Горький указывал также на необходимость избегать звукового совпадения конечного слога одного слова с одинаковым начальным слогом следующего слова, например: «Ночлежка – каменный череп» (подчеркнуты два ка); «Лезет пыль за глаза, за воротник, в рот» (подчеркнуты два рядом стоящие за); «Работаю как каторжник» (о соседстве двух последних слов Горький писал, что «это скверно»).В том же духе высказывался и А. П. Чехов: «Вообще следует избегать некрасивых, неблагозвучных слов. Я не люблю слов с обилием шипящих и свистящих звуков, избегаю их».Требования к звуковой стороне речи приложимы не только по отношению к художественной литературе, но и к текстам других стилей. Известен пример насмешливого замечания В. И. Ленина на комиссионный проект программы Российской социал-демократической рабочей партии. В § 13 проекта говорилось: «В России рядом с капитализмом, быстро распространяющим область своего господства и становящимся все более и более преобладающим способом производства, на каждом шагу встречаются еще остатки нашего старого, докапиталистического общественного порядка…» По поводу этого параграфа В. И. Ленин сделал замечание: «Кланяюсь и благодарю за малюсенький шажок ко мне. Но «становящимся, преобладающим »… щи… щи – фи, фи!» (т. 6, с. 250).Хотя мы с вами, мои читатели, не ведем диалога, но я предвижу с вашей стороны вопрос-возражение: а как же скопление причастий у поэтов? И тут же пример из Н. А. Некрасова: От ликующих, праздно болтающих,Обагряющих руки в крови,Уведи меня в стан погибающихЗа великое дело любви. Могу к этому примеру, чтобы усилить вашу аргументацию, добавить и другой – из А. Твардовского: Вспомним с нами отступавших,Воевавших год иль час,Павших, без вести пропавших,С кем видались мы хоть раз,Провожавших, вновь встречавших,Нам попить воды подавших,Помолившихся за нас. Нетрудно видеть, что в последнем отрывке из «Василия Теркина» причастия, перешедшие в существительные, как книжные формы, своим скоплением усиливают патетическую торжественность речи, что их включение в стихи – результат сознательного применения особого стилистического приема. Когда же речь идет о какофонии (неблагозвучии, сочетании звуков, режущем слух), то имеется в виду повторение одних и тех же звуков, в частности шипящих в причастиях, по недосмотру, не связанное со стилистическим заданием. Такие случаи остроумно использовал для создания пародии писатель-сатирик В. Ардов в фельетоне «Суконный язык»: Лица, ходящие по траве, вырастающей за отделяющей решеткой, ломающейся и вырывающейся граблями, а также толкающиеся, пристающие к гуляющим, бросающиеся в пользующихся произрастающими растениями, подставляющие ноги посещающим, плюющие на проходящих и сидящих, пугающие имеющихся детей, ездящие на велосипедах, заводящие животных, загрязняющих и кусающихся, вырывающие цветы и засоряющие, являются штрафующимися.
С другой стороны, повторение одних и тех же звуков используется для так называемой звукописи (звуковой оркестровки), сущность которой заключается в соответствии фонетического состава фразы изображаемой жизненной ситуации. Например, повтор звуков ш, п и н у А. С. Пушкина: Шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой. Сравните также в «Сказках об Италии» М. Горького: шелковый шорох моря, звенят веселые зеленые волны, течет вино в желтую чашу, течет и звучит и т. п. * * *

«Бежит сломав голову» Видное место в нашей речи занимают фразеологические обороты – цельные по смыслу, устойчивые словосочетания, обычно образно передающие заключенное в них значение. Их преимущество перед отдельными словами или свободными сочетаниями слов состоит в том, что они легко воспроизводятся в виде готовых речевых формул, позволяют экономить время и усилия, облегчают процесс общения, придают речи образность и выразительность. Например: держать камень за пазухой – «иметь скрытно злые намерения по отношению к кому-нибудь», днем с огнем не сыщешь – «трудно найти», из мухи делать слона – «преувеличивать», из огня да в полымя – «попасть из одной беды в другую, худшую», ломаного гроша не стоит – «не имеет ценности». Сюда же относятся такие образные выражения, как стреляный воробей, травленый волк, канцелярская крыса, медвежья услуга, поджигатели войны, холодная война, последняя спица в колеснице и многие другие.Используя фразеологические, обороты, следует воспроизводить их точно, в том виде, в каком они закрепились в языке. Это требование нарушено в приведенном выше заголовке, где вместо принятого сломя голову употреблено неправильное «сломав голову». Нет, очевидно, необходимости напоминать, что этот фразеологизм, как и другие, не следует толковать буквально.В речи фразеологические обороты нередко встречаются в искаженном виде. Например: «В произведениях Тургенева пейзаж играет большое значение » (вместо играет большую роль или имеет большое значение; из двух выражений играть роль и иметь значение неправомерно образовано третье, в котором глагол взят из одного сочетания, а имя существительное – из другого); «Красной линией в романе «Молодая гвардия» проходит мысль о руководящей роли партии в Великой Отечественной войне» (вместо красной нитью); «В буржуазных литературах партийность и народность – две большие разницы » (двух разниц не бывает); «Пьеса „На дне“ была переведена на многие языки и произвела большой резонанс на читателей» (из двух сочетаний: произвести впечатление и получить резонанс); «Человек умный, незаурядный, Печорин никак не может найти применение рукам своим » (вместо применение своим силам). Искажение фразеологизмов, к сожалению, встречается и в печати, например: «Он взял себе львиную часть» (вместо львиную долю); «Все единодушно потребовали приподнять занавес над этой странной историей» (вместо приподнять завесу); «Хороший руководитель должен во всем показывать образец своим подчиненным» (вместо служить образцом или показывать пример). Встречающееся у писателей переразложение фразеологических оборотов может носить характер особого стилистического приема, цель которого – обновление используемого выражения. Например, у М. Е. Салтыкова-Щедрина: Цензура привыкла совать свой смрадный нос в самое святилище мысли писателя (вставлено слово смрадный); у А. П. Чехова: Взглянул на мир с высоты своей подлости (вместо с высоты своего величия); Первый данный блин вышел, кажется, комом (вставлено слово данный); у В. Маяковского: За нее дрожу, как за зеницу глаза (вместо за зеницу ока); Изо всех щенячьих сил… (вставлено слово щенячьих). * * * Друг мой, Аркадий Николаевич, не говори красиво Эти слова Базарова из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети», ставшие крылатыми, напоминают о необходимости соблюдать чувство меры в использовании образных средств языка, не лишать речь естественности и простоты. Почти во всех стилях используются эпитеты, сравнения, метафоры и т. д., однако не следует забывать, что их назначение – не просто служить внешним украшением, а помогать глубже и ярче передавать содержание высказывания.О простоте языка как его достоинстве говорили А. С. Пушкин и Л. Н. Толстой, А. П. Чехов и М. Горький. Желание писать или говорить «красиво» нередко приводит к результатам, прямо противоположным тем, на которые рассчитывает автор: читатель обнаруживает искусственность, нарочитость в словах автора и теряет интерес к содержанию написанного или сказанного.М. Горький говорил: «Не надо писать так „красиво“. Это не к месту. И, вообще, когда так красиво, то читать смешно».Банальная «красивость», напыщенность стиля встречается иногда в печати, например: «Молодой дояркой овладело неугасимое желание еще больше увеличить надой молока от своей черноокой красавицы буренки»; «Ромео и Джульетта» – первая ласточка в серии художественных кинобалетов, и она сделала весну: сейчас намечаются съемки новых художественных кинобалетов». Нередко такие «неугасимые желания», «долго вынашиваемые чаяния», «заветные мечты», «высокие думы» и т. п., выпадая из стиля текста, создают впечатление искусственности и натянутости, а то и просто производят комический эффект.

Ложный пафос «красоты» стиля не чужд и авторам школьных сочинений; например: «Катерина – чистое, небесное создание, хрупкий цветок, выросший в могильном холоде дома Кабанихи»; «Павел Власов – орел с могучим размахом крыльев, принесший факел счастья людям, открывший им глаза на окружающий мир». Что скажет грамматика?

Наше путешествие по стране, которую называют Лексика, пришло к концу. Как вы могли заметить, мои читатели, нас больше интересовали не широкие дороги, бескрайние просторы (область лексики действительно безбрежна), а узкие тропинки, порой весьма запутанные, когда встает вопрос: а как выбраться отсюда, какой путь лучший и кратчайший?С тем же стремлением найти для себя точные ориентиры, подобрать верный компас мы отправляемся дальше – в страну Грамматики. Нам придется сначала пробираться через лабиринты Частей Речи, где нас ждет немало коварных опасностей сбиться с пути, прежде чем мы выйдем на широкие просторы Синтаксиса, где имеются свои подъемы и спуски, где нас подстерегают подводные камни, которые нужно умело обходить.Во многих случаях таким компасом может служить наше собственное языковое чутье, но не всегда, и тогда на помощь мы призовем справедливые правила грамматики. Немного о существительных «Подайте мне мое стуло!» Так, конечно, никто не скажет: все знают, к какому грамматическому роду принадлежит имя существительное cmул. Но, вероятно, немногим из вас известно, что еще в прошлом веке была в употреблении форма зало в значении «зал». Устарела не только эта форма, но и другая примерно в том же значении – слово зала. Речь, таким образом, идет о колебаниях в роде некоторых существительных. Что считать правильным, какую форму предпочесть: вольер или вольера, жираф или жирафа, скирд или скирда, ставень или ставня? Если, по данным современных словарей, обе формы в каждой паре равноправны, то в других случаях такого равноправия в литературном языке нет.Устарели формы женского рода георгина, желатина, погона, рельса, санатория, вместо них в литературном языке используются формы мужского рода георгин, желатин, погон, рельс (поэтому правильно: Поезд сошел с рельсов, а не «с рельс»), санаторий. Чаще всего формы женского рода заменялись формами мужского рода, как более экономными (выигрыш целого слога – окончания). В других случаях сказался закон аналогии – «равнение на большинство». Голову моют шампунем (а не «шампунью»), крышу кроют толем (а не «толью»), но лицо было покрыто вуалью (не «вуалем» – победила форма женского рода). Обычно в этих случаях проявляется историческая изменчивость нормы: была одна норма, стала другая.А теперь снова понадобятся имеющиеся у вас сведения о стилях языка. Как вы, по-видимому, помните, языковые стили – это разновидности языка, связанные с различными сферами деятельности людей, различными условиями человеческого общения. Они характеризуются наличием особых лексических и фразеологических средств, особых грамматических форм и конструкций, используемых преимущественно в каждом из них.Вспомните, как вы пользуетесь языком, с одной стороны, у себя дома, среди родных и знакомых, а с другой – при выступлении с докладом на уроке или на заседании какого-либо кружка. В первом случае ваша речь характеризуется отсутствием предварительного обдумывания мыслей и заранее сделанного отбора языкового материала, непринужденностью беседы, широким использованием обиходно-бытовой лексики, употреблением грамматических форм и построений, нередко нарушающих литературные нормы: это разговорная речь. Во втором случае вы чувствуете себя немного скованными, более внимательно подбираете слова и выражения, строите предложения по образцам, которые вам знакомы из чтения художественных и публицистических произведений, из учебной литературы, строже следите за соблюдением правильного произношения и ударения: это книжная речь. Получаются как бы два языка в пределах одного национального языка, хотя, конечно, до разрыва между разговорной и книжной речью дело не доходит, тем более что между книжными и разговорными элементами находится значительный нейтральный слой.Со всем этим мы сталкиваемся не только при отборе лексических средств (книжные, нейтральные, разговорные слова), но и грамматических форм и конструкций. Применительно к рассматриваемому сейчас вопросу – о колебаниях и изменениях в грамматическом роде имен существительных это выглядит так: наряду с формами книжными или нейтральными имеются формы разговорные, просторечные, профессиональные.Приведем ряд примеров. Если нескольким людям предложить образовать единственное число от формы туфли, то, по всей вероятности, мы услышим два ответа: «туфель» и туфля. И хотя в обувном магазине чаще говорят «Разрешите примерить правый туфель», все же нормативной считается форма туфля. Это можно показать при помощи несложной «алгебраической» задачи: земля – земель (родительный падеж множественного числа) х – туфель („„)

Чему равен я? Очевидно, это форма туфля. А форма «туфель» разговорная и, добавим, весьма активная. Один остряк предложил решить вопрос таким образом: если это мужская обувь, то «туфель», если женская, то туфля. Ему возразили, указав, что при таком подходе мозоль у мужчины – мужского рода, а у женщины – женского рода.Как, по-вашему, правильно: клавиша или клавиш, манжета или манжет, заусеница или заусенец? Оказывается, обе формы в каждой паре правильны, но используются в разных условиях: музыкант скажет клавиша, а техник – клавиш – «наконечник рычажка в разного рода механизмах – пишущей машинке, кассовом аппарате и т. п.»; мы с вами говорим манжета – «обшлаг рукава, блузки», а техник предпочтет манжет – «кольцо для скрепления концов труб»; мы привыкли к форме заусеница – «задравшаяся кожица у основания ногтя», а в просторечии – заусенец; то же и в технике, но в значении «шероховатость, острый выступ на поверхности металла».В парах просек – просека, расценок – расценка, плацкарт – плацкарта современными литературными формами считаются вторые (что не мешает, например, проводнику железнодорожного вагона говорить «билет с плацкартом», используя профессионально-просторечную форму).На первый взгляд никаких затруднений не должно вам доставить определение грамматического рода такого обиходного слова, как кофе. Ведь существует простое правило: несклоняемые имена существительные иноязычного происхождения, обозначающие неодушевленные предметы, относятся к среднему роду (бюро, депо, пальто, кафе, пенсне, шоссе, такси и др.), но слово кофе составляет одно из немногих исключений и относится к мужскому роду (вероятно, по связи со словами кофей, кофий, бытовавшими ранее). Стало быть, нужно говорить и писать черный кофе, а не «черное кофе». Однако практика разговорной речи не всегда считается с теоретическими положениями и склонна выравнивать аналогичные формы, поэтому нередко мы слышим в разговоре и читаем в печати сочетание «черное кофе», которое стало уже допустимым вариантом устной речи. * * *
Одна из сестер – библиотекарша, другая – врачиха Вероятно, вы почувствуете некоторую неловкость при чтении этого заголовка: уж очень выпадает из литературного языка форма «врачиха». Не вызывают никаких возражений подобные формы с суффиксом – их(а), давно существующие в языке: портниха, ткачиха и некоторые другие (также спортивный термин пловчиха). Но такое образование, как «врачиха», не приобрело прав гражданства в литературном языке (возможно, что сказываются нежелательные ассоциации с названиями животных: зайчиха, слониха и т. п.).Что касается форм с суффиксом – ш(а), то они имеют более широкое распространение в разговорной речи: библиотекарша, кассирша, кондукторша, секретарша и др. Однако и здесь наблюдается ограничение, связанное не только со сниженным стилистическим оттенком, но и с возможной неясностью из-за присущей некоторым словам этого типа двузначности: такие слова, как бригадирша, докторша, инженерша (также дворничиха, сторожиха), могут быть поняты и как название действующего лица, и как название жены по профессии, роду занятий мужа.Иногда парные формы женского рода носят искусственный характер, и их образование связано со специальным стилистическим заданием. Сравните шутливый оттенок соответствующих слов в предложении: «Особого, теплого слова заслуживают наши женщины-писательницы – прозаички, драматургички, поэтессы, критикессы и редактрисы» («Литературная газета»).Возвращаясь к паре врач – врачиха, попробуем выяснить, какой из трех возможных вариантов уместнее в такой ситуации:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19