А если я от них избавлюсь и останусь один, да с таким даром… Буду мочить всех, кого сочту нужным, направо и налево. Или эта способность исчезнет, когда игра закончится? Что ж эта псина так воет, прямо волк какой?то. Верволк, верфольф. Опять самолет! Или не самолет – корабль марсианский? Пол вздрагивает или мне кажется? Нет, мировое господство не для таких, как я. Слабый я, трус, уставший, замученный, все мне надоело. Какая от меня польза?Раздалось успокоительное бормотание телевизора у соседей сверху, ночное бормотание, за которое я раньше был готов их поубивать, а теперь, может, смогу заснуть под эти уютные, милые, домашние звуки. Я встал, пошел на кухню, взял сигарету, поглядел в окно: никаких ползущих чудовищ, никаких самолетов, ничего. Собака перестала выть, заткнулась.Надо смотреть правде в глаза: будущего у меня нет, бабки скоро кончатся. Работать, служить больше не хочу: не переношу, когда мной командуют. По этой же причине и на содержание не пойду. Воровать не так легко, как кажется. В киллеры не гожусь: там не столь важны рука и глаз, как хорошие нервы, а с этим у меня явные проблемы. Да и зачем киллеру быть снайпером? Очередью с десяти шагов любой не промахнется, а еще проще взрывчаткой.Может, все обойдется как?нибудь само собой? Рассосется? Проснусь – окажется, что ничего не было, никакого «Перекрестка». Или «они» будут столь милосердны, что убьют меня во сне. Я выбросил недокуренную сигарету, достал из тумбочки баян?пятерку, две ампулы реланиума, одну – промедола. Впоролся – рука не дрожала. Не стоит опять подсаживаться на всякую химию, да ведь теперь все равно, не успею привыкнуть?то. … декабря 200… года, воскресенье – Отдайте им Джулию! Не меня! Джулию! Мне все равно, что вы с ней сделаете. Разорвите ей лицо, обгрызите до костей. Не меня! Джулию! Не меня! Джордж Оруэлл. «1984» Часы показывали одиннадцать утра. Я пошарил в шкафу, достал «макарова» из?под стопки рубашек. Зачем, в кого стрелять?то собрался?Письмо написать – кому? О чем? Никому я не нужен, и жертва моя напрасна. Мы собирались вечером втроем пойти в «Стоунхендж»… Никуда я с ними не пойду. Эй, форзи, убивайте скорей, что ли, а то и передумать могу…Надо выйти на улицу – пусть там. Все легче, чем дома ждать. Так и не знаю: действительно я готов сдохнуть ради Лехи с Маринкой, и сознание мое согласно, и подсознание, или просто так сам перед собой выпендриваюсь.Да не ради них, а просто чтоб не мучаться больше. Пойду гулять, и «макарова» не возьму, пусть стреляют, давят, взрывают, только бы скорей. Останется один… А как же, ведь их двое? Или с моей смертью игра закончится, чары разрушатся?Ничего не знаю, пускай они сами между собой разбираются, только чтобы мне выбор не делать. Умру ли я – ты над могилою… Или все?таки прежде чем уйти – выбрать кого?то из них? Чтоб уж наверняка! Кого? С молодою женой мой соперник стоит… Алекс останется, будет жить?поживать, и про меня даже не вспомнит. Так не доставайся ты никому… Ладно. Стреляйте, гады.Умылся – побрился – оделся. В царской армии надевали белые рубахи, когда шли на смерть. Ну, а я помру в новых джинсах и свитере под цвет глаз, да, вот такой я легкомысленный человек. Убрал пистолет на полку. Переложил паспорт из старых штанов в новые – господи, зачем? Неужто форзи меня без паспорта не узнают?Вышел на улицу, и меня сразу охватило чувство нереальности происходящего, какое обычно бывало после выхода из запоя. Коробки домов показались декорациями, пустыми картонными игрушками, в которых никто никогда не жил; снующие туда?сюда фигурки людей – куклами. Здесь больше никого нет живых, кроме нас; все – игра, все – подстроено. Дошел до метро, спустился вниз: вот она, дверь в нормальную жизнь. Последнее воскресенье перед Новым годом, все с коробками, свертками. Все меня толкали, пихали, все куда?то спешили. А я не тороплюсь… Туда, куда я собрался, обычно не торопятся.Турникет, ступеньки, вагон. Куда ехать? Наверное, «они» везде достанут. На уток, что ли, в последний раз поглядеть? Они зимуют в Коломенском…Когда я подходил к воротам парка, в кармане запиликал телефон. С неохотой я достал его, взглянул на дисплей. Алекс. Живой. Пока. Слышно ужасно плохо, помехи, треск.– …с тобой увидеться. Будешь дома часа через два?– Буду, – сказал я. – Приходи. А ты слышал… – Но в трубке зашумело, затрещало еще сильней, и связь оборвалась.Погодите, форзи, не надо, а? Нет?нет, я не передумал, я согласен, но не сейчас еще, погодите до вечера? Ну пожалуйста… В последний раз его увижу, тогда валяйте, делайте свое черное дело. Эх, зря «макара» не взял. Но ведь им все равно, они по?любому до меня доберутся, пистолет им не помеха. Да и что мне такого важного Леха скажет? Снова из пустого в порожнее переливать. Правды ему рассказать не смогу, не желаю, чтоб он на меня таращился как на чудовище. И все?таки два часа подождите, прошу. Нет, три. Не уходи, побудь со мною… Какой народ кругом веселый, праздничный. Солнышко, а я и не заметил. Умру ли я – ты над могилою гори, сияй… Люди, дети, собаки, санки, снегоходы, елки, конные милиционеры, автобусы с иностранцами. Подойти к менту и… Боже мой, подождите, подождите, не надо сейчас, не надо.Я брел по центральной аллее парка. Громкие, веселые голоса гуляющих причиняли мне почти физическую боль. Кругом люди благополучные, радостные, думают, с ними никогда ничего ужасного не произойдет. Думают, они никогда никого не убьют. Думают, их никогда никто не убьет. Умру ли я, ты над могилою… Для чего он хотел меня видеть – просто посовещаться? Как хочется закричать, заорать: помогите, спасите, сделайте же что?нибудь… Снова запищал телефон. Ну кто там еще? Конечно, она…– Гуляю, – подтвердил я Маринкино предположение. – В Коломенском.– Солнце мое, я должна извиниться – не могу сегодня вечером вам с Лешиком составить компанию, ко мне племянник…– Маруся, перестань. Не нужно мне таких одолжений. Это некрасиво и глупо.– Честное пионерское, племянник приехал! – сказала она. – Как снег на голову, уж эти мне родственники! Он всего на один день, так что завтра приходи ко мне, я соскучилась…– Марина! – вспомнил я. – Ты телевизор вчера вечером или сегодня смотрела?– Нет, я с пятницы вообще его не включала. А что?– Так, ничего, – ответил я. – Все в порядке.Дойдя до храма Вознесения, я остановился. Возле этой недействующей церкви меня всегда посещает нечто… если не благодать – так нирвана. В ней есть что?то неземное, но отнюдь не в христианском смысле. Торжество духа над землей, но духа не смиренного, а дерзкого, холодного, вольного. Впрочем, издавна существует поверье, что в пустых церквях обитают потусторонние силы. Вий, к примеру…Я обошел церковь слева, спустился к перилам. За ними – крутой спуск к Москве?реке. Рядом со мной плакатик на длинной палке сообщал: «20 человек серьезно пострадали при попытке спуска с горы. Опасность!»Облокотившись на перила, я нагнулся и посмотрел вниз: в конце обледенелой, узкой дорожки высился толстый чугунный столб с фонарем на верхушке. Ясно – скатываются с горки и прямо в фонарь башкой. Неприятная смерть, наверное, и какая?то очень уж глупая. Недавно читал в Интернете статью, где описывались случаи самых идиотских смертей – например, быть погребенным под дерьмом слона. Мне понравилась история про мафиози, который с вечера клал на прикроватную тумбочку пистолет и мобильник: когда телефон посреди ночи зазвонил, бедняга спросонья вместо трубки схватил пистолет, машинально поднес к уху и…Две дряхлые старушки прошли, поддерживая друг друга. Шоколадная такса, влачившая одну из них на поводке, все время оглядывалась, словно прося хозяйку поторопиться. Но старушка не могла идти быстрей. Такса сердилась. Я сошел с ума или вижу сон. Проснусь – и ничего не было. Священнику клятвенной речи сказать не хотела она… Еще десять дней назад я был одинок и свободен. Не ценил своего счастья.Почему я так легко поверил в чертовщину? Наверное, был подсознательно готов к ней уже десять лет, с тех пор как перестало меняться мое лицо. Чепуха: мало ли людей молодо выглядит? Это – гены. Где мой окровавленный, страшный портрет, что ж мне его не покажут? Зачем я, когда Марине при знакомстве вешал лапшу на уши, отца своего приплел? Неужто в глубине души считал, что и в его смерти чем?то виноват? Не думать об этом, приказываю: не думать.Я спустился к реке – нет, не с опасной ледяной горки, обошел по асфальтовой дорожке. Точь?в?точь как один тип, которого вели казнить, а он горло кутал в шарфик – боялся простудиться. Откуда это? Из «Идиота»? Утки спокойно плавали: мирные, жирные, безмятежные. Я погулял еще минут сорок и поехал домой – в клетку, в камеру, в одиночку.Интересно, так всегда бывает перед гибелью – отупение, оцепенение, равнодушие, апатия, нежелание пошевелиться? Даже курить не хочется. Цветов Маринке так и не купил, и уже никогда не куплю. Он придет: снова буду в молчанку играть, перебрасываться пустыми, незначащими фразами? Священнику клятвенной речи сказать не хотела… Если он еще не знает про Лизу – промолчу. И про Олега промолчу. Просто лень обсуждать. Даже рот раскрывать лень.Его приход меня разбудил: подумать только, в моем состоянии ухитриться заснуть! Психика возводит противошоковые редуты, а лучше бы сойти с ума. Я мельком глянул на себя в зеркало. Не бледней обычного.– Привет, – сказал Алекс, пристраивая куртку на вешалку. – Чем занимался?– В Коломенское ездил. Мне церковь там одна нравится, она летит, летит… как ведьма над лесами, над горами.– Ну ты сравнил… – он устроился в кресле, как обычно – боком, перекинув ноги через ручку. – Церковь как ведьма… Иван, я чего пришел?то… Ты телевизор вчера смотрел?– Нет, – сказал я.– Лизу убили. Ну, как бы убили. В Пите… в Ленинбурге.– Серьезно? – я хладнокровно изобразил приличествующую обстоятельствам степень удивления, стараясь не переиграть.– Не знаю, насколько серьезно, – он пожал плечами. – Опять просто сообщение, чьи?то слова, а трупов мы до сих пор ни одного не видели, так что…Ты?то не видел, а я видел. Прядь русых волос в крови, опаленная бровь, застывшее удивление в глазах. Ничего не скажу, потом узнаешь, когда меня уже не станет. Сами с Мариной разбирайтесь, кому жить, кому помирать. А может, обоих пощадят; может, адские силы надо мной одним эксперимент проводят. Конечно, ставили на то, что я пойду до конца, крокодиловыми слезами обольюсь, но всех уничтожу, останусь один, жить?поживать да добра наживать… Обломайтесь, я в клетке не пою… Вы мне надоели, форзи… Уж очень вы навязчивые…– С другой стороны… – продолжал он, – Иван, помнишь фильм Малковича «Тень вампира»? Граф Орлок уже половину съемочной группы слопал, а другая половина все продолжала твердить: «ах, какой актер, какая игра»?– Леха, это же кино.– Думаешь, в жизни не так? – он слабо усмехнулся. – Что случится из ряда вон выходящее – сразу списывают на кино. Взорвут Кремль на твоих глазах – решишь, что фильм снимают. Пройдет сейчас Годзилла по Чертановской – скажешь, кино. А если Дракула влезет к тебе в койку и цапнет за шею – сочтешь, что у тебя глюки. Помнишь сентябрь две тыщи первого, Нью?Йорк? Тоже в первый момент все подумали – кино.– Что ты хочешь этим сказать?– Что я сам себя убеждаю, будто это телевизионная инсценировка. А если не инсценировка, то сплошные случайности. Случайно Артем пьяный угодил под машину, случайно Генка нарвался на патруль, случайно Лиза оказалась рядом с этим, как его… Гоги каким?то, случайно Татьяна пропала. Так спокойнее. Страус засунет голову в песок и думает – спрятался…– Ладно, – вяло сказал я. – Пусть не постановка, и не случайно. Кто?то специально всех убивает прямо по списку… Кто и зачем? Братва так себя не ведет – ты лучше меня это знаешь. А одиночке не под силу организовать такую сложную постановку. И какова бы могла быть цель?– Иван, я не это имел в виду.– Знаю, что ты сейчас скажешь. Мы попали в чужую реальность и ничему не должны удивляться. Здесь так принято: вносить граждан в списки, после чего мочить их без всякой мотивации. Местный обычай. Тебе Маруська не говорила, чтоб не читал на ночь Шекли?– Ты считаешь, что верить в параллельные миры глупо, да? – спросил он. – А в Христа или в Аллаха, или в гороскопы, или в переселение душ…Вот теперь я почувствовал со стопроцентной уверенностью, что он не придуривается, толкуя о своих параллельных вселенных, а говорит искренне и серьезно. Но я – я не смогу сказать ему так же честно о том, что думаю. Моя версия происходящего чересчур гаденькая и страшненькая. Параллельные миры куда как красивше.– Лешка, мне по фигу, параллельные так параллельные – да хоть перпендикулярные. Не знаю. Агностик я. Правда, мне кажется, даже если эти другие миры бывают, люди не могут так запросто перескакивать из одного в другой. Но неважно. Ну, перескочили. Какое это может иметь практическое значение?– Практическое? Не нужно дергаться, – сказал он почти спокойно. – Если нас тоже убьют – попадем в какой?нибудь другой мир. Может, он будет малость повеселее.– Леха, ты меня уже за… достал со своей метафизикой. Телевидение есть телевидение, ты сам говорил, оно хуже мафии. Просто следят, как мы себя ведем в экстремальных условиях.– Ты сам веришь в то, что сейчас говоришь? – спросил он.– Вспомни, – сказал я, – все теории стоят одна другой, и есть среди них такая, согласно которой каждому будет дано по его вере… Так что ты, может, и попадешь после смерти в другую реальность.– А ты?то во что веришь?– Я? Ни во что. Даже в черта, назло всем, – сказал я с молодецкой ухмылкой. – Леха, ты так спокойно собираешься в другую реальность, как на вокзал… А в здешней тебе ничего не жалко?– Жалко. Маму. А тебе?– А моя мать умерла, когда я был маленький.– И мы, наверное, не сегодня?завтра умрем…– Вполне возможно, – сухо ответил я.– Послушай… Марина мне сказала о тебе одну вещь…С первой минуты, по тому, как он смотрел на меня, я понял, что Марина ему сказала. Посоветовать ей, что ли, открыть брачное агентство?– Какую вещь?– Только ты совсем не похож… Я не так представлял…– Не похож на что? – усмехнулся я. – На тех жеманных кукол, каких любят в фильмах показывать? Но знаешь, Леха, этот вопрос может тебя так живо интересовать только в одном случае…– Нет, нет! Я – нет.Он широко раскрыл глаза, но в них было не оскорбленное выражение, а какое?то беспомощное, и я с ледяным восторгом стрелка, снявшего чужого снайпера, прочел в них: «нет, всегда – нет, ни для кого – нет, но ты…» Не это ли – приз, что обещал мне седой?– Нет? А что тогда спрашиваешь? Какая тебе разница?– Говорю же: вдруг мы завтра умрем…– А, понимаю, – отозвался я, – перед смертью сожалеешь, что не все в этой жизни успел попробовать. В последний день Помпеи или при Чуме люди тоже вытворяли такое, что бы им в обычное время в голову не пришло. Но ты не умрешь. Это просто игра.Он ничего не ответил. Поднялся легким, гибким движением, и в ту же секунду из прихожей донеслась фуга Баха.– Блин, это у меня в куртке телефон. Отвечу, ладно?– Ты что, уже разрешения у меня спрашиваешь? – усмехнулся я. – Иди, иди, отвечай…Алекс вышел в прихожую, и я услышал, как он после паузы бросил в трубку «Приду».– Иван… тут у меня срочное дело, правда, срочное. Надо мать свозить! в поликлинику… Я часа через два?три вернусь, если… если можно, если хочешь. Дождешься? Никуда не уйдешь?– Уйду? Я что, похож на идиота?Мы стояли в прихожей друг против друга. Он медлил на пороге, будто не решаясь уйти и не решаясь приблизиться, а я просто стоял, и все. Наконец дверь захлопнулась, и я остался один.Ноги меня не держали, и я сел на пол, прислонившись спиной к двери. Я всегда получаю, что хочу. Так бывало и раньше, до «Перекрестка». Но тут… уж очень неожиданно, очень неестественно, очень странно. Я ведь еще и пальцем не шевельнул, чтобы… Словно какая?то внешняя сила заставляет его предлагать себя, а сам он не понимает, что с ним происходит.Просто?таки сказочное исполнение желаний. Приз? Я уже выиграл? Можно успокоиться, расслабиться, забыть? Мы все останемся живы, форзи больше не тронут меня?Сказочное? Разумеется, он не понимает, что с ним происходит, но в этом нет ничего сверхъественного, все поначалу не понимают и сами себе изумляются. Разве так не бывало прежде? Разве я еще в пятницу не был уверен, что так будет?Но седой ясно сказал: останется ОДИН. Хорошо: Маринки, считайте, нет. Кончен бал, выбор сделан. Я могу сколько угодно твердить сейчас: «форзи, забирайте меня», но они читают в самых глубинах души, они вмиг поймут, чего я хочу на самом деле. На сегодня откуплюсь этой жертвой. А наутро, пока он спит, застрелюсь. Нет, не при нем. Уйдет, тогда застрелюсь. Нет, при нем, и записку оставлю. Нет, записку – это пошло, он и так поймет. В записке напишу «Увидимся в другой реальности». Ах да, записки не будет. Может, я с ним поговорю и все?все расскажу? А если он скажет, что у меня крыша съехала, и не даст мне застрелиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20