Материализм прет со всех сторон… Вон как младенец заливается…
Петухова вспомнила, что нужно идти в архив к За-балуеву. А стоит ли? Не проще ли поужинать, напиться чаю, пойти погулять. А завтра на работу. Хватит отдыхать. Работа, она — лучшее лекарство.
Нет. Сходить в архив все же надо. Ведь всю эту кутерьму сама затеяла. И она стала поспешно одеваться.
В старом особняке ее уже ждали. Большой стол в кабинете Забалуева был завален многочисленными газетными подшивками, старинного вида изданиями, какими-то рукописями. Тут же на краю стоял расписанный яркими цветами поднос, на котором громоздились причудливый самовар, тарелка со свежими баранками, масленка, сахарница.
— Чайку не желаете ли? — предложил любезный Петр Петрович.
Петухова огляделась.
В углу сидел человек, которого она в первый момент не узнала, а узнав, нисколько не обрадовалась.
Это был известный всему городу Дмитрий Воробьев, или попросту Митька Воробей — как непочтительно называла его некоторая часть населения. А известен он был своими неутомимыми краеведческими изысканиями, а еще больше бесцеремонностью, нахрапистостью и даже наглостью, с какой производил эти изыскания. Однажды Воробьев ворвался на заседание городского исполкома, находившегося в старинном доме постройки восемнадцатого века и, ничуть не смущаясь ответственных товарищей, стал разглядывать украшения камина, сохранившегося в зале заседаний.
Мало того, он вытащил откуда-то древний фотоаппарат и начал фотографировать эти самые украшения. Разразился скандал. Потрясенный такой наглостью, председатель исполкома топал на Митю ногами, кричал, брызгая слюной во все стороны: «Вон! Вон!»
Нимало не смущаясь, тот собрал свои фотопринадлежности и удалился.
Выходка эта имела для Воробьева печальные последствия. Его с треском выгнали из городского музея, где Митя некоторое время работал.
Валентина Сергеевна тоже несколько раз имела с Воробьевым столкновения. Так, на одном из религиозных диспутов Митя стал публично обвинять ее в незнании форм старообрядчества, о котором она делала доклад. Другой раз он пытался выкрасть из библиотеки редкие церковные издания, принадлежавшие некогда купцам Бахрушиным.
— Не выкрасть, а только почитать, — оправдывался краевед. Но Валентина Сергеевна была неумолима и сдала Воробьева в милицию, откуда тот был выпущен через пару дней «за отсутствием состава преступления».
После этого случая Петухова, чувствуя себя отчасти виновной, увидев на горизонте маленькую фигурку Воробьева, старалась от встречи уклониться.
И вот теперь встреча здесь, да еще не в самый подходящий момент.
— Вы, Валентина Сергеевна, не стесняйтесь. — За-балуев подвинул ей стул. — А если Митя вас смущает, — он кивнул на Воробьева, — так это вы зря. Он для нас самый полезный человек, он-то как раз и пролил свет на интересующий вас вопрос. Садитесь, прошу вас. И все же, — Забалуев помедлил, рассеянно перебирая бумаги на столе, — вы бы рассказали, что с вами на самом деле произошло?
Валентина Сергеевна задумалась. Рассказать им все? А стоит ли? Ведь не поверят. Решат, что чокнулась баба. Поднимут на смех. Разнесут по городу. У того же Воробьева есть для этого основания.
— Видите ли, — начала она осторожно, — то, что со мной случилось, не совсем обычно.
— Ну, ну, — подбодрил архивариус.
— И если я расскажу подробно, то боюсь, вы мне не поверите.
— Понимаю, вы боитесь огласки, — сказал Воробьев. — Боитесь, что мы разболтаем всем… И мне вы не доверяете. Так вот, мы…
Но его перебил Забалуев:
— Валентина Сергеевна, мы торжественно клянемся молчать до гроба. — Он шутливо приложил руки к груди.
«… До гроба, — отметила Петухова. — Двенадцать дней осталось… А, была не была…»
И она начала повествование. Стараясь не пропускать мельчайшей подробности, поведала о своих приключениях, не забыла и о сегодняшнем случае. Рассказ продолжался довольно долго. В комнате совсем стемнело, но света не зажигали. Собеседники напряженно слушали.
— Ну вот и все, — подытожила Петухова, — поверить мне, конечно, трудно. Будь я на вашем месте, конечно бы, не поверила.
— Любопытные вещи мы тут услышали. — Забалуев потер руки от удовольствия, затем включил настольную лампу. Комната заполнилась мягким зеленоватым светом. Стало по-домашнему уютно.
— Ну что же, — архивариус внимательно посмотрел на Петухову, — мы тут тоже кое-что раскопали. Митя, собственно, помог. Вот пускай он и рассказывает. Давай, Митя, начинай.
— Я уж и не знаю. — Воробьев нерешительно посмотрел на Забалуева. — Валентина Сергеевна славится своим неверием. Хотя теперь, после случившегося, оно, возможно, пошатнулось.
— Ладно, Митя, кто старое помянет… Не тяни.
— Хорошо, Петр Петрович. Итак, что за Лиходеев-ка? О деревне этой слыхал я еще в детстве. Помню, жил по соседству с нами старик один. Совсем дряхлый. Еще крепостное право помнил. Так вот, как-то на празднике сидели взрослые за столом, и старик этот тут же был. А мы, ребятишки, возле крутились. Ну, выпивали, само собой. Деду тоже рюмочку налили. Зашел между взрослыми разговор о разных таинственных случаях. У каждого, конечно, своя история, одна интересней другой. Дошла очередь и до старика. Он и говорит: «Все, что тут рассказали, — это сказки, вранье. А вот есть тут неподалеку деревня, так там действительно случаются чудеса, но рассказывать про них нельзя».
Все, конечно, заинтригованы, подзадоривают: давай, давай, говори, мол, дальше. А тот уперся, и ни в какую. Тут кто-то догадался налить ему не рюмку, а граненый стаканчик. Старик выпил, крякнул и говорит: «В этой самой Лиходеевке живут одни колдуны да ведьмы. Могут оборачиваться любой тварью — хоть змеей, хоть кошкой, хоть быком. Но не это главное. А главное то, что могут они мертвых оживлять. Поднимать из земли то есть.
Был раз случай. Умерла одна баба. Прошдо с полгода. Глядь, появляется она в деревне. Дело было рано утром. Перед тем ночью была сильная буря. А спозаранку вышли люди, глядят: стоит у своей избы. Видом мертвец мертвецом. Одежда поистлела. Лицо неподвижное. Ну народ, конечно, в крик. Сбежалась вся деревня. Стоят, смотрят, а подойти боятся. Вышел ее мужик, крестится, руками отмахивается: чур меня… чур меня…
Она на него — ноль внимания. Стоит себе во дворе. Он ее по имени: «Глафира, ты ли это?» Она молчит. Потом пошла к дверям в дом. А в доме дети малые да ее свекровь. Дверь закрыли изнутри. Она, мертвая-то, толкает дверь, та никак…
Тут люди опомнились. Один дед вытащил из изгороди кол, тут же топором наскоро его заточил, подскочил сзади к мертвой, да и засадил ей кол под левую лопатку. Она давай на колу трепыхаться, ровно и не больно ей. Тут еще двое подоспели, повалили ее наземь лицом вниз и давай кол этот в землю забивать. А мертвечиха дергается, словно жук на булавке, и все руками кол-то достать хочет. Тут еще один заколотили для верности. Народ не расходится, смотрит, что дальше будет.
«Сжечь, сжечь ее!» — кричат одни, другие говорят: мол, за священником бы послать надо.
Вдруг откуда-то из-за толпы вышла старуха, так, как-то боком, ни на кого не глядя, подошла к мертвой, вырвала колья, да легко так. А забиты они были крепко. Подняла ее с земли, взяла за руку и повела из деревни к лесу. Никто и пальцем не шелохнул. Так страшно было, у многих волосы на головах поднялись. А мертвая идет со старухой, а в спине у нее две дырищи.
Потом, конечно, становой приезжал, поп молебен отслужил во дворе у того мужика, святой водой все кропил. Так и не дознались: что? Почему?
Мужик, покойной-то муж, с ума свихнулся, а потом и вовсе куда-то сгинул.
А Лиходеевка от нашей деревни верстах в пяти была. Знающие люди на нее и указывали: мол, все оттуда идет. Не первый-де случай».
Ну, кончил дед свой рассказ, а все кругом смеются: мол, сказки, давай еще, ври дальше. Он обиделся и ушел. Я помню, потом несколько раз к нему приставал, расскажи еще про Лиходеевку, он только отмахи-ваяся.
Воробьев остановился, налил себе стакан остывшего чая и стал потихоньку прихлебывать его.
Петухова, напряженно слушавшая Митю, была разочарована.
— Ну и что, — промолвила она, — обычная легенда, каких много по деревням рассказывают.
— Не торопись, Валентина Сергеевна, — остановил ее Забалуев. — Митя еще не кончил, самое интересное впереди.
— Интересная женщина — товарищ Петухова, — усмехнулся Митя, отставив в сторону недопитый стакан. — Такие с ней события случаются, такие приключения происходят, а она все свое: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». Мы тут с Петром Петровичем помочь вам хотели…
— Оставь, Митя, — нахмурился архивариус. — Валентина Сергеевна, как мне представляется, попала в беду, и, видимо, немалую. Хотелось бы пролить свет на все эти загадки, а некоторые тут счеты сводить собираются. А вы, — он обратился к библиотекарше, — уж сделайте милость, оставьте ваши атеистические пассажи, мы не на диспуте. Так что ты, Митя, продолжай.
— Ну ладно, извини, Петр Петрович, — Митя покорно вздохнул, — позвольте, я закурю.
Он достал из мятой пачки папиросу, затянулся и продолжил свой рассказ:
— Историю эту, рассказанную стариком, я, конечно, забыл. Вспомнил только через много лет. И вот при каких обстоятельствах. Как-то попалась мне подшивка «Русской сгсрины». По-моему, за 1881 год. Именно там натолкнулся я на статью некоего Остродумова — приват-доцента Московского университета. Статья, если я не ошибаюсь, называлась «Тайные культы на Руси и их происхождение».
По сути, это была полемика с каким-то французским этнографом, фамилию я позабыл. Француз утверждал, что языческие обряды в Европе давным-давно умерли, а если где и существуют, то являются скорее новообразованиями, литературными реминисценциями, а не идущими из глубины веков верованиями. По его мнению, настоящая черная магия до сих пор существует у африканских народов или выходцев из Африки, например, на Гаити. Видимо, француз бывал на этом острове, потому что в статье есть ссылка на виденную им церемонию культа Вуду. Как известно, ву-дуистские верования включают в себя и рассказы о зомби — оживших мертвецах.
Жрецы Вудугуны якобы способны с помощью заклинаний оживлять мертвых и использовать их в своих колдовских целях.
Остродумов, полемизируя с французом, доказывал, что колдовские культы и обряды до сих пор сохраняются в России, хотя и тщательно скрываются их приверженцами. Что касается гаитянских зомби, то их аналоги имеются и в славянских поверьях. Скажем, упыри, вурдалаки и т.д. Мало того, обряды, напоминающие гаитянские, встречаются до сих пор в России. Тут он ссылался на записки отставного майора Кокуе-ва — помещика нашего уезда. Записки были опубликованы весьма малым тиражом на средства автора и назывались довольно странно: «Сонмище демонов черных и белых». По словам Остродумова, он не только читал эти записки, но и был знаком с их автором.
Так вот, этот самый Кокуев утверждал, что неподалеку от его поместья существует деревня Лиходеевка, населенная с незапамятных времен колдунами. И будто бы эти колдуны способны оживлять мертвецов, чему столбовой дворянин Кокуев был свидетелем.
В статье, правда, довольно туманно говорится, что Кокуев сам присутствовал на процедуре воскрешения, что подтверждает своим дворянским словом. Можно понять, что за всем этим скрывалась какая-то личная драма. Кокуев также заявил, что лично знаком с колдунами и чернокнижниками, но на просьбу Ост-родумова познакомить с ними и его вежливо, но решительно отказал. Причем сказал, что так будет лучше для самого же Остродумова.
Остродумов дальше рассказывает о Кокуеве, нелюдимом холостяке, некогда участвовавшем в Крымской кампании. Отставной майор, видимо, сам баловался черной магией, во всяком случае, с ее помощью пытался искать клады. Но, как иронически замечает Остродумов: «Сатана так и не дат ему богатства». Подробней о личности и деяниях Кокуева можно прочитать в его труде «Сонмище демонов черных и белых».
Статья Остродумова крайне возбудила мое любопытство. Захотелось самому познакомиться с записками отставного майора. Я перерыл все местные библиотеки, делал запросы в крупнейшие книгохранилища страны, но все безрезультатно.
Тогда я решил съездить в Лиходеевку, но сначала побольше разузнать о самой деревне. Опять архивы… Сведений довольно мало, но каждый попадавшийся документ был весьма любопытен.
— Вот, например. — Митя кивнул на давешнюю дореволюционную карту уезда. — Почему Лиходеевка стоит как бы в центре нескольких помещичьих владений, а сама никому не принадлежит? Оказывается, дело в том, что населяли ее однодворцы — довольно своеобразная группа русского свободного крестьянства. Некогда их относили к низшему дворянству, но матушка Екатерина Вторая особым указом перевела их в крестьян. Однако однодворцы былых вольностей не забыли и с простыми крепостными не больно-то якшались.
Было их в Лиходеевке согласно ревизской сказке 1858 года 48 душ мужского пола. Еще более интересный документ — рукописный сборник легенд и преданий нашей губернии, собранный и записанный семинаристом Лаврентием Воздвиженским. Эта толстая амбарная книга в коленкоровом переплете, исписанная каллиграфическим почерком, попалась мне среди книг и документов бывшей Архангельской церкви. Архив этой церкви находится, кстати, в вашей библиотеке, Валентина Сергеевна.
Так вот, там говорится, что при царе Федоре Иоан-новиче, сыне Ивана Грозного, в наш уезд было сослано несколько представителей знатных дворянских семей, обвиненных в ереси и колдовстве. Лишены они были всех своих земель и добра, но не сожжены, как полагалось, нравы при Федоре Иоанновиче стали помягче. Именно они и основали Лиходеевку. Видимо, кое-какие средства у них остались, потому что поставили они себе крепкие усадьбы и зажили на свой манер, тихо, но независимо.
Из той же книги следует, что Лиходеевка издавна пользовалась недоброй славой среди окрестного населения.
«В Божьем храме редко кто из них бывает, — пишет семинарист, — а в самой деревне церкви нет». Хотя он оговаривается, что все жители Лиходеевки крещены по православному обряду. Семинарист Лаврентий, видимо, знал больше, чем написал в своем труде, но по каким-то причинам об этом не распространялся.
Валентина Сергеевна слушала этот рассказ сначала с напряженным интересом, но постепенно вся эта старина стала ей надоедать. За окном давно стояла теплая августовская ночь. С улицы налетели ночные бабочки и кружились возле настольной лампы. Было тихо и уютно, а все эти ужасы, казалось, существовали только в воображении.
Она потянулась, нечаянно задела стакан на столе. Звякнула ложечка. Митя приостановил свой рассказ и насмешливо заметил, что Валентине Сергеевне, видимо, уже не страшно и пора расходиться по домам.
— Нет, нет! — воскликнул Забалуев. — Дело вовсе не в гражданке Петуховой, вся эта история представляет несомненный исторический интерес.
— Как это не во мне? — рассердилась библиотекарша, обидевшаяся на слово «гражданка». — Именно во мне.
В комнате повисла напряженная тишина. Валентина Сергеевна поднялась и, взглянув на часы, сказала:
— Ну что ж, товарищи, мне пора. Поздно уже. Спасибо за интересный рассказ, но никакой ясности он не внес: колдуны, зомби — все это…
Но Воробьев не дал ей договорить.
— Сядьте! — сказал он властно. И Валентина Сергеевна невольно подчинилась. — Вы, Валентина Сергеевна, и не подозреваете, в какой переплет попали. Насколько все это серьезно. Верите вы или не верите, это, конечно, ваше дело, хотя после того, что с вами произошло, нужно быть полным кретином, чтобы отрицать очевидное. Я еще не дорассказал всей этой истории.
Слова Воробьева сильно смутили библиотекаршу. Напоминание об опасности подействовало, как ушат холодной воды.
«Ладно, — решила она, — дослушаю эти глупости до конца, раз уж сама напросилась».
— Итак, я продолжаю. — Митя потушил окурок в пепельнице и отхлебнул стакан холодного чаю. — После всех изысканий надо было ехать в Лиходеевку. Мне очень хотелось это сделать, но что-то постоянно мешало. То разные житейские заботы, то еще какие-то мелочи. Иногда мне казалось, что некий внутренний голос шепчет: не езди, Митя, не езди… Я человек не суеверный, однако, по правде сказать, было как-то не по себе.
И тут случилось довольно странное происшествие, давшее толчок целой цепочке еще более странных событий.
Как-то в музей зашел пожилой гражданин довольно странной наружности, напоминавший Паганеля из известного фильма «Дети капитана Гранта». Только в отличие от актера Черкасова он был маленький и толстый. А сходство же заключалось во множестве приспособлений для ловли насекомых, имевшихся при нем. В руках диковинного старика был сачок для ловли бабочек, еще один сачок болтался за спиной. На боку висели жестяные коробки, какие-то морилки.
1 2 3 4 5 6 7 8