Наконец, напуганная, обессилевшая, она вяло расправила плавники и повернулась огромным белым брюхом кверху, как бы выбрасывая флаг капитуляции.
Я вынырнул и ре увидел берега. Включил радиокомпас, настроился на приводную радиостанцию ближайшего аэродрома и, определив направление, пошел к берегу.
— Дорогой мой, — стараясь казаться сердитым, говорил Евгений Николаевич, пожимая мне руку, — разве можно так! Я уже думал, не врезались ли вы в скалы…
— А что же, и мог бы, — подхватил я. — Надо установить локатор, даже два-три…
— Обязательно! А теперь скажите, одним словом… Я же жду!
— Нормально!
4
С этого дня началась окончательная доводка этой замечательной машины. В аквалете появились ультразвуковые локаторы, аппаратура для наводной и подводной связи.
На больших глубинах было холодно, и я промерзал, что называется, до костей. Поэтому Евгений Николаевич оборудовал установку для электрообогрева кабины.
Под полом он установил портативную аппаратуру для магнитной и гравиметрической съемок.
— А это зачем? — удивился я.
— Дорогой мой, — ответил Евгений Николаевич, — я хочу поделиться с вами важной новостью: наш аквалет примет участие в экспедиции профессора Егорина…
— Егорин? Ростовчанин, мой земляк?
— Он самый.
— Я читал о нем, но там не было ни слова об аквалете.
— Неудивительно: аквалет «родился», по существу, только сейчас.
— А кто будет… аквапилотом? — ревниво спросил я.
— Найдут кого-нибудь…
Евгений Николаевич отвернулся, ища портсигар и спички.
— Ах, вон как! Ну, что ж… удачи, — разочарованно сказал я.
— Куда вы?
— Домой!
— Успеете. Профессор Егорин будет ждать вас. Я засмеялся и хлопнул хитреца по плечу.
5
Помню, в те дни в журнале «Техника — молодежи» опубликовали очерк о новой работе Глебова. Речь шла о некоторых особенностях жизни Вещества. За бойкостью изложения скрывалось нечто такое, что ускользнуло от меня. Я пожаловался Евгению Николаевичу.
— Не огорчайтесь, — сказал он. — В науке много такого, что трудно поддается популяризации. Скажем, мы разбираемся в понятиях о продолжительности жизни любого объекта природы, будь то человек или растение, пылинка или галактика. Мы знаем: неизменного нет — и верим этому. Жизнь учит, убеждает нас: сколько ни существуй, а конец будет. Нельзя наращивать время существования бесконечно, хотя математика и воображение позволяют нам мысленно представить себе сколь угодно большое число миллионолетий.
— Верно, — согласился я, — если это бесконечно большое время не связывать с конкретными объектами природы.
— Ну а если мы начнем, так сказать, уменьшать время и пространство? — спросил Евгений Николаевич.
— Вероятно, то же. Хотя…
— Вот видите, в этом случае труднее. Давайте совершим с вами небольшую экскурсию в глубины материи.
С помощью волшебницы-мысли мы стали быстро уменьшаться в размерах и вскоре очутились у полосатого пограничного столба с буквой «h».
— Это не что иное, — сказал Евгений Николаевич, — как символ «постоянной Планка», очень важной в современной физике.
— И обозначает она?
— Количество действия. Шагайте смелее: по ту сторону столба находится Микромир! Вот так… А сейчас — за работу.
По знаку, поданному Евгением Николаевичем, мы с ожесточением принялись дробить Пространство и Время на мельчайшие доли. Когда я уже выбился из сил и стал подумывать, что этой работе не видно конца, мой друг нанес крохотной частице последний удар, расколол ее надвое и, тяжело дыша, поднял руку.
— Хватит, — сказал он. — Мы уже дошли с вами до точки.
— Что вы имеете в виду?
— Смотрите: это мельчайшая точка Пространства и Времени, в пределах которой еще может что-то существовать, произойти; мельчайшая с точки зрения нынешних знаний.
— Я сейчас так стукну по ней, что из нее искры посыпятся!
— Пожалуйста. Но делайте это мысленно, отвлеченно от природы вообще, считая, что Пространство и Время могут быть всегда независимыми от материи.
— Ну, на это я не согласен! Ведь Пространство и Время — это формы существования материи.
— Тогда обратимся к самой точке. Вы видите, она очень мала, но все же не равна нулю. Это означает, что овеществленная материя развивается в Пространстве и Времени, имеющих измеримые величины. Получив в свое распоряжение эти величины и поделив первое на второе, мы получим скорость, которую я назвал скоростью мирового хода времени. Это понятие является одной из важнейших характеристик природы. Грубо говоря, это как бы скорость жизни Вещества, спидометр Мироздания…
И тут мне пришла в голову мысль: является ли эта скорость постоянной?
— Думаю, что больше оснований допустить это, нежели то, что материя развивается неритмично — то скорее, то медленнее.
— Я о другом: возможно ли, что эта скорость мирового хода времени постоянна лишь для нашей Галактики или Метагалактики. Допустимо ли существование таких материальных систем, где все развивается в сто, нет, в тысячу раз быстрее или медленнее?
— Да, возможно.
— А если в нашей Галактике есть места с иной, большей скоростью развития материи? — не унимался я. — На Земле проходит год, а там — сто лет! Да еще если и космическое пространство, разделяющее нас, хотя бы на некотором протяжении обладает такими же особенностями… Тогда можно бы слетать на какую-нибудь «быструю» планету, пожить там и вернуться назад всего через пятнадцать — двадцать лет.
— В пределах нашей Галактики это менее возможно.
— Это еще как сказать, — разошелся я. — Возможно, спиральная структура нашей и многих других галактик тем и объясняется, что в них есть как бы два потока материи, и более быстрый поток, обгоняя своего соседа, отжимает его внутрь…
— Вы уже не спрашиваете Меня, а сами выдвигаете гипотезы, — засмеялся Глебов.
Я с уважением посмотрел на маленькую стойкую частицу Пространства и Времени, не подозревая, какую значительную роль она могла бы сыграть и в моей, такой огромной в сравнении с ней жизни.
Закурив, я сделал глубокую затяжку и вдруг увидел, что мы вновь сидим на берегу Черного моря, под ласковым крымским солнцем, окруженные привычным голубым пространством. Экскурсия в недра материи окончилась…
— То, что я вам рассказал, — предупредил Евгений Николаевич, — пока еще лишь философская основа моей новой работы. Нужны долгие размышления, поиски доказательств, наконец, сами доказательства. Одним словом, я изучаю сейчас конструкцию замка, а потом уже буду искать к нему ключ…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Когда человеку хорошо — это опасно»
1
Боб Хоутон опять сидел в приемной редактора. Здесь четыре года назад он напряженно ожидал, когда его вызовут к шефу и решится вопрос о приеме на работу.
Год назад в эту же комнату с диванами, пальмами в кадках и старинными английскими часами размером с голландскую печь его вышвырнули из редакторского кабинета, как бейсбольный мяч.
А утром следующего дня Боб пересекал ее в обратном направлении, и, хотя его шаги были не совсем тверды из-за выпитого мартеля, он шел как победитель.
Он пробыл тогда у шефа не менее двух часов, и, когда вновь появился в приемной, его ожидали собратья по перу, прожженные газетчики, первыми прилетающие к месту сенсации, как бабочки на свет, едва перст судьбы прикоснется к белой кнопке Включателя Новостей. Они завидовали Бобу, отправляющемуся в дальний путь на Пито-Као.
Пито-Као… Нелегким оказалось для Хоутона пребывание на этом острове. Он жил там, как стрекоза в сачке натуралиста. Но ему все же здорово повезло: он ускользнул от Бергоффа и Дорта.
Несколько месяцев прожили они с Паолой на Отунуи — соседнем острове, у соплеменников Мауки. Каждый час они ожидали появления Курца, а то и самого Бергоффа и скрывались даже днем.
Неделю спустя после того как на Пито-Као вспыхнула эпидемия арпела, к Отунуи пристал катер. На берег высадилось человек двадцать, одетых в белые халаты.
Мауки отправился на разведку, а Боб и Паола бежали на противоположный край острова, туда, где высилась замшелая гора Ратануи — давно потухший вулкан. Паола изнемогала от страха. Каждое дуновение ветра, крик чайки казались ей предвестниками беды.
— Ах, Боб, — без конца повторяла она, — когда человеку хорошо — это опасно?
Пришел Мауки. По его словам выходило, что люди в белых халатах вовсе не помощники Дорта. Они прилетели сюда с Большой земли, чтобы уберечь оставшихся в живых. Мауки сам слышал, как начальник Белых Халатов, по имени Гровер, говорил об этом жителям Отунуи.
— И теперь всем делают уколы, всем до единого, — закончил Мауки.
— Как зовут начальника Белых Халатов? — взволнованно переспросил Боб.
— Гровер, — повторил Мауки.
— Паола, — возбужденно сказал Боб, — в словах этого парня мне чудится надежда. Я пойду туда.
— Не надо! — воскликнула итальянка. — Я боюсь…
— Я не стану показываться им на глаза, — заверил Хоутон. — Я только гляну издали, одним глазком, и если это тот Гровер, с которым я учился в школе…
— То?
— Не волнуйся за меня. Но ведь ты знаешь, каких ужасных микробов выпустил Дорт на волю. Не дай бог тебе заболеть! С такими вещами шутить нельзя. Я скоро вернусь.
Да, это был Роберт Гровер, старый школьный товарищ. Хоутон написал записку, и Мауки незаметно вручил ее Гроверу. Друзья встретились в небольшом скалистом ущелье.
— Боб?! — поразился Роберт. — Дружище, я уже и не верил, что увижу тебя!
— Здравствуй, парень, здравствуй! Ты мне так нужен сейчас.
Они закурили.
— Выкладывай, — сказал Гровер.
— Меня ищут?
— Нет. После того как нашли на рифах остатки моторной лодки, решили, что ты погиб.
— Хорошо! — облегченно вздохнул Боб. — Я нарочно загнал ее туда…
2
Прошло полгода. Карантин с Пито-Као и Отунуи был снят. Самолеты стали вывозить людей на материк. Гровер оказался верным товарищем: он не только не сказал никому о Бобе и Паоле, но и помог им тайно улететь с острова.
Настал день, когда Боб снова появился в приемной редактора и как ни в чем не бывало кивнул хорошенькой стенографистке Мод, секретарю редактора.
Красивое личико Мод побелело, настолько побелело, что пунцовая губная помада на ее маленьких пухлых губах стала казаться фиолетовой.
— Здравствуйте, Мод — улыбнулся Хоутон. — Рад видеть вас целёхонькой и на том же боевом посту — у вигвама нашего шефа. Не удивляйтесь: я прибыл с того света!
Мод взвизгнула. На ее крик вбежали секретарь редакции Мейфгоу и сам шеф.
Но через две-три секунды в приемной не оказалось ни души. Это первый случай за последний десяток лет, когда сам редактор был, что называется, сражен воистину сногсшибательной новостью и, как любила говорить Мод, выбит из седла!
Ротационные машины в типографии успели отпечатать не менее полумиллиона экземпляров газет, пока в редакции воцарился порядок. Мод убедилась, что Боб — это Боб и нечистая сила здесь ни при чем.
— Вы поверите, мистер Хоутон, — уверяла Мод, — я едва не растерялась, когда вы вошли вот в эту дверь. Все получилось так неожиданно! Ведь патрон несколько месяцев назад диктовал мне некролог. Мы считали вас погибшим… Я не смогла тогда удержаться от слез.
— У вас добрая душа, Мод, — прочувствованно произнес Боб. — Я не сомневаюсь, что мы и впредь останемся друзьями. Вы похорошели! Не оттого ли, что вышли замуж?
— Что вы, мистер Хоутон, — смутилась девушка. — Я ведь могу тогда потерять работу: патрон считает, что для личной секретарши замужество большой минус.
— Хорошо-хорошо, — прервал редактор, появляясь в приемной. — Идем ко мне, мой мальчик. Нам предстоит мужской разговор. Мод, раздобудьте нам две порции виски с содовой.
— Слушаюсь, патрон.
— В этом нет необходимости, — запротестовал Боб. — Я пью только на Новый год.
— Ого! — воскликнул шеф. — Ты продолжаешь делать успехи, мой мальчик. Действуйте, Мод, действуйте: возвращение мистера Хоутона — вполне новогоднее событие.
Бобу продолжало чертовски везти. Шеф опять взял его на работу и в два-три дня «сделал его приличным человеком».
— Ну вот что, мой мальчик, — сказал он в заключение, выслушав правдивую одиссею Боба, — надо немедленно действовать, иначе Бергофф, как только оправится, съест тебя.
— Как поживает мой верный друг?
— Паршиво. Он отошел от дел и, как уверяет, навсегда… «Миллионер на пенсии!» Но, разумеется, никто зтому не верит: скорее всего он нащупал что-то еще, но держится в тени, пока его подмоченная репутация сохнет на солнышке. Ты же знаешь, как у нас: делай что угодно, лишь бы об этом не подозревали те, кому не положено.
— Знаю, — усмехнулся Боб.
— А Бергофф все же был замешан в скандале с Дортом.
— Не слишком ли это мягко, шеф?
— Нет. Истинное положение вещей знают немногие. Но давай сменим грязную сорочку. Есть недурной бизнес, Боб: ты пишешь разоблачительную статью, а я берусь…
— Опубликовать? — поразился Хоутон.
— При красном светофоре? — поморщился шеф. — Я сделаю иначе: дам копию твоей статьи прочитать Бергоффу и скажу, что ты предлагаешь свое молчание за кругленькую сумму. Ну-с, немного заработаю и я.
Боб задумался. Он понимал, что просто уйти от мести Бергоффа у него мало шансов. Сделать бизнес? Пожалуй, так будет безопаснее. Гм… «Сменим грязную сорочку…»
Он кивнул редактору — шеф уже бойко набирал номер и знаком предложил Хоутону взять трубку параллельного телефона: игра шла в открытую.
— Мистер Бергофф? Здравствуйте. Да, я. Дальнейший разговор Боб слышал слово в слово.
— Чем обязан такой чести, мистер редактор?
— Доволен, что могу поделиться с вами приятной вестью: наш корреспондент Хоутон жив и благополучно возвратился домой…
С минуту телефонная трубка рычала и изрыгала проклятия.
— Я так и думал, что это порадует вас, мистер Бергофф, — наивно произнес редактор.
— Ч… черти бы взяли всех ваших журналистов! Э… э… этот пр-р-роходимец еще жив?
— Вот именно, мистер Бергофф, вот именно. И это так кстати: его появление сразу отметает подозрение в том, будто вы пристукнули его на Пито-Као. Вы же помните, какое впечатление произвели на публику прозрачные высказывания «Таймс»? Я не считаю эту газету солидной, но все же такая версия была пущена в ход.
— И, как всегда, стоила мне уйму денег!
— Теперь ваше доброе имя легче будет восстановить, мистер Бергофф.
— Вы думаете?
— Убежден! Предоставьте все мне.
— Но шею этому негодяю я сверну сам!
— Ни в коем случае, мистер Бергофф, ни в коем случае, — забеспокоился редактор. — Теперь — понимаете, теперь — это исключено… Не забывайте, что мы не на острове. Да и к чему? Всякое бывает в нашем сложном мире деловых отношений, мистер Бергофф. Проще купить его молчание.
— Молчание?!
— Да, Хоутон принес мне статью разоблачительного характера, оставив копию ее у своего нового нотариуса.
— Его имя?
— Увы, мистер Бергофф, Хоутон так скрытен. К счастью, он — покладистый малый, и я уговорил его пойти на мировую.
— Сколько? — тяжело дыша, спросил Бергофф.
— Я полагаю, сто тысяч долларов вас устроит?
— Хорошо.
— Очень рад, мистер Бергофф, утром можно будет все оформить.
— Сейчас, немедленно! Я пришлю чек и полагаюсь на вас. Чек на ваше имя будет отдельно.
— Разумеется, мистер Бергофф, рад быть вам полезным. Вы что-то хотели спросить?
— М-м… Не слышали ли вы что-либо о судьбе Паолы?
— Как же, мистер Бергофф, как же! По-моему, они поженились…
— Запомните, — вдруг жестко и твердо сказал Бергофф, — Паолу я не продам и за миллион! Поняли? В трубке раздался сухой щелчок.
— Не нравится мне финал нашей приятной беседы, мой мальчик, — вздохнул шеф. — Послушайся моего совета: получи деньги, и уезжай с Паолой на край света.
— Теперь я не уеду! — упрямо ответил Боб.
— О, господи, — развел руками шеф, — наступит ли время, когда женщины поймут, как они усложняют святую простоту деловых акций мужчин?..
3
Вскоре Боб и Паола купили себе дом в пригороде, прекрасную обстановку и голубой «шевроле» с лампами дневного света, телефоном, холодильником и кондиционером. Оставшиеся сорок тысяч долларов они положили в банк.
Паола вернулась в цирк. Она была прирожденной артисткой цирка, и Боб уступил: когда вы любите, то даже гвоздь гнется у вас под рукой, если она не хочет, чтобы вы забили его в стену.
Два месяца длилось их счастливое новоселье, и вот вчера вечером, перед началом представления…
— Мистер Хоутон, — весело сказала Мод, прерывая его воспоминания, — совещание у патрона закончилось, и вы можете войти к нему.
Боб поднялся, рассеянно кивнул ей, причесал растопыренными пальцами свою рыжую шевелюру и устало, чуть сутулясь, вошел в кабинет.
— Здравствуй, Боб! — шумно приветствовал его редактор. — Что привело тебя в такой неурочный час?
— Вторые сутки, шеф, как Паола исчезла! Сыщики никак не могут напасть на ее след…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В Тихий океан за Северным полюсом…
1
Угловой дом на улице Энгельса. Вход в парадное. Третий этаж. Квартира номер четыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18