Шаги Фабио по булыжной мостовой рождали эхо в фасадах старых домов.
Первым признаком жизни была девушка, выбежавшая из какого-то магазинчика, чтобы снять платья со стояка перед витриной.
Она схватила часть из них в охапку и потащила в дом.
По переулку прошелестел порыв ветра, заставляя летние ярлычки плясать на своих вешалках. Тяжелые капли шлепнулись в пыль раскаленной мостовой. Над крутыми крышами сверкнула молния.
Фабио бросился к стояку, чтобы помочь женщине перенести в помещение остальные платья. А потом стоял рядом с хохочущей продавщицей у двери магазина и смотрел, как на город обрушился потоп. Коричневые ручьи сорвались по желобам и затопили все канавы.
Продавщица вдруг умолкла. Она скрестила руки на груди, наверное, потому, что заметила, что ее платье насквозь промокло и стало прозрачным.
Дождь упал на город, как последний занавес.
Фабио обнял девушку за плечи. Она удивленно подняла на него глаза.
– Вы не против? Это похоже на праздник.
Она кивнула. Через некоторое время она положила руку ему на бедро. Так они и стояли, пока природный катаклизм не превратился в обычный летний дождь.
Когда Фабио под вой пожарных сирен мимо залитых водой подвалов шагал к трамвайной остановке, ему вдруг пришло в голову, что он даже не спросил ее имени.
Кафе «Марабу» представляло собой мрачную забегаловку. Перед входом торчала стойка для велосипедов с рекламой сигарет, которые не выпускались уже много лет. К стеклу витрины был приклеен силуэт марабу из голубой фольги.
Обшарпанные столики с красными пластиковыми салфетками в черных разводах; пластиковые же подстилки на стульях и скамьях, заклеенные во многих местах заплатами почти такого же цвета; три покрытых пылью филодендрона с устало опущенными побегами, выглядывающие из ниш, углов и закутков, – вот и вся обстановка помещения.
В кафе «Марабу» было пусто и тихо. Только за одним из столиков шушукались две старухи да время от времени за стойкой, где официантка кипятила воду для чая, фыркала кофеварка.
Официантка принесла Фабио стакан мятного чая в металлическом подстаканнике с такой горячей ручкой, словно в ней сосредоточилась вся жара этого лета.
Выловив из стакана нитку, он принялся окунать пакетик в кипяток.
Гроза принесла долгожданную перемену погоды. Похолодало, второй день подряд лил дождь. На улицах замелькали дождевые плащи и зонтики, в трамваях запахло мокрой одеждой, люди быстро позабыли, как страдали от жары, и снова затосковали по солнцу.
Фабио не поддавался вновь пробудившейся тоске. Физически он почувствовал себя намного лучше. Позавчера он дозвонился Норине, и она, уступив его настояниям, согласилась встретиться.
Это она назначила встречу в «Марабу». Из-за перемены погоды пришлось перенести съемку с пленэра в какой-то дом, расположенный по соседству с кафе.
Фабио увидел ее силуэт сквозь зеленое стекло двери, и сердце его застучало, как во время первого свидания. Она стряхнула воду с зонта, сунула его в медную подставку для зонтиков и подошла к столику. Фабио встал.
Норина была в черной нейлоновой куртке, которой Фабио прежде на ней не видел. То ли она надела ее от дождя, то ли носила не снимая. Этого Фабио не знал, а то бы он помог ей снять куртку, и приветствие не получилось бы таким натянутым. А так они обменялись рукопожатием, как двое людей, совершенно чужих друг другу.
Норина села, выпростала руки из рукавов куртки и сбросила ее за спину. Она казалась невыспавшейся, под глазами залегли темные тени, которые всегда так ему нравились. Они придавали ее девичьим чертам какое-то невинно-соблазнительное выражение.
– Ты теперь куришь? – указала она на пепельницу.
– Когда я очухался, я был курящим, – усмехнулся он.
Она похудела, лицо еще немного вытянулось, зеленые глаза смотрели устало. Она снова изменила свою короткую стрижку, теперь челка доходила почти до выщипанных бровей. Ей это шло.
Она тоже заказала чай.
– Ну, хорошо, – сказала она, когда на столике перед ней появился стакан, – рассказывай свой сюжет.
Фабио насколько мог беспристрастно рассказал ей об открытии доктора Барта и о том, какую роль сыграл в этой истории Лукас. Как профессиональный репортер, ничего не упуская и не присочиняя, он описал события, которые случайно коснулись его лично. Заканчивая отчет, он упомянул о тайной встрече в вестибюле отеля «Европа».
– Я подумал, что ты должна узнать об этом, – сказал он, откидываясь на спинку стула.
Пока Фабио произносил свой монолог, Норина рвала картонную подставку под чайный стакан в мелкие клочки, а потом ребром узкой ладони передвигала их по столу, образуя кучки разной конфигурации. Раньше эта привычка действовала Фабио на нервы, теперь она его восхищала.
Он протянул ей свою подставку. Она взяла картонку без комментариев и начала методично разрывать.
– Знаешь, что мне всегда нравилось в Лукасе? Он никогда не сказал о тебе ни единого дурного слова. Никогда. Напротив: он всегда защищал тебя, если кто-то катил на тебя бочку. Я, например. Такое случалось часто. Бывали дни, когда я ни о чем другом не говорила, можешь себе представить. Но Лукас всегда твердил, что я должна тебя понять, искал объяснений и извинений. Ты понятия не имеешь, какого идеального друга ты имеешь в лице Лукаса. Это невозможно было выдержать.
– Однако же ты, похоже, это отлично выдержала, – съязвил Фабио.
Норина сохранила серьезность.
– После того как он в первый раз переспал со мной, он уже не был идеальным другом.
Фабио рассмеялся:
– Скажи честно, ты его соблазнила, чтобы лишить меня идеального друга.
– Может быть, бессознательно. – Похоже, она уже взвешивала такую возможность.
Она сдвинула клочки картона в полукруг.
– Даже если все, что ты мне тут рассказал, правда…
– Это правда, – перебил ее Фабио.
– …Даже если это правда, он бы, на твоем месте, не сказал мне об этом ни слова.
– И допустил, чтобы ты жила с человеком, который за твоей спиной попирает все твои принципы.
– Обо мне не беспокойся.
– Однако же я именно это и делаю.
– А где ты был раньше? – Ноготок Норины, покрытый красным лаком, подравнял полукруг.
Официантка бросила в музыкальный автомат монету и нажала несколько рядов клавиш. Фабио указал на свою голову:
– Здесь, внутри, ничего этого не произошло, и я бы отдал все на свете, чтобы этого не произошло и в реальности.
Норина стерла полукруг и попыталась сдвинуть клочки в прямую линию.
Фабио вынул из кармана коралловые бусы. Положил их на стол, параллельно линии из клочков картона.
Норина подняла на него глаза.
– Кораллы. Из Амальфи.
Она смотрела на них с восхищением, но не притрагивалась.
– Красивые.
– Таких красных уже не добывают.
– Цвет китайского лака.
– Надень их.
Норина покачала головой.
Фабио улыбнулся:
– Это ни к чему тебя не обязывает.
Она подняла нитку со стола, взяла Фабио за руку, положила на его ладонь бусы и изо всех сил сжала ее в кулак.
– Из-за Лукаса?
– Я больше не с Лукасом.
– Вот как. С каких это пор?
– Со вчерашнего дня. Со вчерашней ночи. С сегодняшнего утра. Не важно. Мы расстались.
Фабио с огромным трудом сдержал улыбку до ушей, он не бросился ей на шею и вообще не выдал никакой неподобающей реакции. Он сосредоточился на ощущении холодных тяжелых кораллов в своей руке и не сказал ничего.
– Вот почему я согласилась с тобой встретиться. Я хотела, чтобы ты узнал об этом от меня. И еще о том, что ты здесь ни при чем.
– Что ты имеешь в виду? – Причина, по которой я ушла от тебя, – не в Лукасе. Эта причина – в тебе.
На следующий день Лукас Егер погиб.
Всю ночь и все утро шел дождь, и конца ему не было видно. Первую половину дня Фабио посвятил тренировке сначала мускулов, потом памяти. За обедом – в «Бертини», где же еще? – он встречался с Фреди. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь о разрыве Норины с Лукасом. Фреди, с его прагматическим взглядом на вещи, казался ему подходящим собеседником. Когда принесли заказ – Фабио тоже заказал себе дзабайоне, поскольку его тренер Джей утром взвесил его и нашел, что он еще не набрал нужного веса, – он завел разговор о бизнесе Фреди.
– Танцовщицы из «Персиков» вынуждены жить в меблированных номерах «Флорида» и платить за них две с половиной тысячи в месяц.
– Возможно. Эти детали улаживает наше руководство.
– Две с половиной тысячи. Плюс за белье и уборку.
– Не бери в голову, – ухмыльнулся Фреди. – Ты живешь бесплатно.
– Это грабеж.
– Брось, они зарабатывают эти деньги за два-три вечера.
– В «Персиках»?
– И там, и после выступлений. Меньше пяти сотен они не берут. Те еще девицы. Плюс гонорар, плюс проценты с шампанского. Неужто нам устанавливать тариф, как в молодежных ночлежках?
Просигналил мобильник Фабио. Звонила Сара Матей.
– Фабио, – проговорила она каким-то странным голосом. – Лукас мертв.
– Что?
– Лукас погиб.
– Как?
– Час назад нам позвонили. Его выудили из реки около ГЭС.
– Норина знает?
– Она сейчас в полиции. Я еду туда. Если ты понадобишься, тебя можно будет застать по мобильнику?
– Конечно. Мне тоже приехать?
– Нет. Только если понадобишься. Ты слышишь? Не приезжай, пока я тебе не позвоню.
Она разъединилась.
Фабио положил на стол свой мобильник.
– Ты не будешь? – Фреди указал на дзабайоне Фабио. Тот покачал головой. Фреди придвинул к себе стакан и принялся за еду. – Что случилось? – поинтересовался он, не прерывая процесса.
– Лукас мертв.
– Тот самый Лукас, который увел у тебя женщину?
Фабио кивнул.
– Вот видишь, – сказал Фреди, продолжая свое занятие.
Фабио два часа просидел у себя в комнате, ожидая звонка Сары. Потом набрал номер ее мобильника. Отозвался автоответчик. «Позвони мне, как только сможешь», – записал он свое сообщение.
Он попытался застать кого-нибудь в редакции. Все были заняты. А Сара Матей, сказала телефонистка, сегодня наверняка уже больше не появится.
Фабио ждал. На обоях над окном расплылось влажное пятно. Может, где-то просочилась вода, вероятно, из-за застрявших жалюзи. С тех пор как пошел дождь, воздух в комнате посвежел. Фабио открыл окно и задернул гардину с пальмами. С улицы донеслось шуршание шин по мокрому асфальту.
Из мобильника послышалось «Болеро» Равеля. Фабио отключил вызов. Он разыскал инструкцию, и после многочисленных безуспешных попыток ему все-таки удалось стереть болеро как позывные Марлен.
Спустя некоторое время раздался обычный звонок.
«Номер не определен», – высветилось на дисплее. Он откликнулся.
– Ты слышал о Лукасе? – спросила Марлен. – Да.
– Ты знаешь подробности?
Фабио завелся.
– Почему я? – заорал он. – Почему непременно – я? Ты с ним больше контачила. Тебе что-нибудь известно?
– Извини. Я не собиралась действовать тебе на нервы. – В ее голосе звучал сарказм.
– Если я что-нибудь узнаю, то сообщу, – сказал он примирительным тоном. – Прости.
Он пытался представить себе Лукаса. Застрявшего в решетках гидростанции. Опутанного водорослями – в грязном вздувшемся потоке коричневой реки. Обезображенного – на катафалке в Институте судебной медицины. Со скрещенными руками – в гробу.
Почему он это сделал? Из-за несчастной любви? Из-за угрызений совести? Из-за того и другого? От отчаяния? Или из мести?
В глубине души Фабио склонялся к последнему объяснению. Лукас хотел подложить им свинью. Если уж он потерял Норину, так пусть, по крайней мере, он, как камень, ляжет у них на пути. В виде утопленника – Лукаса Егера, который станет для обоих вечным укором.
А что Норина разошлась с Лукасом не из-за Фабио, она может рассказывать кому угодно. Но не Лукасу. И не Фабио.
Он снова набрал номер Сары. На этот раз она отозвалась немедленно.
– А я только что собралась тебе звонить. Норина сейчас у своих родителей. Она не желает тебя видеть.
– Как она?
– Хреново. Она винит себя. Позавчера она с ним рассталась.
– Он оставил прощальное письмо?
– Пока что ничего не нашли. Пока что известно очень немного. Вчера ночью, между одиннадцатью и четырьмя, он утонул в реке под мостом Зееталь.
– Откуда они так точно знают место?
– Если бы он бросился в реку выше по течению, он бы застрял около моста Зееталь. Там какой-то затор.
– Его родителям сообщили?
– Когда мы уходили из полицейского участка, их как раз привезли туда из Института судебной медицины. Они словно окаменели.
– Что я могу сделать?
– Лучше всего держись от всего этого подальше.
Фабио улегся на кровать и стал смотреть на медленно расплывающееся влажное пятно над окном. По жестяному подоконнику неутомимо барабанил дождь. Монотонно шуршали по лужам машины. Он чувствовал, как им овладевает тяжелая хандра.
В дверь постучали.
– Да! – крикнул Фабио, не вставая с кровати.
Вошла Саманта. Она дрожала от холода и куталась в свой махровый канареечного цвета халат.
– Je m'ennuie, – пожаловалась она. – Мне скучно.
Фабио остался лежать. Очевидно, он являл собой жалкое зрелище, потому что она спросила:
– Кто-нибудь умер?
Она спросила не всерьез, просто так. Когда Фабио кивнул, она испугалась:
– Из родных?
Фабио покачал головой.
Саманта присела на край кровати.
– Твой друг?
Фабио задумался над ответом.
– Раньше был другом. Пока не стал другом моей подруги.
– Он болел?
– Он покончил с собой.
– Почему?
– Она хотела его бросить.
– Тогда это подлость.
Саманта встала и вышла, но быстро вернулась и чем-то занялась в кухонной нише. Через некоторое время она принесла ему стакан с коричневатой дымящейся жидкостью.
– Пей медленно.
– Что это?
– Пунш.
– С твоим ромом?
Она кивнула:
– Мы пьем его горячим, когда нам грустно.
– А холодным?
– Когда хотим развеселиться.
Фабио приподнялся на кровати и осторожно сделал глоток. У напитка был вкус спиртного, отдававший сахаром и лимоном.
Саманта снова уселась на край кровати.
– На Гваделупе я дала одному парню поворот от ворот. Он заявился вечером и стал ломиться в дом. И все орал: «Впусти меня, или я застрелюсь!» Не могла я его впустить, я была не одна. Полночи он все вопил: «Впусти меня, или я застрелюсь! Впусти, или застрелюсь!» В общем, он меня достал, и я ему крикнула: «Оставь меня в покое, можешь стреляться!» Пей свой грог!
Фабио сделал глоток.
– А что было потом? – спросил он, как маленький мальчик, которому перед сном рассказывают сказку.
Саманта пожала плечами:
– Он оставил меня в покое и застрелился.
Фабио не смог удержаться от смеха.
– Вот видишь. Не стоит переживать из-за людей, которые кончают с собой из-за того, что кто-то их бросил. Так не поступают. Вот ты же не покончил с собой, когда она тебя бросила.
– Это я ее бросил.
– Но ты же сказал, что он был твоим другом, пока не стал ее другом.
– Верно.
– Ты ее бросил, а потом переживал из-за ее нового друга?
– Звучит странно, да?
Она покрутила пальцем у виска.
– Почему же ты ее бросил?
– Я забыл.
Саманта рассмеялась:
– Пей. Его нужно пить горячим, а то будет слишком весело.
Фабио глотнул горячего грога.
– А это правда, что за два-три удачных вечера вы зашибаете две с половиной тысячи?
– Тебе Фреди сказал?
Фабио кивнул:
– Это верно?
– Другие девочки зашибают.
– А ты?
– А я за один вечер. – На какой-то момент она сохранила серьезность. Потом расхохоталась. – Ну и лицо у тебя! Видел бы ты себя со стороны!
Фабио допил свой грог. Тяжесть во всем теле стала более приятной.
Саманта унесла пустой стакан в нишу и сполоснула.
Он встал и взял кое-что со стола.
– Закрой глаза, – скомандовал он, когда она вернулась. Она закрыла глаза.
Он надел ей на шею коралловые бусы и открыл шкаф с зеркальной стенкой.
– Теперь открой.
Она открыла глаза и бережно, кончиками пальцев, погладила кораллы. Они излучали то же матовое мерцание, что и ее почти черная кожа.
– Это мне?
Фабио кивнул.
– Кораллы?
– Из Средиземного моря.
– У нас тоже есть кораллы. Но не такие красные.
– Они принадлежали одной нимфе.
– Что это – нимфа?
– Прелестная девушка с крыльями. Она была возлюбленной Геркулеса. Когда она умерла, он похоронил ее в самом красивом месте на свете и назвал это место ее именем. Амальфи. Ты когда-нибудь слышала об Амальфи?
Саманта покачала головой:
– Но я слышала о Геркулесе. – Она взяла в руки его голову и поцеловала долгим поцелуем. – Слишком много мускулов.
– У меня?
– У Геркулеса.
– Вы тоже чувствуете себя так, словно заново родились? – спросил доктор Фогель, подгребая к Фабио. Он был облачен в некое подобие колониального мундира со вшитым поясом и погонами.
«Интересно, – подумал Фабио, – где шьют одежду таких огромных размеров?»
Он рассказал о том, что произошло вчера. Доктор Фогель выслушал его, ничему не удивляясь. Потом сказал:
– Получается, что человек, которого вы мечтали убить, избавил вас от этой работы?
– Можно и так на это посмотреть.
– А как вы на это смотрите?
Фабио немного подумал:
– Как на дурной тон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25