На Джимми Брендан даже не глядел.— Нет, нет. — Он издал короткий смешок, тут же замерший на его губах. — Я просто удивился, потому что обычно видел здесь ее.— У ее сестренки сегодня первое причастие, — сказал Джимми.— У Надин? — воскликнул Брендан, сделав слишком большие глаза и слишком широко улыбнувшись.— У Надин, — подтвердил Джимми, удивившись, как быстро тот вспомнил имя девочки. — Именно.— Ну, передайте ей поздравления от меня и Рея.— Конечно.Брендан, устремив взгляд вниз, на прилавок, несколько раз кивнул, пока Пит паковал покупку.— Ну хорошо, рад был повидаться. Идем, Рей.Рей не глядел на брата, пока тот говорил, но когда тот сказал «идем», он пошел, лишний раз напомнив Джимми то, что всегда и всеми забывалось: Рей немой, но не глухой. Оно и неудивительно, что забывалось — ведь такое не часто встретишь.— Послушай, Джимми, — сказал Пит, когда оба брата удалились, — хочу спросить у тебя одну вещь.— Выкладывай.— За что ты ненавидишь этого парнишку?Джимми пожал плечами.— Ну, не то чтобы ненавижу. Я просто... Ну а тебе разве не кажется, что от этого немого мороз по коже пробирает?— А, так ты про этого малого, — проговорил Пит. — Он и вправду смотрит так, что кажется, приметил что-то у тебя на лице и сейчас схватит и выдернет. Так ведь? Но я не о нем говорил. Я говорил о Брендане. По-моему, он вполне славный парень, тихий такой и очень даже приличный. Видел, как он жестами с братишкой разговаривает, даже когда и не очень надо. Чтобы тот не скучал. Это ж хорошо. А ты, Джимми, приятель, глядел на него так, словно еще минута — и ты двинешь его промеж глаз и потом задашь ему жару.— Ну вот уж нет!— Правда-правда!— Серьезно?— Вот ей-богу же...Джимми глядел поверх лотерейного барабана за пыльные стекла витрины, туда, где серела под утренним небом мокрая Бакинхем-авеню. Застенчивая робкая улыбка Брендана Харриса бередила ему душу.— Джимми, ты чего? Я ведь так, в шутку...— А вот и Сэл, — сказал Джимми. Отвернувшись от Пита, он глядел через стекло, как тащится через улицу Сэл, направляясь к магазину. — Вообще-то не рано. 6Потому что разбилось оно Воскресенье Шона Дивайна — его первый день на работе после недельного перерыва — началось с того, что его вырвал из сна резкий звонок будильника, и он испытал томительное чувство неотвратимой утраты: так младенец выскакивает на свет божий из материнского лона, куда обратно пути уже не будет. Подробностей сна он не помнил, так, отдельные бессвязные детали, и, кажется, сюжета там и вовсе не было. И все же волнующие обрывки этого сна, как острые шипы, въелись в подкорку и целое утро тревожили и озадачивали его.Во сне этом фигурировала его жена Лорен, и он, уже проснувшись, продолжал чувствовать ее запах. Она была растрепана, а волосы ее цвета мокрого песка были длиннее и темнее, чем в жизни. Она была загорелой, а голые щиколотки и стопы ног были испачканы песком. Она пахла морем и солнцем и, сидя на коленях у Шона, целовала его в нос и щекотала ему шею своими длинными пальцами. Все это происходило на террасе какой-то виллы на взморье, и Шон слышал шум прибоя. Но там, где должен был находиться океан, он видел лишь пустой экран телевизора — огромный, шириной с футбольное поле. Вглядываясь в середину этого экрана, он различал лишь собственное отражение, в то время как Лорен там не было, словно обнимал он воздух.И однако, он чувствовал ее тело, ее теплую плоть.Потом вдруг действие переместилось на крышу дома, и место Лорен теперь занял флюгер. Шон обнимал этот флюгер, а внизу, под домом, зияла дыра, и у причала стояла парусная яхта. А следующая сцена — он лежит голый на постели и с ним женщина, совершенно незнакомая. Он обнимает ее и по какой-то странной, свойственной снам логике знает, что рядом в другой комнате находится Лорен и что она следит за ними, видя их на мониторе, а в окно бьется чайка. Она разбивает стекло, и осколки, как кубики льда, сыплются на постель, а Шон, уже одетый, склоняется над чайкой.Та тяжело дышит и говорит: «Шею больно!»А Шон хочет сказать: «Это потому, что она сломана», но просыпается.Он просыпается, в то время как сон все еще тяжко раскручивается в голове, липнет к векам, плотным налетом покрывая язык. Он все не открывает глаз, хотя и слышит звон будильника, он надеется, что все это еще сон, что он спит, а будильник звонит во сне.Потом он постепенно разлепляет веки, все еще чувствуя рядом с собой крепкое тело незнакомки, но, помня и запах моря, исходящий от Лорен, он открывает глаза и вдруг понимает, что это не сон, и не кино, и не грустная-прегрустная песня.Те же простыни, и та же спальня, и та же постель. На подоконнике пустая банка из-под пива, и солнце слепит глаза, а будильник на прикроватной тумбочке звонит и звонит. Из крана капает — он все забывает его починить. Его жизнь — целиком и полностью его, и только его.Он выключает будильник, но медлит вылезти из постели. Не хочется поднимать голову с подушки, проверять, нет ли похмелья. С похмелья первый день на работе будет казаться вдвое длиннее, а ему и так предстоит быть длинным, этому первому дню после недельной отлучки. Как подумаешь о том, сколько всего придется проглотить и сколько шуток на свой счет вытерпеть, становится страшно.Он лежал и слушал уличные гудки и шум за стеной: у соседей-наркоманов вечно орет телевизор, а они смотрят все подряд, начиная с «Утреннего почтальона» и до вечерней «Улицы Сезам»; он слышал, как жужжит вентилятор под потолком и шумят микроволновка и воздухоочиститель, и как гудят включенный компьютер и сотовый телефон, и как гудят кухня и гостиная, и гудит, гудит назойливо, неумолчно улица под окнами, гудит вокзал, гудят кварталы Фаной-Хайтс и Плешки.Все вдруг озвучилось. Все стронулось с места, завертелось и потекло. Все стало неустойчивым, пришло в движение, быстрее и быстрее.Когда же, черт возьми, это началось? Это единственное, что он, строго говоря, хотел бы знать. Когда все подхватилось и понеслось прочь, оставив его глядящим вслед стремительному потоку?Он закрыл глаза.Когда ушла Лорен.Вот тогда. * * * Брендан Харрис глядел на телефон, мечтая, чтобы тот зазвонил. Он поглядывал на часы. Опаздывает на два часа. Удивляться не приходится, так как Кейти не очень-то в ладах со временем, но в такой день могла бы уж и не опаздывать. Брендану не терпится ехать, а где же Кейти, если на работе ее нет? План был таков: она позвонит Брендану с работы, потом пойдет на причастие сводной сестры, после чего они встретятся. Но на работу она не вышла. И не позвонила.Сам он позвонить ей не мог. Это очень осложняло их отношения с самого первого дня знакомства. Обычно Кейти можно было застать в трех местах: у Бобби О'Доннела — это в самом начале, в родительском доме на Бакинхем-авеню, где она жила с отцом, мачехой и двумя сводными сестрами, или же в квартире наверху, где обитали эти ее кошмарные дядья, двое из которых, Ник и Вэл, были совершенно неуправляемыми и имели славу законченных психопатов. А еще был ее отец Джимми Маркус, который ненавидел Брендана, а почему, ни он, ни Кейти понять не могли. Однако ж Кейти знала это доподлинно: не один год она слышала от отца «Держись подальше от Харрисов, а приведешь кого-нибудь из них в дом — и ты мне не дочь».По словам Кейти, отец всегда такой разумный, а вот насчет Брендана, как она однажды призналась ему со слезами на глазах, «у него просто пунктик». Да-да, именно так. Как-то раз он выпил, крепко выпил, понимаешь, и его развезло, и он стал плести что-то насчет мамы, и как он любил ее и все такое, а потом вдруг и говорит: «Харрисы эти проклятые! Подонки они, Кейти, и больше никто!»Подонки. От этого слова у Брендана даже сердце зашлось.«И держись от них подальше. Это единственное, чего я от тебя требую, Кейти, слышишь? Уж пожалуйста!»— Как это случилось, — спросил Брендан, — что ты вдруг меня выбрала?Она шевельнулась в его объятиях, грустно улыбнулась ему.— А ты не знаешь?Сказать по правде, он и ума не мог приложить. Ведь Кейти, она такая, такая... Богиня! Ну а Брендан — что ж, просто Брендан.— Не знаю.— Ты добрый.— Добрый?Она кивнула.— Я видела, как ты разговариваешь с Реем, и с матерью, и с посторонними на улице. Ты очень добрый, Брендан.— Добрых много.Она покачала головой.— Много тех, кто старается такими быть. А это не одно и то же.И Брендан, обдумывая эти ее слова, вынужден был признать, что людям он обычно нравился, не то чтобы был неотразим и все такое, но, как правило, о нем отзывались хорошо: «Этот Харрис хороший парень», в таком роде. Врагов у него не было, кроме как в детстве он ни с кем не дрался. И грубых слов ему не говорили. Может быть, и вправду потому, что он добрый. И может быть, Кейти права — это редко встречается. А может быть, он просто не из тех, кто вызывает в людях раздражение.А вот отец Кейти, тот исключение из правил. А почему — загадка. Трудно отрицать, что Брендана он ненавидит.Не далее как полчаса назад Брендан мог в этом убедиться в магазине мистера Маркуса, мог почувствовать тихую затаенную ненависть, исходящую от этого человека, как зараза. От ее волны он сник, начал мямлить и заикаться. По пути домой он глаз не смел поднять на Рея — таким сделала его эта ненависть, как будто он грязный, немытый или вшивый, с нечищеными зубами. И то, что ненависть эта совершенно беспричинна — он никогда не делал ничего дурного мистеру Маркусу и даже вообще почти не был с ним знаком, — не меняло дела. Глядя на Джимми Маркуса, Брендан видел, что помощи от этого человека он не дождется, даже если его будут на глазах у того резать.Брендан не мог позвонить Кейти ни по одному из двух ее телефонов — вдруг там у них определитель номера, или еще как-нибудь они его вычислят и удивятся: чего этот проклятый Брендан звонит их Кейти? Сколько раз он уже брал телефонную трубку, но сама мысль о том, что к телефону может подойти мистер Маркус, или Бобби О'Доннел, или один из этих психопатов братьев Сэвиджей, заставляла его класть трубку на рычаг.Брендан не знал даже, кого он боится больше. Мистер Маркус — человек солидный, владелец магазина, в котором он, Брендан, чуть ли не с самого детства делает покупки, но, даже и не считая откровенной его ненависти к Брендану, есть в нем что-то нерасполагающее, какое-то двойное дно, словно от него можно ждать чего угодно. Чего именно, Брендан не знал, но на всякий случай с такими людьми хочется говорить тихо и не встречаться глазами. Вот и Бобби О'Доннел из таких: никто толком не знает, чем он там занимается и зарабатывает на жизнь, но при виде его каждый норовит перейти на другую сторону улицы, чтобы ненароком не столкнуться. Ну а что до братьев Сэвиджей, то тут уж вообще пробу ставить негде, просто ненормальные какие-то. Хуже них на всей Плешке не сыскать, характерец у каждого такой, что только держись, взрываются из-за пустяков, а если все их художества записать, то книжица получится толстая, что тебе Библия. Отец их, тоже болван порядочный, настрогал со своей тощей богомолкой-женой ребят видимо-невидимо: одиннадцать месяцев пройдет — и новый братик готов. Как с цепи сорвались. Братья росли в тесноте и грязи, среди постоянных скандалов в малюсенькой комнате, возле которой проходили рельсы надземки. Надземка эта закрывала от Плешки солнце до тех пор, пока, еще в детстве Брендана, ее не демонтировали. Полы в квартире были кривые, и поезда громыхали, день и ночь проносясь мимо комнаты мальчиков, сотрясая их трехэтажку с такой силой, что братья нередко сваливались с кроватей и просыпались утром на полу, лежа в куче, и, злые как черти, расталкивали друг друга, выбираясь на поверхность, чтобы начать новый день.Когда они были мальчишками, окружающие их не различали. Для всех они были просто Сэвиджи, стая Сэвиджей: руки и ноги, лопатки, и коленки, и спутанные вихры волос — и все это мчится в пыльном облаке, как сумчатый дьявол. А люди, увидев приближающееся облако, чтобы не попасть в зону его действия, спешат на всякий случай посторониться, надеясь, что оно либо рассеется, либо изменит направление, перекинется на кого-то другого, либо просто промчится мимо, так как Сэвидж в эту минуту занят собой и своими сумасшедшими замыслами.Да что там, до того, как Брендан стал тайком встречаться с Кейти, он даже не знал, сколько их, этих братьев, а ведь он вырос на Плешке. Но Кейти ему это растолковала: старшим был Ник, который шесть лет назад отправился отбывать свой срок — как минимум лет десять — в Уолпол. За ним следовал Вэл — если верить Кейти, самый милый из братьев, потом Чак, Кевин, Эл (его обычно путали с Вэлом), Джерард, только недавно выпущенный из Уолпола, и, наконец, Скотт, младший, любимец матери, которого она до последних своих дней жутко баловала; Скотт единственный из всех окончил колледж и единственный не жил с братьями в квартирах на первом и третьем этажах, которые они получили во владение после того, как, терроризируя прежних жильцов, заставили их бежать без оглядки и даже переселиться в другой штат.— Мне известно, что о них много чего дурного говорят, — сказала однажды Кейти Брендану, — но на самом деле они хорошие ребята. Ну, может быть, кроме Скотта. Его действительно полюбить трудновато.Вот тебе и добропорядочный Скотт.Брендан в который раз взглянул на свои часы, потом сверил их с настенными, висевшими над кроватью. Он все глядел на телефон.Он глядел на постель, в которой еще позавчера заснул, уткнувшись в затылок Кейти, перебирая ее светлые локоны и обхватив ее бедро так, чтобы ладонь его покоилась на ее теплом животе, а запах ее волос, ее духов и немножко пота щекотал ему ноздри.Он опять покосился на телефон.Ну зазвони, проклятый. Зазвони. * * * Машину обнаружили двое мальчишек. Они позвонили в службу спасения, и тот, кто был на проводе, пролепетал, задыхаясь, быстро и невнятно:— Ну, это... тут в машине вроде как кровь, и еще дверца открыта и...— Местонахождение машины? — прервал его дежурный.— На Плешке, — отвечал мальчишка. — Возле Тюремного парка. Мы с приятелем на нее наткнулись.— Улица какая?— Сидней-стрит, — пробормотал мальчишка. — Тут кровь внутри, а дверца открыта.— Фамилия, сынок?— Спрашивает, как ее фамилия, — обращаясь к приятелю, проговорил мальчишка. — Говорит: «сынок».— Эй, сынок, — сказал дежурный, — я твою фамилию спрашиваю.— Да мы тут случайно, — уклонился мальчишка. — Счастливо вам.Паренек повесил трубку, и дежурный по компьютеру определил, что звонили с телефона-автомата на углу Килмер— и Нозер-стрит с Плешки Ист-Бакинхема, примерно в миле от того входа в парк, что на Сидней-стрит. Дежурный передал сообщение диспетчеру, и тот выслал наряд на Сидней-стрит.Один из полицейских, перезвонив, попросил подкрепления, одного-двух технических экспертов-криминологов и, может быть, парочку следователей по убийствам. На всякий случай.— Вы что, нашли тело, тридцать третий? Прием.— Пока нет, диспетчер.— Тридцать третий! Зачем же просить следователя по убийствам, если тела нет? Прием.— Да судя по машине, диспетчер. Подозреваю, что раньше или позже тело тут мы обнаружим. * * * Свой первый после перерыва рабочий день Шон начал, припарковавшись на Кресент и обходя ограждение на углу Сидней-стрит с надписью «Бостонская городская полиция». Городская полиция прибыла первая, но из услышанного по рации Шон понял, что дело это будет расследовать Отдел убийств штата, его подразделение.Машина, как он слышал, была найдена на Сидней-стрит, на участке, находящемся в ведении городской полиции, но следы крови ведут в Тюремный парк, а это уже заповедник штата. Первое, что он увидел, это стоявший немного поодаль пикапчик криминально-технической службы.Приблизившись, он заметил Уайти Пауэрса — тот стоял в нескольких метрах от машины с приоткрытой со стороны водителя дверцей. Суза и Конноли, лишь неделю назад переброшенные в Отдел убийств, не выпуская из рук стаканчиков с кофе, обыскивали кусты возле входа в парк. Дальше на гравиевой площадке стояли машины полицейских и пикапчик технической службы: криминологи осматривали машину, время от времени злобно косясь на Сузу и Конноли, которые затоптали все вокруг, уничтожив возможные улики и накидав повсюду пластиковых крышек.— Ну что, проштрафившийся, тебя уже призвали? — удивленно вскинул брови Уайти.— Ага, — сказал Шон, — но напарника не дали, сержант. Адольфи-то в отпуске.Уайти Пауэрс кивнул:— Перестраховщики. Все равно что, поставив синяк, вызывать «скорую». — Он обнял Шона за плечи. — Ну, мальчик, будешь со мной. Весь испытательный срок.Так вот, оказывается, как все устроилось. Уайти поручено присматривать за ним, пока высокая комиссия не примет решения, может ли он соответствовать или нет.— Вроде тихий уик-энд намечался, — сказал Уайти, подталкивая Шона к машине с открытой дверцей. — Ночь прошла спокойно. В графстве тишина, тише не бывает. В Паркер-Хилле ножевое ранение, еще одного порезали в Бромли-Хет, школьника из Элстона треснули разбитой пивной бутылкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45