А от этого Мари было еще труднее дать ему отставку. На практике она отличалась куда меньшим хладнокровием, чем в теории.
Вот почему она с благодарностью ухватилась за первую же возможность выйти из игры. Речь зашла о бирже. Ларс подробно объяснял ей разницу между рынком «быков» и рынком «медведей», а она демонстративно скучала. И в конце концов он обиженно оборвал свои рассуждения:
«Извини, тебе это, наверно, неинтересно».
«Не то слово, – огрызнулась Мари. – Меня просто тошнит. Ненавижу людей, наживающихся на том, что фирмы сокращают персонал, лишь бы получить побольше прибыли».
На миг он растерялся. А потом, как нельзя кстати, бросил:
«В таком случае я не понимаю, как ты можешь встречаться с экономистом».
С экономистом!
«Вот и я тоже не понимаю!» – твердо сказала она, встала и ушла.
И вот теперь Мари сидела с Ларсом в «Звездолете» и собиралась расставить точки над «i». Официант принес ему шампанское, а ей – минеральную воду. В душе она злилась на себя: могла бы продемонстрировать независимость, заказав хотя бы коктейль.
Стены в зале украшала россыпь точечных лампочек, единственный здешний декор. Огромные динамики пульсировали навязчивым ритмом фоновой музыки.
– Не знаю, можно ли чокаться шампанским и минералкой, – сказал Ларс.
– Разве и тут есть предписания?
– Тогда давай чокнемся.
– Если хочешь.
Они чокнулись, и Ларс спросил:
– Мир?
Мари поставила стакан.
– Мы не в ссоре, Ларс. Мы просто друг другу не подходим.
– Мы дополняем друг друга.
Мари вздохнула.
– Дополнения мне не требуется. Я ищу большую любовь.
Ларс промолчал.
– Не надо делать такое лицо, сердце разрывается.
– Значит, еще есть надежда.
Мари взяла Ларсов бокал, сделала знак проходившему мимо официанту. Тот кивнул.
Они молча подождали, пока ей принесут шампанское. Мари подняла бокал.
– Давай выпьем за минувшие недели и, как взрослые люди, поставим точку в этой истории.
Но она хотела от Ларса слишком многого. Когда подали закуску, он умолял, за горячим принялся осыпать ее упреками, а за кофе уже повернул дело так, будто сам решил с ней развязаться. Ей, конечно, было досадно, хотя, с другой стороны, такая ситуация имела свой плюс: она не обязана платить за себя по счету, тем более что денег явно не хватит.
Предложение подвезти ее куда-нибудь она отклонила, сказав, что лучше пройдется пешком.
Ночь выдалась еще более ясная, чем день. Но за те три часа, что она промучилась с Ларсом, сильно похолодало. От ледяного ветра слезились глаза. То и дело приходилось вытаскивать руки из карманов и отогревать замерзшие уши.
Собственная фраза насчет большой любви упорно крутилась в голове. Произнесла она ее скорее по причине удачной формулировки. «Дополнения мне не требуется. Я ищу большую любовь». Здорово сказано! Но что стоит за этой фразой? Она вправду ищет большую любовь? Не как все, а по-настоящему? Вправду ищет? А Ларс и другие до него – просто этапы на пути к большой цели?
Улицы модного теперь рабочего квартала были безлюдны. Во многих окнах светились гирлянды лампочек; витрины турецких закусочных, тайских ресторанчиков, торгующих навынос, и азиатских продуктовых лавок сверкали и переливались всеми цветами радуги.
Мари вдруг почувствовала себя очень одинокой. Новое ощущение. Она часто бывала одна и нисколько от этого не страдала. Наоборот, казалась себе независимой и самостоятельной. Но не одинокой. Одиночество – это совсем другое. Одиночество вызывало желание сию же минуту очутиться среди людей, и чем больше их будет, тем лучше.
Прожектор впереди отбрасывал на тротуар контуры какой-то надписи. «Эскина», – прочитала Мари, подойдя поближе. Стеклянная дверь сияла теплым светом, точно уютная гостиная. И изнутри доносилось не «техно», а звуки сальсы.
4
Вечер как вечер, один из многих в этом декабре. Народу в «Эскине» было полным-полно – здесь обычно заканчивались рождественские корпоративные вечеринки. Кроме того, хватало и таких, кто решил передохнуть от предрождественских закупок да так и застрял тут со своими сумками. А еще таких, что изо всех сил старались игнорировать тарарам и делали вид, будто все нормально. Настроение царило неопределенное – смесь паники (вдруг чего не успею!), усталого безразличия, радостного предвкушения и меланхолии.
Давид, как обычно в последнее время, обслуживал сектор «С», то бишь кресла и столики, относящиеся к большому бару. Его это вполне устраивало, ведь к сектору «С» относился столик завсегдатаев, с которыми он поддерживал и приватные контакты.
Верховодил в этой компании Ральф Гранд, писатель. Во всяком случае, такую профессию он называл, когда его спрашивали. На жизнь Ральф зарабатывал техническими переводами с французского и английского на немецкий. Эта деятельность позволяла ему регулярно бывать в «Эскине» и засиживаться подолгу. Когда он находил время наряду с переводами и ночной жизнью писать большой роман, над которым трудился уже несколько лет, никогда не обсуждалось, по крайней мере в его присутствии.
Ральф был весьма интересным собеседником, хорошо подкованным в литературе, хотя иной раз слишком уж козырял своими познаниями. Одно из малоприятных его качеств.
При нем неотлучно находился Серджо Фрай, художник, чья мастерская располагалась неподалеку, в одном из промышленных зданий. На что он жил, никто себе толком не представлял, ведь его картины – огромные, проработанные грубыми красочными мазками фотографические оттиски, которые ты словно бы уже где-то видел, – выставлялись редко, а покупали их и того реже. Слухи ходили разные, но наибольшего доверия заслуживала версия, что его отец – он погиб, совершенствуясь в умении спускаться на каноэ по горным рекам, – оставил кой-какой капитал.
Сильви Альдер держалась сама по себе. Не так давно она закончила учебу, стала преподавательницей рисования и сразу получила место в том же училище. Маленькая, изящная, она напоминала юную Эдит Пиаф и подчеркивала это сходство, выщипывая брови и пользуясь ярко-красной губной помадой.
Роже Бертоли и Ролли Майер тоже приходили вдвоем. Роже работал текстовиком в рекламном агентстве и восхищался начитанностью Ральфа Гранда. Ролли до недавнего времени занимал там же должность АД, арт-директора, а теперь открыл индивидуальную фирму под несколько претенциозным названием «АДхок» (придумал его Роже Бертоли). Вся ее деятельность сводилась к тому, чтобы в случаях, когда у рекламных агентств возникает дефицит персонала, «давать им напрокат» самого Ролли. Но в нынешней экономической ситуации нехватки персонала никто не испытывал, и Ролли был вынужден подрабатывать техническими чертежами, получая заказы через Ральфа Гранда.
Сандра Шер присоединялась к остальной компании спорадически. Как flight attendant, она иной раз по нескольку дней находилась за пределами страны. Крупная блондинка, glamorous, именно так раньше представляли себе стюардесс. Вместе с ней неизменно появлялись Келли Штауффер и Боб Егер. Келли, архитектор, худой, бритоголовый, всегда в черном, и спутник его жизни Боб, телеоператор, мускулистый парень, тоже обритый наголо и тоже в черном.
Сегодня вечером они собрались в полном составе. Расположились на потертых плюшевых креслах и диванчиках, с обычной своей выпивкой – риоха для Ральфа, пиво для Серджо и Ролли, кава для Сильви и Келли, мохито для Роже, джин с тоником для Сандры и безалкогольное пиво для Боба.
Давид наизусть знал, что они закажут, и мог бы принести напитки, не дожидаясь просьб, но однажды из-за этого произошел неприятный инцидент.
Ральф тогда едва успел сесть, а Давид уже принес ему бокал риохи. «Я риоху не заказывал», – сказал Ральф.
«Извини. Просто ты всегда заказываешь риоху, вот я и подумал… Что же тебе принести?»
«Бокал риохи».
Давид улыбнулся и поставил перед ним бокал.
«Не этот. Другой, который я заказал».
Если бы не Серджо, Ральф наверняка бы настоял, чтобы Давид унес этот бокал и подал другой. Весь вечер, проходя мимо, Давид слышал обрывки дискуссии о праве человека на непредсказуемость, как выразился Ральф Гранд.
На следующий вечер Давид пошел в «Горную тишь», местный рабочий ресторанчик, который держал хозяин-испанец. Обычно Ральф там ужинал, а потом перебирался в «Эскину». Давид хотел поговорить с ним начистоту. Хотел сказать, что Ральф не может отчитывать его при всех, как мальчишку. В конце концов, они же вроде как друзья. И если Ральф недоволен обслуживанием, пусть выскажет свои претензии с глазу на глаз.
Но когда он подсел за столик к Ральфу, тот увлеченно спорил с каким-то тощим малым, который курил русскую папиросу, зажав ее в желтых от никотина пальцах. На Давида Ральф обратил не больше внимания, чем накануне в «Эскине», когда тот принес ему бокал риохи».
Давид заказал тортилью и колу – перед работой он спиртного не пил – и стал ждать удобного момента включиться в разговор.
Привычная для Давида ситуация – ждать, пока на него обратят внимание. Вернее, пока Ральф обратит на него внимание. Ведь если он обратит внимание, то и остальные семеро тоже обратят.
Не то чтобы Давид испытывал трудности с общением. Многие люди очень даже симпатизировали ему, и он поддерживал с ними вполне нормальные, ровные отношения. Чего ради он вбил себе в голову, что непременно должен войти в Ральфову компанию, он и сам толком не понимал. Внушал себе, будто все дело в том, что это интересные люди, занимающиеся интересными вещами, обсуждающие интересные темы. Но возможно, причина была куда проще: они видели в нем только официанта.
На самом же деле Давид не официант, это всего лишь временная работа. Несколько лет он проучился в гимназии, одно время работал консультантом в компьютерном магазине, хорошо разбирался во фруктах и овощах, потому что целый год трудился во Франции на экологической ферме.
И ему совсем не хотелось, чтобы его воспринимали как симпатичного официанта, которого узнают и на улице и с которым иной раз можно пропустить по рюмочке. Он хотел быть для них добрым знакомым, даже другом, который волею случая разносит в «Эскине» напитки и рассчитывается с посетителями просто потому, что в данный момент волею случая работает официантом.
Чтобы добиться такого статуса, Давид иногда и в свободные дни заходил в «Эскину». Подсаживался к Ральфу и остальным и пытался участвовать в разговоре.
Было это непросто, ведь компашка знала друг друга уже давным-давно и успела обзавестись собственной кодовой системой. Сокращениями, речевыми оборотами, акцентами и жестами, непонятными для посторонних. Так что Давид большей частью только слушал, дожидаясь какой-нибудь реплики, позволяющей вступить в разговор.
К примеру, такой репликой был Апдайк. В начале своей работы в «Эскине» Давид как-то перехватил замечание Ральфа: «Поверить не могу, что провожу вечера в обществе человека, который никогда не читал Апдайка». Он имел в виду Роже Бертоли, текстовика, который, смущенно ухмыляясь, спрятался за своим мохито.
После этого Давид, не без труда, одолел все апдайковские романы про Кролика и с тех пор тщетно ждал, когда опять всплывет тема Апдайка.
Пожалуй, он единственный из всех восполнил сей пробел. Остальные же упорно обходили апдайковскую тему стороной.
Тем вечером Давид так и ушел из «Горной тиши» на работу, не призвав Ральфа к ответу.
Да и сумел ли бы он в самом деле поговорить с Ральфом начистоту, представься ему такая возможность, – это уже отдельный разговор.
Незадолго до полуночи в «Эскину» вошла девушка, которую ему захотелось увидеть снова.
Давид как раз шел с подносом тапас к одному из диванчиков у входа, когда девушка появилась из короткого коридора, который вел от входной двери в зал. Она расстегивала пальто и оглядывалась по сторонам.
Стояла она совсем близко, метрах в двух от него. И первое, что бросилось ему в глаза, были ее волосы. Луч точечной лампы, освещавшей нишу с безделушками шестидесятых годов, скользнул по ее коротко подстриженному затылку, и пушок на шее вспыхнул золотом.
Девушка повернула голову. Лицо узенькое, бледнее, чем у большинства посетителей, которые об эту пору входили с холодной улицы в «Эскину». Глаза голубые, а может, серые или зеленые, при таком освещении сказать трудно. Маленький рот чуть приоткрыт, будто она хочет о чем-то спросить. Между бровями того же густого пшеничного цвета, что и волосы, залегла крошечная вертикальная складка. Наверно, от досады, что в этом баре, похоже, местечка для нее не найдется.
Она уже принялась снова застегивать пальто, когда Давид спросил:
– Ищешь место?
– А что, найдется?
– Если ты не против посидеть с другими.
– Смотря с кем.
– Нормальный народ.
Давид провел ее в уголок, где расположилась компания Ральфа. Обычно там было свободное кресло, запасное, на него складывали пальто. Оно, конечно, считалось табу, но Давид не видел другого способа не дать девушке уйти и одновременно держать ее в сфере своего влияния.
Он перехватил несколько недоуменных взглядов, когда со словами «тут вряд ли еще кто придет» снял пальто со стула и переложил на подлокотник дивана. Но никто не запротестовал – для этого гостья была слишком хорошенькой.
В тот вечер Давид, пожалуй, уделял кой-кому из посетителей маловато внимания. Зато чаще обычного опорожнял пепельницы Ральфовой компании. И, принимая у кого-нибудь из них заказ, не спрашивал, есть ли другие пожелания. Предпочитал подойти лишний раз и принять новый заказ.
Звали девушку Мари, имя он услышал, когда принес ей первый бокал кавы. Не Мария, не Мэри, а Мари. Красивое имя. Простое и красивое. Как и все в ней.
С женщинами, которые ему нравились, Давид терялся. Потому что смотрел на себя их глазами. Руки и ноги у него сразу становились слишком большими, как у щенка. Уши оттопыривались, волосы над лбом отступали назад. Он чувствовал свои усы, и баки, и бабочку, и бородку, пятидневную щетину, последний вариант многочисленных изменчивых бородок. А когда говорил, губы словно распухали.
Если женщина ему не нравилась, такого не бывало. Поэтому любовная его жизнь состояла из длинной череды коротких интрижек с женщинами, которые совершенно ему не нравились. И нескольких нереализованных романов с теми, кого он боготворил.
Мари как будто бы принадлежала к третьей категории. С которой он столкнулся впервые.
Судя по всему, ей было хорошо в этой компании, с которой он ее познакомил. Она совершенно раскованно сидела между Сильви и Бобом и вместе с остальными смеялась над Ральфом Грандом, а тот, как всегда, отчаянно пушил хвост перед новой публикой.
Раза два-три Давид присел на подлокотник дивана и попытался участвовать в разговоре. Но каждый раз мог только посмеяться над какой-то шуткой, которой целиком не слыхал.
Около часа Ральф подозвал его:
– Счет!
Час – это для Ральфа рановато. Обычно он сидел до трех, до закрытия «Эскины».
– Вы потом будете в «Волюме»? – спросил Давид.
«Волюм» – расположенный поблизости клуб, где они устраивались, когда не хотели расходиться.
Ральф посмотрел на Мари, будто решение зависело от нее.
– В «Волюме»? Давненько я там не бывала.
Давид получил по счету, как всегда с каждого отдельно.
Рассчитываясь, Мари сказала:
– Доброй ночи, и спасибо за превосходное место.
На тарелочке для сдачи она оставила восемь франков.
Давид смущенно забрал чаевые.
– Может, еще увидимся в «Волюме».
– Может быть.
Убирая со стола, он видел, как Мари вместе со всей компанией исчезла в коридоре.
В беготне между стойкой бара и столиками, с полным подносом, в сутолоке все более нетерпеливых посетителей, злившихся, что он запаздывает с заказами, последние два часа в «Эскине», как правило, пролетали быстро. Но сегодня минуты тянулись бесконечно. Давид думал только о ней. О Мари, которая была сейчас в «Волюме» и наверняка танцевала с Ральфом. Он видел, как Ральф помогал ей надеть пальто. С иронической миной, пародируя мужчину, помогающего женщине в двадцать первом веке надеть пальто, – но все-таки. А она восприняла это совершенно естественно, будто привыкла к таким знакам внимания.
Он небось и танцует с ней так же. Иронически. Каждое движение – словно намек. На дамского угодника, на жиголо, на танцора-профи, на рок-гитариста, на короля танго. Настырного короля танго. Давид не раз наблюдал Ральфа в этой роли. И представлять себе его танцующим с Мари было особенно неприятно.
– Что случилось, Давид? – В голосе Тобиаса, владельца «Эскины», человека, в общем-то, добродушного, звучало легкое раздражение.
Давид прекрасно понимал, о чем он. Давид потерял контроль над своим сектором. Неубранные столы, одни посетители толпятся у стойки, сами заказывают бармену напитки, другие же сердито требуют счет.
Ответ слетел с языка совершенно спонтанно:
– Мне очень жаль, но я весь вечер плохо себя чувствую.
– Черт, и Сандра, как нарочно, заболела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Вот почему она с благодарностью ухватилась за первую же возможность выйти из игры. Речь зашла о бирже. Ларс подробно объяснял ей разницу между рынком «быков» и рынком «медведей», а она демонстративно скучала. И в конце концов он обиженно оборвал свои рассуждения:
«Извини, тебе это, наверно, неинтересно».
«Не то слово, – огрызнулась Мари. – Меня просто тошнит. Ненавижу людей, наживающихся на том, что фирмы сокращают персонал, лишь бы получить побольше прибыли».
На миг он растерялся. А потом, как нельзя кстати, бросил:
«В таком случае я не понимаю, как ты можешь встречаться с экономистом».
С экономистом!
«Вот и я тоже не понимаю!» – твердо сказала она, встала и ушла.
И вот теперь Мари сидела с Ларсом в «Звездолете» и собиралась расставить точки над «i». Официант принес ему шампанское, а ей – минеральную воду. В душе она злилась на себя: могла бы продемонстрировать независимость, заказав хотя бы коктейль.
Стены в зале украшала россыпь точечных лампочек, единственный здешний декор. Огромные динамики пульсировали навязчивым ритмом фоновой музыки.
– Не знаю, можно ли чокаться шампанским и минералкой, – сказал Ларс.
– Разве и тут есть предписания?
– Тогда давай чокнемся.
– Если хочешь.
Они чокнулись, и Ларс спросил:
– Мир?
Мари поставила стакан.
– Мы не в ссоре, Ларс. Мы просто друг другу не подходим.
– Мы дополняем друг друга.
Мари вздохнула.
– Дополнения мне не требуется. Я ищу большую любовь.
Ларс промолчал.
– Не надо делать такое лицо, сердце разрывается.
– Значит, еще есть надежда.
Мари взяла Ларсов бокал, сделала знак проходившему мимо официанту. Тот кивнул.
Они молча подождали, пока ей принесут шампанское. Мари подняла бокал.
– Давай выпьем за минувшие недели и, как взрослые люди, поставим точку в этой истории.
Но она хотела от Ларса слишком многого. Когда подали закуску, он умолял, за горячим принялся осыпать ее упреками, а за кофе уже повернул дело так, будто сам решил с ней развязаться. Ей, конечно, было досадно, хотя, с другой стороны, такая ситуация имела свой плюс: она не обязана платить за себя по счету, тем более что денег явно не хватит.
Предложение подвезти ее куда-нибудь она отклонила, сказав, что лучше пройдется пешком.
Ночь выдалась еще более ясная, чем день. Но за те три часа, что она промучилась с Ларсом, сильно похолодало. От ледяного ветра слезились глаза. То и дело приходилось вытаскивать руки из карманов и отогревать замерзшие уши.
Собственная фраза насчет большой любви упорно крутилась в голове. Произнесла она ее скорее по причине удачной формулировки. «Дополнения мне не требуется. Я ищу большую любовь». Здорово сказано! Но что стоит за этой фразой? Она вправду ищет большую любовь? Не как все, а по-настоящему? Вправду ищет? А Ларс и другие до него – просто этапы на пути к большой цели?
Улицы модного теперь рабочего квартала были безлюдны. Во многих окнах светились гирлянды лампочек; витрины турецких закусочных, тайских ресторанчиков, торгующих навынос, и азиатских продуктовых лавок сверкали и переливались всеми цветами радуги.
Мари вдруг почувствовала себя очень одинокой. Новое ощущение. Она часто бывала одна и нисколько от этого не страдала. Наоборот, казалась себе независимой и самостоятельной. Но не одинокой. Одиночество – это совсем другое. Одиночество вызывало желание сию же минуту очутиться среди людей, и чем больше их будет, тем лучше.
Прожектор впереди отбрасывал на тротуар контуры какой-то надписи. «Эскина», – прочитала Мари, подойдя поближе. Стеклянная дверь сияла теплым светом, точно уютная гостиная. И изнутри доносилось не «техно», а звуки сальсы.
4
Вечер как вечер, один из многих в этом декабре. Народу в «Эскине» было полным-полно – здесь обычно заканчивались рождественские корпоративные вечеринки. Кроме того, хватало и таких, кто решил передохнуть от предрождественских закупок да так и застрял тут со своими сумками. А еще таких, что изо всех сил старались игнорировать тарарам и делали вид, будто все нормально. Настроение царило неопределенное – смесь паники (вдруг чего не успею!), усталого безразличия, радостного предвкушения и меланхолии.
Давид, как обычно в последнее время, обслуживал сектор «С», то бишь кресла и столики, относящиеся к большому бару. Его это вполне устраивало, ведь к сектору «С» относился столик завсегдатаев, с которыми он поддерживал и приватные контакты.
Верховодил в этой компании Ральф Гранд, писатель. Во всяком случае, такую профессию он называл, когда его спрашивали. На жизнь Ральф зарабатывал техническими переводами с французского и английского на немецкий. Эта деятельность позволяла ему регулярно бывать в «Эскине» и засиживаться подолгу. Когда он находил время наряду с переводами и ночной жизнью писать большой роман, над которым трудился уже несколько лет, никогда не обсуждалось, по крайней мере в его присутствии.
Ральф был весьма интересным собеседником, хорошо подкованным в литературе, хотя иной раз слишком уж козырял своими познаниями. Одно из малоприятных его качеств.
При нем неотлучно находился Серджо Фрай, художник, чья мастерская располагалась неподалеку, в одном из промышленных зданий. На что он жил, никто себе толком не представлял, ведь его картины – огромные, проработанные грубыми красочными мазками фотографические оттиски, которые ты словно бы уже где-то видел, – выставлялись редко, а покупали их и того реже. Слухи ходили разные, но наибольшего доверия заслуживала версия, что его отец – он погиб, совершенствуясь в умении спускаться на каноэ по горным рекам, – оставил кой-какой капитал.
Сильви Альдер держалась сама по себе. Не так давно она закончила учебу, стала преподавательницей рисования и сразу получила место в том же училище. Маленькая, изящная, она напоминала юную Эдит Пиаф и подчеркивала это сходство, выщипывая брови и пользуясь ярко-красной губной помадой.
Роже Бертоли и Ролли Майер тоже приходили вдвоем. Роже работал текстовиком в рекламном агентстве и восхищался начитанностью Ральфа Гранда. Ролли до недавнего времени занимал там же должность АД, арт-директора, а теперь открыл индивидуальную фирму под несколько претенциозным названием «АДхок» (придумал его Роже Бертоли). Вся ее деятельность сводилась к тому, чтобы в случаях, когда у рекламных агентств возникает дефицит персонала, «давать им напрокат» самого Ролли. Но в нынешней экономической ситуации нехватки персонала никто не испытывал, и Ролли был вынужден подрабатывать техническими чертежами, получая заказы через Ральфа Гранда.
Сандра Шер присоединялась к остальной компании спорадически. Как flight attendant, она иной раз по нескольку дней находилась за пределами страны. Крупная блондинка, glamorous, именно так раньше представляли себе стюардесс. Вместе с ней неизменно появлялись Келли Штауффер и Боб Егер. Келли, архитектор, худой, бритоголовый, всегда в черном, и спутник его жизни Боб, телеоператор, мускулистый парень, тоже обритый наголо и тоже в черном.
Сегодня вечером они собрались в полном составе. Расположились на потертых плюшевых креслах и диванчиках, с обычной своей выпивкой – риоха для Ральфа, пиво для Серджо и Ролли, кава для Сильви и Келли, мохито для Роже, джин с тоником для Сандры и безалкогольное пиво для Боба.
Давид наизусть знал, что они закажут, и мог бы принести напитки, не дожидаясь просьб, но однажды из-за этого произошел неприятный инцидент.
Ральф тогда едва успел сесть, а Давид уже принес ему бокал риохи. «Я риоху не заказывал», – сказал Ральф.
«Извини. Просто ты всегда заказываешь риоху, вот я и подумал… Что же тебе принести?»
«Бокал риохи».
Давид улыбнулся и поставил перед ним бокал.
«Не этот. Другой, который я заказал».
Если бы не Серджо, Ральф наверняка бы настоял, чтобы Давид унес этот бокал и подал другой. Весь вечер, проходя мимо, Давид слышал обрывки дискуссии о праве человека на непредсказуемость, как выразился Ральф Гранд.
На следующий вечер Давид пошел в «Горную тишь», местный рабочий ресторанчик, который держал хозяин-испанец. Обычно Ральф там ужинал, а потом перебирался в «Эскину». Давид хотел поговорить с ним начистоту. Хотел сказать, что Ральф не может отчитывать его при всех, как мальчишку. В конце концов, они же вроде как друзья. И если Ральф недоволен обслуживанием, пусть выскажет свои претензии с глазу на глаз.
Но когда он подсел за столик к Ральфу, тот увлеченно спорил с каким-то тощим малым, который курил русскую папиросу, зажав ее в желтых от никотина пальцах. На Давида Ральф обратил не больше внимания, чем накануне в «Эскине», когда тот принес ему бокал риохи».
Давид заказал тортилью и колу – перед работой он спиртного не пил – и стал ждать удобного момента включиться в разговор.
Привычная для Давида ситуация – ждать, пока на него обратят внимание. Вернее, пока Ральф обратит на него внимание. Ведь если он обратит внимание, то и остальные семеро тоже обратят.
Не то чтобы Давид испытывал трудности с общением. Многие люди очень даже симпатизировали ему, и он поддерживал с ними вполне нормальные, ровные отношения. Чего ради он вбил себе в голову, что непременно должен войти в Ральфову компанию, он и сам толком не понимал. Внушал себе, будто все дело в том, что это интересные люди, занимающиеся интересными вещами, обсуждающие интересные темы. Но возможно, причина была куда проще: они видели в нем только официанта.
На самом же деле Давид не официант, это всего лишь временная работа. Несколько лет он проучился в гимназии, одно время работал консультантом в компьютерном магазине, хорошо разбирался во фруктах и овощах, потому что целый год трудился во Франции на экологической ферме.
И ему совсем не хотелось, чтобы его воспринимали как симпатичного официанта, которого узнают и на улице и с которым иной раз можно пропустить по рюмочке. Он хотел быть для них добрым знакомым, даже другом, который волею случая разносит в «Эскине» напитки и рассчитывается с посетителями просто потому, что в данный момент волею случая работает официантом.
Чтобы добиться такого статуса, Давид иногда и в свободные дни заходил в «Эскину». Подсаживался к Ральфу и остальным и пытался участвовать в разговоре.
Было это непросто, ведь компашка знала друг друга уже давным-давно и успела обзавестись собственной кодовой системой. Сокращениями, речевыми оборотами, акцентами и жестами, непонятными для посторонних. Так что Давид большей частью только слушал, дожидаясь какой-нибудь реплики, позволяющей вступить в разговор.
К примеру, такой репликой был Апдайк. В начале своей работы в «Эскине» Давид как-то перехватил замечание Ральфа: «Поверить не могу, что провожу вечера в обществе человека, который никогда не читал Апдайка». Он имел в виду Роже Бертоли, текстовика, который, смущенно ухмыляясь, спрятался за своим мохито.
После этого Давид, не без труда, одолел все апдайковские романы про Кролика и с тех пор тщетно ждал, когда опять всплывет тема Апдайка.
Пожалуй, он единственный из всех восполнил сей пробел. Остальные же упорно обходили апдайковскую тему стороной.
Тем вечером Давид так и ушел из «Горной тиши» на работу, не призвав Ральфа к ответу.
Да и сумел ли бы он в самом деле поговорить с Ральфом начистоту, представься ему такая возможность, – это уже отдельный разговор.
Незадолго до полуночи в «Эскину» вошла девушка, которую ему захотелось увидеть снова.
Давид как раз шел с подносом тапас к одному из диванчиков у входа, когда девушка появилась из короткого коридора, который вел от входной двери в зал. Она расстегивала пальто и оглядывалась по сторонам.
Стояла она совсем близко, метрах в двух от него. И первое, что бросилось ему в глаза, были ее волосы. Луч точечной лампы, освещавшей нишу с безделушками шестидесятых годов, скользнул по ее коротко подстриженному затылку, и пушок на шее вспыхнул золотом.
Девушка повернула голову. Лицо узенькое, бледнее, чем у большинства посетителей, которые об эту пору входили с холодной улицы в «Эскину». Глаза голубые, а может, серые или зеленые, при таком освещении сказать трудно. Маленький рот чуть приоткрыт, будто она хочет о чем-то спросить. Между бровями того же густого пшеничного цвета, что и волосы, залегла крошечная вертикальная складка. Наверно, от досады, что в этом баре, похоже, местечка для нее не найдется.
Она уже принялась снова застегивать пальто, когда Давид спросил:
– Ищешь место?
– А что, найдется?
– Если ты не против посидеть с другими.
– Смотря с кем.
– Нормальный народ.
Давид провел ее в уголок, где расположилась компания Ральфа. Обычно там было свободное кресло, запасное, на него складывали пальто. Оно, конечно, считалось табу, но Давид не видел другого способа не дать девушке уйти и одновременно держать ее в сфере своего влияния.
Он перехватил несколько недоуменных взглядов, когда со словами «тут вряд ли еще кто придет» снял пальто со стула и переложил на подлокотник дивана. Но никто не запротестовал – для этого гостья была слишком хорошенькой.
В тот вечер Давид, пожалуй, уделял кой-кому из посетителей маловато внимания. Зато чаще обычного опорожнял пепельницы Ральфовой компании. И, принимая у кого-нибудь из них заказ, не спрашивал, есть ли другие пожелания. Предпочитал подойти лишний раз и принять новый заказ.
Звали девушку Мари, имя он услышал, когда принес ей первый бокал кавы. Не Мария, не Мэри, а Мари. Красивое имя. Простое и красивое. Как и все в ней.
С женщинами, которые ему нравились, Давид терялся. Потому что смотрел на себя их глазами. Руки и ноги у него сразу становились слишком большими, как у щенка. Уши оттопыривались, волосы над лбом отступали назад. Он чувствовал свои усы, и баки, и бабочку, и бородку, пятидневную щетину, последний вариант многочисленных изменчивых бородок. А когда говорил, губы словно распухали.
Если женщина ему не нравилась, такого не бывало. Поэтому любовная его жизнь состояла из длинной череды коротких интрижек с женщинами, которые совершенно ему не нравились. И нескольких нереализованных романов с теми, кого он боготворил.
Мари как будто бы принадлежала к третьей категории. С которой он столкнулся впервые.
Судя по всему, ей было хорошо в этой компании, с которой он ее познакомил. Она совершенно раскованно сидела между Сильви и Бобом и вместе с остальными смеялась над Ральфом Грандом, а тот, как всегда, отчаянно пушил хвост перед новой публикой.
Раза два-три Давид присел на подлокотник дивана и попытался участвовать в разговоре. Но каждый раз мог только посмеяться над какой-то шуткой, которой целиком не слыхал.
Около часа Ральф подозвал его:
– Счет!
Час – это для Ральфа рановато. Обычно он сидел до трех, до закрытия «Эскины».
– Вы потом будете в «Волюме»? – спросил Давид.
«Волюм» – расположенный поблизости клуб, где они устраивались, когда не хотели расходиться.
Ральф посмотрел на Мари, будто решение зависело от нее.
– В «Волюме»? Давненько я там не бывала.
Давид получил по счету, как всегда с каждого отдельно.
Рассчитываясь, Мари сказала:
– Доброй ночи, и спасибо за превосходное место.
На тарелочке для сдачи она оставила восемь франков.
Давид смущенно забрал чаевые.
– Может, еще увидимся в «Волюме».
– Может быть.
Убирая со стола, он видел, как Мари вместе со всей компанией исчезла в коридоре.
В беготне между стойкой бара и столиками, с полным подносом, в сутолоке все более нетерпеливых посетителей, злившихся, что он запаздывает с заказами, последние два часа в «Эскине», как правило, пролетали быстро. Но сегодня минуты тянулись бесконечно. Давид думал только о ней. О Мари, которая была сейчас в «Волюме» и наверняка танцевала с Ральфом. Он видел, как Ральф помогал ей надеть пальто. С иронической миной, пародируя мужчину, помогающего женщине в двадцать первом веке надеть пальто, – но все-таки. А она восприняла это совершенно естественно, будто привыкла к таким знакам внимания.
Он небось и танцует с ней так же. Иронически. Каждое движение – словно намек. На дамского угодника, на жиголо, на танцора-профи, на рок-гитариста, на короля танго. Настырного короля танго. Давид не раз наблюдал Ральфа в этой роли. И представлять себе его танцующим с Мари было особенно неприятно.
– Что случилось, Давид? – В голосе Тобиаса, владельца «Эскины», человека, в общем-то, добродушного, звучало легкое раздражение.
Давид прекрасно понимал, о чем он. Давид потерял контроль над своим сектором. Неубранные столы, одни посетители толпятся у стойки, сами заказывают бармену напитки, другие же сердито требуют счет.
Ответ слетел с языка совершенно спонтанно:
– Мне очень жаль, но я весь вечер плохо себя чувствую.
– Черт, и Сандра, как нарочно, заболела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25