Люди всегда жалуются на одно и то же, разве может им помочь пустая болтовня?
Заседания общества вызывают у него тошноту.
Можно было бы еще все это стерпеть, если бы подавали что-нибудь спиртное.
Когда подходит его очередь, он говорит следующее:
— Меня зовут Славко, я алкоголик.
— Привет, Славко, — сочувственно кивают головами остальные.
— Мало того, что я алкоголик, но я еще специалист по несчастной любви, жертва никотина и совершенно бездарный частный детектив. Эту профессию я ненавижу всей душой. Правда, недавно я заделался поэтом, и здесь дела у меня идут гораздо лучше. Это радует. Недавно я закончил свою первую поэму. До гонораров дело пока не дошло. Сами понимаете — нужно время, чтобы приобрести репутацию и начать грести деньги лопатой. До последнего времени я жил у себя в офисе, но сегодня меня оттуда вытурили, и теперь я живу у себя в машине. Что еще вам о себе сообщить? Я очень много курю. Никотин пожирает мои легкие. Кроме того, в последнее время ноет поясница, а это означает, что вскорости можно ожидать новой пакости от камней в почках. Теперь пару слов о моем сердце. Оно не просто разбито, а размолото в порошок. Причем сверху эта труха посыпана солью, чтобы там никогда больше ничего не выросло. Я очень люблю себя жалеть, распускать нюни, и мне до смерти надоело участвовать в ваших идиотских заседаниях. На этом мое выступление я заканчиваю.
Он затыкается и садится.
Потом выступают еще несколько нудных придурков, рассказывающих о своей несчастной жизни. Когда пытка заканчивается, Славко садится в свой дряхлый “стервятник” и едет куда глаза глядят.
Довольно скоро он оказывается перед таверной “У Гиллеспи”. На стоянке три машины. Одна принадлежит самому Гиллеспи, вторая — местному пьянчужке, который дружит с владельцем таверны. Третью машину Славко не знает, но можно не сомневаться в том, что этот посетитель под стать Гиллеспи и его корешу.
Зачем ты тут остановился, парень? Поехали дальше.
Славко все-таки заходит в таверну, но ограничивается тремя стаканами. Потом едет дальше. Как— то так само собой получается, что “стервятник” привозит его к дому Сари. Славко вспоминает, что был здесь же и прошлой ночью. Точно так же замедлил ход, остановился. Что он здесь высматривает?
А кому, собственно, какое дело?
Машина Сари на месте, но свет в окнах не горит. Спать рано, а это значит, что Сари скорее всего на свидании. На страстном свидании со своим подонком.
Может быть, она у него дома.
Славко едет в том направлении, но потом вдруг замечает, что бензин на нуле. Даже не на нуле, а ниже. К счастью, совсем рядом бензоколонка.
Модерновая такая автозаправочная станция, похожая на орбитальную станцию. Славко останавливается возле сияющего огнями автомата. Ему повезло — здесь сначала заправляются, а потом платят. Ну и идиоты, прости, Господи!
Он наполняет бак доверху, и унылый служитель сообщает:
— С вас пятнадцать долларов сорок два цента.
— Неужели так много? У меня столько нет.
— Что, простите?
— Неужели я, по-вашему, похож не богача?
— Вы хотите сказать, что не можете заплатить за бензин?
— Конечно, не могу.
— А сколько у вас есть денег?
— Вас интересуют точные цифры?
— Да. Сколько у вас денег?
— Ноль целых ноль десятых.
— Вы забыли бумажник?
— Почему? Бумажник у меня с собой. Просто в нем денег нет.
— Минутку, я позвоню.
Служитель снимает трубку, нажимает на кнопку с буквой А.
— Что, вызываете антитеррористическую бригаду? — спрашивает Славко. — Засадите меня в тюрьму, где меня будут избивать, насиловать и пытать в течение шести месяцев? И все из-за того, что у меня пустой бумажник? Ну, вы просто молодец.
— Я звоню начальнику, — объясняет служитель. Перемолвившись парой слов с начальником, он передает трубку Чернику.
— Это мистер Хутен, — раздается голос в трубке. — В чем проблема?
— Мистер Хутен, вы смотрите прямо в корень дела. У меня сплошные проблемы. Не такой уж я идиот, как вам может показаться. Некоторые даже находят меня остроумным. Кроме того, я честен, неплох собой. Проблем у меня хватает, но они вас совершенно не касаются. Чего вы, собственно, от меня хотите?
Мистер Хутен бормочет что-то невразумительное, но Черника уже понесло:
— Ах, если бы я только знал, в чем моя главная проблема! Мне бы следовало стать нейрохирургом! Или поэтом! А вместо этого на меня обрушиваются все унижения, какие только выпадали на долю мирного американского гражданина. Единственное светлое пятно в моей жизни — машина. У меня пока еще есть собственные колеса. Конечно, драгоценный мистер Хутен, я не могу заплатить за полный бак бензина, но зато я могу нажать на газ, и колеса унесут меня…
Мистер Хутен вопит в трубку:
— Я хочу поговорить со своим сотрудником!
Славко не спорит. Он отдает трубку служителю, а сам поворачивается к выстроившейся очереди и объясняет:
— У меня есть колеса. Это раз. У меня полный бак бензина. Это два. И вы можете называть меня неудачником?
Служитель вешает трубку и говорит:
— Мой босс просил вам передать, если в течение тридцати секунд вы отсюда уберетесь, я могу не вызывать полицию.
Джулиет и Генри сидят в кафе поэтов “Найтбоун” на Манхэттене. В полдесятого начался поэтический вечер, и в кафе негде яблоку упасть. Клубы табачного дыма, остекленевшие глаза наколовшихся и упившихся, экстравагантные одеяния, несколько явных психов (например, тип, сосредоточенно бубнящий что-то в пластиковый стаканчик), ну и плюс к тому несколько звезд (среди них Пол Саймон, сидящий на балконе с красоткой раза в три выше его ростом)…
Ведет вечер неизменный Боб Бозарк в своей всегдашней широкополой шляпе и пестром костюме. Боб красноречив, остроумен и ехиден — так и брызжет ядом во все стороны. Прежде чем представить очередного поэта, Бозарк говорит кучу гадостей про предыдущего, а затем, довольный собой, отправляется пропустить очередную кружку пива…
Джулиет чувствует, что на нее кто-то пристально смотрит. Оказывается, это потрясающий красавец в черном кожаном полицейском плаще.
Джулиет весьма охотно отвечает на его взгляд.
Это ее единственный выходной за последние две недели, шанс упускать нельзя. Нет времени на кокетство и предварительные игры — побыстрей бы забраться с кем-нибудь в койку. Больше всего Джулиет хочется изгнать из головы черные мысли об Энни (иначе свихнешься). Поэтому упускать этого зеленоглазого красавца с высокими скулами она не намерена. Джулиет посылает ему ослепительнейшую улыбку, чтобы он сразу разобрался в ее серьезных намерениях.
И тут — такая досада — с ним рядом садится какая-то блондинистая шлюха. Надо же, он пришел не один! Очевидно, его стерва ходила попудрить носик.
— У, сука, — говорит вслух Джулиет.
— А? — удивляется Генри. Джулиет показывает на наглую бабу.
— Ты ее знаешь? — спрашивает Генри.
— Нет, но она только что похитила моего избранника. Надеюсь, ее когда-нибудь привезут к нам в больницу, и тогда я с ней разберусь.
К микрофону выходит очередной поэт, а вернее, поэтесса: стройная, чернокожая девица, работающая под мальчика. Подождав, когда стихнут аплодисменты, она объявляет название своего стихотворения: “Я Хочу Трахнуть Или Хотя Бы Поговорить По Душам С Рыжеволосой Кошечкой, Что Сидит За Столиком В Углу”.
Все оборачиваются и смотрят на Джулиет.
Поэтесса начинает декламировать свой экспромт. Звучит невероятно эротичная лесбиянская баллада, то и дело прерываемая взрывами хохота. Сочинение довольно остроумное. В нем живописуется, как рыжеволосая красотка — то бишь Джулиет — лежит, распростертая на пьедестале памятника Алисе в Стране Чудес, а поэтесса впивается в ее роскошное тело. Над деревьями Центрального парка в это время полыхают романтические молнии. Присутствующим нравится задор поэтессы и ее бесстыдство. Те слушательницы, которые никогда не занимались однополой любовью, задумываются, правильно ли они прожили свою жизнь.
Джулиет буквально наслаждается. Она раскраснелась, глаза у нее горят. Эх, жаль, Энни здесь нет. Стихотворение, естественно, кончается описанием громогласного оргазма. Кафе взрывается одобрительными криками и аплодисментами, а поэтесса спрыгивает со сцены и бежит к столику Джулиет. Джулиет не хочет ударить лицом в грязь — она вскакивает и простирает объятия. Далее следует огненный поцелуй. Сначала Джулиет немного смущена, потом раскрывает губы и высовывает язык. Почему бы и нет, думает она. Это все равно что целоваться с мужчиной, разве что приходится нагибаться, да и зрителей полный зал. Надо сказать, что зрители чуть не лопаются от восторга — кто-то свистит, кто-то чуть мяукает, члены жюри высоко поднимают таблички, на которых выставлены сплошные десятки. При этом все понимают, что стихотворение было довольно паршивым, но шоу получилось — первый класс, а это самое главное.
Затем на сцену выходит потрясающий красавец в полицейском плаще.
Он читает нечто необычное — настоящее стихотворение. Публика в зале немного смущена. Она ожидала услышать очередную хохму, ну в крайнем случае — декадентское завывание, а вместо этого поэт декламирует трогательно-консервативное стихотворение, в котором описан зимний вулкан на острове Исландия. Главный герой произведения — ворона, сидящая на ветке рябины.
Голос у чтеца хрипловатый, но завораживающий, и в зале становится тихо. Судьи не в состоянии оценить стихотворение по достоинству, но на всякий случай выставляют довольно высокие оценки. Когда к микрофону выходит Боб Бозарк, он ведет себя вполне прилично и пакостей о выступавшем не говорит — видно, что и он находится под впечатлением.
Но вот поэтический вечер закончен; Джулиет идет к переполненному бару, чтобы взять пива для себя и Генри.
Откуда ни возьмись рядом появляется облаченный в черную кожу поэт.
— Привет, доктор, — говорит он.
— А откуда вы знаете, что я доктор?
— Как-то раз привозил в ваш госпиталь одного друга. Вы ведь из госпиталя Святого Игнациуса? У нас была автомобильная авария, но ничего особенно серьезного. Вы тогда отлично поработали.
— Правда?
Мысленно Джулиет говорит себе: что-нибудь более оригинальное ты не могла сказать? “Правда?” Вот дура.
— У нас тогда не было возможности поговорить, — продолжает красавчик. — Но вас забыть трудно. Меня зовут Айан Слейт.
— А я — Джулиет. Вы действительно жили в Исландии?
— Да, но это было давно. Я писал репортаж о встрече на высшем уровне в Рейкьявике, а потом остался на острове на несколько месяцев.
Айан одаряет собеседницу асимметричной улыбкой. Мог бы не стараться — Джулиет и так уже запала на его зеленые глаза.
— А другие стихи у вас есть?
— Конечно. Если хотите, как-нибудь при случае могу вас ими помучить.
— Я была бы счастлива.
— Сегодня я не один, но если вы дадите мне свой номер телефона…
Джулиет лишь пожимает плечами.
Айан дает ей ручку, и она пишет на салфетке свое имя и номер телефона. К сожалению, в этот момент появляется его чертова подружка. На лице — застывшая улыбка.
Айан, впрочем, ничуть не смущен.
— Познакомься, Сари, — говорит он. — Это — Джулиет Эпплгейт. Она работает в госпитале Святого Игнациуса. Когда я буду в следующий раз читать свои стихи, Джулиет хочет посмотреть на мой позор.
Блондинка металлическим тоном заявляет:
— Эбен, нам пора. Счастлива познакомиться с вами, Джулиет. — И сует, зараза, свое грациозное щупальце.
Номер в отеле. Энни лежит на постели, уснуть никак не может, хотя ее соседка, домохозяйка из Маунт-Киско, давно уже сопит. Энни думает о Черепахе. Это лучше, чем мысли о заседаниях суда. Она вспоминает Черепаху, вспоминает Дрю, вспоминает дни, проведенные в Бруклине. Раньше эти воспоминания показались бы ей мучительными, а сейчас вызывают лишь ностальгическое чувство. Обычные человеческие проблемы.
Энни закончила художественную школу, переехала на Франклин-стрит, жила в доме, где раньше находился склад. Ночью можно было забраться на крышу и любоваться огнями Манхэттена — ледяной скульптурой небоскреба “Крайслер”, холодно мерцающей громадой “Ситикорп”. Если опустить взгляд вниз, было видно черный котел ассенизационного отстойника — там собиралось дерьмо со всего гигантского города, а баржи грузили его и увозили куда-то прочь.
Была зима, и Энни все время мерзла в своей конуре. Она работала тогда с деревом, дегтем и перьями — сооружала огромных сонных мамонтов. В моде было политическое искусство, и Энни пыталась выдумать что-нибудь злободневное, но никак не получалось. Тянуло делать лишь огромных нелепых монстров. Ей было очень одиноко, и она думала, что не доживет до весны. Но потом познакомилась с Черепахой, бас-гитаристом, который жил этажом ниже.
У Черепахи была курчавая бородка, маленькие поросячьи глазки и небольшой крючковатый носик, как у орленка. Черепаха ненавидел Нью-Йорк. Поэтому во время первого свидания они сели на поезд и уехали далеко на север — бродили там по заснеженным полям, здорово намерзлись, но время провели превосходно.
На обратном пути Энни разомлела в теплом вагоне и уснула на плече своего спутника.
Внезапно зима перестала казаться ей такой уж ужасной.
Черепаха учился на медицинском факультете Нью-Йоркского университета — на тот случай, если музыкальная карьера не сложится. Ему всегда хотелось заботиться о других людях, страдания ближних доставляли ему невероятные душевные муки. Черепаха был полон энтузиазма, неуклюж, от него во все стороны исходили лучи любви и нежности.
Во время следующей поездки на природу он поцеловал ее ледяными губами. Энни была не вполне уверена, что хочет заниматься с ним любовью, но той же ночью эпохальное событие свершилось — на пыльном продавленном матрасе. Все получилось довольно славно, и Энни переспала с ним еще два раза.
Однако чего-то в Черепахе ей не хватало. Сейчас, много лет спустя, Энни лежит в темной комнате и размышляет об этом. Пожалуй, в Черепахе было недостаточно властности. Одной доброты и душевной щедрости тогда, видимо, было недостаточно ей, дуре несчастной, и она страстно желала еще чего-то…
Потом все изменилось. В ансамбле Черепахи появился новый солист. Дрю был наркоманом, отличался непредсказуемым нравом, редко мылся, был слегка не в себе, но зато на юную Энни неизгладимое впечатление произвели его глаза, мужественная челюсть и редкостное остроумие. В конце концов она села с ним в его дряхлый пикап, и они уехали в Бруклин, на пустырь под Манхэттенским мостом. Несколько часов они просидели в крытом кузове среди старых покрышек, говорили обо всем на свете, а кончилось дело тем, что Энни прямо в кузове сделала ему минет. Член у Дрю был длинный и не очень чистый, но, когда Дрю кончил, Энни почему-то испытала сильнейший оргазм — даже ногой о дверцу ударилась.
Трудно было назвать это любовное свидание романтическим, однако оно удовлетворило некую смутную потребность, жившую в ее душе.
Поездки в пикапе продолжались, и это разбивало сердце Черепахи. Энни мучилась угрызениями совести, но чувство вины лишь обостряло наслаждения. Когда она забеременела, Дрю потребовал, чтобы аборта не было. После рождения Оливера он прожил с Энни полтора года, а потом ему стало скучно, и он улетел в Индонезию.
Недавно кто-то говорил Энни, что Дрю теперь живет в Праге, поет песни “Битлз” для юных школьниц на Карловом мосту.
Что до Черепахи, то он закончил медицинский и, не пройдя ординатуру, уехал работать в горы Гватемалы. Местные жители считают, что он настоящий доктор, днем и ночью толпятся в его приемной. Черепаха научился играть на индейской флейте, и выступает на местных фестивалях. Изредка его посылают за чем-нибудь в ближайший городок, где есть телефон, и оттуда Черепаха звонит Энни.
Во всяком случае, так было раньше.
Энни лежит в непривычной постели, в окно льется свет ночных фонарей. Первую ночь в отеле “Карузо”, очевидно, придется провести без сна. Энни лежит и думает, что Черепаха с его маленькими глазками и беззаветной преданностью — единственная тема, которая может хоть на время отвлечь ее от мыслей о самом страшном.
Полночь давно миновала. Славко не знает, чем себя занять. Прокатиться, что ли, еще раз к дому Сари — проверить, вернулась ли она.
Вернулась. И этот гад у нее. У дома стоит его “лотос”. Мистер Э.Р., такой могучий душой, в гостях у своей любовницы. Славко останавливает машину чуть поодаль, включает радио, сидит и ждет.
В доме тихо. Очевидно, в этот самый момент мистер Э.Р. засовывает свой грациозный, высокодушевный член прямо в рот нежной Сари, в ее розовые губки. Славная картинка. Что до Славко, его сексуальная жизнь осталась в прошлом. Теперь главный сексуальный восторг его существования — сидеть холодной октябрьской ночью в машине, слушая трансляцию футбольного матча. Особенно приятна мысль о том, что двое любовничков в этот самый момент чудесно проводят время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Заседания общества вызывают у него тошноту.
Можно было бы еще все это стерпеть, если бы подавали что-нибудь спиртное.
Когда подходит его очередь, он говорит следующее:
— Меня зовут Славко, я алкоголик.
— Привет, Славко, — сочувственно кивают головами остальные.
— Мало того, что я алкоголик, но я еще специалист по несчастной любви, жертва никотина и совершенно бездарный частный детектив. Эту профессию я ненавижу всей душой. Правда, недавно я заделался поэтом, и здесь дела у меня идут гораздо лучше. Это радует. Недавно я закончил свою первую поэму. До гонораров дело пока не дошло. Сами понимаете — нужно время, чтобы приобрести репутацию и начать грести деньги лопатой. До последнего времени я жил у себя в офисе, но сегодня меня оттуда вытурили, и теперь я живу у себя в машине. Что еще вам о себе сообщить? Я очень много курю. Никотин пожирает мои легкие. Кроме того, в последнее время ноет поясница, а это означает, что вскорости можно ожидать новой пакости от камней в почках. Теперь пару слов о моем сердце. Оно не просто разбито, а размолото в порошок. Причем сверху эта труха посыпана солью, чтобы там никогда больше ничего не выросло. Я очень люблю себя жалеть, распускать нюни, и мне до смерти надоело участвовать в ваших идиотских заседаниях. На этом мое выступление я заканчиваю.
Он затыкается и садится.
Потом выступают еще несколько нудных придурков, рассказывающих о своей несчастной жизни. Когда пытка заканчивается, Славко садится в свой дряхлый “стервятник” и едет куда глаза глядят.
Довольно скоро он оказывается перед таверной “У Гиллеспи”. На стоянке три машины. Одна принадлежит самому Гиллеспи, вторая — местному пьянчужке, который дружит с владельцем таверны. Третью машину Славко не знает, но можно не сомневаться в том, что этот посетитель под стать Гиллеспи и его корешу.
Зачем ты тут остановился, парень? Поехали дальше.
Славко все-таки заходит в таверну, но ограничивается тремя стаканами. Потом едет дальше. Как— то так само собой получается, что “стервятник” привозит его к дому Сари. Славко вспоминает, что был здесь же и прошлой ночью. Точно так же замедлил ход, остановился. Что он здесь высматривает?
А кому, собственно, какое дело?
Машина Сари на месте, но свет в окнах не горит. Спать рано, а это значит, что Сари скорее всего на свидании. На страстном свидании со своим подонком.
Может быть, она у него дома.
Славко едет в том направлении, но потом вдруг замечает, что бензин на нуле. Даже не на нуле, а ниже. К счастью, совсем рядом бензоколонка.
Модерновая такая автозаправочная станция, похожая на орбитальную станцию. Славко останавливается возле сияющего огнями автомата. Ему повезло — здесь сначала заправляются, а потом платят. Ну и идиоты, прости, Господи!
Он наполняет бак доверху, и унылый служитель сообщает:
— С вас пятнадцать долларов сорок два цента.
— Неужели так много? У меня столько нет.
— Что, простите?
— Неужели я, по-вашему, похож не богача?
— Вы хотите сказать, что не можете заплатить за бензин?
— Конечно, не могу.
— А сколько у вас есть денег?
— Вас интересуют точные цифры?
— Да. Сколько у вас денег?
— Ноль целых ноль десятых.
— Вы забыли бумажник?
— Почему? Бумажник у меня с собой. Просто в нем денег нет.
— Минутку, я позвоню.
Служитель снимает трубку, нажимает на кнопку с буквой А.
— Что, вызываете антитеррористическую бригаду? — спрашивает Славко. — Засадите меня в тюрьму, где меня будут избивать, насиловать и пытать в течение шести месяцев? И все из-за того, что у меня пустой бумажник? Ну, вы просто молодец.
— Я звоню начальнику, — объясняет служитель. Перемолвившись парой слов с начальником, он передает трубку Чернику.
— Это мистер Хутен, — раздается голос в трубке. — В чем проблема?
— Мистер Хутен, вы смотрите прямо в корень дела. У меня сплошные проблемы. Не такой уж я идиот, как вам может показаться. Некоторые даже находят меня остроумным. Кроме того, я честен, неплох собой. Проблем у меня хватает, но они вас совершенно не касаются. Чего вы, собственно, от меня хотите?
Мистер Хутен бормочет что-то невразумительное, но Черника уже понесло:
— Ах, если бы я только знал, в чем моя главная проблема! Мне бы следовало стать нейрохирургом! Или поэтом! А вместо этого на меня обрушиваются все унижения, какие только выпадали на долю мирного американского гражданина. Единственное светлое пятно в моей жизни — машина. У меня пока еще есть собственные колеса. Конечно, драгоценный мистер Хутен, я не могу заплатить за полный бак бензина, но зато я могу нажать на газ, и колеса унесут меня…
Мистер Хутен вопит в трубку:
— Я хочу поговорить со своим сотрудником!
Славко не спорит. Он отдает трубку служителю, а сам поворачивается к выстроившейся очереди и объясняет:
— У меня есть колеса. Это раз. У меня полный бак бензина. Это два. И вы можете называть меня неудачником?
Служитель вешает трубку и говорит:
— Мой босс просил вам передать, если в течение тридцати секунд вы отсюда уберетесь, я могу не вызывать полицию.
Джулиет и Генри сидят в кафе поэтов “Найтбоун” на Манхэттене. В полдесятого начался поэтический вечер, и в кафе негде яблоку упасть. Клубы табачного дыма, остекленевшие глаза наколовшихся и упившихся, экстравагантные одеяния, несколько явных психов (например, тип, сосредоточенно бубнящий что-то в пластиковый стаканчик), ну и плюс к тому несколько звезд (среди них Пол Саймон, сидящий на балконе с красоткой раза в три выше его ростом)…
Ведет вечер неизменный Боб Бозарк в своей всегдашней широкополой шляпе и пестром костюме. Боб красноречив, остроумен и ехиден — так и брызжет ядом во все стороны. Прежде чем представить очередного поэта, Бозарк говорит кучу гадостей про предыдущего, а затем, довольный собой, отправляется пропустить очередную кружку пива…
Джулиет чувствует, что на нее кто-то пристально смотрит. Оказывается, это потрясающий красавец в черном кожаном полицейском плаще.
Джулиет весьма охотно отвечает на его взгляд.
Это ее единственный выходной за последние две недели, шанс упускать нельзя. Нет времени на кокетство и предварительные игры — побыстрей бы забраться с кем-нибудь в койку. Больше всего Джулиет хочется изгнать из головы черные мысли об Энни (иначе свихнешься). Поэтому упускать этого зеленоглазого красавца с высокими скулами она не намерена. Джулиет посылает ему ослепительнейшую улыбку, чтобы он сразу разобрался в ее серьезных намерениях.
И тут — такая досада — с ним рядом садится какая-то блондинистая шлюха. Надо же, он пришел не один! Очевидно, его стерва ходила попудрить носик.
— У, сука, — говорит вслух Джулиет.
— А? — удивляется Генри. Джулиет показывает на наглую бабу.
— Ты ее знаешь? — спрашивает Генри.
— Нет, но она только что похитила моего избранника. Надеюсь, ее когда-нибудь привезут к нам в больницу, и тогда я с ней разберусь.
К микрофону выходит очередной поэт, а вернее, поэтесса: стройная, чернокожая девица, работающая под мальчика. Подождав, когда стихнут аплодисменты, она объявляет название своего стихотворения: “Я Хочу Трахнуть Или Хотя Бы Поговорить По Душам С Рыжеволосой Кошечкой, Что Сидит За Столиком В Углу”.
Все оборачиваются и смотрят на Джулиет.
Поэтесса начинает декламировать свой экспромт. Звучит невероятно эротичная лесбиянская баллада, то и дело прерываемая взрывами хохота. Сочинение довольно остроумное. В нем живописуется, как рыжеволосая красотка — то бишь Джулиет — лежит, распростертая на пьедестале памятника Алисе в Стране Чудес, а поэтесса впивается в ее роскошное тело. Над деревьями Центрального парка в это время полыхают романтические молнии. Присутствующим нравится задор поэтессы и ее бесстыдство. Те слушательницы, которые никогда не занимались однополой любовью, задумываются, правильно ли они прожили свою жизнь.
Джулиет буквально наслаждается. Она раскраснелась, глаза у нее горят. Эх, жаль, Энни здесь нет. Стихотворение, естественно, кончается описанием громогласного оргазма. Кафе взрывается одобрительными криками и аплодисментами, а поэтесса спрыгивает со сцены и бежит к столику Джулиет. Джулиет не хочет ударить лицом в грязь — она вскакивает и простирает объятия. Далее следует огненный поцелуй. Сначала Джулиет немного смущена, потом раскрывает губы и высовывает язык. Почему бы и нет, думает она. Это все равно что целоваться с мужчиной, разве что приходится нагибаться, да и зрителей полный зал. Надо сказать, что зрители чуть не лопаются от восторга — кто-то свистит, кто-то чуть мяукает, члены жюри высоко поднимают таблички, на которых выставлены сплошные десятки. При этом все понимают, что стихотворение было довольно паршивым, но шоу получилось — первый класс, а это самое главное.
Затем на сцену выходит потрясающий красавец в полицейском плаще.
Он читает нечто необычное — настоящее стихотворение. Публика в зале немного смущена. Она ожидала услышать очередную хохму, ну в крайнем случае — декадентское завывание, а вместо этого поэт декламирует трогательно-консервативное стихотворение, в котором описан зимний вулкан на острове Исландия. Главный герой произведения — ворона, сидящая на ветке рябины.
Голос у чтеца хрипловатый, но завораживающий, и в зале становится тихо. Судьи не в состоянии оценить стихотворение по достоинству, но на всякий случай выставляют довольно высокие оценки. Когда к микрофону выходит Боб Бозарк, он ведет себя вполне прилично и пакостей о выступавшем не говорит — видно, что и он находится под впечатлением.
Но вот поэтический вечер закончен; Джулиет идет к переполненному бару, чтобы взять пива для себя и Генри.
Откуда ни возьмись рядом появляется облаченный в черную кожу поэт.
— Привет, доктор, — говорит он.
— А откуда вы знаете, что я доктор?
— Как-то раз привозил в ваш госпиталь одного друга. Вы ведь из госпиталя Святого Игнациуса? У нас была автомобильная авария, но ничего особенно серьезного. Вы тогда отлично поработали.
— Правда?
Мысленно Джулиет говорит себе: что-нибудь более оригинальное ты не могла сказать? “Правда?” Вот дура.
— У нас тогда не было возможности поговорить, — продолжает красавчик. — Но вас забыть трудно. Меня зовут Айан Слейт.
— А я — Джулиет. Вы действительно жили в Исландии?
— Да, но это было давно. Я писал репортаж о встрече на высшем уровне в Рейкьявике, а потом остался на острове на несколько месяцев.
Айан одаряет собеседницу асимметричной улыбкой. Мог бы не стараться — Джулиет и так уже запала на его зеленые глаза.
— А другие стихи у вас есть?
— Конечно. Если хотите, как-нибудь при случае могу вас ими помучить.
— Я была бы счастлива.
— Сегодня я не один, но если вы дадите мне свой номер телефона…
Джулиет лишь пожимает плечами.
Айан дает ей ручку, и она пишет на салфетке свое имя и номер телефона. К сожалению, в этот момент появляется его чертова подружка. На лице — застывшая улыбка.
Айан, впрочем, ничуть не смущен.
— Познакомься, Сари, — говорит он. — Это — Джулиет Эпплгейт. Она работает в госпитале Святого Игнациуса. Когда я буду в следующий раз читать свои стихи, Джулиет хочет посмотреть на мой позор.
Блондинка металлическим тоном заявляет:
— Эбен, нам пора. Счастлива познакомиться с вами, Джулиет. — И сует, зараза, свое грациозное щупальце.
Номер в отеле. Энни лежит на постели, уснуть никак не может, хотя ее соседка, домохозяйка из Маунт-Киско, давно уже сопит. Энни думает о Черепахе. Это лучше, чем мысли о заседаниях суда. Она вспоминает Черепаху, вспоминает Дрю, вспоминает дни, проведенные в Бруклине. Раньше эти воспоминания показались бы ей мучительными, а сейчас вызывают лишь ностальгическое чувство. Обычные человеческие проблемы.
Энни закончила художественную школу, переехала на Франклин-стрит, жила в доме, где раньше находился склад. Ночью можно было забраться на крышу и любоваться огнями Манхэттена — ледяной скульптурой небоскреба “Крайслер”, холодно мерцающей громадой “Ситикорп”. Если опустить взгляд вниз, было видно черный котел ассенизационного отстойника — там собиралось дерьмо со всего гигантского города, а баржи грузили его и увозили куда-то прочь.
Была зима, и Энни все время мерзла в своей конуре. Она работала тогда с деревом, дегтем и перьями — сооружала огромных сонных мамонтов. В моде было политическое искусство, и Энни пыталась выдумать что-нибудь злободневное, но никак не получалось. Тянуло делать лишь огромных нелепых монстров. Ей было очень одиноко, и она думала, что не доживет до весны. Но потом познакомилась с Черепахой, бас-гитаристом, который жил этажом ниже.
У Черепахи была курчавая бородка, маленькие поросячьи глазки и небольшой крючковатый носик, как у орленка. Черепаха ненавидел Нью-Йорк. Поэтому во время первого свидания они сели на поезд и уехали далеко на север — бродили там по заснеженным полям, здорово намерзлись, но время провели превосходно.
На обратном пути Энни разомлела в теплом вагоне и уснула на плече своего спутника.
Внезапно зима перестала казаться ей такой уж ужасной.
Черепаха учился на медицинском факультете Нью-Йоркского университета — на тот случай, если музыкальная карьера не сложится. Ему всегда хотелось заботиться о других людях, страдания ближних доставляли ему невероятные душевные муки. Черепаха был полон энтузиазма, неуклюж, от него во все стороны исходили лучи любви и нежности.
Во время следующей поездки на природу он поцеловал ее ледяными губами. Энни была не вполне уверена, что хочет заниматься с ним любовью, но той же ночью эпохальное событие свершилось — на пыльном продавленном матрасе. Все получилось довольно славно, и Энни переспала с ним еще два раза.
Однако чего-то в Черепахе ей не хватало. Сейчас, много лет спустя, Энни лежит в темной комнате и размышляет об этом. Пожалуй, в Черепахе было недостаточно властности. Одной доброты и душевной щедрости тогда, видимо, было недостаточно ей, дуре несчастной, и она страстно желала еще чего-то…
Потом все изменилось. В ансамбле Черепахи появился новый солист. Дрю был наркоманом, отличался непредсказуемым нравом, редко мылся, был слегка не в себе, но зато на юную Энни неизгладимое впечатление произвели его глаза, мужественная челюсть и редкостное остроумие. В конце концов она села с ним в его дряхлый пикап, и они уехали в Бруклин, на пустырь под Манхэттенским мостом. Несколько часов они просидели в крытом кузове среди старых покрышек, говорили обо всем на свете, а кончилось дело тем, что Энни прямо в кузове сделала ему минет. Член у Дрю был длинный и не очень чистый, но, когда Дрю кончил, Энни почему-то испытала сильнейший оргазм — даже ногой о дверцу ударилась.
Трудно было назвать это любовное свидание романтическим, однако оно удовлетворило некую смутную потребность, жившую в ее душе.
Поездки в пикапе продолжались, и это разбивало сердце Черепахи. Энни мучилась угрызениями совести, но чувство вины лишь обостряло наслаждения. Когда она забеременела, Дрю потребовал, чтобы аборта не было. После рождения Оливера он прожил с Энни полтора года, а потом ему стало скучно, и он улетел в Индонезию.
Недавно кто-то говорил Энни, что Дрю теперь живет в Праге, поет песни “Битлз” для юных школьниц на Карловом мосту.
Что до Черепахи, то он закончил медицинский и, не пройдя ординатуру, уехал работать в горы Гватемалы. Местные жители считают, что он настоящий доктор, днем и ночью толпятся в его приемной. Черепаха научился играть на индейской флейте, и выступает на местных фестивалях. Изредка его посылают за чем-нибудь в ближайший городок, где есть телефон, и оттуда Черепаха звонит Энни.
Во всяком случае, так было раньше.
Энни лежит в непривычной постели, в окно льется свет ночных фонарей. Первую ночь в отеле “Карузо”, очевидно, придется провести без сна. Энни лежит и думает, что Черепаха с его маленькими глазками и беззаветной преданностью — единственная тема, которая может хоть на время отвлечь ее от мыслей о самом страшном.
Полночь давно миновала. Славко не знает, чем себя занять. Прокатиться, что ли, еще раз к дому Сари — проверить, вернулась ли она.
Вернулась. И этот гад у нее. У дома стоит его “лотос”. Мистер Э.Р., такой могучий душой, в гостях у своей любовницы. Славко останавливает машину чуть поодаль, включает радио, сидит и ждет.
В доме тихо. Очевидно, в этот самый момент мистер Э.Р. засовывает свой грациозный, высокодушевный член прямо в рот нежной Сари, в ее розовые губки. Славная картинка. Что до Славко, его сексуальная жизнь осталась в прошлом. Теперь главный сексуальный восторг его существования — сидеть холодной октябрьской ночью в машине, слушая трансляцию футбольного матча. Особенно приятна мысль о том, что двое любовничков в этот самый момент чудесно проводят время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33