нибудь серьезное сделают. А ты что – веришь в бога?– Сам?то я типа агностик. Мне гипотеза бога представляется излишней. Она все усложняет без надобности. А что значит «активно не веришь»?– Понимаешь, я в него не верю прежде всего из моральных соображений. Мне кажется настолько очевидным, что человек придумал бога по своему образу и подобию: этакое жестокое, мстительное, мелочное, злобное, тупое существо… Корыстное вдобавок!– Да?да, – снисходительно кивнул я. – И если он есть – отчего допускает всякие злодейства, гибель маленьких детей… И ответные доводы церкви ты тоже, конечно, знаешь.Глаза у Маринки сверкнули:– На сотую долю процента я допускаю, что есть именно такой бог, какому в церквях молятся. Тогда он мне припомнит… Все, что я о нем говорила, как я его ненавижу. Знаю, очень многие не верят, но тоже на долю процента допускают – так они задабривают его на всякий случай, крестики покупают… золотые… Стараются прогнуться на всякий случай, как перед высоким начальством. Может, с этим начальством никогда не придется встретиться, но вдруг?– Маруся, а нет ли у тебя мыслишки: вдруг какой?нибудь бог существует, и он захочет на тебе свое благородство и милость показать, возьмет да и простит твои богохульные слова, раз ты такая откровенная, да еще моралистка? – спросил я с любопытством. – И вообще ты как?то очень уж страстно о нем. Я не верю – так он меня и не беспокоит. Разве можно так ненавидеть то, во что не веришь? А ты на него злишься, будто он у тебя тыщу баксов занял и не отдает… Кстати, о птичках, – вспомнил я, – наш друг в седом парике довольно прозрачно намекал мне, что он – дьявол. Или, во всяком случае, представляет его интересы.– Дьявол не такой, – сказала Марина с очаровательной детской серьезностью.– Откуда знаешь, какой он? – невольно улыбнулся я. – Видела?– Помню, в детстве ночь напролет читала «Мастера и Маргариту»… Потом подошла к окну, открыла его и вслух сказала, громко: «Нечистая сила, если ты есть, забери меня с собой!» Так уж наше поколение воспитывалось: дьявол – это Воланд… Хочет зла, а творит добро…– Бог, дьявол… – усмехнулся я. – Типичный русский кухонный разговор!– Ага. Соня и Раскольников, проститутка и молодой человек в поисках смысла жизни. Эх, забрала бы меня нечистая сила на самом деле! – мечтательно произнесла Марина.– Они, наверное, берут тех, кто не просится, – сказал я. – Как в нашем шоу!– А я и просила, и верила, – она вздохнула очень грустно, безнадежно. – Знаешь, на днях смотрела триллерок один отечественный… Суть такая: люди начинают жить счастливо только после того, как умрут здесь, в этом мире. Умершие – они называются «форзи» – являются своим родным и уговаривают их совершить самоубийство, чтобы скорей стать счастливыми.– Как?как называются? – переспросил я. Слово показалось мне интересным.– Форзи, – повторила Маринка. – Иногда довольно жестко уговаривают. Герой сначала не верит в существование этих форзи. Потом верит, но сомневается, что после смерти ему будет лучше. А в конце концов соглашается и уходит.– И он стал счастливым?– Поскольку наше кино не такое тупое, как американское, сразу после выстрела в висок идут титры, и что там дальше, стал он счастливым или нет, – каждый думай как хочешь.– Любопытно, – сказал я. – А к чему ты вспомнила этот фильм?– Посмотрела я его, а потом мне вдруг захотелось сказать, как в детстве: «Форзи, явитесь ко мне! Забирайте меня, если хотите!» И не смогла произнести! Курю и думаю: «Зачем я буду вслух говорить всякую чушь? Ну а если это чушь, так что ж я боюсь ее произнести?» Получилось, что я так и так выхожу суеверной дурой: если скажу эту глупость, и если не скажу. В конце концов открыла окно и кричу в темноту: «Форзи, приходите! Я вас не боюсь!»– Не пришли? – спросил я, сдерживая усмешку.– Не пришли, – с сожалением сказала она. – А впрочем, откуда мне знать? Может, пришли. Может, они меня уже забрали. В другую реальность, про что Леха толковал…Запал ее угас, блеск глаз совсем потух, и дальше отвечала она мне рассеянно, машинально, бубнила себе под нос, словно я в один миг стал ей неинтересен, противен и скучен. Я понял, отчего она раздосадована: слишком раскрылась в этом разговоре, на мгновение позволила мне смотреть на нее сверху вниз, снисходительно, выказала себя беспомощной и доверчивой, как белочка в лесу, а это не ее амплуа. И я пожалел ее еще сильней. Обычно люди, загоняющие себя в рамки, мне неприятны, я терпеть не могу распределения ролей, но Марина – совсем другое дело. Скорей утешить ее, упасть на спину, замахать в воздухе лапами, подставляя беззащитный живот! Продемонстрировать, что как бы ни была она слаба и несчастна – я слабей и несчастней стократ. Но как? Она глядит словно на врага. Сама заведет новую тему – подыграю. Ее голос первый, мой – второй. Пусть ведет. Давай, моя Кармен, наступи каблучком! Выдержу. Я не мазохист, но хочу, чтоб ты вновь обрела свое чувство превосходства. Иллюзорное чувство, ведь мы оба знаем: твое место внизу – вечно, вечно, вечно…Тем временем она вполне овладела собой и огорошила меня очередным вопросом:– Ванька, а ты на Леху глаз положил, да?Ее настырное желание копаться в чужих делах было единственным, что меня в ней коробило. Но никто не может быть совершенством; должны же у нее быть какие?нибудь недостатки. Да я и сам виноват: если хотел избежать чрезмерной фамильярности – надо было с первой минуты вести себя иначе. Влетел – назад ходу нет. Делай партнеру приятное. Подыгрывай. Подружка с подружкой.– Ну и как ты оцениваешь мои шансы? – кокетливо спросил я, поскольку она ожидала такого вопроса и такой интонации. Она была чутка и умна, но ее представление о таких, как я, было все же сформировано кинофильмами (примерно как мое – о женщинах легкого поведения.) А в кино я бы непременно делился с подружкой своими надеждами и чаяниями.– Он не из ваших, – уверенно заявила Маринка. – Но шансы у тебя, возможно, есть… – Она поглядела на стенные часы.– Ждешь гостей? – спросил я. – Мне уйти?– Жду, – сказала она с таинственной улыбочкой, – но ты можешь не уходить. Я бы даже предпочла, чтобы ты остался. Было бы занятно.– Нет уж, спасибо! – поморщился я. – Не любитель…– Неправильно понял, darling. Я не своих друзей жду. Им я вообще велела теперь долго не приходить. Помнишь в «Чапаеве и Пустоте» про внутреннего мента и внутреннего прокурора? Так вот, мне мой внутренний профсоюз сказал, что я должна пойти в свой внутренний отпуск…– Внутренний профсоюз – это классно, – восхитился я. – У меня, значит, тоже внутренний отпуск, а я не знал, как назвать мой статус. Это из?за нашей игры твой профсоюз так решил?– Да. Зачем впутывать в эту историю посторонних людей? Еще скомпрометирую кого. А жду я сейчас наших с тобой общих знакомых. Девичник у нас сегодня запланирован – Таня с Лизой. Не все ж вам устраивать свои мужские тайные сборища. Лиза сразу не хотела играть, а теперь и Таня уже не хочет. Вот телевизионщики?то обломаются! Хотим договориться о тактике поведения. Ванька, не желаешь послушать? Я закрою тебя в спальне. Оттуда все слышно…– Зачем?! Ты не поступаешь, как предательница? Где же твоя женская солидарность?– Просто прикольно будет. Потом посплетничаем. Неужели не интересно услышать, о чем говорят женщины, когда одни остаются?! Хотя тебе, конечно…– А если меня засекут?– Я и не стану врать, что одна дома. Так прямо и скажу: Ванька, мол, дрыхнет в спальне.– Ну если ты не боишься, что о тебе подумают плохо…– Почему же плохо?! Ты удивительно хорош собой. Хоть и из Гадюкино – все же Дориан. Может, я хочу, чтоб мне позавидовали! – она ослепительно улыбнулась.– Ты змея… – я покрутил головой. – Вот потому вам никогда и не выползти из?под мужчинского ига, что вы друг с дружкой все соперничаете, причем из?за сущей чепухи.– Ванька, они вот?вот придут. Говори быстро: остаешься или нет?Я бы, конечно, не согласился на столь нелепое предложение, если б не мое намерение во всем угождать Марине. А не останься – не услышал бы чрезвычайно интересного разговора, который оказал влияние на все мои дальнейшие мысли и поступки. Значит – то была судьба.Спальня оказалась неожиданно «буржуазная»: уютная, темная, в гобеленовых обоях, с фантастических размеров кроватью, но без всяких особенных зеркал, кроме как на дверце громадного шкафа?купе. Никаких вам наручников на гвоздях или чего?нибудь в таком духе. Ничего?то я не понимаю в жизни куртизанок. Какая странная прихоть! Конечно, любопытно узнать, о чем толкуют женщины в своей компании. Надо думать, о мужиках – о чем же еще? Нет, не стать им господствующей расой, поезд уже ушел. За несколько тысячелетий рабыни так возлюбили свои золоченые цепи и бриллиантовые плетки, что добровольно от них не откажутся.Не в этом дело. Просто у баб от природы отсутствует инстинкт завоевания, экспансии, преодоления, борьбы. А как без этого сделаться господином? Чтобы главенствовать, мало иметь силу: надо обладать желанием постоянно мериться этой силой с другими, применять ее по поводу и без повода, подчинять, покорять, завоевывать, ставить на колени.Положим, Маруся?то способна всех строить и командовать. Но напрасно она видит во мне своего естественного союзника в необъявленной войне полов. Она умна, но все же воспринимает меня как «подружку» в мужском обличье. А в действительности мою психику от психики Артема отделяют миллиметры, а вот между мной и ею – бездонная, непреодолимая пропасть. По идее я для нее должен быть еще худшим врагом: Артему со товарищи она нужна хотя бы как самка, а мне не нужна совсем. Разве равнодушие не хуже угнетения?Впрочем, мне трудно судить; меня никогда в жизни никто не угнетал. Маринка не ошиблась: я никакая не загнанная лошадь, я кошка, то есть кот, разгуливающий сам по себе; старый боец, потрепанный и одинокий; боец усталый, холодный и бессердечный, и горе неосторожному, кто попадет под мою лапу: в бархатных ножнах скрыто орудие, несущее смерть. Долго я занимался самоуничижением – хватит. Держитесь, вишневые глаза: пора выходить на тропу войны. Обольщение – всегда дуэль, захват, насилие моей воли над чужой. И доселе в моем послужном списке поражений не было.Одни победы, но ни крупицы счастья. Позер, фат, самовлюбленный придурок! Так и треснул бы сам себя по башке – за пристрастие к красивым словесам в особенности. Долбаный Дориан Грей из деревни Гадюкино! Обругав себя за идиотское бахвальство, я улегся на кровать и открыл «Солярис». Подушки слабо пахли духами. … декабря 200… года, понедельник, вечер Не надейся перехитрить Искаженный Мир. Он больше, меньше, длиннее и короче, чем мы. Он недоказуем. Он просто есть. То, что есть, невероятно, ибо все отчуждено, ненужно и грозит рассудку. Возможно, эти замечания об Искаженном Мире не имеют ничего общего с Искаженным Миром. Но путешественник предупрежден. Роберт Шекли. «Обмен разумов» Разбудил меня взрыв хохота за стеной. Черт, больше двух часов дрых! Мимо двери простучали каблуки – хозяйка прошла в направлении кухни. Надо думать, за очередной порцией кофе… или водки? Идет обратно. Голоса стали глуше – закрыли дверь в коридор. Я сунул в книгу закладку и, стараясь двигаться более?менее бесшумно, встал, подошел к стене и уселся на корточки. Звяканье, бульканье. Слова можно разобрать…– …Один мужик рассказывал, как он бросил жену, – говорила Лиза. – Ведущий его спрашивает: «Так почему же все?таки вы бросили свою жену?» А тот отвечает: «От нее не было никакой пользы». И мне это запало в голову. Про пользу. Зачем нужен муж, если от него нет пользы? Танюха, от твоего мужика много пользы?– Не знаю насчет пользы, – голос Татьяны дрогнул. – Никогда не думала… в таком ракурсе. Девки, как мне плохо, если б вы знали! Он меня ненавидит.– А с виду кажется, что у вас с Олегом все так хорошо…Точно: завели про любовь. Бабье! А нашу жутковатую телевизионную игру они, небось, обсудили, пока я спал. Все интересные разговоры проворонил, кретин. А ведь и мне казалось, что у Тани с Олегом все хорошо, красивая пара и все такое…– А на самом деле сплошной ужас… – вяло отозвалась Татьяна. – Если б я могла разлюбить!– Можно разлюбить усилием воли, – сказала Лиза. – Надо захотеть.Пауза. Стаканы звякнули. Сидеть на корточках я устал и лег на ковер, опираясь на локоть. Что у них там упало, стул? Музыку включили, теперь вообще ничего не слышно. Божественный Фредди: «The Show must go on». Какой звук! Вся техника у нее в доме хороша. Правильных друзей выбирает, богатеньких. Генералов… Музыку сделали тише, и я услышал Танин голос:– …такой случай, – говорила она. – Когда сильно захотела, и все получилось… Только я захотела убить… мысль может убить человека. Если сильно?сильно захочешь…Сердце у меня подскочило и забилось у самого горла, в руках, в висках. Знаете, как бывает, если о чем?то тайно, напряженно думаешь, и вдруг рядом некто произносит те самые слова, которые крутятся у тебя в голове. Артем… Я же приказал себе забыть про глупости…– Мой первый муж, – продолжала Татьяна, – был такой тип… Страшно обаятельный, умный… Но пил. Вскоре началось: пьянки, ревность, угрозы, скандалы, измены и все тридцать три удовольствия. Я больше не могла этого выносить. Сколько раз лежу ночью рядом с ним и думаю: хоть бы ты сдох. И я его выгнала, наконец, вроде бы душевных сил хватило.– Правильно, – одобрила Лиза. – Что за удовольствие жить с алкашом?– А он спустя некоторое время стал приходить снова, – упавшим голосом сказала Татьяна. – Ласковый, как в первое время. И я поняла, что он меня погубит. И вот помню: я ехала в троллейбусе, вдруг вижу, по улице он идет. И я так ясно, холодно подумала: надо, чтобы он умер. Вдвоем нам на этой земле не жить. А мысль эта была совсем не такая, как когда я раньше в истерике просила: сдохни, сдохни, а ледяная, спокойная мысль…– Ну и?.. – с нетерпением спросила Лиза.– Ну и… на следующее утро мне звонят: повесился.– Это просто совпадение, – рассудительно произнесла Маринка. – Раз он пил – от такого человека всего можно ожидать. Белая горячка, поди.– Да я и сама не совсем верю, – сказала Таня. – Но все?таки… А теперь вот снова… Иногда я Олега так ненавижу за то, что он меня мучает!Я больше не мог слушать. Отдельные слова долетали до моих ушей, но смысла я не улавливал. В висках по?прежнему что?то неприятно билось. Простое совпадение? Убила она, видите ли! Значит, ледяная, спокойная мысль. А у меня было совсем не так. Были жгучие, короткие вспышки неприязни.Глупости она говорит. Обычный бабский вздор. Но, как нарочно: повесился! Не утопился, не застрелился. Повесился! Я не должен был связываться с ним. Как он рисовал! Я обязан был сразу понять, как увидел этот слабый, безвольный очерк рта, эти молящие, серьезные глаза. Есть люди, проявлять жестокость к которым – все равно что к ребенку. И никакие сентенции, что, мол, любовь нечаянно нагрянет, что она не выбирает, что насильно мил не будешь, – ничего не оправдывают. Спасибо еще, что он не является ко мне, как Хари к Кельвину. Ну что я, ей?богу? Все было хорошо, спокойно. Мало ли что пьяная баба болтает.Я потряс головой, потер виски и встал. Поправил покрывало на кровати, мельком глянул на себя в зеркало (рубашку точно корова жевала) и пошел в гостиную. Обе гостьи уставились на меня цепкими, оценивающими, но пьяными глазами.– Мы, наверное, пойдем, поздно уже, – начала Лиза, переводя взгляд с меня на Маринку.Хозяйка не успела ничего ответить: зазвонил телефон. С минуту она молча слушала, что говорят на том конце провода, потом предложила собеседнику «заходить» и нажала отбой. Лаконично, как всегда. А кто, интересно знать, заходи, если она своих друзей временно отшила?– Так мы пойдем, а то комендантский скоро… – Лиза решительно двинулась к двери.– Мне тоже пора, – сказал я. – Провожу.Таня поднялась с дивана; на ногах она держалась не очень твердо. Марина, поймав меня в коридоре, быстро шепнула:– Ну что, интересно было?– Прости, Мусенька, – сказал я, сделав виноватое лицо. – Все проспал, как дурак…Мы оделись и вышли втроем на улицу. Небо было темное, такое, что не хотелось смотреть вверх. Мы шли к автобусной остановке. По дороге Лиза пьяным голосом поведала мне, что участвовать в игре не собирается и всех посылает далеко?далеко, то есть не всех, а телевидение, мать его так, и обязательно присоединится к Маринкиному иску, они как раз договорились насчет юриста. Татьяна вяло поддакнула. Она шагала молча, ссутулившись, вжав голову в плечи, лицо у нее было отрешенное, как у человека, дошедшего до крайности.Подкатил автобус на мягких лапах. Шипя и отдуваясь, раскрылись двери и тут же захлопнулись, поглотив Лизу. Мы остались вдвоем.– Я не могу идти сейчас домой, – вдруг произнесла Таня, вскидывая на меня свои телочьи, влажные, огромные глаза. – Там… не могу я, не могу! Пойдем к тебе, а? Выпьем еще…Капюшон с ее головы свалился. Она замотала растрепанными волосами, И я испугался, что она расплачется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20