забыл обо всем. Лиза резко крутанулась в седле, блестящая полоса сверкнула перед ней — и голова драгуна, как была, в шлеме, скатилась на землю. Лиза и не заметила этого, а Романа вернул в сознание окрик;— Ротмистр, да вы не на балу, чай!Полковник срезал французского пехотинца, пытавшегося достать до Романа штыком, и тот, хватаясь за лицо, валился под коня.Потом было отступление. Оставляя деревню за спиной, Роман чувствовал горечь от тщетности своего недавнего безумия. Потом подошла вторая гренадерская дивизия, и эскадрон снова повернулся в сторону деревни. Остатки кавалерии отвели в резерв, и Роман больше не участвовал в бою. Они встали рядом с французскими пушками, повернутыми дулами в сторону Москвы.Уже стемнело, когда все более или менее успокоилось. Роман знал, что затишье временное, но пользовался и этим. Развели костер, и Скобелев, юнкер, ровесник Романа, закуривая перевязанной рукой трубку, кивнул в сторону поля:— Успеть бы раненых собрать. Слышь, помочь бы.Роман оглянулся и заметил, как медленно уходит в тьму серая лошадь. Любой другой бы пропустил, но Роман узнал всадника по спине. Лиза. Сам не зная отчего, Роман встал, положил у костра саблю и пошел за ней.Поле битвы было не то, что часами раньше. Пули и ядра не свистели, теперь тут царили другие звуки — стоны раненых. Гренадеры, по одному или по двое, взяв на плечи, оттаскивали полуживых братьев по оружию. Первым делом — раненые, убитые подождут. Роман увидел, как Лиза спешилась, привязала к луке саблю, с той стороны, что была к лесу, и пошла к холму. Роман, чувствуя странное, не стал окликать ее — он тихо следовал за ней.Лиза скрылась за холмом. Роман, пригнувшись, пробрался в воронку от снаряда. Выглянув, он увидел, как Лиза склонилась над стонущим французским драгуном. Тот не шевелился, только тихо стонал, желая, верно, на грани сознания подавать признаки жизни тем, кто будет его искать. Он не мог знать, что его соплеменники сейчас были дальше, чем его враги.Лиза упала перед ним на колени, наклонилась над лицом. Роман подумал, что она зачем-то хочет поцеловать его. Но в следующую секунду он услышал вскрик француза, судя по силе, последний перед смертью. И всхлипывающий звук. Роман вгляделся… и внезапный холод пробрал его до самых костей. Лиза, припав к шее несчастного, глотала его кровь,Роман, чувствуя, как его горло сжимается изнутри, сполз к низу воронки, хватая руками теплую ночную землю. Теперь, ему казалось, он явственно слышал эти хлюпающие звуки. Он слушал их до конца, не смея пошевелиться. Только когда топот. копыт за холмом стих, он сорвался с места и подбежал к драгуну. Глаза того уже потухали, А на шее виднелись сизые пятна укуса.Так он узнал еще одну тайну Лизы Разиной, гораздо более страшную, чем прежняя. Вернувшись в полк, он все еще находился в прострации, а в глазах стояла сцена: Лиза, склонившаяся над телом драгуна.Около полуночи прибыл адъютант с приказом генерала Багратиона отступить на основные позиции,Полки заночевали под открытым небом. Развели костры и повалились на телеги, на расстеленные по земле палатки, которые уж не было сил и желания ставить. Все время ища глазами Лизу, Роман никак не мог уснуть. Чего он теперь хотел от нее? Уже не страсть не давала ему покоя, а страх. Лиза перестала вдруг для него быть девушкой, и даже гусаром. Она была теперь чем-то неизвестным, пугающим, непонятным. Дьявольским отродьем, рассказами о которых ночами пугают друг друга дети. Хоть и усталый, от этого он заснул поздно и проспал утренний молебен.Следующий день все было тихо. И поту и по другую сторону готовились к большому сражению. Остатки кавалерийского полка, в котором был эскадрон Романа, приняли в состав конной дивизии. Первый кавалерийский корпус, в котором состояла эта дивизия, находился в резерве части под командованием генерал-лейтенанта Уварова, До позднего вечера инженерные части и ополченцы продолжали возводить укрепления по всей линии расположения войск, достраивали редуты, расширяли флеши. Такие флеши по самому центру позиций держал Багратион.Роман ходил как в горячке, не замечая ничего вокруг. Ему чудилось, что Лиза — это знак проклятия, каким помечена эта война. Кому и за что это зловещее проклятие, он не знал, он только чувствовал, что в смертях, в сотнях, тысячах, десятках тысяч смертей, которые уже были и которые еще будут, и в дьявольской сущности Лизы есть что-то связывающее. Когда же Роман внезапно столкнулся с Лизой, он вдруг неожиданно для себя схватил ее за руку и потащил в сторону от людей, снующих вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Когда мундиры часовых совсем скрылись за деревьями, Роман опустил ремешок кивера и, нервно сжав повод, пришпорил коня. Умный скакун, словно чувствуя напряжение хозяина, не заставил повторять дважды и перешел на галоп. Но Роман, даже после этого с трудом сдерживаясь, чтобы не подгонять коня, постанывал от нетерпения, закусив губу. Пять верст между мелькающих вдоль лесной тропы деревьев конь покрыл за считанные минуты. Когда тропа неожиданно разошлась в стороны и превратилась в поляну, Роман дернул повод, так что конь резко замедлил бег, коротко заржал и встал на дыбы.Стройный молодой человек в юнкерском мундире, видимо, ждавший Романа, бросился к разгоряченной лошади. Роман уже спрыгивал на траву, срывая с головы кивер и швыряя его в сторону. Он схватил молодого юнкера на руки, крепко обнял и страстно поцеловал в губы. Поцелуй этот длился долго, и красноречиво сомкнутые длинные ресницы юноши не желали его прерывания. Но Роман, отняв губы, прижал его светловолосую голову к своей груди. Удивительно нежные черты лица молодого человека имели то выражение, которое свойственно всем влюбленным во время долгожданного, но короткого свидания: лоб, губы, уголки глаз искажаются нетерпеливой страстью, и ясно — сдерживать ее бесполезно.Роман нащупал на его затылке тугой пучок, вытащил невидимую шпильку — и последний штрих лишил странности эту картину. Золотистые волосы, накрывшие плечи, превратили юношу в очаровательную девушку. Роман нежно взял ее за подбородок и, пожирая взглядом, прошептал:— Лизонька, душа моя, я думал, не доживу до утра!.. Лиза нетерпеливо схватила его за руку:— У нас мало времени. Пойдем.Она потянула его на край поляны, за деревья, на ходу расстегивая пуговицы тугого мундира. Две лошади, свободные и предоставленные сами себе, неторопливо обнюхали друг друга и принялись щипать траву.Лиза упала на землю, увлекая за собой Романа. Тот, уже не сдерживая себя и едва не срывая остальную одежду, целовал ее обнаженную грудь.Бури страсти утихают быстрее всех прочих бурь, не встречая преград. Чувствуя что-то вроде ласкового стыда. Роман старался не встречаться взглядом с Лизой. Он уже оделся, подложив только куртку под сорочку, чтобы не испачкать белую ткань травой. Лиза, зная, что сейчас происходит в нем, не искала взгляда любовника, но и не торопилась упаковывать свое тело в жесткую ткань мундира. Она вытянулась на траве и равнодушно смотрела в голубые просветы высоко над головой. Прохладный воздух ласкал ее кожу, а волосы короной рассыпались вокруг лица. Роман, пристроив свой взгляд, протянул руку и дотронулся до них:— Почему ты не пострижешь их? Ведь это опасно.Лиза улыбнулась:— Стричь такую красоту?То же самое Роман сейчас подумал, но Лиза его опередила. Эта мысль была для него естественна, да и вообще Лизе легко давалось угадывать его мысли. Но для женщины, неизвестно каким чудом проникшей в юнкерский полк и тайно продолжавшей служить в нем на войне, такой ответ был более чем странен.О том, что Мишенька Разин, которому стать всеобщим любимцем мешала только странная нелюдимость, на самом деле женщина. Роман узнал случайно. Однажды, прогуливаясь ранним утром, он забрел далеко вдоль берега и заметил на речке купающуюся девушку. Девушка была так красива, что он не удержался и стал наблюдать за ней из-за кустов. А когда она вышла на берег и стала натираться красным вином из бутылки, Роман понял, что медленно теряет рассудок. Он показался из своего укрытия сам не зная, с какой целью. Но девушка не испугалась, и когда он подошел ближе, то с изумлением узнал в ней одного из молодых юнкеров своего эскадрона, хрупкого Мишеньку.В тот раз, как и много раз после, страсть в Романе одолела разум. Позже ему было стыдно спрашивать, зачем Лиза пошла на войну, он ждал, что она расскажет сама. Но Лиза, несмотря на то что их связало, не стала более открыта для него. Она сводила Романа с ума, когда он часами наблюдал ее в форме, гарцующей на лошади или машущей саблей. Он вспоминал, что под этой маской неразговорчивого, уверенного в себе, хоть и юного, гусара скрывается золотоволосая красавица, и тогда страсть вспыхивала в нем с чудовищной силой, требуя немедленного удовлетворения. Это стыдное чувство удерживало его от многих расспросов.— Пора, — тихо сказал он. — Надо возвращаться. Езжай первая, а я— попозже.Лиза понимающе кивнула и поднялась с травы. Пока она одевалась. Роман занимался тем, до чего ему не было дела получасом раньше — разглядывал ее со всех сторон. Его удивляла необычная сила, скрытая в хрупком Лизином теле, позволявшая ей без труда управляться с саблей (именно тяжелая сабля в ее руке не давала другим офицерам поводов для сомнений). Но и это удивление оставалось без объяснений.Прежде чем вскочить в седло, Лиза поцеловала его, и Роман остался один. Он готовился к тому, чтобы целый день не смотреть в ее сторону, а если смотреть, то только равнодушно-проверяющим взглядом, которым командир смотрит на подчиненного. Даже говорить с ней он мог лишь командным тоном, боясь выдать себя. Со времени их первой встречи, в паузах между близостью Роман мечтал только об одном: чтобы немедленно началось сражение, внезапная атака, которая позволила бы ему на время забыть о своей страсти. Мечтал он об этом и сейчас.Возвратившись в село, Роман столкнулся нос к носу с полковником. Старый гусар, с густой щеткой усов и прилизанными седыми волосами, быстро и неловко шел на своих двоих. Остановившись перед лошадью, полковник яростно взглянул на Романа снизу вверх и рявкнул:— Где вас черти носят, ротмистр! Немедленно привести эскадрон в боевую готовность! Французы недалече.Сказав это, полковник, переваливаясь, зашагал дальше. Сердце Романа забилось сильнее, он почувствовал сладкую истому в теле, как несколько часов назад, когда он мчался на свидание с Лизой. Бог услышал его молитвы! Не мешкая, он поскакал к конюшне, у которой расположился его эскадрон. По дороге он замечал, как суетятся крестьяне, бегают, гремя ружьями, гренадеры, строятся под крики капитанов. Почти на скаку спрыгивая с лошади, Роман вбежал в избу, отыскивая у стены саблю. Она стояла в одиночестве — офицеры, делившие с ним избу, уже разобрали оружие. Роман схватил саблю и выбежал из избы.Гусары уже расселись по лошадям, и скакуны, чувствуя напряжение хозяев, нетерпеливо пританцовывали на месте. Ро— ман прошелся взглядом по лицам юнкеров. На некоторых проступил румянец возбуждения, на некоторых —робкая бледность, усиленно изгоняемая решимостью. Пальцы то и дело касаются эфесов, нервно сжимают поводья. Встретился он глазами и с Лизой. Но от Лизы не осталось и следа: то был уже Мишенька. И даже не Мишенька, а Михаил Разин, Спокойствие на его лице, не показное, а глубинное, настоящее, теперь выгодно отличало его. Но, глянув в эти серые глаза, Роман вздрогнул и отвернулся.— К равне… — Голос предательски хрипнул, не готовый к резкому напряжению. — К равнению по двое! На рысях — за мной! — крикнул он и решительно повернул лошадь в сторону передовых позиций.Навстречу им уже скакал адъютант.— Приказано встать за холмом на левом фланге и ожидать команды! — выкрикнул он, осадив коня.Когда эскадрон Романа приближался к холму, грянули первые выстрелы. Они звучали с той стороны, и звучали, как звучит только первый ружейный залп: дружно, в один голос. Под сердцем заныло, а голова немного закружилась.Отсюда Роман не видел, что происходило на поле сражения, но он хорошо слышал протяжные завывания орудийных снарядов, рвавших сейчас землю где-то у деревни. Изредка доносились особенно зычные команды дивизионеров, говорившие, что пехота уже пошла в атаку. Время бежало непонятно: то ли рысью, то ли галопом, то ли вообще шло пешим. Роман не замечал времени. От того ли, что не терпелось в бой, или, наоборот, от того, что где-то глубоко инстинкты сохранения жизни протестовали неизбежному.— В колонну к атаке стройсь! — раздался голос полковника густой, надрывный. Вот и все. Все прошло: и время, и нервы, и страхи. Роман только успел повторить команду полковника. Его следующий выкрик он уже не разобрал, но догадался, то был клич: «За царя! За Отечество!» «Господи, сохрани!» — подумал Роман, и его ноги сами тронули коня.Вот он уже несется на холм, чувствуя рядом дыхание чужих коней, вот его выносит на вершину…Дым, свист, ветер — все нахлынуло разом, ослепило, оглушило, лишило последнего разума, в мгновение опьянило. Рука вынула саблю, тускло блеснул искрой заходящего солнца длинный клинок — а конь все нес, подчиняясь стадному инстинкту, и что-то первобытное ревело внутри Романа.Он очнулся от вопля: его сабля рассекла наискось синего драгуна. Тот еще валился с седла наземь, а сабля Романа уже отражала чей-то следующий удар. Дым в центре оказался не таким густым, и сквозь него хорошо было видно, что творится вокруг. Драгун было больше, чем гусар, — их синие мундиры были заметны лучше, чем зеленоватые гусарские. Внизу передвигалась пехота, и ротные пытались строить разрозненных солдат идти в штыковую.Вдруг Роман увидел Лизу. Это, без сомнений, была она: легкая, стройная, сверкая саблей, она отбивалась одновременно от трех драгун. Но боже, как она это делала! Странным образом держа саблю назад клинком, она водила ей легко, как дама на балу веером. Лицо ее сохраняло при этом полную невозмутимость, даже равнодушие. И тут случилось нечто, от чего Роман на мгновение забыл обо всем. Лиза резко крутанулась в седле, блестящая полоса сверкнула перед ней — и голова драгуна, как была, в шлеме, скатилась на землю. Лиза и не заметила этого, а Романа вернул в сознание окрик;— Ротмистр, да вы не на балу, чай!Полковник срезал французского пехотинца, пытавшегося достать до Романа штыком, и тот, хватаясь за лицо, валился под коня.Потом было отступление. Оставляя деревню за спиной, Роман чувствовал горечь от тщетности своего недавнего безумия. Потом подошла вторая гренадерская дивизия, и эскадрон снова повернулся в сторону деревни. Остатки кавалерии отвели в резерв, и Роман больше не участвовал в бою. Они встали рядом с французскими пушками, повернутыми дулами в сторону Москвы.Уже стемнело, когда все более или менее успокоилось. Роман знал, что затишье временное, но пользовался и этим. Развели костер, и Скобелев, юнкер, ровесник Романа, закуривая перевязанной рукой трубку, кивнул в сторону поля:— Успеть бы раненых собрать. Слышь, помочь бы.Роман оглянулся и заметил, как медленно уходит в тьму серая лошадь. Любой другой бы пропустил, но Роман узнал всадника по спине. Лиза. Сам не зная отчего, Роман встал, положил у костра саблю и пошел за ней.Поле битвы было не то, что часами раньше. Пули и ядра не свистели, теперь тут царили другие звуки — стоны раненых. Гренадеры, по одному или по двое, взяв на плечи, оттаскивали полуживых братьев по оружию. Первым делом — раненые, убитые подождут. Роман увидел, как Лиза спешилась, привязала к луке саблю, с той стороны, что была к лесу, и пошла к холму. Роман, чувствуя странное, не стал окликать ее — он тихо следовал за ней.Лиза скрылась за холмом. Роман, пригнувшись, пробрался в воронку от снаряда. Выглянув, он увидел, как Лиза склонилась над стонущим французским драгуном. Тот не шевелился, только тихо стонал, желая, верно, на грани сознания подавать признаки жизни тем, кто будет его искать. Он не мог знать, что его соплеменники сейчас были дальше, чем его враги.Лиза упала перед ним на колени, наклонилась над лицом. Роман подумал, что она зачем-то хочет поцеловать его. Но в следующую секунду он услышал вскрик француза, судя по силе, последний перед смертью. И всхлипывающий звук. Роман вгляделся… и внезапный холод пробрал его до самых костей. Лиза, припав к шее несчастного, глотала его кровь,Роман, чувствуя, как его горло сжимается изнутри, сполз к низу воронки, хватая руками теплую ночную землю. Теперь, ему казалось, он явственно слышал эти хлюпающие звуки. Он слушал их до конца, не смея пошевелиться. Только когда топот. копыт за холмом стих, он сорвался с места и подбежал к драгуну. Глаза того уже потухали, А на шее виднелись сизые пятна укуса.Так он узнал еще одну тайну Лизы Разиной, гораздо более страшную, чем прежняя. Вернувшись в полк, он все еще находился в прострации, а в глазах стояла сцена: Лиза, склонившаяся над телом драгуна.Около полуночи прибыл адъютант с приказом генерала Багратиона отступить на основные позиции,Полки заночевали под открытым небом. Развели костры и повалились на телеги, на расстеленные по земле палатки, которые уж не было сил и желания ставить. Все время ища глазами Лизу, Роман никак не мог уснуть. Чего он теперь хотел от нее? Уже не страсть не давала ему покоя, а страх. Лиза перестала вдруг для него быть девушкой, и даже гусаром. Она была теперь чем-то неизвестным, пугающим, непонятным. Дьявольским отродьем, рассказами о которых ночами пугают друг друга дети. Хоть и усталый, от этого он заснул поздно и проспал утренний молебен.Следующий день все было тихо. И поту и по другую сторону готовились к большому сражению. Остатки кавалерийского полка, в котором был эскадрон Романа, приняли в состав конной дивизии. Первый кавалерийский корпус, в котором состояла эта дивизия, находился в резерве части под командованием генерал-лейтенанта Уварова, До позднего вечера инженерные части и ополченцы продолжали возводить укрепления по всей линии расположения войск, достраивали редуты, расширяли флеши. Такие флеши по самому центру позиций держал Багратион.Роман ходил как в горячке, не замечая ничего вокруг. Ему чудилось, что Лиза — это знак проклятия, каким помечена эта война. Кому и за что это зловещее проклятие, он не знал, он только чувствовал, что в смертях, в сотнях, тысячах, десятках тысяч смертей, которые уже были и которые еще будут, и в дьявольской сущности Лизы есть что-то связывающее. Когда же Роман внезапно столкнулся с Лизой, он вдруг неожиданно для себя схватил ее за руку и потащил в сторону от людей, снующих вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29